Теоретическая семантика intentio в лат. языке возникает в 12 в. в связи с пер. работ Ибн Сины и араб. слова «ma'na», которые ввели в лат. филос. язык различие «первой И.» и «второй И.»: «Предметом логики являются познаваемые во вторую очередь интенции, которые присоединяются к интенциям, познаваемым в первую очередь». Под первыми И. понимаются здесь сами познаваемые предметы, а под вторыми — «логические И.», как то: роды, виды, отличительные признаки и вообще все логические понятия и термины, которые могут быть отнесены к познаваемому предмету. У Фомы Аквинского И. в теоретическом смысле тесно связана с его учением о познании и означает «образ» познаваемой вещи, находящийся в душе и отличающийся от самой этой вещи, И. — это средство для постижения предмета, подлежащего познанию, но не сам познаваемый предмет. Синонимично И. говорится о видах (species) и формах вещей (forma rerum). При этом различаются несколько разновидностей И. В поздней схоластике вводится значение И. как акта и как отношения (то и др. понимание встречается у И. Дунса Скота). У. Оккам, называя «реально существующую вещь intentia prima», считает «вторую интенцию» чистым актом интеллекта.
В современной философии в большей мере распространено понятие интенциональности (Ф. Брента-но, Э. Гуссерль, Дж. Сёрл), однако в феноменологии Гуссерля встречается и понятие И. («дескриптивный род интенции»), которое характеризуется как сущностное свойство акта интенции и употребляется по отношению к определенного рода «психическим переживаниям», а именно таким, которые выделяются на основании «отношения к предмету», причем в двояком смысле. В узком (и преимущественно используемом) смысле И. является «пустой», не связанной с наглядным представлением, восприятием и т.п. предмета, оставаясь его чистым полаганием. В широком смысле И. включает акты реализации отнесенности к предмету, когда последний дан нам в соответствующем наглядном созерцании. Семантическая концепция Гуссерля построена, в частности, на понятии «И. значения» и «осуществление», или «наполнение», этой И. значения. Если первое делает выражение (напр., знак на бумаге) осмысленным, то второе позволяет ставить вопрос об истинности или ложности высказываний на основании реализованной сопряженности с подразумеваемым в высказывании предметом.
ИНТЕРНАЛИЗМ И ЭКСТЕРНАЛИЗМ — направления в историографии и философии науки 20 в., различным образом объясняющие возникновение и развитие научных идей и теорий. Представители интернализма (И.) (А. Койре, А.Р. Холл, П. Росси, Г. Герлак и др.) полагают, что наука развивается лишь благодаря внутринаучным факторам: в силу объективной логики возникновения и решения научных проблем, благодаря эволюции научных традиций, короче говоря, вследствие внутренней потребности самой науки ставить эксперименты, создавать новые понятия, решать проблемы и т.д. Поэтому в работах историков-интерналистов история науки предстает в виде чисто интеллектуальной истории — истории взаимного порождения идей, напоминающей саморазвитие абсолютного духа Г.В.Ф. Гегеля. Так, напр., анализируя научную революцию 16—17 вв., Койре стремится показать, что глубинной причиной этой революции был отказ от понятия упорядоченного антич. Космоса и замена его понятием гомогенного, изотропного и бесконечного пространства. Эта замена была обусловлена философско-религиозными представлениями конца Средневековья. Социально-экономические, культурные, личностные аспекты, оказывающие влияние на развитие науки, способны лишь затормозить или ускорить имманентное развитие познания.
Напротив, экстернализм (Э.) (Б. Гессен, Д. Бернал, Дж. Холдейн, Э. Цильзель, Д. Нидам и др.), возникший в 1930-е гг. в значительной мере под влиянием марксизма, настаивает на том, что решающее воздействие на развитие науки оказывают социально-экономические, т.е. вненаучные, факторы. Поэтому при изучении истории науки основной задачей является реконструкция социально-культурных условий («социальных заказов»), в которых возникают и развиваются те или иные идеи и теории. И научную революцию 16—17 вв. историк-экстерналист представляет как следствие развития машинного производства и капиталистических отношений. Наука развивается, реагируя на воздействие социальной среды, в которой она находится. В течение нескольких десятилетий продолжалась дискуссия между И. и Э., однако к кон. 1970-х гг. большая часть историков и философов науки склонилась к мнению о том, что экстерналистская позиция более адекватна реальной истории. Наука существует в определенных социально-культурных условиях и не может не испытывать влияния этих условий. Особенно ясно это стало во втор. пол. 20 в., когда целые научные области и даже науки стали возникать благодаря ясной общественной потребности, напр. потребности в создании новых видов вооружений, вычислительной техники или в охране окружающей среды. Тем не менее нельзя упрощать и вульгаризировать взаимоотношения между наукой и обществом и любое научное достижение рассматривать как ответ на потребности промышленности или на политический заказ. Многие эпизоды развития науки вполне адекватно могут быть описаны как имманентное развитие научного знания.
