Читайте также: |
|
Но не слепым. Рядом с королем стоял Джордж, который компенсировал ему зрение. Рофа координировала собака-поводырь. Две соединенные упряжи обхватывали грудную клетку и доходили почти до самых бедер золотистого ретривера. Король со своим питомцем отдаленно напоминал Мэтта и Джеффа[17] — собачий Добрый Самаритянин с красивым и мужественным воином, способный разорвать тебе горло. Они хорошо сработались вместе, и Роф был просто без ума от своего любимца. С собакой обращались, как с королевским питомцем, каковым он собственно и являлся. Джордж питался тем же, что и хозяин, то есть самыми отборными кусочками говядины и баранины. И к слову, ретривер спал в постели Рофа и Бэт, хотя это еще предстояло проверить, поскольку никому не было позволено входить в спальню королевской семьи.
Роф прихрамывая начал спускаться в фойе — результат его деяний на Другой Стороне у Девы-Летописецы. Никто не знал, с кем он там виделся или почему носил солнечные очки, или постоянно кривил губы, но все, даже Джон, были рады собраниям. Они держали Рофа в курсе событий и подальше от поля боя.
Джон хотел избежать встречи со спускающимся вниз королем, и несколькими братьями, вошедшими в дверь, через которую только что прошел и он сам. Если Тени почувствовали запах чернил, то те, кто собрался на Последнюю Трапезу в мгновение ока их учуют, стоит им к нему приблизиться.
К счастью в библиотеке, в которую он юркнул, располагался бар, где Джон прихватил себе одну из множества бутылок виски Джек Дэниэлс.
Делая глоток, он прислонился к мрамору и пожелал иметь гребаную машину времени. Хотя сложно было сказать, что бы он выбрал: вернуться назад или отправиться в будущее.
— Есть хочешь? — спросил Куин, появившись в дверном проеме.
Джон даже не взглянул на приятеля, просто покачал головой и плеснул в свой стакан еще огненной жидкости.
— Ладно, я принесу тебе сэндвич.
Выругавшись, Джон оглянулся и показал: «Я же сказал — нет».
— Жаркое из говядины? Отлично. И еще прихвачу для тебя кусок морковного пирога. Поднос будет оставлен в твоей комнате. — Куин развернулся. — Если подождешь здесь еще минут пять, все уже будут за столом, тогда ты сможешь беспрепятственно подняться к себе наверх.
Парень смылся до того, как Джону пришлось швырнуть в него стакан, чтобы размозжить голову Куина, так как не было иного способа доказать свое «я-на-необитаемом-острове» мнение.
Хотя, по правде говоря, это было бы простой пустой тратой хорошего алкоголя. Куин был настолько твердоголовым, что можно было дать ему ломом в лобешник и это не произвело бы на него никакого впечатления и абсолютно не нанесло бы ущерба.
К счастью, алкоголь возымел свой эффект. На его плечи начало оседать онемение, прежде чем прокатиться вверх и вниз по всему его телу. Это дерьмо ничего не сделало, чтобы успокоить сознание Джона, но кости и мышцы расслабились.
Прождав, предложенные пять минут, Джон схватил свой стакан вместе с бутылкой и начал подниматься по лестнице через две ступени зараз. Пока он поднимался, до него доносились приглушенные голоса из столовой. И это все, что там было. В последнее время за столом особого веселья не наблюдалось.
Добравшись до своей комнаты, Джон распахнул дверь и шагнул в знакомые джунгли. Одежда была разбросана по всем видимым поверхностям — на комоде, кресле, кровати и даже плазменном телевизоре. Словно его шкаф вырвало всеми этими вещами. Пустые бутылки из-под виски захламляли столик у изголовья кровати; на полу, скомканных простынях и одеяле кучками валялись объедки.
Фритцу и его команде чистильщиков было отказано в доступе в комнату уже две недели, и когда Джон, наконец, откроет им дверь, им понадобится экскаватор.
Раздеваясь, он позволил своим кожаным штанам и футболке упасть там, где и стоял, Джон только с курткой обошелся бережно. По крайней мере, пока не извлек из нее все свое оружие, а затем и эта шмотка отправилась в угол. В ванной комнате он дважды проверил свои кинжалы, а затем быстро почистил пистолеты приспособлениями, оставленными во второй раковине.
Да, его стандарты скатились даже ниже братского уровня, зато у него имелось разнообразное оружие. Практичность была превыше всего.
Джон наскоро принял душ и пока намыливал грудь и живот, он думал о том времени, когда даже струя теплой воды, попадая на его член, заставляла его твердеть. Больше этого не происходило. У него не было эрекции… с момента их последнего раза с Хекс.
Его это перестало интересовать даже во снах, что было для него внове. Черт возьми, еще до его перехода, даже когда он не был способен осознавать свою сексуальность, его подсознание рисовало всевозможные горячие сцены. И эти секс-марафоны были настолько реальными и подробными, словно были воспоминанием, а не спровоцированной фантазией.
А теперь? Все, что проигрывал его внутренний телевизор — это сцены погони из фильма «Ведьма из Блэр», где он в панике спасается бегством, не имея ни малейшего понятия, кто его преследователь… и окажется ли он когда-нибудь в безопасности.
Выйдя из ванной комнаты, Джон обнаружил поднос, на котором были сэндвич с говядиной и здоровый-как-его-голова кусок морковного пирога. Никаких напитков, но Куин знал, что Джон восполнит свое обезвоживание бутылкой Джек Дэниэлс.
Джон ел стоя перед комодом, нагишом, как в день своего рождения, и когда еда попадала в желудок, она высасывала из него всю энергию, выкачивая все без остатка из его головы.
Вытерев рот льняной салфеткой, он вынес поднос в коридор, а затем снова направился в ванную комнату, где только по привычке почистил свои зубы.
Джон выключил свет в ванной комнате. Затем в спальне.
И уселся с бутылкой «Джека» на своей кровати.
Несмотря на всю его усталость, он не собирался ложиться. Существовала обратная связь между его энергетическим уровнем и расстоянием между слухом и восприятием. Даже если его глаза закрывались, и через секунду голова падала на подушку, то сразу же начинали вращаться мысли, от которых он, в конечном итоге, просыпался и смотрел в потолок, считая часы.
Проглотив остатки в стакане, Джон уперся локтями в колени. Через несколько минут его голова начала клониться в сторону, а веки тяжелеть. Накренившись, Джон позволил себе повалиться, но не был уверен, в каком направлении это произойдет: на подушки или ватное одеяло.
На подушки.
Подняв ноги на кровать, Джон натянул одеяло до бедер, и наступило мгновение, когда он провалился в долгожданное блаженное беспамятство. «Может, этой ночью цикл будет разрушен. Может, это сладкое освобождение засосет его в черную дыру, на которую он так надеялся. Может, он…»
Его глаза распахнулись, уставившись в кромешную темноту.
Нет. Джон был на грани нервного истощения, но не мог, ни заснуть…, ни находиться в бодрствовании. Потирая лицо, Джон понял всю противоречивость положения вещей, равносильную познавательному эквиваленту шмелей, способных летать. Физики придерживались того, что это невозможно, и все же это было так.
Перекатившись на спину, Джон скрестил руки на груди и зевнул так, что хрустнула челюсть. Потянувшись, он включил свет. Темнота усиливала головокружение, а свет жалил глаза, пока они не начинали слезиться. Обычно, он поочередно, то включал, то выключал свет.
Из коридора со статуями послышалось, как Зейдист и Бэлла с Наллой направляются в свою комнату. Пока пара обсуждала ужин, Налла агукала, как делали все маленькие детки, будучи сытыми и окруженными родительской заботой.
Следующим по коридору прошел Блэй. Помимо Ви, он был единственным, кому было позволено курить в доме. Поэтому Джон знал, что это он. Куин находился рядом. Должен был быть. Ведь в противном случае, Блэй не курил бы вне своей комнаты.
Это была расплата за ту администраторшу из тату-салона. «И кто станет за это винить Блэя?»
Последовала долгая тишина, а затем, наконец, топот пары ботинок.
Тор отправился в кровать.
Кто это, можно было определить по более тихому звуку. Шаги были медленными и относительно легкими для Брата. Тор работал над тем, чтобы вернуть себе былую форму, но еще не был готов выйти на поле боя, что было необходимо. Ему нужно было набрать пятьдесят фунтов мышечной массы, прежде чем ввязаться в какое-нибудь дело и встретиться лицом к лицу с врагом.
Мимо больше никто не пройдет. Лэсситер, а-ля золотистая тень Тора, не спал, поэтому обычно ангел оставался внизу в бильярдной и смотрел телевизор. Что-то вроде тестов на установление отцовства на Маури и «Народный Суд» с судьей Милианом, а также марафон «Отчаянных домохозяек».
Тишина… тишина… тишина.
Когда его начал раздражать звук собственного сердцебиения, Джон протянул руку, включил свет и откинулся на подушки, опустив руки. Он не разделял увлечение Лэсситера телевизором, но это было лучше, чем тишина. Пошарив среди пустых бутылок, Джон нашел пульт дистанционного управления и нажал кнопку «питание». Последовала пауза, словно эта штуковина забыла свое предназначение, но затем появилось изображение.
Линда Гамильтон, с ее натренированным телом, несется по коридору. В дальнем конце коридора раскрываются двери лифта…, и показываются коротко стриженный темноволосый мальчуган и Арнольд Шварценеггер[18].
Джон нажал на кнопку «питание» и изображение исчезло.
В последний раз он смотрел этот фильм с Тором… когда Брат забрал его из унылого, жалкого существования и показал Джону, кем он является на самом деле… перед тем, как их жизнь затрещала по швам.
В мире людей, когда Джон еще находился в приюте, он всегда знал, что был другим… и в тот вечер Брат ответил ему на вопрос «почему?». Мелькнувшие клыки все объяснили.
Тогда, естественно, не было причин тревожиться о том, что ты знаешь, кем или чем являешься, ведь ты всегда это знал. И Тор сидел рядом с ним, смотрел телевизор, отдыхал, даже тогда, когда ему приходилось это чередовать с уличными сражениями и ухаживанием за своей беременной шеллан.
Это было самым лучшим, что кто-либо и когда-либо для него делал.
Вернувшись в реальность, Джон положил пульт на край столика и повернулся, опрокинув одну из бутылок. Когда из нее полились остатки бурбона, он протянул руку и схватил свою футболку, чтобы вытереть беспорядок. Что собственно было бесполезно, так как остальная часть комнаты превратилась в свалку из Биг Мака, картошки фри и диетической колы.
Но все же, он сделал это.
Джон вытер со стола, поднимая одну бутылку за другой, а затем немного выдвинул ящик…
Бросив футболку на пол, он протянул руку и достал древний дневник в кожаном переплете.
Эта вещица пробыла у него уже шесть месяцев, но Джон так и не открывал ее.
Это была единственная вещь, доставшаяся ему от отца.
Так как ему нечего было делать и некуда спешить, он перевернул страницу. Они были сделаны из пергамента и пахли стариной, но чернила по-прежнему оставались разборчивыми.
Джон подумал о тех записках, которых в «У Сэла» писал для Треза и Айэма и задался вопросом, похож ли его почерк на почерк отца. Так как записи в дневнике были сделаны на древнем языке, то не было способа это проверить.
Сосредоточив взгляд своих уставших глаз на странице, он начал изучать символы, как штрихи чернил выводили их форму. Исправлений и зачеркиваний не было, и хотя страницы не были разлинованы, его отец создавал ровные, аккуратные строчки. Джон представлял, как Дариус склонялся над страницами и писал при свете свечи, погружая гусиное перо…
Его прошила странная дрожь, заставив задуматься, не болен ли он…, но тошнота мгновенно прошла, когда Джон увидел образ.
Огромный каменный дом, мало отличающийся от того, в котором они сейчас жили. Комната, обставленная изысканными вещами. Торопливая запись на страницах дневника была сделана за столом перед грандиозным балом.
Теплый и мягкий свет свечи.
Джон тряхнул головой и продолжил листать. Иногда, переворачивая страницы он, не только рассматривал линии символов, но и начинал вчитаться в них…
Цвет чернил сменился с черного на бурый, когда его отец описывал свою первую ночь в военном лагере. Как он замерз тогда. Каким был напуганным. Как сильно скучал по дому.
Каким одиноким себя чувствовал.
Джон сопереживал мужчине, оказавшемуся в том месте, где не было разделения между отцом и сыном. Несмотря на огромный промежуток лет и расстояние в целый континент, он словно ощущал себя в шкуре своего отца.
Да. Он был точно в такой же ситуации: во враждебной реальности с множеством темных углов… и не было родителей, которые бы поддержали его, когда умерла Вэлси, а Тор превратился в живой, дышащий призрак.
