II. Правовая характеристика злоупотребления правом.

§1. Формы злоупотребления правом.

Закон выделяет конкретные случаи, которые представляют собой формы злоупотребления правом, но при этом не дает определения понятия самой формы.

А.В. Волков предлагал выделять в категории «злоупотребление правом» две формы – внутреннюю и внешнюю. Внутренней формой (содержанием) злоупотребления правом является единство трех основных признаков, образующих его сущность: 1) наличие запретной цели в недобросовестном поведении субъекта (прямого умысла); 2) средством злоупотребления выступает само гражданское право (правомочие) или обязанность; 3) наличие правовой неопределенности и, как следствие, невозможности применить специальные нормы, регулирующие спорное правоотношение.

Внешней формой будет являться выражение вовне его организованного содержания[107].

С учетом последних изменений гражданского законодательства, ст. 10 ГК РФ закрепляет неисчерпывающий перечень трех поименованных форм злоупотребления правом:

А) осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу (шикана);

Б) действия в обход закона с противоправной целью;

В) иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав.

Также, помимо форм злоупотребления правом, ст. 10 ГК РФ содержит положения о недопустимости использования гражданских прав в целях ограничения конкуренции и злоупотребления доминирующим положением на рынке.

На возможность отнесения злоупотребления доминирующим положением на рынке к формам злоупотребления правом в литературе были высказаны различные точки зрения. Так, Е.Ю. Маликов пришел к выводу, что запрет на злоупотребление доминирующим положением на рынке, содержащийся в ст. 10 ГК РФ, не относится к числу иных злоупотреблений правом (иных его форм), а определяет пределы осуществления гражданских прав субъектами в специфической сфере общественных отношений[108]. Подобной позиции придерживается и О.Н. Садиков, отмечая, что участие в рыночной конкуренции и, тем более, наличие доминирующего положения на рынке, вряд ли можно трактовать как использование каких-либо особых гражданских прав. В этом случае, по мнению автора, идет речь скорее о соблюдении особого правового режима предпринимательской деятельности, установленного государством в интересах ее стимулирования и охраны прав потребителей[109].

Действительно, при анализе ст. 10 ГК РФ можно сделать вывод, что формы злоупотребления правом закреплены в абз. 1 п. 1 ст. 10 ГК РФ. Абзац 2 п. 1 ст. 10 ГК РФ содержит запрет действий, направленных на достижение незаконной экономической цели – ограничение конкуренции, и запрет злоупотребления доминирующим положением (а не конкретным субъективным правом).

Наиболее корректным представляется мнение Е.Ю. Борзило. Она отмечает, что при соотношении злоупотребления правом и злоупотребления доминирующим положением необходимо помнить, что Закон о защите конкуренции при регулировании вопросов доминирующего положения оперирует двумя группами норм: частноправовыми (направлены на защиту экономически зависимой стороны – это нормы о навязывании невыгодных условий договора, применение монопольно высоких цен, отказ от заключения договора и др.) и публичноправовыми (направлены на защиту рыночного равновесия – изъятие товара из обращения, экономически или технологически необоснованные сокращение или прекращение производства товара, ограничение доступа на рынок других хозяйствующих субъектов и др.)[110]. Нарушение запретов второй группы нельзя считать злоупотреблением субъективным правом, поскольку их существование обусловлено негативным влиянием названных действий на конкуренцию в целом. Злоупотребление субъективным правом можно усмотреть лишь при нарушении запретов первой группы, в отношениях с контрагентами, при заключении и исполнении договоров (например, злоупотребление свободой договора)[111].

Аналогичная ситуация складывается и с действиями субъектов по использованию гражданских прав в целях ограничения конкуренции. Роль самих гражданских прав в конкурентной борьбе проявляется только в частноправовых отношениях с контрагентами по договорам, в остальном же средством злоупотребления являются не гражданские права, в те или иные экономические возможности, конъюнктура рынка. Следовательно, ст. 10 ГК РФ применяется в данных отношениях лишь при необходимости опровержения позиции конкурента, основанной на формальном наличии у него определенного гражданского права.

Установление запрета на использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции, который будет проанализирован далее, и норму о недопустимости злоупотребления доминирующим положением будем считать легально закрепленными пределами осуществления субъективных гражданских прав в сфере конкурентных отношений.

Формы злоупотребления правом выделены по субъективному критерию – форме вины, а два указанных предела – по виду регулируемых отношений.

Рассмотрим последовательно каждую из форм.

Шикана - осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу.

По поводу правовой природы шиканы в науке сложилось два основных подхода. Одни авторы считают, что шикана является формой злоупотребления правом[112]. Судебно-арбитражная практика поддерживает эту позицию, указывая, что действия, имеющие своей целью причинить вред другим лицам, являются злоупотреблением правом[113]. Другие отрицают возможность подвести шикану под злоупотребление правом, аргументируя это тем, что по своей правовой сути действия, совершаемые с исключительной целью причинения вреда другим лицам, относятся к правонарушениям[114]. Так, Т.В. Дерюгина аргументирует данный подход следующими доводами: 1) цель шиканы – причинение вреда – имеет исключительно противоправный характер, поскольку право не может предоставляться с целью причинения вреда; 2) в основании возникновения шиканы, в отличие от злоупотребления правом, не может лежать субъективное право лица, поскольку нет такого права, которое направлено на причинение вреда[115].

На наш взгляд, злоупотребление правом в такой его форме, как шикана, имеет право на существование уже хотя бы потому, что приведенные выше аргументы сторонника противоположной позиции несостоятельны по следующим причинам. Основным аргументом автора является тот факт, что в субъективном праве априори не может быть заложена возможность причинения вреда другим лицам. Но, злоупотребление правом, как было выяснено в главе первой настоящего исследования, представляет собой выход за пределы осуществления права, а не за пределы его содержания. В случае если лицо нарушает вторые пределы, то он действует при отсутствии у него права, а значит, совершает правонарушение.

Итак, шикана как одна из форм злоупотребления правом, имеет следующие характерные признаки.

1. Шикана – результат действий лица по осуществлению принадлежащего ему права.

2. Деяние носит противоправный характер. При этом под противоправностью шиканы следует понимать «нарушение управомоченным лицом обязанности не совершать действий по реализации своего права, направленных на причинение вреда другому лицу»[116].

3. Шикана всегда совершается виновно, с прямым умыслом. Намерение причинить зло, как отмечал И.А. Покровский, является непременным и единственно надежным критерием шиканы. Если же его нет, то нет и основания для ответственности, поскольку нельзя возвести в юридическую норму обязанность каждый раз сообразовываться с положением тех лиц, интересы которых могут быть моими действиями затронуты[117].

4. Шикана характеризуется наличием намерения причинить вред, и будет иметь место, даже если по факту вред не наступил. Однако по поводу наличия вреда в результате совершения шиканы можно выделить две позиции. С точки зрения формального толкования п. 1 ст. 10 ГК РФ, вред как результат злоупотребления правом в рассматриваемой форме не является необходимым признаком, достаточно лишь намерения его причинить[118]. В этом случае, как считает Е.Ю. Маликов, данная норма носит превентивный характер и включает те случаи, когда имеется цель причинить вред, но вред еще не причинен[119]. Существует и другая точка зрения, согласно которой без вреда нет шиканы, и намерения сами по себе не имеют юридического значения[120]. На наш взгляд, стоит согласиться с первым подходом, поскольку если рассматривать шикану как умышленное деяние, причиняющее вред, то в этом случае нет смысла в применении санкции в виде отказа в защите права, рациональнее тогда такое деяние расценивать как деликт по ст. 1064 ГК РФ.

5. Принципиальным для квалификации действий лица по осуществлению права в качестве шиканы является их цель – причинение вреда другим лицам, причем ее исключительный характер. Последнее означает, что осуществление права для лица не может иметь никакой другой цели, чем причинение вреда (узкий подход к пониманию шиканы). При наличии какой-либо дополнительной цели осуществление прав будет расцениваться как иная форма злоупотребления правом, но есть позиция, что и в этом случае можно говорить о шикане[121] (широкий подход).

В литературе была высказана интересная точка зрения по вопросу квалификации шиканы в зависимости от последствий злоупотребления правом для управомоченного лица. Так, С.Д. Радченко обращал внимание на то, что для управомоченного лица может быть только два правомерных последствия: приобретение имущественного или личного неимущественного блага. Если же данного результата нет, либо приобретаемое благо крайне незначительно, то налицо действие субъекта исключительно с целью причинить вред третьему лицу[122].

Обход закона с противоправной целью.

«Закон — что столб: перепрыгнуть невозможно, а обойти можно»[123].

Первый блок поправок ГК РФ, введенный ФЗ о внесении изменений в ГК РФ от 30.12.2012 года, дополнил ст. 10 ГК РФ новой формой злоупотребления правом – совершение действий в обход закона с противоправной целью. Действия в обход закона с противоправной целью признавались судебной практикой и до их законодательного закрепления, однако отсутствие легальной дефиниции породило возникновение различных мнений о правовой природе обхода закона.

Проследим историю развития понятия «обход закона» с римских времен и до наших дней.

В Древнем Риме декурионам (членам муниципального совета) запрещалось брать в аренду государственные земли, поэтому часто они это делали через третьих лиц. По поводу такой возможности Ульпиан замечал: «Если кому-то запрещено совершать что-либо от своего имени, то он не должен делать этого и через подставное лицо. И поэтому, если декурион под именем другого, подставного, лица возделывает государственные имения, которые декурионам согласно законам не дозволено брать в аренду, то они у него отбираются как незаконно используемые»[124].

Ульпиан сделал попытку дать общее определение этому термину: «Обход закона бывает тогда, когда закон хотя и не желает, чтобы что-либо было совершено, однако не запрещает совершение этого, и это совершается; и как отличается сказанное от задуманного, так различаются обход закона с тем, что совершено против закона»[125]. Павел, другой древнеримский юрист, уточнял, что «поступает против закона тот, кто совершает запрещенное законом; поступает в обход закона тот, кто, сохраняя слова закона, обходит его смысл»[126].

Таким образом, древнеримские ученые различали простое нарушение закона от имитации его соблюдения, когда недобросовестное лицо, пользуясь несовершенством законодательных актов и зная о запрете совершать те или иные действия, находит «якобы» правовые способы достижения своих целей, которые лишь выглядят легитимно, но в действительности могут быть квалифицированы как направленные в обход действующего правила. То есть они понимали обход закона как нарушение смысла закона.

Дореволюционные правоведы предлагали свои подходы к определению сущности обхода закона. Так, Д.И. Мейер считал, что «обхождение закона» имеет место тогда, когда закон запрещает известное действие и, чтобы достигнуть его результатов, совершается притворное действие, законом прямо не запрещенное[127].

Другой русский цивилист Ю.С. Гамбаров указывал, что при совершении сделок в обход закона буква закона остается ненарушенной, но цель таких сделок лежит в стремлении прийти к тому, что запрещено законом, поэтому они – суть обычное нарушение закона, который в этом случае должен толковаться не по букве, а по его смыслу[128].

Более конкретными можно считать высказывания советских ученых относительно рассматриваемого предмета, и связано это, прежде всего, с тем, что запрет на обход закона был впервые законодательно закреплен в ст. 30 ГК РСФСР 1922 года[129], которая предусматривала такой вид недействительных сделок, как сделка, совершенная с целью, противной закону или в обход закона, а равно сделка, направленная к явному ущербу для государства.

И.Б. Новицкий отмечал, что наряду со сделками, прямо нарушающими закон, в ст. 30 ГК РСФСР названы сделки, совершаемые в обход закона, отличающиеся от притворных сделок тем, что притворная сделка сама по себе – сделка законная, но стороны вовсе не желают ее, и потому она не получает силы: этой сделкой стороны прикрывают какую-то, по общему правилу, незаконную сделку. Сделка в обход закона также по своему содержанию законна, причем стороны именно эту сделку и хотят совершить. Однако эта, сама по себе законная, сделка должна по мысли сторон привести к незаконному результату. Стороны не совершают какой-то другой сделки («прикрытия»), а само содержание сделки определяют так, чтобы обойти препятствия, которые они встречают в законе, и все-таки прийти к своей цели, хотя и не прямым путем[130].

Возражение против самостоятельности сделки в обход закона высказывала Р.О. Халфина, указывая, что на практике трудно провести грань между договорами, заключенными с целью, противной закону, и договорами, заключенными в обход закона. В большинстве случаев, по мнению Р.О. Халфиной, сделки в обход закона являются притворными сделками[131].

Сторонником самостоятельности сделок в обход закона выступал С.О. Иоффе, полагая, что сделки в обход закона в отличие от сделок, противных закону, «оформляются так, что они приобретают внешний облик вполне законных сделок, хотя в действительности скрывают в себе противозаконное содержание»[132].

Среди современных цивилистов можно привести мнение В.В. Витрянского, который, признавая отсутствие в действующем ГК РФ такого вида недействительных сделок, как сделки, совершенные в обход закона, тем не менее, указывал на существование сделок, формально соответствующих правовым нормам, но совершенным в обход закона[133].

Действительно, одной ст. 168 ГК РФ недостаточно для регулирования подобных ситуаций, поскольку приведенная статья распространяет свое действие только на сделки, не соответствующие прямым императивным предписаниям законодательства. Если же нормы закона формально не нарушаются либо отсутствуют, то ситуация остается неурегулированной, хотя противоправность той или иной сделки может не вызывать сомнений.

В ГК РФ 1994 года в редакции до 30. 12. 2012 года термин «обход закона» как таковой отсутствовал, но в той или иной мере находил свое выражение в ст. 170 ГК РФ, а именно в притворной сделке, под которой понимается сделка, совершенная с целью прикрыть другую сделку, в том числе сделку на иных условиях. По вопросу соотношения действий в обход закона и притворных сделок в науке сложилось две позиции. Некоторые авторы отождествляют их, считая, что сделки в обход закона – суть притворные сделки[134]. Данная позиция нашла свое подтверждение и на практике[135]. Противоположной точки зрения придерживался, в частности, И.Б. Новицкий, мнение которого было приведено выше.

На наш взгляд, отождествлять обход закона с притворными сделками нельзя, поскольку при их совершении, закон действует в отношении «прикрытых» сделок, а если закон действует, как говорит Е.Д. Суворов, значит он не обойден[136].

Принципиально с иных позиций к определению понятия обхода закона подошел Е.Д. Суворов, который понимает под ним осуществление поведения, нарушающего обеспечиваемый законом интерес, целенаправленно без вызывания действия обеспечивающего этот интерес закона путем ненарушения правила поведения, сформулированного этим законом. Под действием закона он понимает восстановление нарушенного интереса, применение санкций к нарушителю[137].

Существует мнение, что обход закона – правомерное действие, связанное с допустимым усмотрением субъектов права, и за ним нужно признавать юридическое значение[138]. То есть согласно данной позиции, раз правило остается ненарушенным в силу частной инициативы, то это проблема законодателя и его несовершенных законов, но не вина участников гражданского оборота.

Резюмируя все вышеприведенные позиции к определению понятия «обход закона» можно выделить три основных его признака: 1) обход закона может быть совершен только с прямым умыслом (целенаправленный характер); 2) предпринимаемое для достижения поставленной цели действие само по себе не нарушает закон; 3) результат обхода закона – нарушение обеспечиваемого законом интереса без соответствующего действия закона по его восстановлению.

В российской научной среде долгое время обсуждался вопрос о целесообразности и необходимости включения в ст. 10 ГК РФ понятия «обход закона». Приведем аргументы двух противоборствующих сторон.

Так, А. Егоров, выступал за внедрение данного понятия, понимая под обходом закона ситуацию, когда закон формально запрещает какое-либо действие, но путем толкования данного запрета можно прийти к выводу, что закон запрещает не столько само действие, сколько результат, к которому данное действие приводит, и, следовательно, запрещенными этим законом должны считаться любые действия, приводящие к достижению того же самого результата, а не только действия, формально упомянутые в норме. Рано или поздно, указывает автор, найдется тот, кто придумает обход правила, и до тех пор, пока законодатель отреагирует на ситуацию и устранит пробел, в руках правоприменительных органов должно быть средство борьбы с подобными нарушителями, таким средством и выступит закрепление запрета на обход закона, что позволит судам путем толкования распространять норму на случаи, которые она прямо не предусматривает, но подразумевает[139].

Основным оппонентом всех, кто выступал за введение запрета обхода закона, был А.И. Муранов. Он видел во введении этого понятия возвращение к жесткому регулированию экономики по типу командной модели советского государства, опасался расширения судейского усмотрения и злоупотребления судами своими правами, утверждал, что с законодательным закреплением запрета обхода закона государство парализует бизнес, поскольку абсолютно заблокирует этим все сферы, свободные от закона, что приведет, в конечном счете, к стагнации[140].

Интересные соображения по поводу внедрения запрета обхода закона в российскую правовую действительность высказал Институт зарубежного и международного частного права имени Макса Планка в своем заключении от 02. 02. 2011 года[141]. Так, сравнивая российский и германский правопорядки, Институт указывал на то, что в немецкой системе права велико значение телеологического толкования, направленного на выявление намерения, цели законодателя. Это позволяет толковать любые запрещающие законы в соответствии с принципом общей свободы действий и основными правами граждан, закрепленными в Основном законе (Grundgesetz). И сам запрет на обход закона рассматривается как предмет толкования закона, а не как самостоятельный правовой принцип или форма злоупотребления правом. В российской системе права подобных корректировок со стороны конституционного права нет, суды формально подходят к восприятию закона, выявление его целей и «духа» не развито. В связи с этим, Институт, опасаясь, что с закреплением данного запрета в качестве самостоятельного, сфера применения запрещающих законов чрезмерно расширится, это вернет нашу страну к принципу «запрещено все, что прямо не разрешено», и пришел к выводу о нецелесообразности введения на данном этапе прямого запрета на обход закона в качестве самостоятельно действующей нормы.

Тем не менее, ФЗ о внесении изменений в ГК РФ от 30. 12. 2012 года легально закрепил запрет на обход закона и решил проблему его квалификации. Теперь, согласно новой редакции ст. 10 ГК РФ, обход закона – это поведение в нарушение принципа добросовестности, т.е. самостоятельная форма злоупотребления правом[142]. И в общем виде действия в обход закона можно определить как использование формально не запрещенной в конкретных обстоятельствах правовой конструкции ради достижения цели, отрицательное отношение законодателя к которой следует из установления запрета на использование иной правовой конструкции, достигающей ту же цель.

Следует признать, что законодатель не ввел новую правовую конструкцию, а лишь закрепил уже давно сформировавшийся принцип. В этой связи представляется целесообразным привести небольшой перечень примеров обходов закона, на настоящий момент выявленных судебной практикой.

В одном из дел податель кассационной жалобы просил суд на основании п.1 ст. 451 ГК РФ внести изменения в договор аренды земельного участка в части его целевого назначения - для размещения многоквартирных жилых домов. Суд, отказав в удовлетворении требования, аргументировал тем, что оно направлено на предоставление земельного участка для осуществления строительства многоквартирных жилых домов в обход установленной законом процедуры (согласно ст. 30.1 Земельного кодекса РФ земельные участки для жилищного строительства предоставляются через аукцион)[143].

Также обходом закона признается ситуация, когда публично-правовое образование передает недвижимое имущество в хозяйственное ведение унитарному предприятию с последующим преобразованием данного предприятия в хозяйственное общество[144]. Цель этих действий - обойти положения Федерального закона РФ от 21.12.2001 № 178-ФЗ «О приватизации государственного и муниципального имущества»[145].

Как обход Федерального закона РФ от 21.07.2005 № 94-ФЗ «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд»[146] квалифицировалось осуществление работ для государственных или муниципальных нужд без заключения контракта с последующим предъявлением подрядчиком иска к заказчику о взыскании неосновательного обогащения в размере стоимости выполненных работ[147].

Ввиду того, что любой закон, как правило, имеет целью всестороннее регулирование тех или иных общественных отношений во избежание его некорректного толкования и правовой неопределенности, возникает вопрос: не существует ли общий неписаный запрет на обход закона и стоит ли его отдельно закреплять[148]?

Общий запрет вытекает из имеющих прямое действие норм Конституции РФ. Однако в отсутствие развитого телеологического толкования российскими судами положений законодательства и при наличии утвердившегося формального подхода к «букве» закона, возникает необходимость в существовании такой нормы, которая дала бы им право выявлять в той или иной ситуации признаки обхода императивных правил. Во введении в ГК РФ запрета на обход закона, на наш взгляд есть и плюсы, и минусы. С одной стороны, это может повлечь расширение дискреционных полномочий суда и в некоторой степени ограничить свободу участников оборота, лишив их возможности разрабатывать свои модели поведения в сферах, где закон не устанавливает императивных правил. Однако, с другой стороны, и сами участники гражданских правоотношений склонны интерпретировать закон буквально, использовать его недостатки (пробелы, коллизии, формализм и др.) для конструирования выгодных «обходных» злоупотребительных конструкций. Как сказал В.В. Путин в одном из своих комментариев: «Известно, что над законами думают тысячи людей, а над тем, как их обойти, думают миллионы»[149]. Необходимо также учитывать, что законодатель, ввиду сложности процесса принятия новых законов, не способен урегулировать ситуацию в период до внесения изменений, когда формально действие еще не запрещено, но по своей сути является противоправным. С этой точки зрения, необходимость закрепления запрета на обход закона в качестве самостоятельного правила давно назрела, и реформирование ст. 10 ГК РФ было определено объективными предпосылками. Теперь, при разрешении той или иной ситуации суды будут иметь законное основание отказать в защите права в случае, когда лицо, злоупотребляя им ввиду его недостаточной (неполной) регламентации, попытается недостатки юридической техники нормативно-правовых актов направить на служение своим противозаконным целям.

Иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав.

Запрет на заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав в новой редакции ст. 10 ГК РФ констатирует возможность существования злоупотребления правом в иных формах, и, соответственно, предъявляет к любой иной форме злоупотребления правом два требования: необходимо чтобы осуществление прав было недобросовестным и эта недобросовестность характеризовалась заведомостью.

Что касается осуществления субъективных гражданских прав в противоречии с принципом добросовестности, то этот вопрос раскрыт в рамках рассмотрения общих пределов осуществления субъективного права[150].

Используемый законодателем для характеристики поведения нарушителя термин «заведомость» акцентирует внимание на предумышленном характере его действий. Заведомость определяет субъективную сторону противоправного поведения, указывает на то, что субъект ставил перед собой конкретные цели и планировал свои действия для их достижения.

Указание в законе на «иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом)» позволяет еще раз убедиться в правильности вывода о том, что субъективная сторона любой формы злоупотребления правом характеризуется прямым умыслом[151].

К числу иных форм злоупотребления правом относятся, например, бесхозяйственное содержание культурных ценностей (ст. 240 ГК РФ), ненадлежащее обращение с животными (ст. 241 ГК РФ). Выкуп указанного имущества по суду, как указывает О.Н. Садиков, вполне вписывается в общую формулу п. 2 ст. 10 ГК РФ, согласно которой при злоупотреблении правом оно не защищается.

Теперь перейдем к рассмотрению пределов осуществления субъективных гражданских прав в сфере конкурентных отношений.

Использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции.

Закон о защите конкуренции не дает определение понятию «ограничение конкуренции», однако устанавливает в п. 17 ст. 4 ряд квалифицирующих признаков, при наличии которых можно констатировать его наличие.

Недопущение ограничения конкуренции, по сути, является главной целью Закона о защите конкуренции, поэтому названный закон не содержит конкретной нормы, запрещающей действия субъектов, направленных на ограничение конкуренции. Этот запрет встречается в ряде статей (ст. ст. 10, 11, 11.1, 15, 16 и др.), а также он закреплен в абз. 2 п. 1 ст. 10 ГК РФ. Ввиду наличия дублирования запретов на одни и те же действия в гражданском и антимонопольном законодательстве сформировалось два основных подхода на соотношение указанных запретов.

Так, судебная практика исходит из совпадения запретов, закрепленных в ст. 10 ГК РФ и в соответствующих положениях Закона о защите конкуренции. При этом суды ссылаются на то, что, во-первых, ч.1 ст. 2 Закона о защите конкуренции подчиняет российское антимонопольное законодательство не только Конституции[152], но и ГК РФ[153]. Во-вторых, в п. 4 Постановления Пленума ВАС РФ от 30.06.2008 № 30 «О некоторых вопросах, возникающих в связи с применением арбитражными судами антимонопольного законодательства»[154] со ссылкой на системное толкование оба состава – ст. 10 ГК РФ и ст. 10 Закона о защите конкуренции упоминаются одновременно, а системное толкование, как известно, используется для обоснования тесной связи между актами, нормами. В-третьих, в силу того, что Закон о защите конкуренции не содержит исчерпывающего перечня составов ограничения конкуренции, ст. 10 ГК РФ нередко используется для его расширения[155].

Включение в законодательство двух аналогичных запретов одних и тех же деяний объясняется доводами сторонников второго подхода на соотношение указанных составов как несовпадающих по своим существенным признакам. Так, К.Ю. Тотьев отмечает два критерия разграничения составов. Во-первых, целью применения запретов на основании Закона о защите конкуренции является не установление и обоснование допустимых пределов осуществления гражданских прав или устранения препятствий для реализации субъективных прав контрагентов, а защита экономической конкуренции как социального института (ч. 2 ст. 1 и п. 7 ст. 4 Закона о защите конкуренции). Во-вторых, в антимонопольном законе используется особый критерий оценки деяний, который не связан с внутренними границами субъективного права участников рыночных отношений, а именно, состояние конкуренции и последствия для нее, причиняемые противоправными деяниями. В то же время обязательный для применения ст. 10 ГК РФ признак нарушения внутренних границ субъективного права в нормах Закона о защите конкуренции отсутствует[156].

Злоупотребление доминирующим положением на рынке.

Согласно п. 1 ст. 5 Закона о защите конкуренции доминирующим положением признается положение хозяйствующего субъекта (группы лиц) или нескольких хозяйствующих субъектов (групп лиц) на рынке определенного товара, дающее такому хозяйствующему субъекту (группе лиц) или таким хозяйствующим субъектам (группам лиц) возможность оказывать решающее влияние на общие условия обращения товара на соответствующем товарном рынке, и (или) устранять с этого товарного рынка других хозяйствующих субъектов, и (или) затруднять доступ на этот товарный рынок другим хозяйствующим субъектам[157].

Согласно ст. 10 Закона о защите конкуренции факт злоупотребления доминирующим положением на рынке можно констатировать при наличии следующих условий[158]: 1) хозяйствующий субъект должен занимать доминирующее положение на рынке соответствующего товара или финансовой услуги, что является необходимой предпосылкой для квалификации действий субъекта в качестве данного правонарушения; 2) результатом действий хозяйствующего субъекта является (может явиться) недопущение, ограничение или устранение конкуренции; 3) альтернативное условие квалификации – результатом действий хозяйствующего субъекта стало или могло стать ущемление интересов других лиц[159].

Применение положений «общей» ст. 10 ГК РФ к рассматриваемым правоотношениям, урегулированным специальным законом, имеет, на наш взгляд, субсидиарный характер. И основная ценность ее применения заключается в том, что Закон о защите конкуренции не предусматривает в качестве последствия указанных нарушений отказ в судебной защите права, в отличие от ст. 10 ГК РФ. Основной задачей применения ст. 10 ГК РФ в этом и любом другом случае является не наказание лица, злоупотребившего правом, а защита прав лица, потерпевшего от этого злоупотребления[160].

К.Ю. Тотьев рассматривает норму ст. 10 ГК РФ как презумпцию злоупотребления правом для случаев использования права в целях ограничения конкуренции. Данная презумпция действует и тогда, когда те или иные соглашения или действия будут признаны допустимыми в соответствии со ст. ст. 12, 13 Закона о защите конкуренции. Применение ст. 10 ГК РФ к конкурентным отношениям возможно только в случае, когда нарушитель антимонопольного законодательства ссылается в обоснование своего деяния на принадлежащее ему субъективное право[161].

Такой подход к значению ст. 10 ГК РФ при регулировании конкурентных отношений представляется верным, поскольку, с одной стороны, он примиряет между собой нормы Закона о защите конкуренции и ГК РФ, а с другой стороны, позволяет соблюсти преемственность логики применения ст. 10 ГК РФ – в случаях, когда нарушитель антимонопольного законодательства выходит за пределы осуществления конкретного субъективного права.

§2. Юридические последствия злоупотребления правом.

Юридическим последствием установления факта злоупотребления правом в соответствии с п. 2 ст. 10 ГК РФ является отказ суда, арбитражного суда или третейского суда в защите принадлежащего нарушителю права, а также применение иных мер, предусмотренных законом.

В научной литературе существует несколько подходов к определению правовой природы «отказа в защите права». В частности, отказ в защите права рассматривают как (1) меру правовой охраны, (2) способ защиты права, (3) гражданско-правовую санкцию или меру юридической ответственности.

Рассмотрим отказ в защите права с позиций каждого из названных правовых институтов.

1. Под правовой охраной чаще всего понимают меры, направленные на предупреждение правонарушений, устранение порождающих их причин и создание условий для беспрепятственного осуществления прав[162]. При этом правовую защиту определяют как принудительный способ осуществления диспозиции правовой нормы, применяемый в установленном законом порядке компетентными органами либо самим управомоченным лицом в целях восстановления нарушенного права[163]. Иными словами, меры правовой охраны действуют до нарушения права, а меры правовой защиты – после нарушения права.

В третьем параграфе первой главы мы выяснили, что наличие вреда не является квалифицирующим признаком злоупотребления правом, следовательно, юридическое последствие в виде отказа в защите права применяется при установлении факта намерения осуществлять свои права в противоречии с принципом добросовестности. Таким образом, ст. 10 ГК РФ в целом имеет целью предотвратить использование права с целью причинения вреда, то есть формально является мерой охраны, а не защиты права.

С другой стороны, меры правовой охраны как таковые не предусматривают каких-либо негативных правовых последствий для нарушителя, а лишь обеспечивают условия надлежащего осуществления прав, в то время как отказ в защите права это конкретное юридическое последствие, выражающееся в определенных лишениях для управомоченного лица. Поэтому в полной мере признавать отказ в защите права в качестве меры охраны не является верным.

2. Статья 12 ГК РФ закрепляет неисчерпывающий перечень способов защиты гражданских прав, в связи с чем возникает вопрос: не является ли отказ в защите права одним из способов защиты гражданских прав, входящих в категорию «иных, предусмотренных законом»?

Т.В. Дерюгина считает некорректным признавать отказ в защите права одним из способов защиты прав, поскольку последние выполняют компенсаторно-восстановительную функцию, которые имеют целью восстановление нарушенного права либо компенсацию возникших неблагоприятных последствий, а ст. 10 ГК РФ, по ее мнению, носит самостоятельный превентивный характер, поэтому недопустимо одновременное применение судом санкции в виде совершения активных действий и отказа в защите права[164]. Тем не менее практика признает возможность одновременного наступления указанных юридических последствий[165].

На наш взгляд, констатация судом факта наличия злоупотребления правом со стороны управомоченного лица и применение такого юридического последствия как отказ в защите права допускает возможность использования наряду с ним также конкретного способа защиты права, заявляемого истцом. Тем не менее, сам отказ в защите права не может быть признан самостоятельным способом защиты гражданских прав. Обоснование данных выводов будет приведено ниже в настоящем параграфе.

3. Прежде чем дать оценку отказу в защите права с точки зрения отнесения его к гражданско-правовым санкциям или мерам юридической ответственности, необходимо рассмотреть подходы к соотношению санкции и ответственности.

Существуют две основные концепции ответственности в гражданском праве, разграничение которых основано на упомянутом соотношении.

Первый подход раскрывается через отождествление ответственности и санкции. Так, В.П. Грибанов понимал под ответственностью одну из форм государственного принуждения, означающую применение к правонарушителю конкретных санкций имущественного характера, направленных на восстановление нарушенных прав[166].

Второй подход состоит в признании санкции более широким понятием по сравнению с имущественной ответственностью, поскольку санкции имеют своей целью обеспечить соблюдение нормативных предписаний, и достигается это благодаря использованию различных средств, среди которых меры ответственности являются хоть и основными, но не единственными[167]. О.С. Иоффе отмечал, что ответственность – это санкция за правонарушение, но санкция не всегда есть мера юридической ответственности[168].

На наш взгляд, второй подход представляется более верным, поскольку, действительно, гражданское законодательство предусматривает различные меры воздействия на поведение субъектов с целью упорядочивания и регулирования правоотношений. Так, например, к способам защиты гражданских прав помимо трех мер ответственности (возмещение убытков, взыскание неустойки, компенсация морального вреда), относятся также, в частности, признание оспоримой сделки недействительной и применение последствий ее недействительности. С точки зрения вышеприведенных рассуждений, это гражданско-правовая санкция, которая преследует целью побудить участников гражданский правоотношений заключать юридически непорочные сделки, но, в то же время, она не является мерой ответственности, так как для наступления последней должны иметь место соответствующие условия[169], а для признания оспоримой сделки недействительной и применения последствий ее недействительности наличие этих условий устанавливать не надо.

Так, определимся, что главным признаком гражданско-правовой ответственности является претерпевание правонарушителем негативных имущественных последствий, носящих компенсаторно-восстановительный характер. То есть ответственность предполагает совершение субъектом действий, которые не являются для него обычными в условиях нормального функционирования гражданского оборота, а наоборот противоречат его интересам, возлагают дополнительные обременения. Отказ в защите права как юридическое последствие недобросовестного осуществления гражданских прав, безусловно, имеет негативный эффект, но, очевидно, не возлагает на правонарушителя какие-либо дополнительные обременения, не обязывает к совершению противоречащих его интересам действий в пользу пострадавшей стороны, как это имеет место при наступлении ответственности. Правонарушитель лишается права на защиту своего права, это значит, что его субъективное право становится «неполным», так как не содержит одного из элементов, и, как представляется, главного элемента.

Необходимо отметить, что в литературе было высказано мнение о невозможности существования такого юридического последствия как отказ в защите права. Так, С.В. Мусарский, высказывая такую мысль, ссылается на положения Конституции РФ[170].

Рассмотрим механизм наступления негативных юридических последствий злоупотребления правом. Защита права, согласно рассмотренным выше категориям мер охраны и мер защиты, имеет место только после его нарушения. Получается, для того, чтобы нарушителю было отказано в защите его права, это право должно быть предварительно оспорено третьим лицом, по логике – субъектом, потерпевшим от злоупотребления. Такой механизм реализации санкции ст. 10 ГК РФ наиболее предпочтителен с точки зрения защиты прав пострадавшей от злоупотребления стороны. При этом сам по себе отказ в защите права не влечет каких-либо положительных «приращений» для нее, имеет место лишь пресечение недобросовестного осуществления своих прав правонарушителем. Поэтому, в литературе предлагается трактовать отказ в защите права как предварительную меру, позволяющую далее применять меры ответственности или иные способы защиты прав потерпевшей стороной, и, в зависимости от результатов совершенного злоупотребления правом, суду следует ориентироваться на специальные нормы ГК РФ о недействительности сделок, неосновательном обогащении и др.[171] В определенной степени данное научное рассуждение нашло свое отражение в новой редакции ст. 10 ГК РФ, где в п. 2 сказано, что в случае несоблюдения требований, предусмотренных п. 1 ст. 10 ГК РФ, суд, арбитражный суд или третейский суд с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления отказывает лицу в защите принадлежащего ему права полностью или частично, а также применяет иные меры, предусмотренные законом. Также п. 4 ст. 10 ГК РФ устанавливает, что если злоупотребление правом повлекло нарушение права другого лица, такое лицо вправе требовать возмещения причиненных этим убытков. Пункт 3 этой же статьи, согласно которому при обходе закона последствия, предусмотренные п. 2 ст. 10 ГК РФ, применяются, поскольку иные последствия таких действий не установлены ГК РФ[172], также подтверждает вывод о несамостоятельном характере юридического последствия в виде отказа в защите права. Оно применяется либо наряду с другими способами защиты, либо, если законом предусмотрены иные последствия, не применяется совсем.

Судебная практика также идет по пути совместного применения норм о злоупотреблении правом и иных способов защиты права. Так, в одном из дел лицо подало исковое заявление в суд, требуя обязать ответчика восстановить положение, существовавшее до нарушения последним прав истца, выразившегося в разрыве тепловой сети здания, приобретенного истцом именно как отапливаемое нежилое помещение с намерением последующего использования в предпринимательской деятельности, что является существенным изменением обстоятельств, о которых истец на момент заключения сделки не знал и не мог знать. Суд квалифицировал действия ответчика как злоупотребление правом и обязал восстановить систему отопления нежилого помещения, принадлежащего истцу[173].

Также в судебной практике был сделан вывод, что по смыслу ст. 3 ФЗ от 22.07.2008 № 159-ФЗ «Об особенностях отчуждения недвижимого имущества, находящегося в государственной собственности субъектов Российской Федерации или в муниципальной собственности и арендуемого субъектами малого и среднего предпринимательства, и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»[174] и в соответствии со ст. 10 ГК РФ суд вправе признать наличие у арендатора права на приобретение в случае, когда договор аренды был прекращен в одностороннем порядке арендодателем, действовавшим исключительно с целью воспрепятствования реализации арендатором права на приобретение. Если по истечении непродолжительного периода после прекращения договора аренды арендодателем принимается решение о приватизации недвижимого имущества, недобросовестность действий последнего предполагается, пока не доказано иное[175].

Сущность юридических последствий, наступающих в результате злоупотребления правом, раскрыта, на наш взгляд, в Обзоре практики применения арбитражными судами ст. 10 ГК РФ: как следует из ст. 10 ГК РФ, отказ в защите права лицу, злоупотребившему правом, означает защиту нарушенных прав лица, в отношении которого допущено злоупотребление. Таким образом, непосредственной целью названной санкции является не наказание лица, злоупотребившего правом, а защита прав лица, потерпевшего от этого злоупотребления[176]. Данный вывод из судебной практики еще раз подтверждает мысль о том, что сам отказ в защите права не является мерой юридической ответственности, поскольку не возлагает на правонарушителя обязанности совершения каких-либо действий компенсационного характера.

Можно предположить, что отказ в защите права будет иметь самостоятельное значение, а не как предлагалось О.А. Поротиковой – в качестве предварительной меры, в том случае, когда правонарушитель по своей инициативе начинает судебное разбирательство с требованием признать осуществление своих прав добросовестным, защитить право, которым он злоупотребил, от посягательств третьего лица, непосредственно не являющегося пострадавшим от злоупотребления. При подобном развитии событий, суду нет необходимости применять какие-либо меры ответственности, поскольку правам третьих лиц нарушитель, злоупотребляя своим правом, не причинил вреда, и, следовательно, отказ в защите права будет единственной и самостоятельной санкцией для нарушителя.

Новая редакция ст. 10 ГК РФ предписывает суду в качестве обязанности отказать в защите права в случае установления факта недобросовестного осуществления лицом своих прав, в отличие от ранее существовавшего права суда применить данное последствие.

Резюмируя все вышесказанное, приходим к выводу, что отказ в защите права является самостоятельной гражданско-правовой санкцией, особым юридическим последствием, наступающим в не менее особом случае – при установлении факта злоупотребления правом.

§3. Проблемы применения положений о злоупотреблении правом в судебно-арбитражной практике.

Ограниченность объема настоящего исследования не позволяет подробно рассмотреть проблемы применения ст. 10 ГК РФ относительно всех видов гражданских правоотношений, поэтому остановимся на анализе, с нашей точки зрения, наиболее интересного их блока – злоупотребления правом в рамках обязательственных правоотношений.

Согласно п. 1 ст. 307 ГК РФ в силу обязательства одно лицо (должник) обязано совершить в пользу другого лица (кредитора) определенное действие, как-то: передать имущество, выполнить работу, уплатить деньги и т.п., либо воздержаться от определенного действия, а кредитор имеет право требовать от должника исполнения его обязанности.

Особенностью обязательственных относительных правоотношений является тот факт, что удовлетворение интереса управомоченного лица происходит за счет активных действий обязанного лица, именно в этих правоотношениях ярко проявляется такой элемент субъективного права как «право на чужие действия» (право требования), которое и становится средством злоупотребления.

У злоупотребления правом в обязательственных правоотношениях есть ряд особенностей, среди которых можно выделить следующие:

1) В обязательственных правоотношениях проблема существования злоупотребления правом во многом определяется действием принципа свободы договора, который предоставляет широкие возможности участникам оборота проявлять самостоятельность в выборе контрагента по договору, в определении условий договора и реализации возможности выйти из него. Именно наличие данного принципа является аргументом против существования злоупотребления правом в обязательственных правоотношениях, поскольку сам законодатель наделяет субъектов этих отношений широкими диспозитивными возможностями.

2) Ненадлежащее правоосуществление направлено не столько на причинение вреда другому лицу, сколько на получение необоснованных преимуществ для управомоченного субъекта. Следовательно, для обязательственных правоотношений такая форма злоупотребления правом, как шикана, в основном несвойственна.

3) На наш взгляд, при квалификации судом в рамках конкретного обязательства тех или иных действий в качестве злоупотребления правом, решение этого вопроса во многом зависит от того, являются ли контрагенты предпринимателями или нет. Это важно, поскольку предполагается, что субъекты-предприниматели могут определять те или иные условия договора исходя из выгодности сделки, прогнозов относительно тенденций развития рынка, защиты собственных корыстных интересов, что дает им право, как минимум, не действовать в ущерб себе, не говорят уже об отсутствии обязанности обеспечить высокую выгоду для контрагента по сделке. Иная ситуация имеет место в отношениях с потребителями, которые на законодательном уровне получают дополнительную правовую защиту.

Принцип добросовестности, введенный в гражданское законодательство ФЗ о внесении изменений в ГК РФ от 30.12.2012 года, требует от участников гражданских правоотношений действовать добросовестно при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и исполнении гражданских обязанностей. В рамках исследуемого вопроса остановимся на анализе случаев злоупотребления правом при заключении, исполнении и прекращении договоров.

На стадии заключения договора действует основополагающий гражданско-правовой принцип – свобода договора, который предоставляет участникам оборота при вступлении в договорные отношения две основные возможности: 1) заключить договор, как предусмотренный, так и не предусмотренный законом, и 2) определить его условия. Так, согласно п. 2 ст. 1 ГК РФ граждане (физические лица) и юридические лица свободны в установлении своих прав и обязанностей на основе договора и в определении любых не противоречащих законодательству условий договора. Ввиду дозволительной направленности гражданско-правового регулирования закон предоставляет сторонам договора возможность самостоятельно формулировать его условия, когда они не определены императивными нормами и когда это допускается диспозитивной нормой[177].

В судебно-арбитражной практике встречаются случаи, когда сам факт заключения договора расценивается судом как злоупотребление правом. Так, суд признал злоупотреблением правом заключенные единоличным исполнительным органом общества договоры по отчуждению принадлежащего ему имущества, необходимого для выполнения обществом своих уставных задач, с последующим заключением договоров аренды с покупателем на аренду этого же имущества по цене, многократно превышающей сумму, полученную обществом за проданное имущество в качестве покупной цены. Действия единоличного исполнительного органа были признаны совершенными явно в ущерб обществу[178].

С точки зрения злоупотребления свободой договора при вступлении в договорные отношения интересно проанализировать предоставленную законодателем возможность заключать непоименованные договоры. Часто стороны, стремясь уклониться от действия императивных норм, регулирующих ту или иную договорную конструкцию, заключают не предусмотренный ГК РФ договор, совершая обход закона. Эта ситуация в последнее время особенно распространена в сфере привлечения денежных средств граждан для строительства многоквартирных жилых домов для того, чтобы уклониться от предоставления гарантий участнику строительства, избежать ответственности застройщика, предусмотренной законом, и обойти сложную процедуру привлечения денежных средств. В связи с этим, в целях предотвращения злоупотребления правом при оформлении отношений по участию в долевом строительстве Верховный Суд РФ[179] в Письме от 30.01.2013 № 7-ВС-368/13 разъяснил, что действие Федерального закона от 30.12.2004 № 214-ФЗ «Об участии в долевом строительстве многоквартирных домов и иных объектов недвижимости и о внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации» распространяется на все виды сделок (чаще всего непоименованных)[180], оформляющих данные отношения.

Как отмечается в научной литературе, подобное принуждение участников оборота к оформлению своих договорных правоотношений лишь в рамках некой поименованной договорной модели должно являться исключением и быть серьезно обоснованным[181]. В связи с чем приходим к выводу о существовании на стадии заключения договора тонкой грани между принципом свободы договора и принципом добросовестности при установлении гражданских прав.

Исполнение договора также может сопровождаться злоупотреблением одной из сторон своими правами. Так, согласно материалам одного из судебно-арбитражных дел, общества «Междуречье» и «Геоинвест» в 2004 году заключили договор купли-продажи акций по цене одной акции – 1001 рублей. Сделка представляла собой сделку с заинтересованностью, поскольку генеральный директор общества «Геоинвест» являлся членом совета директоров общества «Междуречье», однако порядок одобрения данной сделки соблюден не был, в связи с чем существовал риск ее оспаривания любым из акционеров. С целью добиться истечения срока исковой давности для оспаривания сделки, общество-покупатель передало реестродержателю имеющееся у него передаточное распоряжение о зачислении купленных акций на его счет только спустя шесть лет, в 2010 году. Именно с этого момента к нему перешло право собственности на акции, и договор купли-продажи считался исполненным. При этом за шесть лет стоимость одной акции увеличилась до 13 699 рублей, и приобретение акций в 2010 году по договору, заключенному в 2004 году, ввиду задержки исполнения причинило продавцу значительные убытки. Столь длительное и экономически необоснованное неисполнение договора со стороны покупателя Президиумом ВАС РФ было расценено как злоупотребление правом[182].

Судебная практика также признает злоупотреблением правом намеренное, без уважительных причин, длительное непредъявление кредитором, осведомленным о смерти наследодателя, требований об исполнении обязательств, вытекающих из заключенного им кредитного договора, к наследникам, которым не было известно о его заключении. Это может послужить основанием для отказа кредитору во взыскании процентов за пользование чужими денежными средствами, предусмотренных ст. 395 ГК РФ, за весь период со дня открытия наследства[183].

В судебно-арбитражной практике был сделан вывод, что в случае возникновения ситуации, когда контрагент по договору не исполняет своих обязательств, лицо, управомоченное требовать исполнения по договору, для защиты своих прав должно использовать добросовестные средства. Так, злоупотреблением правом на практике были признаны действия поставщика (газоснабжающей организации), выразившиеся в применении такого способа защиты своих прав как прекращение поставки газа в связи с неисполнением покупателем (организацией-потребителем) обязанности по оплате поставленного газа, когда при этом пострадали конечные добросовестные потребители (жители домов, школа и больница)[184].

Теперь продемонстрируем случаи злоупотребления правом при прекращении договора.

Реализуя право отступить от принципа стабильности обязательства, субъект должен соблюдать нормы законов и иных нормативно-правовых актов, не нарушать права и охраняемые законом интересы других лиц, воздерживаться от действий, выражающихся в злоупотреблении правом. Представляется весьма интересным подход судов, которые, не подвергая сомнению право заказчика на односторонний отказ от исполнения договора, указывают на неправомерный характер действий по его реализации в следующей ситуации: заказчик услуг по передаче тепловой энергии направил исполнителю уведомление о досрочном одностороннем расторжении договора и приложил к нему подписанный проект нового договора на идентичные услуги на определенный период, начиная с даты прекращения прежнего договора. Суды отметили: по смыслу закона (п. 1 ст. 782 ГК РФ) отказ от исполнения договора предполагает отказ от услуг (т.е. заказчик прекращает пользоваться услугами исполнителя) и, выявив в рассматриваемом случае истинную причину заявления об отказе от договора (несогласие с некоторыми его условиями и желание понудить исполнителя к их изменению), сочли заказчика злоупотребившим правом, в соответствии со ст. 10 ГК РФ отказав ему в удовлетворении требований к исполнителю, не подписавшему новый договор, об обязании к его заключению[185].

Требование о расторжении договора на основании нарушения обязательств контрагентом иногда могут быть расценены как злоупотребление правом при выборе способа защиты своих прав ввиду несопоставимости последствия расторжения договора с последствиями нарушения договора контрагентом. Так, на практике возник случай, когда арендодатель потребовал от арендатора расторгнуть договор субаренды ввиду просрочки уплаты арендных платежей (задолженность была погашена в течение двух дней после направления арендодателем претензии). Суд первой, апелляционной и кассационной инстанций отказали арендодателю в удовлетворении требований, обосновав это тем, что субарендатором соблюдены условия договора, возможность возврата арендованного имущества без ущемления прав и законных интересов как арендатора, так и третьих лиц, заключивших договоры участия в долевом строительстве, отсутствует, негативные последствия расторжения договора с последствиями допущенной арендатором просрочки во внесении арендных платежей не сопоставимы. В этой связи, с учетом характера допущенных арендатором нарушений, их незамедлительного устранения, суды усмотрели в действиях арендодателя, направленных на расторжение договора субаренды, признаки злоупотребления правом[186].

Однако имеет место и обратная ситуация, когда отказ контрагента от расторжения договора во внесудебном порядке рассматривается как злоупотребление правом. Так, арендодатель предложил арендатору расторгнуть договор аренды комплекса зданий, представляющих собой детский оздоровительный лагерь, оплата по которому выражалась в предоставлении в том числе 160 путевок для отдыха детей работников предприятия-арендодателя. В качестве основания для расторжения договора арендодатель указывал существенное изменение обстоятельств, а именно, ухудшение финансового состояния, сокращение штатной численности работников, вследствие чего сократилось количество детей, нуждающихся в оздоровительном летнем отдыхе, и отпала необходимость в приобретении 160 путевок. Арендатор, фактически пользуясь арендованным имуществом на протяжении ряда лет, арендную плату не вносил, от изменения условий договора уклонялся, в то время как арендодатель уплачивал налоги, как собственник нес расходы по содержанию сданного в аренду имущества. Ввиду сложившихся обстоятельств и отказа арендатора от расторжения договора во внесудебном порядке был нарушен принцип соблюдения баланса законных интересов участников данных правоотношений, поэтому действия арендатора Президиумом ВАС РФ были расценены как злоупотребление правом[187].

Анализ дел из судебно-арбитражной практики по применению положений о злоупотреблении правом в рамках обязательственных правоотношений позволяет прийти к выводу о том, что суды при рассмотрении и разрешении подобных дел имеют широкие дискреционные полномочия и наряду с принципами добросовестности и разумности действий участников правоотношений руководствуются также требованиями справедливости, проявляющимися, например, при оценке соразмерности последствий применения того или иного способа защиты прав управомоченного лица с последствиями отказа ему в судебной защите права.

Заключение.

По результатам изучения основных теоретических и практических проблем злоупотребления правом, с учетом поставленных цели и задач исследования приходим к следующим выводам.

1. Принципиальным для уяснения сущности злоупотребления правом является понимание различий между пределами субъективного права и пределами осуществления субъективного права. В этом вопросе мы придерживаемся позиции В.П. Грибанова, который пришел к выводу, что при превышении пределов содержания субъективного права лицо совершает правонарушение, поскольку действует в отсутствие у него права, а при превышении пределов осуществления права имеет место злоупотребление.

2. Под злоупотреблением правом следует понимать действия управомоченного лица в пределах содержания субъективного права, но за пределами его осуществления, направленные на получение необоснованных преимуществ путем нарушения законных прав других лиц, а также использование гражданских прав способом, не соответствующим требованиям добросовестности и разумности.

3. Злоупотребление правом в силу выявленных специфических черт принципиально отличается от двух наиболее близких к нему институтов гражданского права – деликтных обязательств и недействительных сделок. От обязательств из причинения вреда его отличает отсутствие необходимости устанавливать наличие условий наступления гражданско-правовой ответственности, необязательность наступления вреда как результата неправомерных действий; кроме того, при совершении деликта лицо выходит на пределы содержания субъективного права, а при злоупотреблении правом оно, как было сказано выше, превышает пределы его осуществления; наконец, в деликтном обязательств нарушитель – субъект обязанности, а при злоупотреблении правом – субъект права.

От недействительных сделок злоупотребление правом отличается, прежде всего, наступающими в результате его совершения юридическими последствиями, которые, с точки зрения их значения для нарушителя, являются более мягкими, чем те, которые предусмотрены законом для недействительных сделок. Поэтому, применение ст. 10 ГК РФ в делах о признании сделок недействительными носит субсидиарный характер, либо, как показывает судебная практика, расценивается как закон, противоречие сделки которому влечет ее недействительность по ст. 168 ГК РФ.

4. Анализ положений новой редакции ст. 10 ГК РФ позволяет прийти к выводу о законодательном закреплении трех форм злоупотребления правом – осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу (шикана), обход закона с противоправной целью и иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав, при этом законодатель последней формой указывает на открытый перечень случаев злоупотребления правом. Также ст. 10 ГК РФ содержит два предела осуществления прав в сфере конкурентных отношений – недопустимость использования гражданских прав в целях ограничения конкуренции и запрет на злоупотребление доминирующим положением.

В качестве юридического последствия совершения злоупотребления правом законом предусмотрен отказ в защите права злоупотребившему им лицу. По своей правовой природе данное последствие не является ни мерой правовой охраны, ни способом защиты гражданских прав, ни юридической ответственностью, а самостоятельной гражданско-правовой санкцией, применяемой в субсидиарном порядке наряду с другими средствами защиты гражданских прав.

5. Злоупотребление правом, будучи универсальной правовой категорией, может проявляться в различных видах гражданских правоотношений. Нами были проведен анализ проблем применения положений ст. 10 ГК РФ в обязательственных правоотношениях на стадиях заключения, исполнения и прекращения договора, который продемонстрировал наличие широких дискреционных полномочий суда при соотнесении поведения сторон договора с критериями добросовестности и разумности.

В последнее время категория злоупотребления правом была довольно прогрессивно реформирована, что привело к изменениям в системе принципов гражданского права и легальному закреплению принципа добросовестности при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и исполнении гражданских обязанностей. Активное применение положений о злоупотреблении правом в судебной практике в свою очередь порождает к ней повышенный интерес в научных кругах. Подобные положительные тенденции развития гражданского законодательства свидетельствуют о новом этапе эволюции гражданского права и цивилистической науки в целом, формированию принципиально иного взгляда на фундаментальные гражданско-правовые проблемы с позиций начал добросовестности, разумности и справедливости.

Хотелось бы закончить исследование мыслью И.А. Покровского, поднимавшего проблему необходимости обеспечения прочности самого права с одновременным существованием принципа недопустимости злоупотребления правом. Он отмечал, что не стоит впадать в крайность и браться за неосуществимую задачу насаждения морали принудительным путем, современное гражданское право как бы говорит человеку: если тебе позволено быть в известных пределах эгоистом, то это не значит, что ты можешь быть злым[188]. И лишь в этих пределах запрещение злоупотребления правом не будет противоречить необходимому для всякого правопорядка принципу прочности права.

Библиография.

Дата добавления: 2015-11-04