Женский архетип в мифах и сказаниях 35 страница

Итак, именно во время этого спуска мы теряем руки души, те части своего тела, которые напоминают двух самостоятельных человеческих существ. В старину пальцы сравнивали с ногами и руками, а лучезапястный сустав – с головой. Эти существа могут петь, могут танцевать. Однажды я хлопала в ладоши, отбивая ритм Рене Эредиа, исполняющему музыку фламенко великому гитаристу. Во фламенко ладони рук говорят, они издают звуки, которые так же красноречивы, как слова: "Быстрее, красавец! А теперь плыви, глубже, почувствуй меня, почувствуй эту музыку, почувствуй то, это и все остальное!" Руки – самостоятельные существа.

Если вы повнимательнее приглядитесь к персонажам рождественского вертепа, [49 - Модель пещеры с яслями, младенцем Христом, его матерью и т.д.] который можно увидеть в странах Средиземноморья, то заметите, что руки пастухов, волхвов, Марии, Иосифа обращены ладонями к божественному младенцу, как будто он свет, который можно получить через кожу ладоней. Это можно увидеть и в Мексике, глядя на статуи великой Богоматери Гвадалупской, которая, обратив к нам ладони, посылает целительный свет. О силе рук известно из древних летописей. В Кайенте, где находится резервация индейцев дине (навахо), есть один хоган, [50 - Глинобитная хижина индейцев навахо.] где рядом со входом красуется древний отпечаток ладони. Он как бы говорит: «Здесь мы в безопасности».

Мы, женщины, приходим в соприкосновение со многими людьми. Мы знаем, что наша ладонь – своеобразный датчик. Обнимая, хлопая по плечу или просто дотрагиваясь до человека, мы считываем его данные. Если мы так или иначе связаны со старой La Que Sabe, то можем узнать, что ощущает другой человек, коснувшись его ладонью. К некоторым из нас информация о том, что человек думает или чувствует, поступает в виде образов, а иногда даже слов. Можно сказать, что руки – своеобразный радар.

Руки не только приемники, но и передатчики. Здороваясь с человеком за руку, можно передать ему весть; часто мы делаем это бессознательно – силой, длительностью рукопожатия, температурой кожи. Если прикоснуться к человеку, который готов на какую-то низость, сознательную или бессознательную, возникает такое ощущение, будто он проделывает дыры в теле твоей души. И напротив, наложением рук можно успокоить человека, утешить, снять боль, исцелить. Это женское умение на протяжении веков передается по наследству от матери к дочери [16].

Хищнику души известно все про глубокую тайну, связанную с руками. Во многих странах мира можно встретить на редкость жестокий способ выражать свое патологическое человеконенавистничество: невинного человека похищают и отрубают ему руки – отсекают его способность чувствовать, понимать, исцелять. Убийца не чувствует, поэтому хочет, чтобы его жертва тоже не чувствовала. Это в точности повторяет намерение дьявола, ибо нераскаявшийся аспект души тоже не чувствует, и безумная зависть к тем, кому это дано, разжигает в нем пронзительную ненависть. В о многих сказках женщину лишают жизни именно через отсечение. Но этот дьявол – не просто убийца, он изувер. Он не хочет удовольствоваться нанесением декоративных или ритуальных надрезов, а настаивает на увечье, которое на всю жизнь оставит женщину калекой.

Говоря, что у женщины отрублены руки, мы имеем в виду, что она отрезана от самоутешения, от мгновенного самоисцеления и потому не способна делать ничего, как только следовать своим извечным путем. Это наша простая и мощная защита от демона, столь коварного, что никто из нас не в состоянии полностью постичь его побуждения или замыслы.

В сказках есть лейтмотив, который называется "брошенный предмет". Спасаясь от погони, героиня вынимает из волос волшебный гребень и бросает позади себя – из него вырастает лес, такой густой, что между деревьями даже руку не просунуть. Или откупоривает пузырек с водой и на бегу разбрызгивает за собой его содержимое. Капли превращаются в бурный поток, отрезающий путь преследователям.

В нашей сказке девица плачет, орошая слезами обрубки рук, и дьявола отбрасывает нечто вроде образовавшегося вокруг нее силового поля. Он не может схватить ее, как ни старается. Здесь роль "брошенного предмета" играют слезы: эта водная преграда удерживает дьявола не потому, что слезы его тронули или смягчили – ничего подобного, – а потому, что в чистоте искренних слез есть нечто такое, что подрывает силу дьявола. И мы убеждаемся, что это действительно так, когда мы плачем, взывая к Богу, потому что на горизонте нет ничего – ничего, кроме самой неясной, самой призрачной и нереальной возможности, – и все же слезы спасают нас, и мы не сгораем дотла без всякой пользы [17].

Дочь должна горевать. Меня поражает, как мало женщины сегодня плачут, а если даже это происходит, они начинают извиняться. Меня беспокоит, когда стыд или неупотребление начинают лишать нас столь естественной функции. Быть цветущим деревом и к тому же влажным – необходимо, иначе вы сломаетесь. Плакать полезно, нужно. Слезами горю не поможешь, но они способствуют продолжению процесса, не дают ему застопориться. Теперь жизнь, к которой девушка привыкла, жизнь, как она ее понимала до сих пор, закончена, и она переходит на другой уровень внутреннего мира. А мы следуем за ней по пятам. Мы идем дальше, хотя и уязвимы и лишены защитного слоя эго, как дерево, с которого ободрали кору. И все же мы сильны, ибо научились отшвыривать дьявола на другой конец двора.

В эту пору мы понимаем: что бы мы ни делали в жизни, планы эго ускользают от нас. В нашей жизни грядет перемена, большая перемена, как бы блестяще наш маленький внутренний руководитель-эго ни спланировал следующий шаг. Нашей жизнью начинает властно управлять наша собственная участь, а не мельница, не подметание двора и не сон. Нашей привычной жизни пришел конец. Мы жаждем одиночества и покоя, может быть, пусть нас даже бросят. Мы больше не можем полагаться на гнетущее общество отца, мы вот-вот впервые узнаем свою собственную жизнь. Мы идем вперед.

Это пора, когда все, что мы ценим, утрачивает свой ритм. Юнг напоминает нам о термине, который использовал Гераклит, – энантиодромия, что значит поток, повернувший вспять. Но это обратное течение может стать чем-то большим, чем отступление в личное бессознательное, – оно может быть прочувствованным возвращением к полезным древним ценностям, к более глубоко воспринятым идеям [18]. Если даже мы понимаем этот этап посвящения методом испытания на выносливость как шаг назад, его также следует считать десятимильным шагом вниз, вглубь, в мир Дикой Женщины.

Все это вынуждает дьявола поджать хвост и убраться восвояси. Если женщина чувствует, что потеряла соприкосновение с миром, свой привычный путь в мире, это значит, что она по-прежнему сильна чистотой своей души, она непобедима верностью своей печали, и это заставляет отступиться того, кто желает ее погубить.

Материальное тело потеряло свои драгоценные руки, это правда. Но остаток души возместит потерю. У нас остались ноги, которые знают дорогу, душа-сознание, чтобы далеко видеть, груди и живот, чтобы ощущать, – как у странной и загадочной пузатой богини Баубо, которая олицетворяет глубокую инстинктивную природу женщины… и тоже не имеет рук.

И с этим бесплотным, сверхъестественным телом мы идем вперед. Мы готовы совершить следующий спуск.

Этап третий: скитание

В третьей части сказки отец предлагает окружить дочь роскошью на всю оставшуюся жизнь, но она говорит, что уйдет и положится на судьбу. На рассвете, обмотав руки чистой тканью, она уходит из той жизни, к которой привыкла.

Девушка снова становится растрепанной и похожей на зверя. Поздно вечером она приходит в сад, в котором все груши наперечет [19]. Призрак осушает ров вокруг сада и девушка на глазах у изумленного садовника съедает грушу, которая сама к ней склоняется.

Посвящение – это процесс, в результате которого мы расстаемся со своей естественной привычкой жить бессознательно и принимаем решение: стремиться к сознательному союзу с сокровенным разумом, с Дикой Самостью, даже если на этом пути нас ожидают страдания, борьба, трудности. В сказке мать и отец пытаются вновь заманить девушку в несознательное состояние: "Оставайся с нами. Ты стала калекой, но мы поможем тебе забыть об этом". Согласится ли она, победив дьявола, почивать на лаврах? Вернется ли она, безрукая, искалеченная, в те пределы души, где о ней смогут заботиться до конца дней, а ей останется только бездумно плыть по течению и делать то, что скажут?

Нет, она не запрется навеки в темной комнате, как красавица, чье лицо обезображено кислотой. Она оденется, перевяжет свои раны и по следующей каменной лестнице спустится на еще более глубокий уровень души. Старая господствующая часть души предлагает навеки спрятать ее в безопасном месте, но ее инстинктивная природа отвечает отказом, ибо чувствует, что должна стремиться к полностью пробужденной жизни, чего бы это ни стоило.

Девушка перевязывает свои раны белой тканью. Белый – цвет царства мертвых, а также цвет алхимического альбедо, воскресения души из мертвых. Этот цвет – предвестник цикла спуска и возвращения. Здесь девушка становится странницей, а это само по себе и есть воскресение для новой жизни и смерть в старой. Странствие – очень хороший выбор.

На этом этапе женщина очень часто ощущает отчаяние и одновременно непоколебимую решимость любой ценой совершить это внутреннее странствие. Так она и поступает, оставляя одну жизнь ради другой, а иногда и одну любовь ради единственной любви – к себе самой. Превратиться из девушки в молодую женщину или из замужней женщины в незамужнюю, или из женщины средних лет в пожилую, пересечь границу старости, получить рану, а вместе с ней и новую систему ценностей – все это значит умереть и воскреснуть. Разорвать связь, покинуть родительский дом, оставить позади изжившие себя ценности, стать самой себе хозяйкой, а иногда и забраться далеко в дикие дебри только потому, что так нужно, – все это удел тех, кто спускается вниз.

И вот мы идем, спускаемся в иной мир, где иное небо, иная земля под ногами. И все же мы беззащитны: мы ни за что не держимся, не цепляемся, не хватаемся и ничего не знаем, потому что у нас нет рук.

Мать и отец – коллективные и эгоистичные аспекты души – уже не имеют над нами былой власти. Они наказаны кровью, которая пролилась из-за их беспечного равнодушия. И хотя они приносят дары, чтобы окружить дочь заботой, они больше не властны управлять ее жизнью, ибо судьба велит ей стать странницей. В этом смысле ее отец и мать умирают. Ее новые родители – ветер и дорога.

Архетип странника констеллирует, то есть приводит к образованию нового: архетипа одинокого волка или чужака. Девушка чужая для счастливых на вид жителей деревни, чужая в теплых комнатах, одна на холоде – такова теперь ее жизнь [20]. Это становится живой метафорой женщин, которые на пути. У нас возникает ощущение, что мы уже не являемся частью того балагана жизни, который шумит вокруг. Звуки оркестра затихают вдали, зазывалы, разносчики, весь мощный хор внешней жизни постепенно умолкает по мере того, как мы спускаемся все ниже в мир иной.

Здесь нам навстречу выходят древние ночные культы. Древний миф о том, как Гадес умчал Персефону в преисподнюю, прекрасен и драматичен, но есть и более старые истории, пришедшие из культов богини-матери, например мифы об Иштар и Инанне, которые явно указывают на любовную связь между девой и царем нижнего мира.

В этих древних культовых версиях дева не ждет, когда ее схватит какой-нибудь мрачный бог и утащит в преисподнюю. Дева сама знает, что должна пойти туда, знает, что это часть божественного ритуала. Возможно, она страшится, однако с самого начала хочет встретить в преисподней своего короля, своего жениха. Совершая свой спуск, она переживает преображение, обретает глубокое знание и снова поднимается во внешний мир.

И классический миф о Персефоне, и ядро сказки "Безрукая девица" – это драмы, состоящие из отрывков более связных историй, запечатленных в древних религиях. То, что некогда являло собой стремление найти потустороннюю Возлюбленную, со временем превратилось в похоть и одержимость.

В эпоху великих матриархий понимали, что женщина испытывает естественную тягу к подземному миру и в конце концов, ведомая силами сокровенного женского начала, найдет туда дорогу. Получение такого знания в процессе личного переживания считалось частью обучения и величайшим достижением. Природа этого спуска составляет архетипическое ядро и сказки "Безрукая девица", и мифа о Деметре и Персефоне.

Итак, девица, снова неумытая, похожая на зверя лесного, странствует по свету. Такой настрой и должен быть при спуске: "очень многое из того, что есть в мире, меня больше не интересует". И, как мы убеждаемся, ее красота продолжает сиять, несмотря ни на что. Сам принцип неумытости тоже родом из древних ритуалов, кульминацией которых становится омовение и надевание новых одежд, олицетворяющее переход к новым или обновленным отношениям с Самостью.

Мы видим, что безрукая девица проделала полный цикл спуска и превращения – цикл пробуждения. В некоторых трактатах по алхимии повествуется о трех стадиях, необходимых для превращения: нигредо, черная или темная стадия распада; рубедо, красная или жертвенная стадия, и альбедо, белая стадия воскресения. Сделка с дьяволом – это нигредо, помрачение; отсечение рук – рубедо, жертва; и уход из дома в белых повязках – альбедо, новая жизнь. Теперь, став странницей, она снова погружается в нигредо. Но старая самость осталась позади, а глубинная самость, обнаженная самость – выносливая странница [21].

Но вот странница не только измучилась, но и проголодалась. Она преклоняет колени перед садом, как перед алтарем, и так оно и есть – это алтарь диких богов подземного царства. Нисходя к своей изначальной природе, мы отказываемся от старых бездумных способов питания. То мирское, что прежде было нашей пищей, утратило вкус. Прежние цели нас уже не волнуют, прежние достижения не представляют интереса. Куда бы мы ни глянули в верхнем мире, нигде нет подходящей для нас пищи. И это одно из величайших чудес души: когда мы совершенно беззащитны, приходит помощь, причем как раз вовремя.

Беззащитной девушке является вестник души, призрак в белом. Этот призрак устраняет преграды, отделяющие ее от пищи. Он осушает ров, открыв ворота шлюза. Ров несет скрытый смысл. В древнегреческой мифологии страну живых от страны мертвых отделяет подземная река Стикс. Ее воды полны воспоминаний обо всех поступках мертвых с начала времен.

Мертвые могут разгадывать и упорядочивать эти воспоминания, потому что обладают обостренным видением, следствием утраты материального тела.

Для живых же эта река – яд. Если при переправе с ними нет духовного провожатого, они тонут и попадают на другой уровень подземного мира, похожий на туман, и будут блуждать там вечно. У Данте это Вергилий, у Коатликуэ – змея, сопровождающая ее в огненный мир, а у безрукой девицы – призрак в белом. Итак, вы видите: сначала женщина убегает от непробужденной матери и жадного, недальновидного отца, а потом доверяется провожатому – дикой душе.

В сказке провожатый-призрак помогает девушке переправиться через ров, в подземный мир деревьев – королевский сад. Это тоже остаток старого культа. В старых культах юным посвящаемым всегда давались духи-спутники. Греческие мифы изобилуют рассказами о том, как юных дев сопровождают женщины-волчицы, женщины-львицы или другие персонажи, которые и дают им посвящение. Даже в современных связанных с природой религиозных обрядах, которые бытуют, например у племени дине (навахо), присутствуют загадочные йеибечей – духи животных, сопровождающие посвящения, а также целительные ритуалы.

Здесь воплощен следующий духовный принцип: подземный мир, как и человеческое бессознательное, полон необычных и непреодолимых качеств, образов, архетипов, соблазнов, угроз, сокровищ, мук и испытаний. Для странствия, цель которого – женская индивидуация, важно иметь развитое духовное чутье или провожатого, который таким чутьем обладает, чтобы не стать жертвой фантасмагории бессознательного, не потеряться в этой ошеломляющей среде. Как мы видим из сказки, более важно – остаться со своим голодом и от этого состояния двигаться вперед.