Трудно было сказать, в какой именно момент его веки опустились и остались в таком положении.
ГЛАВА 8
СТАРЫЙ СВЕТ, ВЕСНА, 1671 ГОД
Дариус материализовался в густом лесу, принимая форму рядом с входом в пещеру. Сканируя окружающую его ночь, он прислушивался к любым звукам, достойным внимания… Неспешно текущий ручеек обступили олени, в сосновых иголках посвистывал ветерок. Дариус мог слышать собственное дыхание. Поблизости не было людей или лессеров.
Задержавшись еще на мгновение, он скользнул под навес пещеры и вошел в естественного происхождения, созданного еще эрой назад, пристанище. Продвигаясь все дальше и дальше вглубь, Дариус ощущал запах сгущавшегося воздуха, который так презирал: затхлая грязь и промозглая сырость, напоминающая ему о военном лагере…, и хотя он выбрался из этого адского места к двадцати семи годам, воспоминания о времени проведенном с Бладлеттером, даже сейчас вызывали у него тошноту.
У дальней стены проведя рукой по влажному, неровному камню, он нащупал железный выступ, скрывающий отпирающий механизм двери. Послышался приглушенный стон вращающихся петлей, а затем часть пещерной породы скользнула вправо. Дариус не стал ждать, пока панель откатится полностью и шагнул внутрь так быстро, как только смогла протиснуться боком его широкая грудь. Оказавшись по другую сторону, он ударил по второму рычагу и подождал, пока стена не вернется на место.
Длинный путь в святая святых Братства, освещался факелами, отбрасывающими резкими подрагивающими по грубому полу и потолку тенями. Дариус был уже на полпути, когда до него донеслись голоса Братьев.
Очевидно, там уже все в сборе, учитывая симфонию басов мужских голосов, разносившихся в воздушном пространстве.
Скорее всего, он был последним из прибывших.
Добравшись до железных ворот, Дариус достал из своего нагрудного кармана увесистый ключ и вставил его в замок. На открытие врат затрачивалось немало сил, даже у него: тяжелые ворота распахивались только тогда, когда тот, что стремился попасть внутрь, мог применить достаточно силы, чтобы заставить их сдвинуться с места.
Когда он спустился в широкое пространство, находящееся глубоко под землей, все Братство было уже на месте и собрание началось.
Как только он встал рядом с Агони, голоса стихли и Справедливый Роф учтиво оглядел всех присутствующих. Братья уважали лидера расы, даже, несмотря на то, что он не был воином среди них, так как был достойным королем, чей мудрый совет и разумная сдержанность имели большую ценность в войне против Общества Лессенинг.
— Мои воины, — промолвил король. — Я обращаюсь к вам в этот вечер с печальными известиями и просьбой. В мою резиденцию прибыл доджен-посланник с просьбой об аудиенции. После отказа изложить дело моему слуге он не выдержал и расплакался.
Когда зеленые глаза короля блуждали по лицам собравшихся, Дариус задался вопросом, к чему он вел.
«Да ни к чему хорошему», подумал он.
— Это произошло в то время, когда я отсутствовал. — Веки короля на миг смежились. — Хозяин доджена отправил его ко мне с самыми плохими вестями. Пропала незамужняя дочь семьи. Она рано удалилась в свои покои и все считали, что с ней все в порядке, пока ее горничная не принесла полуденную трапезу. Комната оказалась пуста.
Заговорил Агони, лидер Братства:
— Когда ее видели в последний раз?
— Во время Последней Трапезы. Она подошла к своим родителям, сообщив о том, что у нее нет аппетита, и хотела бы лечь пораньше. — Пристальный взгляд короля продолжил скользить по присутствующим. — Ее отец — праведный мужчина, оказавший мне личную услугу. И более того услугу, как всей нашей расе, так и Совету в целом.
Когда от стен эхом отразились проклятия, король кивнул. — Воистину, это дочь Сампсона.
Дариус скрестил руки на груди. Это были очень плохие вести. Дочери глимеры были как красивые украшения для своих отцов… до тех пор, пока не переходили под опеку другому мужчине, который относился бы к ней подобающим образом. За этими женщинами строго присматривали и держали взаперти…, поэтому просто так исчезнуть из родительского дома они не могли.
Их могли похитить.
Как и все редкие вещи, чистокровные женщины были очень ценны… а когда дело касалось общества глимеры репутация была не менее важна, чем семья. Выкупы платились не для того, чтобы спасти жизнь девушкам, а для того, чтобы спасти репутацию их родословной. На самом деле было неслыханно, чтобы девственниц похищали ради наживы, но это было единственное достижение цели общественного террора.
Общество Лессенинг было не единственным в мире источником зла. Вампиры, как известно, охотились на себе же подобных.
Голос короля, глубокий и требовательный, резонировал в пещере. — Как к своей частной охране, я обращаюсь к вам с просьбой разрешить эту ситуацию. — Королевский взгляд обратился к Дариусу. — И среди вас есть тот, кого я попрошу выйти вперед и разобраться с этим происшествием.
Дариус низко поклонился, прежде чем ответить на просьбу. Как всегда он был всецело готов к выполнению любых поручений ради своего короля.
— Благодарю тебя, мой воин. Твои дипломатические способности будут очень важны под крышей дома теперь уже разрушенной семьи, так же, как и твое умение соблюдать этикет. А когда найдешь похитителя, я полагаюсь на твою способность гарантировать соответствующий… результат. Привлеки к этому делу тех, с кем стоишь плечом к плечу, и разыщи ее. Ни один отец не должен испытывать подобного ужаса, сходя сума от неизвестности.
Дариус не мог еще сильнее выразить свое согласие с этим.
И это было мудрое поручение, данное мудрым королем. Дариус и правда был дипломатом. К тому же он имел особое обязательство перед женщинами после смерти матери. Не то, чтобы другие Братья не вели себя подобным образом… возможно, кроме Харма, у которого было смутное представление о ценности женщин. Но Дариус был единственным, кто больше всего ощущал эту ответственность и король не мог этого не распознать.
Как было сказано, он нуждался в помощи и Дариус оглядел своих Братьев, чтобы определиться с выбором, изучая мрачные, знакомые лица. Он прервал осмотр, когда среди них обнаружилось незнакомое ему лицо.
По ту сторону алтаря Брат Харм стоял с молодой и более худощавой его копией пареньком. Парень был темноволосым с голубыми глазами, и имел такие же широкие плечи и грудную клетку, какими был наделен и Харм. Но на этом сходство заканчивалось. Харм, нагло развалившись, стоял, прислонившись к стене пещеры, что было неудивительно. Мужчина предпочитал хорошую драку разговорам, уделяя мало времени или внимания к последнему. Однако паренек был весь во внимании, его умные глаза были благоговейно сосредоточены на короле.
Его руки находились за спиной.
Несмотря на свой внешне спокойный вид, он вертел своими руками там, где никто не мог этого увидеть. Только подрагивание верхней части предплечий выдавало его возбужденное состояние.
Дариус мог понять, что чувствовал парень. После этой речи, они все как один отправятся на поле боя, и сын Харма впервые предстанет перед их врагом.
Он не был вооружен должным образом.
Вернувшись только что из военного лагеря, его оружие было не лучше того, что и тогда было у Дариуса… только лишь еще больше обносков Бладлеттера. Что было прискорбно. У Дариуса не было отца, который мог бы о нем позаботиться, но Харм должен был обеспечить всем необходимым своего паренька, дав ему хорошо сбалансированное, отлично изготовленное оружие, под стать его собственному.
Король поднял вверх руки и возвел очи в потолок:
— Пусть Дева-Летописеца узрит всех собравшихся здесь со всей добродетелью и благословением своим, так как эти солдаты достойны выйти на поле битвы.
Из уст Братьев вырвался боевой клич и Дариус вторил ему со всей мощью своих легких. Этот рев эхом отразился от стен, повторяясь снова и снова. Пока громогласный звук возносился все выше и выше, король протянул ладонь в сторону. Из тени вышел вперед молодой наследник трона. Выражение его лица давало ему гораздо старше семи лет. Роф, сын Рофа, как и Тормент, был копией своего отца, но на этом сходство между этой парочкой заканчивалось. Наследник трона был священен не только для своих родителей, но и для всей расы.
Этот маленький мужчина был будущим лидером… доказательством того, что, несмотря на вызов, брошенный Обществом Лессенинг, вампиры выживут.
И он был бесстрашен. Принимая во внимание, что многие юнцы прятались за спинами своих родителей, когда сталкивались один на один с Братом, молодой Роф не прятался, а стоял и смотрел прямо на мужчин перед собой, словно знал, что независимо от своего юного возраста, когда-то он будет править мощными спинами и боевыми руками тех, кто сейчас стоял перед ним.
— Вперед, мои воины, — провозгласил король. — Отправляйтесь. Используйте свои кинжалы со всей угрожающей смертоносностью.
Кровожадные речи для детских ушей, но в разгар войны не было иной защиты следующего поколения королевской знати. Роф, сын Рофа, никогда не выйдет на поле битвы — он был слишком важен для расы — и будет обучаться, чтобы иметь представление о том, с чем приходиться сталкиваться воинам под его правлением.
Когда король опустил глаза на своего отпрыска, его глаза заволокло гордостью, радостью, надеждой и любовью.
Как это отличалось от Харма и его сына. Этот юнец стоял рядом со своим кровным отцом, но, несмотря на все внимание, которое ему тот оказывал, он с таким же успехом мог стоять рядом с незнакомцем.
Агони наклонился к Дариусу: — Кто-то должен присматривать за этим парнишкой.
Дариус кивнул: — Согласен.
— Я только этой ночью привел его из военного лагеря.
Дариус посмотрел на брата: — Неужели? И где был его отец?
— Между ног девицы.
Дариус выругался себе под нос. Воистину Брат был слишком жесток, несмотря на свое хорошее воспитание и основные инстинкты. У него было много сыновей, хотя это и не было оправданием его легкомысленности. Конечно же, его остальные сыновья не подходили Братству, так как их матери не были Избранными.
Однако, Харму, казалось, было совершенно на все плевать.
Когда бедный парень стоял так обособленно, Дариус вспомнил свою первую ночь на поле боя: как он ни к кому не был привязан… как боялся столкнуться лицом к лицу с врагом, не имея ничего, кроме смекалки и той скудной подготовки, чтобы закалить свой характер. Дело не в том, что Братьев не заботило, что с ним происходит. Им нужно было следить за собой, а ему — доказать, что он в состоянии сам за себя постоять.
Этот молодой мужчина находился в таком же затруднительном положении. С одним только отличием — у него есть отец, который должен его поддержать.
— Будь здоров, Дариус, — сказал Агони, как только королевская семья смешалась с Братьями, пожимая друг другу руки перед уходом. — Я сопровождаю короля и принца.
— Будь здоров, брат мой. — Они наскоро обнялись, а затем Агони присоединился к Рофам и вышел с ними из пещеры.
Когда подошел Тортур и начал распределение территорий для ночного дежурства, и начали формироваться пары, Дариус поверх голов посмотрел на сына Харма. Парень неподвижно стоял спиной к стене, по-прежнему держа руки за собой. Харма, казалось, ничего не интересовало, кроме болтовни с остальными.
Тортур вложил два пальца в рот и свистнул.
— Братья мои! Внимание! — В пещере повисла тишина. — Благодарю. С территориями все понятно?
Последовало коллективное подтверждение и Братья начали расходиться. Харм даже не оглянувшись на своего сына, просто направился к выходу.
Очнувшись, парень вытащил руки из-за спины и потер их друг о друга. Сделав шаг вперед, он окликнул своего отца один раз… затем, другой.
Брат повернулся, выражение его лица выражало столкновение с нежеланной обязанностью: — Давай не сейчас…
— Если позволишь, — произнес Дариус, становясь между ними, — для меня было бы честью, если бы он оказал мне содействие в деле. Если ты не сочтешь это за оскорбление, конечно.
Правда в том, что его не заботило, прозвучало ли это как оскорбление. Парень нуждался в лучшем отношении, чем почивал его отец, а Дариус был не тем человеком, кто будет отсиживаться в стороне, пока перед ним разворачивается несправедливость.
— Думаешь, я не могу позаботиться о своей кровинке? — прорычал Харм.
Дариус развернулся к мужчине и столкнулся с ним нос к носу. Он предпочитал мирные переговоры, когда дело доходило до конфликта, но с Хармом не о чем было спорить. И Дариус было отлично подготовлен, чтобы ответить на силу силой.
Когда Братство замерло вокруг них, Дариус понизил голос, несмотря на то, что все присутствующие все равно слышали каждое слово.
— Отдай мне мальчишку, и я доставлю его целым и невредимым к рассвету.
Харм зарычал, и этот звук больше походил на рык волка, почуявшего свежую кровь: — Так же как и я, брат.
Дариус наклонился ближе.
— Если возьмешь его с собой, и он там погибнет, твоя родословная будет вечно влачить этот позор. — На самом деле было трудно понять, была ли задета ли совесть мужчины. — Отдай его мне, и я избавлю тебя от этой ноши.
— Ты мне никогда не нравился, Дариус.
— И все же, возвращаясь в лагерь, ты был более чем готов обслужить тех, кого я превзошел. — Дариус сверкнул своими клыками. — Если учитывать насколько тебе это нравилось, мне думалось, что твое отношение ко мне будет немного лучше. И знай — если ты не позволишь мне приглядывать за парнишкой, я повалю тебя на пол и стану избивать ногами до тех пор, пока ты не смягчишься ко мне.
Харм прервал зрительный контакт, переводя взгляд за плечо Дариуса, когда Брата затянуло прошлое. Дариус даже знал, какой точно момент. Это была ночь, когда Дариус одержал над ним в лагере верх, и когда Дариус отказался от своей «награды», его заменил Бладлеттер. Жестокость — было мягкое слово, чтобы описать ту процедуру, и хотя Дариус не хотел это возрождать, но безопасность парнишки была достойным концом его бесславных деяний.
Харм знал, кто выйдет победителем из кулачного боя.
— Забирай его, — процедил мужчина. — И делай, что хочешь. Я отрекаюсь от него, как от своего сына.
Брат развернулся и ушел прочь…, забрав с собой весь воздух из пещеры.
Воины смотрели ему в след, и их молчание было громче любого боевого клича. Отрекаться от отпрысков было настолько неприсуще их расе, насколько солнечный свет для их семейства — это было равносильно гибели.
Дариус подошел к молодому мужчине. Это лицо… Святая Дева-Летописеца. На посеревшем лице паренька застыло не печальное выражение. Не убитое горем, или стыдом. Черты его лица походили на настоящую маску смерти.
Протянув ладонь, Дариус произнес: — Приветствую тебя, сынок. Я Дариус и я тот, кто будет выполнять функции твоего боевого наставника. — Юноша моргнул один раз. — Сынок? Нам пора выдвигаться.
Внезапно Дариус подвергся испытующему взгляду; парень явно искал признаки сострадания или обязательств. Однако не нашел ни того ни другого. Дариус понимал, что нужно быть сухим и твердым, как земля под сапогами юнца, потому как знал, что в противном случае, любое проявление мягкости приведет лишь к дальнейшей немилости.
— Почему? — послышался хриплый вопрос.
— Скоро мы отправляемся на поиски той женщины, — сказал Дариус. — Именно поэтому.
Глаза парня вглядывались в глаза Дариуса. Затем парень положил руку на грудь и с поклоном произнес: — Я буду стараться приносить лишь пользу, нежели бремя.
Так трудно быть нежеланным. Но тяжелее всего держать голову прямо после подобного оскорбления.
— Твое имя? — спросил Дариус.
— Тормент. Я Тормент, сын… — парень прочистил горло. — Я Тормент.
Дариус встал рядом с ним и положил руку на его плечо, которое должно было стать мощнее после полного превращения.
— Пойдем со мной.
Парень покорно последовал за ним… из аудиенции Братства… из прибежища… из пещеры… в ночь.
В груди Дариуса все перевернулось после их первого шага и совместной дематериализации.
Он впервые ощутил, что значит иметь собственную семью, потому что, даже если мальчишка и не находился с ним в кровном родстве, он все равно взвалил на себя заботу о нем.
Поэтому, он первым бы кинулся на нож, предназначенный Торменту, жертвуя собой, дойди до этого. Таков был кодекс Братства… но только по отношению к братьям. Тормент еще не был одним из них, он был всего лишь посвященным, благодаря своей родословной, которая дала ему доступ в Гробницу, и ничего более. Если он не сможет себя проявить, то вход в святилище для него будет закрыт навечно.
Действительно, на все требовался кодекс, парнишку вполне могли ранить на поле боя и после бросить его там умирать.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 51 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
4 страница | | | 6 страница |