Бернал Д.Д. Наука в истории общества. М., 1956; Микулинский С.О. Контроверза: интернализм — экстернализм — мнимая проблема. М., 1977; Койре А. Очерки истории философской мысли. М., 1985.
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (от лат. interpretatio — истолкование, разъяснение) — 1) общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержательного знания; 2) в гуманитарном знании — истолкование текстов, смыслополагающая и смыслосчитывающая операции, изучаемые в семантике и эпистемологии понимания; 3) способ бытия на основе понимания.
В современных физико-математических дисциплинах И. в широком смысле может быть определена как установление системы объектов, составляющих предметную область значений терминов исследуемой теории. Она предстает как логическая процедура выявления денотатов абстрактных терминов, их «физического смысла». Один из распространенных случаев И. — содержательное представление исходной абстрактной теории через предметную область др. более конкретной теории, эмпирические смыслы понятий которой установлены. И. занимает центральное место в дедуктивных науках, теории которых строятся с помощью аксиоматического, генетического или гипотетико-дедуктивного методов.
В гуманитарном знании И. — фундаментальный метод работы с текстами как знаковыми системами. Текст как форма дискурса и целостная функциональная структура открыт для множества смыслов, существующих в системе социальных коммуникаций. Он предстает в единстве явных и неявных, невербализованных значений, буквальных и вторичных, скрытых смыслов; его существование в культуре осуществляется «на рубеже двух сознаний, двух субъектов» (М.М. Бахтин). Смыслополагание и считывание смыслов текста традиционно обозначается двумя терминами — пониманием и И. Понимание трактуется как искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием другому, тогда как И., соответственно, как истолкование знаков и текстов, зафиксированных в письменном виде (Я. Рикёр). В 19 в. переход от частных герменевтик к общей теории понимания вызвал интерес к вопросу о множественности типов И., представленных во всех гуманитарных науках. Были выделены грамматическая, психологическая и историческая И. (Ф. Шлейермахер, А. Бёк, Г. Дройзен), суть и соотношение которых исследовались как филологами, так и историками. Эпистемология И. в гуманитарном знании развивалась в направлении выяснения канонов И., ее обоснованности и неопределенности, соотношения с критикой и реконструкцией. В качестве канонов утверждались, в частности, принцип автономии объекта, его воспроизведение в целостности внутренних связей и в контексте интеллектуального «горизонта» интерпретатора (Э. Бетти). Существенное обогащение и развитие понятия И. произошло в филос. контексте, где ставились иные, чем в филологии и истории, проблемы, а также выявлялись новые значения и смыслы И.
Ф. Ницше, не принадлежа герменевтическому направлению, использовал понятие И. для принципиально иного подхода к познанию мира, названному им «перспективизмом». Рассматривая познание как волю к власти, он исходил из того, что мы применяем логику, истолковываем мир с помощью «схематизирования в целях взаимного понимания» и это позволяет сделать его доступным формулировке и вычислению. Такой подход объясняет, почему возможно множество И. Всегда остается «зазор» между тем, что есть мир — бесконечно изменчивый и становящийся, и устойчивыми, «понятными» схемами и логикой. Всегда возможно предложить новые смыслы, «перспективы» и способы «разместить феномены по определенным категориям», т.е. не только тексты, но сама действительность открыта для бесконечных И., а «разумное мышление есть интерпретирование по схеме, от которой мы не можем освободиться». Человек «полагает перспективу», т.е. конструирует из себя весь остальной мир, меряет его своей силой, осязает, формирует, оценивает, и ценность мира оказывается укорененной в нашей И.
Наиболее обстоятельно И. разрабатывалась как базовое понятие герменевтики, начиная с правил И. текстов, методологии наук о духе и завершая представлениями понимания и И. как фундаментальных способов человеческого бытия. В. Дильтей, объединяя общие принципы герменевтики от Флация до Шлейермахера и разрабатывая методологию исторического познания и наук о культуре, полагал, что связь переживания и понимания, лежащая в основе наук о духе, не может в полной мере обеспечить объективности, поэтому необходимо обратиться к искусственным и планомерным приемам, Именно такое планомерное понимание «длительно запечатленных жизнеобнаружений» он называл истолкованием, или И. Понимание части исторического процесса возможно лишь благодаря ее отнесению к целому, а универсально-исторический обзор целого предполагает понимание частей. У Г.Г. Шпета, написавшего историю герменевтики, проблема понимания предстает как проблема рационализма. На этой основе должны быть показаны место, роль и значение всякой разумно-объективной И., в том числе исторической и психологической. М. Хайдеггер дал блестящие образцы И. филологических и филос. текстов Анаксимандра, Р. Декарта, И. Канта и др., руководствуясь, в частности, известным принципом «понимать автора лучше, чем он понимал себя сам». Вместе с тем Хайдеггер совершил «онтологический поворот», вывел герменевтическую И. за пределы анализа текстов в сферу «экзистенциальной предструктуры понимания»; различил первичное дорефлексивное понимание как сам способ бытия человека, тот горизонт предпонимания, от которого никогда нельзя освободиться, и вторичное понимание, возникающее на рефлексивном уровне как филос. или филологическая И. Вторичная И. коренится в первичном предпонимании; всякое истолкование, способствующее пониманию, уже обладает пониманием истолковываемого. Отсюда особая значимость предзнания, предмнения для И., что в полной мере осознается в дальнейшем Х.Г. Гадамером, утверждающим, что «законные предрассудки», отражающие историческую традицию, формируют исходную направленность нашего восприятия, включают нас в «свершение традиций» и поэтому являются необходимой предпосылкой и условием понимания и И. В целом в герменевтике, поскольку она становится филос. расширяется «поле» И., которая не сводится теперь только к методу работы с текстами, но имеет дело с фундаментальными проблемами человеческого бытия-в-мире. И. элементов языка, слова также изменяет свою природу, поскольку язык не рассматривается как продукт субъективной деятельности сознания, но, по Хайдеггеру, как то, к чему надо «прислушиваться», ибо через него говорит само бытие. Для Гадамера язык предстает как универсальная среда, в которой отложились предмнения и предрассудки как «схематизмы опыта»; именно на этой основе осуществляется понимание и И. Временная дистанция между текстом и интерпретатором рассматривается им не как помеха, но как преимущество позиции, из которой можно задать новые смыслы сообщениям автора. Возможность множества И. ставит проблему истины, «правильности», гипотетичности И.; обнаруживается, что вопрос об истине не является более вопросом о методе, но вопросом о проявлении бытия для понимающего бытия. Отмечая этот момент, Рикёр, чьи идеи лежат в русле «онтологического поворота», предлагает такую трактовку И., которая соединяет истину и метод и реализует единство семантического, рефлексивного и экзистенциального планов И. Он полагает, что множественность и даже конфликт И. являются не недостатком, а достоинством понимания, выражающего' суть И., и можно говорить о текстуальной полисемии по аналогии с лексической. Интерпретативная деятельность пронизывает всю нашу жизнь. В каждой науке, хотя и в разной мере, И., включая понимание, предполагает и объяснение, в свою очередь развивающее понимание. Процедура И. рассматривается как базовая, напр., в когнитивных науках, а также в этнометодологии, где осуществляется, в частности, выявление и истолкование скрытых, неосознаваемых, нерефлексивных механизмов коммуникации как повседневной речи. Своеобразную теорию обоснования И. предложил Е. Хирш (Е. Hirsch), опиравшийся на работы лингвистов, герменевтиков и философов науки.
Гадамер Х.Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988; Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. Лит.-теор. исследования. М., 1989—1992; Ницше Ф. Воля к власти. М., 1994; Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997; Betti E. Teoria generate della interpretatione. Milano, 1955; Hirsch E. Validity in Interpretation. New Haven; London, 1967; Geertz С. The Interpretation of Cultures. New York, 1973; Dialog and Deconstruction. The Gadamer — Derrida Encounter. New York, 1989.
Л.А. Микешина
ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ — независимость употребления и понимания языковых выражений от лиц и обстоятельств. Принято говорить об И. языка, И. понятий, И. знания, И. подтверждения и т.п. Особое значение интерсубъективному характеру науки придавал неопозитивизм, выводивший из идеи И. требование исключать из науки любые оценки (и нормы), всегда являющиеся субъективными. С разложением неопозитивизма понятие И. отошло на второй план, а требование избегать оценок в научном знании, и в частности в социальных и гуманитарных науках, стало подвергаться критике. Человеческая деятельность невозможна без оценок; науки, изучающие человека и общество и имеющие своей конечной целью рационализацию человеческой деятельности, должны формулировать или предполагать те или иные оценки. Проблема не в устранении оценок, что в этих науках в принципе нереально, а в обосновании объективности или хотя бы И. выдвигаемых оценок.
Имеются четыре основных случая употребления языка: описание, выражение чувств (экспрессив), оценка и внушение чувств (оректив). Между ними находится целый ряд промежуточных случаев употребления языка: нормативное, магическое, постулативное, декларативное и др. (см.: Языка функции). Описания и экспрессивы относятся к пассивным, ориентированным на приспособление к реальности случаям употребления языка и могут характеризоваться в терминах истины и лжи. Оценки и орективы относятся к активным, направленным на преобразование действительности случаям употребления языка и не имеют истинностного значения. Если объективность отождествляется, как это нередко делается, с истинностью, а И. рассматривается как ступень, ведущая от субъективного к объективному, то оказывается, что интерсубъективными способны быть только описания и экспрессивы, но не оценки и орективы. На самом деле граница между интерсубъективным и субъективным не совпадает с границей между пассивными и активными употреблениями языка. Не только описания, но и оценки способны быть интерсубъективными, хотя и в более слабом смысле, чем описания.
Всякое описательное утверждение включает четыре части: субъект (лицо или сообщество, дающее описание), предмет (описываемая ситуация), основание (т.зр., в соответствии с которой производится описание) и характер (указание на истинность или ложность описания). Оценочное утверждение содержит четыре аналогичные части: субъект, предмет оценки, основание оценки и характер оценки (указание на абсолютную или сравнительную ценность предмета оценки). В случае описательных утверждений предполагается, что основания всех таких утверждений тождественны: если оцениваться объекты могут с разных позиций, то описываются они всегда с одной и той же т.зр. Предполагается также, что какому бы субъекту ни принадлежало описание, оно остается одним и тем же. Отождествление оснований и субъектов описаний составляет основное содержание идеи И. знания. Постулат тождества оснований и субъектов, лежащий в основе описательного употребления языка, предписывает исключать упоминание этих двух частей из состава описаний. Вместо того чтобы говорить, напр., «Для каждого человека с любой точки зрения истинно, что Солнце — звезда», мы говорим просто: «Солнце — звезда». Оценки могут принадлежать разным субъектам, один из которых может оценивать какую-то ситуацию как «хорошую», а другой — как «безразличную» или «плохую». Оценки «хорошо, что А» и «Плохо, что А», принадлежащие двум разным субъектам, не противоречат друг другу. Описания же «Истинно, что А» и «Ложно, что А» противоречат друг другу, даже если они принадлежат разным субъектам. Далее, оценки одного и того же предмета, даваемые одним и тем же субъектом, могут иметь разные основания. Выражения «Хорошо, что А, с точки зрения С» и «Плохо, что А, с точки зрения Д» не противоречат друг другу, даже если они принадлежат одному и тому же субъекту. Субъекты и основания разных оценок не могут быть отождествлены. Это означает, что оценки являются интерсубъективными в ином, более слабом смысле, чем описания. Именно это имеет в виду М. Хайдеггер, когда говорит в «Письме о гуманизме», что «оценка всегда субъективирует».
Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971; Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.
ИНТУИЦИОНИЗМ (от позднелат. intuitio, от лат. intueor — пристально смотрю) — направление в обосновании математики и логики, согласно которому конечным критерием приемлемости методов и результатов этих наук является наглядно-содержательная интуиция. Вся математика должна опираться, согласно И., на интуитивное представление ряда натуральных чисел и на принцип математической индукции, истолковываемый как требование действовать последовательно, шаг за шагом; допускаются лишь конструктивные доказательства существования рассматриваемого объекта, указывающие способ его построения.
Создателем И. является нидер. математик Л.Э.Я. Брауэр. В нач. 20 в. он выдвинул программу радикальной перестройки математики, противопоставив ее концепции сведения математики к логике (логицизм) и истолкованию математики исключительно как языка математических символов (формализм).
Представители И. полагают, что чистая математика является мыслительной активностью, не зависящей от языка, ее объект — нелингвистические математические конструкции. Язык служит лишь для сообщения математических идей, математика не сводится к языку и тем более не может быть истолкована как особый язык. Предметом исследования (математической) логики является математический язык, более или менее адекватно передающий математические построения. Логика вторична по отношению к математике, последняя не может быть обоснована с помощью логических средств.
Основной тезис интуиционистов гласит, что существование в математике — это то же самое, что конструктивность, или «построяемость». Из существования математического объекта вытекает его непротиворечивость, но не наоборот: не каждый непротиворечивый объект существует. Построение является единственным средством обоснования в математике.
Интуиционисты подвергли резкой критике закон исключенного третьего, закон (снятия) двойного отрицания и ряд др. законов классической логики. Согласно Брауэру, логические законы не являются абсолютными истинами, не зависящими от того, к чему они прилагаются. Закон исключенного третьего, верный в случае конечной математики, неприменим в рассуждениях о бесконечных множествах. Объекты бесконечного множества невозможно перебрать. Если в процессе перебора не удалось найти элемент с требуемым свойством, ни утверждение о существовании такого объекта, ни отрицание этого утверждения не являются истинными. Критика И. классической логики привела к созданию нового направления в логике — интуиционистской логики.
Одновременно с Брауэром сомнения в универсальной приложимости закона исключенного третьего высказал рус. философ и логик Н.Л. Васильев. Он ставил своей задачей построение такой системы логики, в которой была бы ограничена не только сфера действия этого закона, но и закона противоречия. Казавшиеся парадоксальными идеи Васильева не были в свое время оценены по достоинству.
Френкель А.А., Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. М., 1966; Рейтинг А. Интуиционизм. М., 1973.
ИНТУИЦИЯ (от позднелат. intuitio, от лат. intueor — пристальное, внимательное всматривание, созерцание) — способность к прямому усмотрению истины, постижению ее без всякого рассуждения и доказательства. Для И. обычно считаются типичными неожиданность, невероятность, непосредственная очевидность и неосознанность пути, ведущего к ее результату. С «непосредственным схватыванием», внезапным озарением и прозрением много неясного и спорного. Иногда даже говорится, что И. — это куча хлама, в которую сваливаются все интеллектуальные механизмы, о которых неизвестно, как их проанализировать (М. Бунге). И., несомненно, существует и играет заметную роль в познании. Далеко не всегда процесс научного и тем более художественного творчества и постижения мира осуществляется в развернутом, расчлененном на этапы виде. Нередко человек охватывает мыслью сложную ситуацию, не отдавая отчета во всех ее деталях, да и просто не обращая внимания на них. Особенно наглядно это проявляется в военных сражениях, при постановке диагноза, при установлении виновности и невиновности и т.п.
Из многообразных трактовок И. можно эскизно наметить следующие:
• И. Платона как созерцание стоящих за вещами идей, приходящее внезапно, но предполагающее длительную подготовку ума;
• интеллектуальная И. Р. Декарта как понятие ясного и внимательного ума, настолько простое и отчетливое, что не оставляет никакого сомнения в том, что мы мыслим;
• И. Б. Спинозы, являющаяся «третьим родом» познания (наряду с чувствами и разумом) и схватывающая сущность вещей;
• чувственная И. И. Канта и его более фундаментальная чистая И. пространства и времени, лежащая в основе математики;
• художественная И. А. Шопенгауэра, улавливающая сущность мира как мировую волю;
• И. философии жизни (Ф. Ницше), несовместимая с разумом, логикой и жизненной практикой, но постигающая мир как форму проявления жизни;
• И. А. Бергсона как непосредственное слияние субъекта с объектом и преодоление противоположности между ними;
• моральная И. Дж. Мура как непосредственное видение добра, не являющегося «естественным» свойством вещей и не допускающего рассудочного определения;
• чистая И. времени Л.Э.Я. Брауэра, лежащая в основе деятельности мысленного конструирования математических объектов;
• И. З. Фрейда как скрытый, бессознательный первоисточник творчества;
• И. М. Полани как спонтанный процесс интеграции, непосредственного внезапного усмотрения целостности и взаимосвязи в ранее разрозненном множестве объектов.
Этот перечень может быть продолжен: едва ли не у каждого крупного философа и психолога имеется свое собственное понимание И. В большинстве случаев эти понимания не исключают друг друга.
И. как «прямое видение истины» не является чем-то сверхразумным. Она не идет в обход чувств и мышления и не составляет особого рода познания. Ее своеобразие состоит в том, что отдельные звенья процесса мышления проносятся более или менее бессознательно и запечатлевается только итог мысли — внезапно открывшаяся истина.
Существует давняя традиция противопоставлять И. логике. Нередко И. ставится выше логики даже в математике, где роль строгих доказательств особенно велика. Чтобы усовершенствовать метод в математике, полагал Шопенгауэр, необходимо прежде всего отказаться от предрассудка — веры в то, будто доказанная истина выше интуитивного знания. Б. Паскаль проводил различие между «духом геометрии» и «духом проницательности». Первый выражает силу и прямоту ума, проявляющихся в железной логике рассуждений, второй — широту ума, способность видеть глубже и прозревать истину как бы в озарении. Для Паскаля даже в науке «дух проницательности» независим от логики и стоит неизмеримо выше ее. Еще раньше некоторые математики утверждали, что интуитивное убеждение превосходит логику, подобно тому как ослепительный блеск Солнца затмевает бледное сияние Луны.
Неумеренное возвеличение И. в ущерб строгому доказательству неоправданно. Логика и И. не исключают и не подменяют друг друга. В реальном процессе познания они, как правило, тесно переплетаются, поддерживая и дополняя друг друга. Доказательство санкционирует и узаконивает достижения И., оно сводит к минимуму риск противоречия и субъективности, которыми всегда чревато интуитивное озарение. Логика, по выражению математика Г. Вейля, — это своего рода гигиена, позволяющая сохранить идеи здоровыми и сильными. И. отбрасывает всякую осторожность, логика учит сдержанности.
Уточняя и закрепляя результаты И., логика сама обращается к ней в поисках поддержки и помощи. Логические принципы не являются чем-то заданным раз и навсегда. Они формируются в многовековой практике познания и преобразования мира и представляют собой очищение и систематизацию стихийно складывающихся «мыслительных привычек». Вырастая из аморфной и изменчивой пралогической И., из непосредственного, хотя и неясного «видения логического», эти принципы всегда остаются связанными с изначальным интуитивным «чувством логического». Не случайно строгое доказательство ничего не значит даже для математика, если результат остается непонятным ему интуитивно.
Логика и И. не должны противопоставляться друг другу, каждая из них необходима на своем месте. Внезапное интуитивное озарение способно открыть истины, вряд ли доступные последовательному и строгому логическому рассуждению. Однако ссылка на И. не может служить твердым и тем более последним основанием для принятия каких-то утверждений. И. приводит к интересным новым идеям, но она нередко порождает также ошибки, вводит в заблуждение. Интуитивные догадки субъективны и неустойчивы, они нуждаются в логическом обосновании. Чтобы убедить в интуитивно схваченной истине как других, так и самого себя, требуется развернутое рассуждение, доказательство (см.: Аргументация контекстуальная).
А.А. Ивин
ИНЬ—ЯН — основополагающая парная категория кит. философии, выражающая идею дуальности мира. Этимологически восходит к идеограммам, обозначающим теневой (инь) и солнечный (ян) склоны холма. Обозначает универсальный ряд противоположных сторон мира вещей: темное и светлое, женское и мужское, пассивное и активное, мягкое и твердое, земное и небесное, и т.д. И.—я. — главное понятие древней кит. натурфилософии (Инь—ян цзя), вошедшее в категориальный аппарат ведущих филос. школ Китая. Впервые упоминается в письменном памятнике «Го юй» (5—3 вв. до н.э.) как две формы проявления пнев-мы (ци): их правильное взаимодействие есть основа порядка и покоя в Поднебесной. В трактате «Дао дэ цзин» И.—я. выступает источником появления качественно отличных вещей. В «И цзин» («Книга перемен») подчиняется действию дао, взаимопревращаясь и образуя порождаемые Великим Пределом (Тай Цзи) «два образца», запечатленные в графике гексаграмм. Взаимодействие этих сил (инь и ян) обусловливает все многообразие перемен в мире. Категория «И.—я.» использована мыслителем-конфуцианцем Сюнь-цзы (3 в. до н.э.) для обоснования «естественных» причин качественных изменений в мире вещей. Дун Чжуншу (2 в. до н.э.) соединил учение об инь и ян с концепцией «пяти стихий» (у син), создав цельную систему этико-политического учения, носящего характер универсальной космологии. В неоконфуцианстве, в частности, во взглядах Чжоу Дуньи (11 в.) категория «И.—я.» увязывается с состоянием Великого Предела, ее порождающего, и в целом приобретает субстанциальный характер.
Быков Ф.С. Зарождение общественно-политической и философской мысли в Китае. М., 1966; История китайской философии / Пер. с кит. М., 1989; Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994; Кобзев А.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994.
ИОАНН СКОТ ЭРИУГЕНА (Johannes Scotus Eriugena), Э р и г е н a (Erigena) или Иеругена (Ierugena) (ок. 810 — ок. 877) — средневековый философ. По происхождению ирландец; переехал во Францию и в нач. 840-х гг. появился при дворе Карла Лысого, где был высоко ценим за свою необычайную ученость. Покровительство монарха позволяло И.С.Э. вести отрешенную жизнь ученого и сохранять независимость по отношению к требованиям церковных кругов.
В умственной атмосфере Запада той эпохи И.С.Э. представляет собой одинокое явление. К варварскому богословствованию зап. клириков он не мог относиться всерьез, к Августину высказывал почтение, но отчужденность; его подлинная духовная родина — мир греч. мысли, его филос. вера — платонизм и неоплатонизм, получивший христианское оформление в творчестве греч. авторов Оригена, Григория Нисского, Псевдо-Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника (труды Псевдо-Дионисия и Максима И.С.Э. впервые перевел на лат. язык и занимался их истолкованием). И.С.Э. решительно настаивает на примате разума перед авторитетом религиозного предания. Дистанции между идеалистическим умозрением и христианским откровением, между философией и верой для него не существует. Его главное соч. «О разделении природы» уводит тенденции пантеизма так далеко, что объединяет Бога и мир в едином понятии «сущего», или «природы», проходящей четыре стадии диалектического самодвижения: 1) «природа творящая и не сотворенная», т.е. Бог как предвечная первопричина всех вещей; 2) «природа сотворенная и творящая», т.е. платоновский мир идей, локализованный в интеллекте Бога; 3) «природа сотворенная и не творящая», т.е. мир единичных вещей; 4) «природа не сотворенная и не творящая», т.е. снова Бог, но уже как конечная цель всех вещей, вбирающая их обратно в себя на исходе мирового процесса. В полном согласии с Псевдо-Дионисием Ареопагитом и в резком отличии от Августина И.С.Э. понимает Бога не как личность, описываемую по аналогии с человеческой личностью, но как присутствующее во всем и одновременно запредельное бытие, не поддающееся предметному постижению даже для самого себя: «Бог не знает о себе, что он есть, ибо он не есть никакое «что». Доктрина И.С.Э. представляет собой последовательный идеалистический монизм: все выходит из Бога и возвращается в Бога; И.С.Э. отрицает сущностную реальность зла — оно существует только как «ничто», как свое самоотрицание. Мистическое учение И.С.Э. о человеке, ориентированное на перспективу его просветления и обожествления, продолжает традиции Максима Исповедника и предвосхищает нем. мистика Майстера Экхарта. Принимая учение Платона о примате общего над единичным, И.С.Э. явился одним из основателей и радикальнейших представителей средневекового реализма. В целом грандиозные умственные построения И.С.Э. были чужды его эпохе, и его творчество не нашло настоящих продолжателей; лишь в 13 в. его пантеистические идеи подхватываются еретическими мыслителями и одновременно подвергаются церковному осуждению (напр., на поместном Парижском соборе в 1210). В общей исторической перспективе система И.С.Э. лежит на линии, идущей от Платона и Плотина через Прокла, Псевдо-Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника и Николая Кузанского к нем. идеализму кон. 18 — нач. 19 в.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 122 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |