«Держать высотку!»
Шутов стал доказывать полковнику, что оставлять там дальше Головченко бессмысленно, и полковник приказал отходить!
Головченко отошел на сто метров и был убит.
А я помню, как Трубачев, этот человек с железною волей, заплакал, не стыдясь своих слез!
Это было, когда он получил приказ отойти за рубеж Сувантаярви. «Я клянусь, что могу хоть год держать этот рубеж!.. Ведь это же прекрасный рубеж!.. Разрешите мне не отходить!..» Но высшие стратегические соображения требовали отхода, и приказ был подтвержден: надо было выровнять линию фронта. И Трубачев, сказав: «Есть», прижал ладони к лицу, и по его пальцам побежали слезы... Ну, и, вы понимаете, как потом дрался полк? Прямо скажем: эти слезы врагу стоили большой крови!
Как дрались в бою у границы другие подчиненные Трубачеву люди? Приведу только два примера...
Командир роты связи, лейтенант Г. М. Колмаков, рассказал мне о двадцатилетнем комсомольце Аркадии Семеновиче Уховском:
—...Этот энергичный, смелый, обаятельный человек попал в наш полк из школы младших командиров-связистов в первые дни войны. Перед тем он окончил Театральный техникум, стал артистом МХАТ, собирался играть роль Павла Корчагина. В школе он получил звание заместителя политрука.
В Дни, когда финны напали на границу у Киркон-пуоле, где вместе с пограничниками стоял 3-й батальон Шутова, я приказал Уховскому: на разветвлении двух линий связи, соединявших 3-й и 1-й батальоны с КП полка, организовать промежуточную станцию, для охраны и быстрого исправления линий.
Станция Уховского помещалась в землянке у перекрестка дорог. Было у него два связиста и шесть бойцов. Здесь они находились с неделю, все время под огнем исправляя связь. Участок у них был километра по три в каждую сторону. В их распоряжении имелись велосипеды и лошадь с повозкой — противник снарядами и минами часто уничтожал большие куски кабеля, и требовалось быстро привозить на место повреждения новые материалы.
Первого августа рота финских автоматчиков, прорвавшись в стык между батальонами, перерезала дорогу к Кирконпуоле и окопалась в тылу 3-го батальона. Посланная для очистки дороги разведгруппа дралась с финнами сутки, но выбить противника ей не удалось, и в свою очередь она была окружена финнами, стянувшими новые силы. Обходя разведгруппу, финны с тыла нышли к тому перекрестку дорог, где находился узел Уховского. Финских автоматчиков здесь оказалось более тридцати.
Уховский спокойно сообщил Трубачеву: «Товарищ полковник, дайте подкрепление, я окружен!»
Трубачев ответил: «Держитесь. Высылаю!» И выслал две бронемашины.
Пока они шли, финны навели на землянку Уховского пулемет, били по отстреливающимся бойцам. Уховский продолжал работать, сидя у телефона. Одна из машин загорелась, другая проскочила мимо, забрасываемая гранатами.
Финны стали бросать гранаты в землянку, ранили четверых. Уховский продолжал работать, держа связь между Шутовым и Трубачевым.
Трубачев выслал на помощь Уховскому начальника химслужбы полка, лейтенанта Соловьева, с группой бойцов. Соловьев по дороге был ранен, егр группе к землянке прорваться не удалось.
Уховский со своими бойцами отбивался и продолжал держать связь.
«Держитесь! — сказал ему начальник штаба полка Жилин. — Высылаю новое подкрепление!»
Уховский ответил:
«Товарищ старший лейтенант, у меня от взрыва гранат дышать нечем, почти все ранены!» «
Из штаба на помощь Уховскому вышел командир батареи ПТО, старший лейтенант Радьков, с бойцами. Но и он был ранен. Обратно в штаб, четыре километра, его нес на себе красноармеец Федор Афанасьев (который в следующем бою погиб).
По-прежнему держа связь между штабом полка и Шутовым, Уховский сообщил:
«Слышу, финны влезли на землянку и на елку перед ней».
И последнее, что услышал Жилин:
«Уничтожаю аппараты, связь. Знайте, что погибаю, как герой!..»
Все девять человек — Уховский, связисты Кондратьев, Емельянов и шесть стрелков — погибли. Связь с 3-м батальоном прервалась...
И все-таки Кирконпуоле оставалось за батальоном...
...Это были последние дни тех пяти недель!
И еще — краткий рассказ капитана К. Ф. Викентьева о младшем лейтенанте С. А. Музыченко:
—...Клин, вбитый финнами на правом фланге третьего батальона, нам не удалось срезать, финны крепко там окопались и оттуда угрожали нам. Финнам хотелось, углубив прорыв, окружить батальон, а мы все время хотели срезать клин и, мягко выражаясь, попросить финнов убраться оттуда к чертовой бабушке — за государственную границу. То мы, то финны тут продвигались вперед, а в общем это был горячий участок.
Взвод полевой артиллерии младшего лейтенанта Музыченко стоял здесь на огневой позиции. Атаковав нас на этом участке подавляющими силами, финны смяли наших стрелков. Командир взвода ПА Музыченко решил выехать с одним орудием направо, в район бывшего аэродрома, чтоб отсюда, с фланга, рассеять прямой наводкой силы наступающего противника. Со вторым орудием батареи на огневой позиции остался политрук батареи Николай Илларионович Романенко. Он лично управлял огнем орудия, стреляя в лоб по наступающим финнам. Он отбил атаку и сохранил орудие, но сам был тяжело ранен в голову осколками и после умер в госпитале.
А Музыченко со своим орудием и боеприпасами, выехав из леса, миновав полянку и снова, проселочной дорогой, въехав в лес, оказался со своим расчетом в одиночестве против финнов. Финны сразу же окружили его. Но он это предвидел, он шел на это, лишь бы отвлечь на себя наступающих финнов и сорвать их замысел. Он открыл круговой огонь шрапнелью из своего орудия. Финны лезли на него плотным строем, и тогда он расстреливал их в упор картечью. Его стреляющее орудие вертелось волчком. У меня с ним была телефонная связь, и когда я увидел его положение, я сказал ему: «Если трудно, подрывай орудие, уходи!» Но он продолжал стрелять. Противник пытался захватить орудие вместе с расчетом. Связь порвалась. Но Музыченко, вертясь вместе с орудием, отстреливался из него, если можно так выразиться, словно из пистолета. Финны уже забыли об основной своей цели — перестали атаковать пехоту, все бросились на него. Он выпустил семьдесят пять снарядов, у него осталось четыре. Тогда он решил, что пора выходить из окружения. Посадил расчет на передки и помчался на галопе, выпустив по финнам эти последние четыре снаряда, — стрелял картечью. Бойцы отстреливались винтовками.
Музыченко и весь его расчет вместе с орудием вырвались, остались целы. Атака финнов была сорвана, и этот важный участок остался за нами.
Музыченко награжден орденом Ленина...
О том, как дрались другие люди полка, по записям, сделанным мною, можно написать книгу!
461-й стрелковый полк с горсткою пограничников и поддерживающая их артиллерия не дали финнам распахнуть дверь в узкий коридор между государственной границей и Ладогой.
Через десять суток первого боя эта дверь только чуть-чуть прогнулась, но не была сломлена. Село Кирконпуоле оказалось той дверной петлей, стальной осью которой стал 3-й батальон Шутова.
Бросая новые силы, ломясь в эту дверь все упрямее, финны и через три и через четыре недели боев не сумели ее сломить, только приоткрыли немного: правый фланг полка отошел на 15 километров.
Но батальон Шутова по-прежнему держался в Кирконпуоле, давая возможность и время правофланговым частям дивизии и другим дивизиям отходить медленно, с боями, в порядке, обороняясь, от рубежа к рубежу, выводя свою материальную часть из-под удара.
И только когда почетная задача батальона была полностью выполнена и он в ночь на 4 августа получил приказ отступить к Элисенвааре, то, уже окруженный полностью, он, прорвав все боевые порядки финнов, прошел 25 километров и вместе с артиллерией прибыл на новый рубеж — в Элисенваару.
Здесь полковник Мокульский, командир 142-й дивизии, дал батальону отдых.
Когда батальон 29 июня вступил в бой с 7-й пехотной бригадой и инженерной ротою финнов, в нем было 300 человек. Через пять недель непрерывных боев, 5 августа, в Элисенваару вышли 151 человек.
Полк Трубачева за все эти пять недель потерял одну треть своего состава. 3-я и 7-я пехотные бригады финнов, 28-й, 48-й и другие их полки вместе с подходившими позже подкреплениями потеряли в боях на участке Кирконпуоле — Ристалахти от 9 до 10 тысяч человек.
Это значит — примерно в десять раз больше!
Вот почему действия полка Трубачева, пограничников Гарькавого и поддерживавших их артиллеристов нельзя назвать иначе, как прекрасным подвигом!
...После боев на рубеже Элисенваары, когда противник прижал наши части прикрытия к берегу Ладоги, 142-я дивизия получила приказ вместе с другими частями грузиться на баржи, пароходы и корабли Ладожской военной флотилии и выходить к новому рубежу — в район озера Сувантаярви.
Глава седьмая.
Линия фронта стабилизирована
334-й конно-артиллерийский полк 142-й сд. — Взятие Симолова и Троицкого. — Пленные финны. — Опять в Ленинграде. — Штурм Белоострова. — Ленинград в конце сентября. — В Агалатове.
Вторая половина сентября 1941 г.
Ленинград и Карельский перешеек, 23-я армия
В результате ожесточенных боев на самом опасном для Ленинграда — Урицком направлении южный край Ленинграда от прорыва удалось уберечь, но немцы 23 сентября захватили восточную половину Петергофа.
Дни с 7 по 24 сентября были кульминационным пунктом осенней битвы за Ленинград. Нанесенные нами удары сорвали планы противника, немцы понесли также крупные потери на Балтике. 25 сентября командующий северной группой немецких войск дал приказ о прекращении атак на Ленинград. После месячных боев штурм Ленинграда был сорван, обессиленные фашистские орды зарылись в землю, и линия фронта вокруг Ленинграда к 29 сентября стабилизировалась.
334-й конно-артиллерийский полк 142-й сд
16 сентября.
В штабе 334-го кап
В одиннадцать утра я пришел к артиллеристам 334-го кап. Разыскал землянку командира полка полковника Георгия Дмитриевича Кривошеенко и комиссара К. С. Бучнева. Шел сюда один, проселочной дорогой в лесу.
Мне предложено жить в землянке оперативной части штаба полка.
Работаю.
Здесь, на передовых, вот уже больше недели полная тишина, но противник явно готовит какую-то пакость. В спокойствии артиллеристов чувствуется напряжение ожидания. Готовятся в нужный момент дать отпор, принимают все меры предосторожности.
Вчера 19 финнов перешли на нашу сторону, заявили, что они клялись наступать только до линии старой границы, а их гонят дальше; что тех, кто отказался, финское командование стало расстреливать. Сообщили также, что их командование готовит прорыв в районе Васкелова, что Гитлер хочет к 20 сентября взять Ленинград, сосредоточил для этого «60 дивизий».
Сегодня у нас отдан приказ: всем ходить с противогазами.
18 сентября. Перед рассветом.
Землянка оперчасти
Вчера, после многих бесед с командирами, возвращаясь к себе, слушал, как финны обстреливали артиллерией КП 1-го и 2-го дивизионов. На дороге встретился с начартом дивизии, полковником Худяковым. Он успокаивал жаловавшихся ему на судьбу старика и старуху, выселяемых с передовой линии в Токсово. Худяков обещал им лошадей для — перевозки имущества и красноармейцев — помочь перебраться на новое место.
Худяков пригласил меня ужинать в землянку командира полка, Г. Д. Кривошеенко. Здесь хозяйничала приехавшая из Ленинграда жена Худякова, Мария Петровна. Собрались несколько командиров, и в их числе командир 1-го артдивизиона, старший лейтенант Андрейчук.
Во втором часу я ушел ночевать в землянку оперативников. Заснул крепко, но проснулся от слов вошедшего командира:
— Ленинград в огне!
От этого вновь заснуть уже не могу...
Узнав, что затевается наступательная операция, решил сегодня отправиться на передний край. Посмотрю на то, что будет происходить, и, собрав материал, завтра вечером вернусь сюда, а затем — в Ленинград, со свежими новостями для ТАСС.
Впечатлений от пребывания здесь множество, но самое важное — от настроения наших войск. Я побывал во многих подразделениях и везде наблюдал высокую твердость духа, уверенность, стремление наступать, незыблемость решения не отдать врагу больше ни метра нашей земли. Люди готовы совершать подвиги и совершают их — просто, естественно и легко, полные самоотверженности и воли к победе. В конечной нашей победе ни у кого нет сомнений, вера в нее помогает людям быть легкими и даже веселыми в личном быту.
С горечью говорят командиры о минувшем этапе тяжелого отступления, многие не понимают, почему оно произошло: ведь и сами они и их товарищи дрались хорошо и упорно, считают, что главная причина отступления — малочисленность сил, несогласованность в действиях отдельных соединений, недосмотры чисто тактические, в частности неумение в первые дни боев противостоять финской тактике обхода мелкими группами. Но едва удалось закрепиться и согласовать свои действия по всему фронту, особенно укрепить стыки между соседними соединениями, — вся финская тактика полетела к черту, и теперь уже нашу оборону никакими силами не прорвешь.
Созданы и создаются новые оборонительные рубежи, хорошо налажена связь, главное — связь, из-за нарушения которой было так много бед, и каждый командир теперь убежден, что на порученном ему участке никаких неприятностей произойти не может, утверждает он это с чувством безусловной ответственности.
Злы на врага и столь же непреклонны в своей решимости драться отважно и бойцы. Все они преисполнены презрения к фашистам, которые оказались так близко от Ленинграда не потому, что хорошо воюют, а потому, что нас на границе было во много раз меньше. Но неприятности больше не повторятся, ибо по всем своим боевым и идейным качествам мы можем, и должны, и будем воевать лучше противника.
Ненависть к врагу усиливается еще и по той причине, что везде, отступая, наши бойцы наблюдали многие факты фашистских зверств, — выходя из окружения, наши люди видели зверски убитых женщин и детей, трупы изуродованных пытками, попавших в плен красноармейцев, следы грабежа и разнузданного насилия. Горечь глубокой обиды, чувство негодования жалят душу каждого нашего воина и усиливают его неукротимое желание бить, бить и бить врага до конца, так, чтобы морда его была в крови, так, чтобы, кинутый наземь, нашел он в ней только могилу. И в таком настроении наш боец уже не думает о собственной жизни, — все отдать, жизнь отдать, но только убить врага, чтоб ему не повадно было совать свой нос на советскую землю!
Полсотни людей — красноармейцев, политработников, командиров — за эти дни подробно рассказали мне о себе и, главным образом, о других. Рассказали, уточняя, проверяя и дополняя друг друга, обо всем, что волнует их сегодня и что еще так свежо в их памяти о вчерашнем дне. Ведь еще не истлели в земле тела их погибших товарищей, ведь еще всех сообща волнуют совершенные на глазах друзей подвиги.
Но важнее смерти — жизнь! И полны эти люди жизни. И о ней, о прекрасной жизни своей и своих товарищей и народа своего, говорят уверенно и просто все буднично-обыкновенные люди...
Русский человек удивителен своей мягкой душевностью и верой в добро. Но стоит ему встретиться с несправедливостью — он мгновенно, словно переплавленный, становится непримиримо строгим и беспощадным. И тогда его гнева страшись, нарушитель справедливости! Тебя простит он только после того, как уничтожит принесенное тобою зло, а уж попадешься ли ты сам под его тяжелую руку или уцелеешь случайно, пока он, не щадя ни себя, ни тебя, бьет за несправедливость, — дело твоей судьбы, или, по-нашему говоря, дело случая. Но помни, немец, напомни, финн: простит русский человек многих, простит миллионы своих врагов, но никогда не простит зачинщиков этой войны и зверствующих в ней насильников. Этим — прощения нет. Им — смерть, когда бы мы ни настигли их!
Ночь на 18 сентября.
Землянка оперативной части 334-го артполка
Все, что в силах моих, все, что могу успеть, я заношу в мои полевые тетради с жадностью летописца.
И вот здесь они, под сиреневым переплетом, собрались бесформенные пока, карандашные, беглые, но точные записи,., О погранзаставе у Эско и о бойцах 9-й роты 461-го полка, на которых первыми кинулись финны и горланящие пьяные немцы, стремившиеся окружить наших людей, внезапно поднявшихся на оборону своей границы. Многие из финнов были переодеты в форму наших пограничников, кричали: «Не стреляйте, мы свои», но никого обмануть им не удалось... О хладнокровном командире батареи Шмалько, который, расположив пехотинцев между орудиями своей батареи, бил финнов и немцев в упор, — пять вражеских рот напали на одну роту!.. О замполитруке батареи Якове Свириденко, не дрогнувшем у своих орудий, там, где не было места, на каком не разорвалась бы мина...
То был конец июня. А потом был жаркий, в яростных боях, — ни шагу назад! — июль... И дымный, угарный август: бомбежки Элисенваары, Ихала, Якима, Хитолы и других железнодорожных станций. И погрузка на баржи людей, лошадей, артиллерии под исступленным огнем противника. А вычислитель взвода управления, красноармеец К. П. Никульников даже стереотрубу не захотел оставить врагу, прокрался за ней в неприятельский тыл и принес ее! И последний уходящий в озеро с оставляемой врагу земли 14-й полк НКВД, пограничный полк, и последние прикрывающие его посадку орудия — батарея Шмалько... И десятки тысяч людей на скалистом острове Коросаари во время бури. И другие баржи, и транспорты на якорях под ураганным огнем врага... Забывшие сон и все предупреждения лоции команды канонерок, сторожевиков, торпедных катеров, полным ходом входящих в скалистые бухты, чтобы вывести из-под вражеского огня, снять людей с берега... Канонерская лодка «Пурга», флагман флотилии, о храбрости которой по всему Приладожью ходят легенды... Маяк Корписаари и остров Тоуна. И рубеж на Сувантаярви, и бои, бои, бои вдоль всего побережья этого озера и его соседа — Вуокси. И переправы на лодках...
И вот сентябрь. Новые, на этот раз уже незыблемые до начала грядущего нашего наступления рубежи! Враг окончательно остановлен!
И что же?
За всю войну 334-й конно-артиллерийский полк потерял только три орудия!*» Все цело. Все в боевом порядке. Сегодня полк сражается лучше, чем вчера, а завтра будет сражаться лучше, чем сегодня. И так, наращивая опыт, умение, силу, вкладывая в сокровищницу истории граненные мужеством образцы драгоценных дел, сражаются и будут сражаться дальше все полки, дивизии и армии нашего народа на всех фронтах Отечественной войны... Пока не возьмут с бою победу!
Это и будет конец борьбы советского народа нашего с жесточайшей несправедливостью. И тогда снова станет русский человек мягок душою и добр. А до тех дней кипи в сердцах, жги, не давай покоя душе, святая и неумолимая ненависть!
18 сентября. День.
КП 1-го дивизиона 334-го кап. Лес у озера Сарко-ярви
Приехал сюда в 13.15 на «эмке», вместе со старшими политруками Чистяковым и Карасевым.
Слева — Лемболовское озеро, справа — маленькое озерко Гупу-ярви, спереди — соединяющая их водная протока. С трех сторон обведенная водою земля образует как бы полуостров, на котором расположены деревни Троицкое и Симолово, занятые финнами.
Финны хотят отсюда прорваться к Васкелову?
Что ж! Мы опередим их, мы сами ударим от Васкелова, да еще и с востока — с фланга от Гупу-ярви. Финский клинышек решено срезать, финнов вежливо, с музыкой, проводить из Симолова и Троицкого. Для этого два стрелковых батальона завтра на рассвете пойдут в наступление, а прощальный концерт финнам будет устроен тремя батареями артдивизиона Андрейчука.
Старший лейтенант Герман Афанасьевич Андрейчук до сих пор воевал неплохо. За пять недель боев под Кирконпуоле, когда его дивизион поддерживал стрелковый батальон Шутова, Андрейчук заслужил орден Красного Знамени. Точный, расчетливый, умелый артиллерист, он все эти пять недель круглосуточно находился на КП своего дивизиона, отбивая атаки финнов л немцев. А когда получил приказ перейти на новый рубеж обороны, вывел свой дивизион в полной сохранности, не потеряв ни одного орудия.
Андрейчук — член партии. Семнадцати лет от роду, в 1933 году, он пошел добровольцем в армию, попал в кавалерию, в 1937-м окончил Тамбовское кавалерийское училище, затем стал командовать батареей в 1-м кавкорпусе. Его батарея полтора года подряд держала первенство и в кавкорпусе и в Ленинградском военном округе.
Батальонный комиссар Бучнев, характеризуя мне Андрейчука, сказал, что человек он решительный, подвижной, энергичный.
Вот я и приехал сегодня к Андрейчуку, в его дивизион, чтоб понаблюдать, как завтра он будет вести бой.
18 сентября. 9 часов вечера
Наблюдательный пункт первого дивизиона 334-го кап. Блиндаж на опушке мачтового леса, выдающегося клином в болото. На кроне высокой сосны — гнездо наблюдателя. Перед НП — болото, за которым позиции финнов. По этому болоту нашей пехоте завтра предстоит наступать.
А позади нас — дорога, по которой мы только что, минут десять назад, пришли сюда из штаба дивизиона, где Андрейчук устроил совещание с командирами батарей, обсуждал с ними план завтрашней операции.
Всё — цели, время, количество снарядов, коды, связь и взаимодействие с пехотою — обусловлено. Командиры батарей, зашедшие с совещания в столовую, а затем сюда, на НП, скоро разъедутся верхами по своим батареям, чтоб на рассвете начать бой.
Блиндаж обшит досками. Жарко натоплена печка. Кровать, тахта, стол, керосиновая лампа. Маленькое окошечко, глядящее в ход сообщения. Блиндаж разделен на две половины. Дверь завешена портьерой, сделанной из разрезанного одеяла. За ней радиостанция и полевой телефон, возле них радист и телефонист. Там же их койки и койка адъютанта.
А здесь, где находимся мы, уютно, как в городской комнате. Заливается патефон — нежная музыка. Сидят командиры. Начальник штаба дивизиона, лейтенант Н. Н. Коськин, — широкое, как луна, юное, девическое
лицо, зачесанные назад длинные волосы... Командир 2-й батареи, украинец Иван Васильевич Шмалько, — черный, блестящие черные глаза, черные усы, писаный красавец, мужественное, смелое, крупное лицо. Синие галифе, шашка, китель, шпоры. Я знаю, что он в армии с 1937 года, а до этого учился на архитектурном факультете в Киеве. Я знаю о нем, как прекрасно держался он в первом бою, под Кирконпуоле, как вызвал в трудный момент огонь на себя. Он скромен, немногоречив. Другой командир батареи — совсем еще юноша, лейтенант Волков.
...Удар снаряда. Выбито стекло, волна воздуха. Рядом три разрыва тяжелых снарядов. Андрейчук, вскочив со стула, пригнулся к полу. Опять снаряд. Теплой волной воздуха — меня по лицу. Андрейчук пригнулся совсем. Другие сидят не шелохнувшись. Я — на тахте, пишу. Опять три выстрела и три разрыва снарядов — уже перенес... Следующие разорвались дальше. Еще два — рядом. Андрейчук резко:
— Из блиндажа не выходить!
И запустил остановившийся патефон. Еще снаряд. Коськин:
— Надо завесить! Приказ читали, что в лесу финская разведка?
Может быть, финны и бьют потому, что как-либо вынюхали о завтрашней операции?
Командиры перекидываются короткими фразами. Голоса у всех напряженные.
Андрейчук завешивает окно ватником. Еще удар. Опять, дальше. Патефон играет. Я пишу это, ожидая следующих разрывов. В самый разгар ударов Андрейчук — телефонисту:
— Немедленно ужин выслать сюда!
Коськин читает мою книжку, подаренную Андрейчуку. Андрейчук пистолетом забивает гвоздь в косяк оконца, прикрепляя ватник... Вот опять тихо...
Опять стрельба — далеко. И вот — близко... и опять легкая взрывная волна... Снова удар — потухла лампа. Зажгли. Свист и удар снаряда. Опять мигает лампа... Опять... Лейтенант Волков:
— Помнишь, там был тоненький накатик? А здесь — ничего!..
Опять... Патефон продолжает играть. Вот 9 часов 10 минут вечера. АндрейчукГ
— Он сюда не бил еще ни разу!
...Шмалько сидит напротив, на кровати, развалясь. Он невозмутим, словно и вовсе не замечает обстрела. А бьют сюда, стараясь накрыть именно нас, потому что, кроме нас, никого в этом лесу нет.
Напротив Шмалько сидит на стуле младший лейтенант в шинели, у пояса штык-кинжал. Волков тоже в шинели, склонился на бамбуковую палочку. Теперь книжку читает он. Коськин:
— Завтра, если будет лекция, мы услышим много чего интересного.
Андрейчук вскрыл две банки консервов. Из-за портьеры показывается голова телефониста Янова:
— Связи нет... перебита!
— Послать исправить! — приказывает Андрейчук. Голова Янова исчезает за портьерой, и слышен его голос:
— Слушаю! Слушаю! Ну что такое? «Страуса» нет?..
Патефон продолжает играть. Коськин поставил пластинку из фильма «Богатая невеста». Шмалько сидит молча, в задумчивости, и Коськин ему говорит:
— Товарищ командир второй батареи что-то, слушая, загрустил!
Шмалько приподнялся, слова Коськина не сразу дошли до его сознания. Вышел из задумчивости, засмеялся:
— Нет, я просто вспомнил, при каких обстоятельствах я смотрел этот фильм!
Разрывы снарядов и мин, гасившие в нашем блиндаже свет, продолжались, перебивая рассказ Шмалько об уже известных мне по другим рассказам действиях его батареи в бою под Кирконпуоле, за который Шмалько представлен к ордену Ленина. И все-таки мне удалось записать этот рассказ. Окончив его, Шмалько, не дожидаясь прекращения обстрела, распростился со всеми и вышел из блиндажа, чтоб ехать верхом на свою батарею. Лес в этот момент с треском ломался от разрывов тяжелых снарядов. Но Шмалько так просто сказал: «Надо ехать!», что никто не решился посоветовать ему переждать...
А через несколько минут после отъезда Шмалько явился осыпанный землею связист, доложил, что перебитая связь восстановлена.
19 сентября, 6 часов 15 минут утра
Бой идет, артподготовка уже отгрохотала. Теперь отдельные орудия ведут огонь по заявкам пехоты.
Андрейчук прислушивается к звукам, полным для него смысла. Ему нужно выяснить обстановку, и он говорит телефонисту:
— А ну, пусть узнает у «Звезды» положение наше! «Звезда» — это начальство... Янов передает вопрос
Андрейчука Коськину, через минуту сообщает:
— Передали: левый сосед кричит «ура», Шмалько сидит на исходном, ждет распоряжений.
Левый сосед — это батальон пехоты на левом фланге, ведущий наступление на Симолово и Троицкое, в лоб с юга, со стороны Васкелова и Юшкелова. Другой батальон — чуть правее нас. Его путь — с востока, в обход Троицкого, которое ему следует отрезать с тыла. Ему нужно пройти болото, а затем узкий перешеек между озером Гупу-ярви и водной протокой реки Виисийоки, Эти два батальона — сводные. Одним (65-го стрелкового полка 43-й сд) командует лейтенант Мелентьев, другим (147-го сп 43-й сд) — старший лейтенант Харитонов,
И, выслушав ответ о левом соседе, Андрейчук говорит Янову:
— А наш сосед?
Называя нас «Соколом», а наш наблюдательный пункт, на котором сидит начальник разведки (над нашим блиндажом, на сосне), «дачей», телефонист Янов, по указанию зевающего спросонья Андрейчука, посылает проверить линии связи, затем выясняет обстановку по телефонам. Наш правый сосед, стрелковый батальон Харитонова, медленно продвигается с правого фланга, приближаясь к озеру Гупу-ярви. Янов вопрошающе обращается к Андрейчуку:
— «Сено» спрашивает: можно ли по видимым точкам?
«Сено» — это батарея Волкова; батарея Шмалько называется «Леной», а третью батарею сегодня именуют «Прутом»,
— Если видит хорошо точки, — отвечает Андрейчук, — пусть бьет! Янов, а ну, передайте: с Артеменко вы меня можете связать, а?
В обоих стрелковых батальонах находятся представители дивизиона: в наступающем с юга — Артеменко, в другом — Боровик, именуемый сегодня «Каштаном».
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |