Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Философия: энциклопедический словарь / Под ред. А.А. Ивина.- М.: Гардарики, 2004. 22 страница



 

В моральной философии Хэара универсализуемость (наряду с прескриптивностью и приоритетностью) является существенным (критериальным) свойством моральных суждений и состоит в том, что они включают тождественные суждения обо всех случаях, тождественных в их универсальных качествах. Здесь по-своему обнаруживается золотое правило нравственности: из универсализуемости вытекает, что если я сейчас говорю, что я должен поступить определенным образом по отношению к определенному лицу, я обязан считать, что то же самое должно быть совершено в отношении меня, будь я в точно такой же ситуации, включая то, что я обладал бы теми же личностными качествами и теми же мотивами. Некоторые авторы трактуют В. как генерализацию (М. Сингер, Дж. Ролз), что встречает возражение методологического порядка: не все общие (в логическом смысле слова) суждения являются универсализуемыми (в этическом смысле слова) суждениями (Хэар). Надситуативность морали проявляется и в том, что она может пронизывать все иные формы нормативной регуляции, быть в конечном счете критерием их оценки и основанием их принятия личностью.

 

Идея В. моральных форм критикуется с позитивно-правовых и социологических позиций. Так, по Г.В.Ф. Гегелю, законодательные суждения, которым приписывается В., сформулированные как всеобщие, лишены в действительности всеобщего содержания: критерий В., или всеобщего законодательства, делает невозможными максимы, соотнесенные с действительным содержанием, т.е. с определенностью. Иного рода критика указывает на то, что В. — не уникальная и не универсальная характеристика морали, она сама исторична и возникает в ответ на изменения в социальной структуре и сознании общества; с этой т.зр. декларация общечеловеческой морали может скрывать и чьи-то намерения утвердить частные интересы в качестве всеобщих и ведет к подавлению индивидуальных моральных усилий (К. Маркс, Э. Дюркгейм).

 

 

ГАДАМЕР (Gadamer) Ханс Георг (1900—2002) — нем. философ. Изучал философию, германистику и историю искусств сначала в Бреслау (ныне Вроцлав), затем (1919—1922) в Марбурге. Под руководством П. Натор-па и Н. Гартмана защитил диссертацию «Сущность удовольствия в диалогах Платона» (1922). Слушал лекции М. Шелера и Э. Гуссерля, работал в семинаре М. Хайдеггера. Филос. образование дополнил классико-филологическим (на кафедре П. Фридлендера в Марбургском ун-те), по завершении полного курса обучения представил к защите работу «Диалектическая этика Платона» (на материале диалога «Филеб»). В 1927—1936 — доцент в ун-тах Марбурга и Киля, в 1937 — проф. в Марбурге, с 1939 — в Лейпцигском ун-те (в 1947-1949 — ректор), 1949—1968 — в Гейдельберге (где получает заведование кафедрой, руководимой ранее К. Ясперсом). После выхода на пенсию (1968) жил и работал в Гейдельберге. Вплоть до кон. 1980-х гг. — активный участник филос. семинаров, в т.ч. в США. В 1990-е гг. — частый гость международных коллоквиумов (особенно в Италии).



 

Г. — основоположник филос. герменевтики. В отличие от предшествующей герменевтической традиции филос. герменевтика не сводится к разработке методологии понимания текстов (и вообще не является такой разработкой), а представляет собой своего рода философию понимания. Ее предмет образуют не только «понимающие» (историко-гуманитарные) науки, но — в той мере, в какой феномену понимания придается универсальный характер, — вся совокупность человеческого знания о мире и бытие в нем.

 

Понимание для Г. — способ существования познающего, действующего и оценивающего человека. Ставя вопрос об условиях возможности понимания, Г. стремится преодолеть односторонне гносеологическую ориентацию филос. мышления (которое, начиная с И. Канта, занималось исследованием условий возможности познания) и перевести философствование в плоскость онтологии. Понимание в качестве универсального способа освоения человеком мира конкретизируется Г. как «опыт». Действительность не только (теоретически) познается, но и (жизненно-практически) «испытуется» человеком, поэтому у Г. часто речь идет не о «познании», а об «опыте» мира. Последний включает в себя и непосредственность переживания («опыт жизни»), и различные формы практически и эстетически опосредованного освоения реальности («опыт истории», «опыт искусства»).

 

Основные механизмы формирования опыта заложены в языке. Язык задает исходные схемы человеческой ориентации в мире, предваряя его схватывание в понятиях. Допонятийные и дорефлективные формы освоения действительности, реализующиеся на уровне предпонимания и лежащие в основе теоретического познания, описываются Г. как «преднамерение», «предусматривание», «предвосхищение», «пред-мнение» и т.д. — эти понятия иерархически не упорядочены. Главное для Г. — показать обусловленность рефлективно-теоретического освоения мира допредикативными формами знакомства с ним. В качестве основной такой формы Г. выделяет «предрассудок» (Vor-urteil, букв.: пред-суждение). В сознательном использовании этого двусмысленного термина — полемика Г. с философией Просвещения, провозгласившего своей целью очищение разума от предрассудков.

 

Фундаментальной характеристикой человеческого бытия и мышления Г. считает историчность: его определенность местом и временем и, следовательно, той «ситуацией», в которой человек себя застает. Возможность встать на позицию надвременного, внеисторического субъекта — иллюзия «идеализма сознания» (под таким именем у Г. выступает классическая европейская философия от Р. Декарта до Гуссерля включительно). Преодолеть эту т.зр. и тем самым перевести философствование в онтологический план Г. пытается с помощью понятия игры. Выход за горизонт «мыслящего себя мышления» в филос. герменевтике происходит путем обращения к языку, рассматриваемому как аутентичный способ самораскрытия истины бытия. В критической оппозиции позитивистски-сциентистскому направлению современной философии Г. стремится показать несводимость истины к тому ее понятию, которое сложилось в рамках новоевропейской науки. Истина есть не характеристика познания, а характеристика самого бытия. Она не может быть схвачена с помощью «метода», операционализирована познающим субъектом, а может лишь приоткрыть себя понимающему осмыслению. Истина «свершается», и преимущественный способ ее «свершения» («события») — искусство.

 

Исходя из этих положений, Г. переосмысливает традиционно-герменевтическую проблематику. Понимание текста предстает как экзистенциальное событие человеческой жизни, а осмысление прошлой культуры («опыт традиции») выступает как форма самоосмысления индивида и общества. Онтологическое условие понимания — его укорененность в традиции, «причастность» ее бытию как субъекта, так и объекта понимания. В противовес прежней герменевтике, различавшей понимание, истолкование (интерпретацию) и «применение» («аппликацию») как относительно самостоятельные процедуры, Г. утверждает их тождество: 1) понимание всегда является «истолковывающим», а истолкование — «понимающим»; 2) понимание возможно лишь в качестве «применения» — соотнесения содержания текста с культурным и мыслительным опытом современности. «Предрассудки» историка не препятствуют пониманию, а способствуют ему, во-первых, позволяя максимально заострить ина-ковость текста по отношению к интерпретатору (момент «чуждости» в истолковании), во-вторых, способствуя трансляции опыта от поколения к поколению и тем самым обеспечивая континуум традиции (момент «интимности» в истолковании). Интерпретация текста, т.о., состоит не в воссоздании первичного (авторского) смысла текста, а в создании смысла заново. Каждый акт интерпретации — событие в жизни текста, момент его «действенной истории», а тем самым и звено «свершения традиции».

 

Отказываясь от разработки теории интерпретации (Г. удовлетворяет ее разработка у Э. Бетти), филос. герменевтика сосредоточивает внимание на продуктивной стороне истолкования текстов. Интерпретацию культурной традиции Г. рассматривает как диалог прошлого и настоящего. Диалог осуществляется в «вопросно-ответной» форме, важно не только реконструировать вопрос, ответом на который данный текст является, но и отнести этот вопрос к себе. Диалог с традицией для Г. — не культурологическая задача, а самостоятельный источник филос. знания. Образцом для него служит Хайдеггер. Но обращение к филос. традиции нацелено не на «деструкцию метафизики», а на ее максимальную активизацию в контексте современного мышления. В поисках путей преодоления одностороннего когнитивизма Г. обращается к наследию Аристотеля и Канта. «Практическая разумность», объединяющая в себе и познавательную, и нравственную стороны отношения человека к миру, должна вывести человечество из тупика, в который его завело инструменталистски ориентированное мышление. Непреходящее значение Платона Г. видит в понимании философствования как диалога (диалогическую модель философии Г. заостряет против монологизма гегелевской диалектики). Критикуя новоевропейский «субъективизм» (трансцендентализм неокантианства и феноменологии, отправным пунктом которых является автономный и автореферентный субъект), Г. апеллирует к Г.В.Ф. Гегелю.

 

Центральным произведением Г., принесшим ему мировую известность, стала работа «Истина и метод: основные черты философской герменевтики» (1960, рус. пер. 1988). Название работы носит провоцирующий характер: союз «и» обозначает здесь не столько связь «истины» с «методом», сколько их определенную несовместимость. Демонстрируя «неметодическую» суть человеческого познания, Г. стремится показать, что способ познания, связанный с понятием науки и лежащим в ее основе понятием метода, не является ни единственным, ни универсальным. Культурно-историческая традиция знает различные способы человеческого отношения к миру. Научно-теоретическое его освоение — лишь одна из возможных позиций человеческого бытия. Можно выделить три основные формы связи человека с миром, три основных вида опыта и, соответственно, три измерения, в которых разворачивается бытие человека: «эстетическое», «историческое» и «языковое» (им соответствуют три основных раздела книги). Все три термина несут на себе печать условности, т.к., во-первых, они не обозначают принципиально различных сфер, а во-вторых, сложившийся за последние полтора столетия характер их использования привел к обеднению их значения. Записанное по ведомству «эстетики» искусствоведение недопустимо сузило опыт истины, обретаемый в искусстве и посредством искусства. Под влиянием Канта, усматривавшего основу прекрасного в априорной структуре субъективности, произошло забвение того фундаментального обстоятельства, что искусство есть способ раскрытия истины. Историзм 19 в. изъял из исторической сферы «герменевтическое измерение»: историю стали изучать, вместо того чтобы ее понимать. К текстам прошлого стали подходить «лишь исторически», т.е. рассматривать их исключительно как продукт определенных социально-культурных обстоятельств, как если бы они не имели никакого касательства к нам. В стремлении преодолеть ограниченность позитивистски ориентированной исторической науки В. Дильтей предложил психологический подход к осмыслению феноменов прошлого: их нужно не просто объяснить, исходя из определенного представления о связи общего и частного, но и понять, воспроизведя как уникальное порождение индивидуальности. Однако герменевтическая проблема, т.е. проблема понимания, тем самым не раскрывается — для понимания недостаточно перемещения интерпретатора в «горизонт» автора, необходимо «переплавление» их горизонтов. Последнее же может произойти только благодаря чему-то третьему, тому общему, в чем смогут примириться позиции обоих. Таким «третьим» выступает язык, рассматриваемый с т.зр. его бытийного статуса, т.е. как особая реальность, внутри которой человек себя застает и которая не может быть схвачена средствами социологического или психологического исследования. В стихии языка осуществляется как понимание человеком мира и его самопонимание, так и понимание людьми друг друга. Г., однако, не ограничивается указанием на язык как основное условие возможности человеческого бытия, а стремится продемонстрировать, что «бытие, которое может быть понято, есть язык». Как несущая основа передачи культурного опыта от поколения к поколению язык обеспечивает возможность традиции, а диалог между различными культурами реализуется через поиск общего языка.

 

Актуальность прекрасного. М., 1991; Platos dialektische Ethik. Leipzig, 1931; Wahrheit und Methode. Tubingen, 1960; Hegels Dialektik. Tubingen, 1971; \ernunft im Zeitalter der Wissenschaft. Frankfurt am Main, 1976; Gesammelte Schriften. Tubingen, 1982. Bd 1 — 10; Heideggers Wege. Tubingen, 1983; Das Erbe Europas. Frankfurt am Main, 1989.

 

B.C. Малахов

 

 

ГАЙДЕНКО Пиама Павловна (р. 1934) — специалист по истории философии, науки и культуры. Доктор филос. наук (1982), чл.-корр. РАН (2000). В 1957 окончила филос. факультет МГУ, в 1962 — аспирантуру там же. Работала на кафедре истории зарубежной философии филос. факультета МГУ. Занималась преимущественно историей новой философии, особенно нем. идеализмом, а также современной зарубежной философией. По этой тематике опубликовала ряд работ, в т.ч. кн. «Экзистенциализм и проблемы культуры» (М., 1963), статьи «Философия истории М. Хайдеггера и судьба буржуазного романтизма» (Вопросы философии. 1962. № 6), «Проблема интенциональности у Гуссерля и категория трансценденции в экзистенциализме» (Современный экзистенциализм. 1966. № 7), «Философия искусства Хайдеггера» (Вопросы литературы. 1969. № 7), «Философия культуры Ясперса» (Там же. 1972. № 9), а также ряд статей для «Философской энциклопедии» (1973—1975) и «БСЭ». В этот период в центре внимания Г. — проблемы человека, истории и культуры. Исследование экзистенциальной философии приводит ее к убеждению, что историк философии не может ограничиваться лишь историей проблем, но обязательно должен увидеть судьбы живых людей прошлого, для которых та или иная проблема оборачивается судьбой. Отношение к истории мысли как к драме идей и человеческой драме требует специфического жанра исследования — своего рода филос. биографии. В этом именно жанре написана кн. Г. «Трагедия эстетизма. К характеристике миросозерцания С. Киркегора» (М., 1970). В 1967 перешла на работу в Ин-т международного рабочего движения АН СССР, в 1969 — в Ин-те истории естествознания и техники АН СССР, где работала в секторе общих проблем развития науки, с 1986 по 1988 — зав. сектором. Размышления над вопросами, поставленными в современной философии жизни и в экзистенциализме, особенно у М. Хайдеггера, — о судьбе зап. цивилизации, о специфическом характере ментальности, определяющей лицо современного индустриального общества, сформировали интерес Г. к рациональности и к ее важнейшему источнику — новоевропейской науке. Интерес к истории трансформации рациональности, к ее историко-культурным типам нашел свое выражение, с одной стороны, в изучении этой проблемы, как она ставилась в нем. идеализме (кн. «Философия Фихте и современность». М., 1979), в неокантианстве марбургской школы (Принцип всеобщего опосредования в неокантианстве марбургской школы // Кант и кантианство. М., 1978), в социологии М. Вебера (кн. «История и рациональность», написанная в соавт. М., 1991), в феноменологии Э. Гуссерля (Научная рациональность и философский разум в интерпретации Э. Гуссерля // Вопросы философии. 1992. № 7). С др. стороны, самостоятельному исследованию этой проблемы на материале истории науки посвящены две монографии Г.: «Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ» (М., 1980) и «Эволюция понятия науки. XVII—XVIII вв.» (М., 1987). Здесь рассматриваются те трансформации, которым подверглись понятия науки и научности (а стало быть, научной рациональности) за более чем две тысячи лет. Как, когда и почему возникает такой исторически уникальный феномен, как европейская наука в антич. Греции, как он трансформируется в лоне христианской культуры в Средние века, а затем в эпоху Возрождения и особенно радикально в период научной революции 17—18 вв., наконец, какие моменты научной рациональности остаются инвариантными при всех этих изменениях — вот проблемы, обсуждаемые в этих монографиях и примыкающих к ним статьях — «О философско-теоретических предпосылках механики Галилея» (Историко-философский ежегодник, 1986), «Проблема рациональности на исходе XX века» (Вопросы философии. 1991. № 6), «Христианство и генезис новоевропейского естествознания» (Философско-религиозные истоки науки. М., 1997 и др.). В 1988 Г. перешла в Ин-т философии АН СССР (РАН), где и работает зав. сектором «Философские проблемы истории науки». На протяжении многих лет Г. занималась анализом как онтологического фундамента самого исторического процесса, так и методологией истории познания. В связи с этой темой возник ряд статей, посвященных анализу понятия времени. Начиная с 70-х гг. Г. занималась также изучением отечественной философии и опубликовала статьи, посвященные творчеству К.Н. Леонтьева (Наперекор историческому процессу // Вопросы литературы. 1974. № 5), Л.М. Лопатина, Н.О. Лосского и С.Л. Франка (Диалектика теокосмического всеединства // Идеалистическая диалектика в XX в. М., 1987), B.C. Соловьева (Искушение диалектикой: пантеистические и гностические мотивы у Гегеля и Вл. Соловьева // Вопросы философии. 1998. № 5), П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева (Философия свободы Н.А. Бердяева // Новый журнал. Нью-Йорк, 1991. № 184—185), П.Б. Струве (Под знаком меры // Вопросы философии. 1992. № 12). Занимается переводами филос. классики: в ее переводе вышли работы Гегеля «Иенская реальная философия» (М., 1970) и часть «Философии религии» (М., 1977), а также статья М. Вебера «Наука как призвание и профессия» (1990). В центре исследований последних лет — проблемы онтологии (Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М., 1997; Бытие и разум // Вопросы философии. 1997. № 7), истории философии и истории науки (История греческой философии в ее связи с наукой. М., 2000; История новоевропейской философии в ее связи с наукой. М., 2000; Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001).

 

 

ГАЛИЛЕЙ (Galilei) Галилео (1564-1642) — ит. физик, астроном, математик. Существенное внимание уделял общим проблемам зарождавшегося научного метода, а также отграничению науки от всякого рода околонаучных и псевдонаучных теорий. Сделал важные астрономические открытия, подрывавшие основы средневековых представлений о космосе и утверждавшие идею единства небесных и земных явлений. Был обвинен инквизицией в защите гелиоцентрической теории Н. Коперника и принужден к отказу от нее. Г. приписывается восклицание при выходе из заточения: «И все-таки она вертится!». Открытие Г. принципа относительности движения, идеи инерции, закона свободного падения тел имело огромное значение для формирования новой научной парадигмы: фундаментом науки является опыт (наблюдение и эксперимент), с помощью которого она отвечает не на вопрос, почему происходит исследуемое явление (напр., падение камня), а как оно происходит, какими математическими уравнениями описывается. Еще Леонардо да Винчи высказал мысль, что во всякой отрасли знания столько науки, сколько в ней математики, и что, в частности, живопись ближе к науке, чем поэзия, поскольку пользуется системой линейной перспективы. Г. твердо придерживался убеждения, что «книга природы» написана на языке математики и что мир можно постигнуть с помощью математики и механики.

 

Le opere. Firenze, 1929—1939. Vol. 1—20; в рус. пер.: Избр. труды. М., 1964. Т. 1-2.

 

ГАМАН (Hamann) Иоганн Георг (1730—1788) — нем. философ, писатель, религиозный мыслитель. Зарабатывал на жизнь трудом домашнего учителя, обладал энциклопедическими познаниями в различных областях. В 1758 во время деловой поездки в Лондон пережил христианское обращение и проникся сознанием необходимости осуществления религиозной миссии, средством для чего избрал литературное творчество. Находясь на государственной службе в качестве акцизного чиновника и начальника таможни, принял активное участие в литературной полемике вокруг идеалов Просвещения, в которой выступил как проницательный критик различных сторон просветительского культурного проекта. Личное общение с Г. оказало существенное влияние на идейное развитие И. Канта, И.В. Гёте, И.Г. Гердера, Ф.Г. Якоби.

 

Не будучи философом академического типа, Г. тяготел к сократическому пониманию философии как провокационной проблематизации общепринятых положений. Г. создал своеобразный стиль философствования, для которого

достижений характерны несистематичность изложения, предельная метафоричность, намеренная риторическая изощренность, едкая ирония, обилие аллюзий (за темноту языка Г. получил прозвание «Северный Маг»). Наиболее значительные произведения Г. — «Сократические достопримечательности», «Крестовые походы филолога», «Сивиллины листки», — несмотря на их внешнюю фрагментарность и мозаичность, образуют внутренне связное целое и служат выражением весьма законченного миросозерцания.

 

Основная интуиция творчества Г. — парадоксальность бытия и экзистенциальная неповторимость внутреннего опыта личности; именно из нее проистекают главные мотивы критики просветительского культа разума. Разум, по Г., самопротиворечив, догматичен, абстрактен; основой его деятельности является конечная человеческая экзистенция, которая всегда связана с чувственностью, вплетена в конкретную ситуацию, погружена в историю и абсолютно индивидуальна. Действительность, раскрывающаяся индивиду, имеет характер тайны, и адекватной формой ее постижения является парадокс (просветительскому «здравому смыслу» Г. противопоставляет «мудрость противоречия»). На смену интерпретации познания как рационально-логического моделирования структуры действительности должно прийти переживание интимной связи познающего и познаваемого как равноправных участников непредсказуемого диалога. Обнаружение личностного смысла бытия осуществляется в вере, которая выступает не только как условие познания (в чем Г. опирается на Д. Юма), но и как основа самого человеческого существования. Т.о., ключом к пониманию смысла действительности является ситуация коммуникации, а главной формой обнаружения этого смысла выступает язык (отсюда неприятие Г. математизированного естествознания и превознесение филологии как венца всех наук). В «Метакритике пуризма чистого разума» Г. указал на недооценку феномена языка как на главный недостаток кантовского критицизма (по Г., искомый Кантом синтез чувственности и рассудка имеется уже в самом языке). Язык в интерпретации Г. — непосредственное обнаружение трансцендентного, откровение сверхчувственного — в чувственном, внутреннего — во внешнем (в этом смысле природа есть обращенная к человеку божественная речь). Г. подчеркивает творческую мощь слова и его органическую природу (отсюда его убеждение в изначальности поэтической стихии речи).

 

Творчество Г., маргинальное для современников, стало предметом культа в романтическую эпоху (особое значение имели его эстетические установки). Прямым наследником Г. как в содержательном, так и в стилистическом отношении стал С. Кьеркегор. В 20 в. идеи Г. были переосмыслены в контексте философии жизни (В. Дилътей), религиозного экзистенциализма (К. Ясперс) и диалогической традиции (М. Бубер).

 

Samtliche Werke. Wien, 1949-1957. Bd 1-6.

Metzke E. J.G. Hamanns Stellung in der Philosophie des 18. Jahrhunderts. Halle, 1934; Alexander W.M. J.G. Hamann: Philosophy and Faith. Hague, 1966; J.G. Hamann. Darmstadt, 1978.

 

 

ГАРТМАН (Hartmann) Николай (1882—1950) — нем. философ, основоположник критической (или новой) онтологии. Основные труды: «К основам онтологии», «Новый путь онтологии», «Построение реального мира», «Этика», «Эстетика», «Основные черты метафизики познания» и др. Г. одним из первых в 20 в. предпринял попытку возрождения онтологии. Основные метафизические вопросы, в которых работает филос. мысль, имеют, по его мнению, онтологическую природу. Теоретическое мышление, которое не было бы в своей основе онтологическим, никогда не существовало и не является возможным. Рассуждения о бытии необходимо принадлежат к сущности мысли. Прежде чем узнать, как совершается познание, надо узнать, что познается. Без онтологического обоснования все филос. положения повисают в воздухе. Онтология — важнейшая составная часть метафизики. И онтология, и метафизика имеют дело с бытием, но метафизика — с принципиально непознаваемыми проблемами, а онтология с уже познанным и принципиально познаваемым бытием. Именно онтология обратила внимание на иррациональные, непознаваемые «остатки» проблем, неразрешенные и неразрешаемые вопросы, в которые упирается каждое исследование. В сущности бытия вообще скрывается иррациональное, нечто такое, что мы не можем до конца обнаружить, открыть, но нельзя сказать, что бытие безусловно непознаваемо. Мы не знаем, что такое бытие в общем, но в частностях оно нам хорошо известно, в определенных формах данности оно является чем-то совершенно бесспорным. Вопросы о способах бытия и структуре бытия, о модальном и категориальном строении — самое неметафизическое в метафизических проблемах, относительно наиболее рациональное в вопросах, содержащих иррациональные остатки. Г. различал четыре сферы во всем, что охватывается понятием «бытие»: две первичные, не зависимые от сознания человека (в-себе-бытие), и две вторичные (бытие-для-нас). Первичные сферы выражаются в двух основных способах бытия: реальное и идеальное бытие. Им противостоит сознание, которое расщепляется на две сферы: логическую сферу и сферу познания. Познание связано с реальным бытием, а логическое — с идеальным. Реальное бытие состоит из четырех слоев: неорганическое, органическое, душевное и духовное бытие. Не категория материи, а категории времени и индивидуальности объявляются подлинными характеристиками реальности, являясь границей между изменчивым реальным бытием и неизменным идеальным бытием. В пространстве только часть реального мира является органической и неорганической природой. Все существующее во времени реально, и только реальное существует во времени. Реальному миру свойственна индивидуальность, неповторимость, одноразовость. Материалисты смешивают материальное с реальным, получается, что исторические судьбы, исторические события нереальны. Так же и психические акты не менее реальны, чем вещи и события. Но и язык, право, наука, нравственность — не идеальное бытие, т.к. они подвержены изменениям, связаны с реальной жизнью народа в определенную историческую эпоху. Г. приводит свое понимание онтологии в теории познания, в этике, эстетике, раскрывая соотношение реальных и идеальных сфер бытия, идеальных ценностей и реальной человеческой воли.

 

Эстетика. М., 1958; Проблемы духовного бытия // Культурология. XX век. Антология. (Лики культуры). М., 1995; Познание в свете онтологии // Западная философия: Итоги тысячелетия. Екатеринбург, 1997; Zur Grundlegung der Ontologie. Berlin, 1965.

 

Горнштейн Т.Н. Философия Н. Гартмана Л., 1969; Вяккерев Ф.Ф. Категория бытия у Гартмана // Вестник СПбГУ. Сер. 6. 1992. Вып. 2.

 

В.Д. Губин

 

 

ГАРТМАН (Hartmann) Эдуард фон (1842—1906) — нем. философ. Филос. система Г., характеризуемая им как «конкретный монизм», была в основном изложена в «Философии бессознательного», а затем всесторонне представлена в целом ряде работ, завершением которых явилась «Система философии» (1906—1909) в 8 т. Филос. система Г. представляет собой динамичную метафизику, в основе которой лежит понятие бессознательного. Фундаментальная, последняя реальность, по Г., в действительности бессознательна. Единое бессознательное начало обладает двумя соотнесенными и нередуцируемыми атрибутами — волей и идеей, соответственно — двумя скоординированными функциями. Г. полагал, что осуществил синтез философии Г.В.Ф. Гегеля, Ф.В.Й. Шеллинга и А. Шопенгауэра. «Воля» Шопенгауэра (без идеи) никогда не смогла бы осуществить телеологический мировой процесс, а «идея» Гегеля (без воли) не смогла бы объективироваться в существующем мире. Разлад между двумя сторонами бессознательного абсолюта определяет и жизнь человеческого сознания. Интеллектуально-рациональная сторона противостоит волюнтаристской. Чем острее сознание, тем очевиднее для него разорванность всякого сущего, соответственно очевиднее необходимость отказа от воли к бытию и возврата в бессознательное основание всего сущего. Проявление бессознательного абсолюта как воли дает основание для пессимизма, а его проявления как идеи — для оптимизма. Оптимизм и пессимизм должны быть примирены. Принцип практической философии заключается в том, чтобы разоблачать псевдомораль, ориентированную на счастье, и превратить цели бессознательного — избавление мира от нищеты воли — в цели сознания. Эстетика Г. примыкает к эстетике нем. идеализма.

 

Philosophie des UnbewuBten. Berlin, 1869; Das UnbewuBte vom Standpunkt der Physiologie und Deszendenztheorie. Berlin, 1873; Ashetik. Berlin, 1887. Bd 2; Das Grundproblem der Erkenntnistheorie. Berlin, 1889; Kategorienlehre. Berlin, 1896; Geschichte der Metaphysik. Berlin, 1900. Bd 2; System der Philosophie im GrundriB. Berlin, 1906—1909. Bd 8.

 

 

ГЕГЕЛЬ (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (1770— 1831) — нем. философ, создатель развернутой филос. системы, построенной на принципах «абсолютного идеализма», диалектики, системности, историзма. Учился в гимназии Штутгарта, затем в Тюбингенском теологическом ин-те (1788—1793), где его соучениками и друзьями были Ф.В.Й. Шеллинг и И.Х.Ф. Гельдерлин. Первые сочинения Г. (неоконченные, опубликованы в 1907): «Народная религия и христианство» и «Позитивность христианской религии» были критическими работами. Объект нападок молодого Г. — «система» ин-тов и догматических религиозных установлений, навязываемых индивиду извне, подавляющих его свободу мысли и означающих «непризнание любой способности человеческого духа, особенно же первейшей среди них — разума» (Работы разных лет: В 2 т. М., 1970).


Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 139 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.015 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>