Как некогда Персефона, как некогда богини Жизни-Смерти-Жизни, девушка находит дорогу в страну, где растут волшебные сады и ее ожидает король. Чем дальше, тем больше через эту сказку начинает просвечивать древняя религия. В греческих мифах [22] над входом в загробный мир сплетали ветви два дерева, а Элизиум, куда попадали признанные добродетельными умершие, состоял – из чего бы вы думали? – из садов!

Элизиум изображают местом, где всегда царит день, где души могут выбирать для рождения любое место на земле. Это doppelganger, двойник верхнего мира. Здесь могут встречаться трудности, но их смысл и наука, которая в них содержится, – иные, чем в верхнем мире, где все истолковывается в свете простых выгод и потерь. В подземном же мире, или в мире ином, все истолковывается в свете таинств подлинного видения, верного действия и дальнейшего превращения в человека, обладающего непоколебимой внутренней силой и мудростью.

Теперь действие сказки сосредоточивается вокруг фруктового дерева, которое в древности называли древом жизни, или древом познания. В отличие от деревьев, одетых только иглами или листвой, это дерево несет на себе изобильную пищу – и не только пищу, потому что в плодах деревья запасают воду. Вода, первичная жидкость роста и непрерывности, всасывается корнями, оттуда поднимается по капиллярам в сеть из миллиардов микроскопических клеточных образований, питает дерево, поступает в плоды, и они наливаются, превращаясь в прекрасные творения природы.

Поэтому считается, что плоды обладают душой, живительной силой, которая развивается из воды, воздуха, земли, питания и семени и содержит все это понемногу, а сверх того имеет божественный вкус. Женщины, которые питаются плодами, водой и семенами труда в подземных лесах, психологически сами наливаются, как сочный плод, их душа наполняется и пребывает в процессе непрерывного созревания.

Как мать, дающая младенцу грудь, грушевое дерево склоняется, чтобы дать девушке плод. Этот материнский сок – сок восстановления. Съедая грушу, девушка насыщается, но здесь совершается и гораздо более трогательное событие: бессознательное, его плод, склоняется, чтобы ее накормить. В этом смысле бессознательное запечатлевает поцелуй на ее устах. Оно дарует ей вкус Самости, дыхание и плоть ее дикого бога, дикого причастия.

Сцена из Нового Завета, где Марию приветствует Елизавета [23], ее родственница, вероятно, является свидетельством такого древнего взаимопонимания, существовавшего между женщинами. "Благословен плод чрева твоего", – говорит она. В прежних ночных культах женщину, только что получившую посвящение и беременную знанием, приветствовали, благословляли и приглашали обратно в мир живых ее родственницы.

Замечательная идиома этой сказки заключается в том, что во время самой темной поры женского бессознательного, внутриутробного бессознательного, женскую душу питает Природа. Женщины рассказывают: во время спуска, находясь в кромешной тьме, они ощущают прикосновение крыла и чувствуют свет. Они чувствуют прилив внутренних сил, чувствуют, как по иссохшей земле струится благословенная влага – а откуда, они не знают. Эта влага не избавляет от мук, но помогает выжить, когда больше неоткуда ждать помощи. Это манна в пустыне. Это вода из камней. Это еда из ниоткуда. Она утоляет голод, и мы можем идти дальше. В этом и состоит весь смысл – идти дальше. Идти, чтобы познать свой удел.

Эта сказка пробуждает воспоминания об одном очень старом обещании. Оно заключается в том, что спуск даст пищу, несмотря на то, что путь лежит во тьме, несмотря на то, что путнику кажется, что он заблудился. Даже посреди неведения, невидения, блуждания вслепую есть Нечто, неизменно присутствующее Нечто, которое идет бок о бок с нами. Мы налево – и оно налево. Мы направо – оно рядом, поддерживая нас, прокладывая путь.

Теперь мы попали в другое нигредо, где мы скитаемся, не зная, что с нами будет, и все же даже в этом крайне плачевном состоянии мы получаем возможность испить от Древа Жизни. Вкусить от Древа Жизни в стране мертвых – это древняя метафора зачатия. Люди верили, что душа может войти в плод или любой другой съедобный предмет, – когда будущая мать съест его, скрытая в плоде душа начнет возрождаться в ее теле. Итак, здесь, почти на середине пути, с мякотью груши мы получаем плоть Дикой Матери – едим то, чем станем сами [24].

Этап четвертый: обретение любви в подземном мире

На следующее утро приходит король, чтобы пересчитать свои груши. Одной недостает, и садовник докладывает о том, что видел: «Этой ночью два привидения осушили ров, вошли в сад, когда луна стояла высоко в небе, и одно из них, в облике безрукой женщины, съело грушу, которая сама к нему опустилась».

Ночью король стоит на страже вместе с садовником и чародеем, который умеет разговаривать с духами. В полночь из леса появляется девица: на теле грязные лохмотья, волосы всклокочены, лицо в полосках грязи, кисти рук отрублены – и с ней призрак в белом одеянии.

И снова дерево плавно склоняется перед ней, и она ест грушу, висящую на конце ветки. Чародей подходит поближе, но не слишком близко, и спрашивает:

– Из сего ты мира или из иного?

– Когда-то я была из мира сего, – отвечает девица, – а теперь – не из мира сего.

– Кто это, женщина или дух? – спрашивает чародея король.

Тот отвечает, что и то и другое сразу. Король бросается к девушке и клянется ей в любви и верности:

– Я не покину тебя! Отныне я буду о тебе заботиться! Они женятся, и король делает для нее пару серебряных рук.

Король – вразумляющее существо потусторонней души. Он не просто какой-то старый король, а один из главных стражей женского бессознательного. Он стережет сад растущей души – свой и своей матери, – в котором изобильно растут деревья жизни и смерти. Он из рода диких богов. Как и девица, он способен многое перенести. И как и ее, его ожидает впереди еще один спуск. Но об этом позже.

В каком-то смысле можно сказать, что он идет по следу девушки. Душа всегда следит за своими процессами. Вот священная истина: если вы скитаетесь, есть еще кто-то – по меньшей мере один, а чаще их несколько – зрелый и опытный; он ждет, когда вы постучите в дверь, ударите по камню, съедите грушу или просто покажетесь, ждет, чтобы объявить о вашем прибытии по всему нижнему миру. Это живое присутствие ждет скитальца-искателя и следит за ним. Женщины это хорошо знают. Они называют это крошечным проблеском света, интуицией, предчувствием или присутствием.

Садовник, король и чародей – это три зрелых воплощения архетипической мужественности. Они соответствуют святой троице женственности, воплощениями которой выступают дева, мать и старуха. В этой сказке древняя тройственная богиня или три богини в одной воплощены в следующих образах: дева – в образе безрукой девицы, а мать и старуха вместе – в образе матери короля, которая появится в сказке позже. Поворот, который делает эту сказку "современной", заключается в том, что в образе дьявола воплощен персонаж, который в древних женских ритуалах посвящения обычно изображала старуха, обладающая двойной природой: способностью даровать и отбирать жизнь. В этой сказке дьявол изображается только как существо, отбирающее жизнь.

Однако могу поспорить, что в туманном прошлом действующим лицом подобных историй была старуха, которая выполняла двойную роль: давала посвящение и становилась причиной бед, осложняя жизнь милой юной героине и таким образом побуждая ее к странствию из мира живых в мир мертвых. Это перекликается с принципами юнгианской психологии, теологии и древних ночных культов, согласно которым Самость, которую мы называем Дикой Женщиной, усеивает душу бедами и испытаниями, заставляя женщину в отчаянии искать убежища в своей изначальной природе, искать ответов и силы и таким образом восстановить утраченную связь с великой дикой Самостью, а потом, насколько это возможно, оставаться с ней нераздельной.

Эта замена некоторым образом меняет наши представления о древнем процессе возвращения женщины в нижний мир. Но на самом деле замена старухи на дьявола поразительно созвучна нашему времени, ибо, чтобы открыть для себя древние пути бессознательного, мы часто вынуждены вступать в борьбу с дьяволом в образе общественных, семейных или душевных запретов, обесценивающих душевную жизнь дикой женственности. В этом смысле сказка выполняет обе задачи: оставляет достаточно костей старого ритуала, чтобы его можно было реконструировать, и показывает нам, как природный хищник старается отрезать нас от наших законных сил, отнять у нас наш душевный труд.

Главные действующие силы превращения, присутствующие в это время в саду, таковы (называю их в порядке появления): девица, призрак в белом, садовник, король, чародей, мать/старуха и дьявол. Традиционно они олицетворяют следующие душевные силы:

Девица

Как мы уже видели, девица олицетворяет искреннюю душу, которая прежде пребывала в дремотном состоянии. Но под кроткой наружностью скрывается героиня-воительница. Она обладает выносливостью одинокой волчицы. Она способна вынести грязь, пыль, предательство, обиду, одиночество и изгнание, которое сопутствует посвящению. Она способна скитаться в нижнем мире и вернуться в верхний мир обогащенной. Она следует наставлениям и указаниям старой Дикой Матери, Дикой Женщины, хотя при первом спуске, быть может, не способна выразить их словами.

Призрак в белом

В легендах и сказках призрак в белом – это проводник, существо, обладающее врожденным и добрым знанием, которое в женском странствии выполняет функцию первопроходца. Некоторые mesemondok считают этого призрака частью свергнутого бога, древнего и драгоценного, который до сих пор живет в каждом человеке. Белое одеяние связывает призрака с бесчисленными богинями Жизни-Смерти-Жизни, принадлежащими к разным культурам: La Потопа, Берхтой, Хель и другими – все они носили ослепительно белые одеяния. Это означает, что призрак в белом – помощница матери/старухи, которую в архетипической психологии называют также богиней Жизни-Смерти-Жизни.

Садовник

Садовник – это земледелец души, обновитель и хранитель семени, почвы и корня. Он выполняет те же функции, что и Кокапелли – горбатый дух племени хопи, который приходит каждую весну, чтобы оплодотворить посевы и женщин. Задача садовника – обновление, возрождение. Женская душа должна постоянно сеять, выращивать и жать новую энергию, чтобы заменять все старое, изжившее себя. Существует естественная энтропия, или износ и выход из строя, частей души. Это хорошо – так и должна работать душа, только нужно иметь под рукой готовые энергии, чтобы осуществить замену. В этом и состоит роль садовника в душевной работе. Он выявляет необходимость в замене и пополнении. В душе постоянно продолжается жизнь, постоянно наступает смерть, постоянно происходит замена идей, образов, энергий.

Король

Король [25] олицетворяет знание, найденное в подземном мире. Он обладает способностью переносить внутреннее знание во внешний мир и воплощать его в жизнь – без обиняков, недовольства или извинений. Король приходится сыном королеве-матери/старухе. Как и она и, вероятно, вслед за ней, он участвует в механизме животворного процесса души, который заключается в отказе, смерти и возвращении сознания. Дальше по ходу сказки, скитаясь в поисках пропавшей королевы, он переживет подобие смерти, и это превратит его из цивилизованного короля в дикого. Он найдет королеву и благодаря этому возродится. В аспекте психики это означает, что главенствовавшие в душе старые позиции отомрут и она обретет новое знание. На смену этим старым позициям придут новые или обновленные взгляды на все, что касается жизни женщины. В этом смысле король символизирует обновление господствующих позиций и законов женской души.

Чародей

Чародей, или маг [26], которого король берет с собой, чтобы тот растолковал ему все, что они увидят, олицетворяет непосредственную магию женской власти. Такие качества, как мгновенный отклик, способность видеть за тысячи миль, сострадательное умение смотреть глазами других – глазами человека или животного, – все это принадлежности инстинктивного женского начала. Чародей – человек, который владеет ими, а также традиционно помогает их поддерживать и проявлять во внешнем мире. Хотя чародей может быть любого пола, здесь это сильный мужской образ, сходный со сказочным образом отважного брата, который так любит свою сестру, что сделает все, лишь бы ей помочь. Чародей всегда обладает способностью менять облик: в сказках и сновидениях он является то мужчиной, то женщиной. Он может стать существом мужского или женского пола, животным или камнем, так же, как старуха, его женский двойник, тоже может с легкостью являться в любом обличье. В сознательной жизни чародей помогает женщине проявлять свою способность становиться тем, кем захочет, и в любой момент представать такой, какой пожелает.

Дата добавления: 2015-11-04