Проф.- Прот. Т. И. Буткевичъ 8 страница

22-го апрѣля 1823 года, въ первыи день Пасхи, въ городѣ Велижѣ безъ вѣсти пропалъ ребенокъ Ѳеодоръ Емельяновъ, имѣвшiй отъ роду только 2¹/₂ года. Поиски родителей его были напрасны. Впрочемъ, солдатка Марiя Терентьева, часто бывавшая нетрезвою и по временамъ находившаяся въ yслуженiи у евреевъ, по просьбе несчастной матери пропавшаго ребенка, ворожила ей и на этомъ основанiи увѣряла ее, что ребенокъ ея еще живъ и сидитъ въ погребѣ богатыхъ и популярныхъ евреевъ Берлиныхъ, но что ночью онъ будетъ замученъ; то же самое утверждала и считавшаяся въ народѣ блаженною, обмиравшею, ясновидящею нищенка – двѣнадцатилѣтняя болѣзненная дѣвочка Анна Еремѣева. По настойчивой просьбѣ родителей Емельянова, какой то каартальный надзиратель съ ратманомъ-евреемъ у Берлиныхъ произвелъ обыскъ, ничего подозрительного не открывшiй. Кстати замѣтить, ратманъ-еврей, производившiй обыскъ, былъ близкимъ родственникомъ Берлиныхъ и въ его именно домѣ, какъ было доказано впослѣдствiи, во время обыска былъ спрятанъ похищенный мальчикъ. Только на Ѳоминой недѣлѣ въ болотѣ, въ лѣсу, за городомъ, былъ найденъ трупъ мальчика Емельянова. По осмотрѣ, произведенномъ городовымъ врачемъ, оказалось, что ребенокъ былъ звѣрски замученъ. На всемъ тѣлѣ его было усмотрѣно множество уколовъ, произведенныхъ, повидимому, гвоздемъ; ногти были обрѣзаны до самаго тѣла; носъ и губы приплюснуты отъ туго затянутой повязки; надъ ребенкомъ было совершено еврейское обрѣзанiе; синiя ноги, затекшiя кровью, указывали на то, что подъ колѣнами онѣ были туго связаны; по всему тѣлу были найдены ссадины; желудокъ былъ почти пустой; на бѣльѣ и платьѣ слѣдовъ крови усмотрѣно не было; несомнѣнно, чго злодѣи предварительно раздели ребенка, а доставъ изъ него нужное количество крови, обмыли его и снова одѣли въ его бѣлье и платье. Врачъ далъ заключенiе, что ребенокъ былъ замученъ съ умысломъ и съ преднамѣренною цѣлью. Недалеко отъ того мѣста, гдѣ былъ найденъ трупъ, остались слѣды колесъ и лошадиныхъ копытъ; по нимъ можно было думать, что злодѣи привезли трупъ на парной повозкѣ или бричкѣ, но, не доѣзжая до болота, сняли его съ экипажа и отнесли къ болоту на рукахъ. Въ виду сказаннаго естественно было заподозрить въ совершенiи этого злодѣянiя прежде всего евреевъ, тѣмъ болѣе, что семь женщинъ подъ присягой показали, что утромъ, рано, въ тотъ именно день, когда найденъ былъ трупъ, онѣ видѣли, какъ приказчикъ Берлиныхъ еврей Iосель, еще съ какимъ то евреемъ бѣшено проскакалъ на парной жидовской бричкѣ въ лѣсъ, гдѣ найденъ былъ трупъ, и обратно. Евреи обратились къ своей обычной тактикѣ: начали производить свой частный сыскъ и всячески старались, чтобы отвести подозрѣнiе властей отъ евреевъ, направить следствiе на ложный путъ. Прежде всего они пустили версiю, что ребенка Емельянова переѣхалъ своею бричкою какой то ксендзъ, случайно прибывшiй тогда въ Велижъ. Тотчасъ два ратмана-евреи съ огромною толпою своихъ единоверцевъ отправились на постоялый дворъ, въ которомъ оставовился прiѣзжiй ксендзъ, и начали измѣрять ширину хода его брички и т. д. Потерпѣвъ неудачу здѣсь, они пустили слухъ, что дѣти играли за городомъ, что въ числѣ ихъ бьлъ и Емельяновъ, что одинъ мальчикъ выстрѣлилъ изъ ружья, заряженнаго дробью и весь зарядъ влѣпилъ въ Емельянова, “отчего по всему его тѣлу и появились раночки”; но такъ какъ въ тѣлѣ замученнаго ребенка никакой дроби не оказалось, то и эта версiя скоро была оставлена. Между тѣмъ время шло и дѣйствительные злодѣи – евреи успѣли уничтожить всѣ слѣды, уличавшiе ихъ въ совершенiи преступленiя. Поэтому неудивительно, что Велижскiй уѣздный судъ 16 Iюня 1824 года постановилъ (даже, быть можетъ, и безъ подкупа со стороны евреевъ): по недостатку уликъ евреевъ освободить отъ обвиненiя въ убiйствѣ мальчика, а Ханну Цетлинъ и Iоселя оставить въ подозрѣнiи. Къ этому можно добавить, что судъ могъ имѣть въ виду и Высочайшее повелѣнiе 1817 года и не проявилъ энергiи, боясь “строжайшихъ замѣчанiй”.

Въ 1825 году чрезъ Велижъ проѣзжалъ Императоръ Александръ I-й. Упомянутая уже нами Терентьева, имѣвшая основанiе быть недовольною на Берлиновъ, подала Государю прошенiе о томъ, что мѣстные евреи замучали ея сына и что судьи покрываютъ ихъ злодѣянiя. Государь повелѣлъ образовать особую слѣдственную комиссiю во главѣ съ генералъ-маiоромъ Шкуринымъ и при участiи сенатскаго оберъ-прокурора. Тогда дѣло приняло совершенно иной оборотъ. Терентьева привлекла къ слѣдствiю трехъ женщинъ. бывшихъ у евреевъ въ услуженiи, – Козловскую Прасковью – работницу Берлиныхъ, Максимову Авдотью – работницу Цетлиныхъ и Ковалеву Марiю – работницу Аронсоновыхъ, а также и упомянутую нами выше нищенку-прозорливицу Анну Еремѣеву. По единогласному показанiю этихъ четырехъ женщинъ, дѣло представлется въ такомъ видѣ: Великимъ постомъ 1823 года, за недѣлю до еврейскаго пейсаха, шинкарка Ханна Цетлинъ напоила Терентьеву, дала ей денегъ и просила достать христiанскаго мальчика. На первый день праздника Терентьева увидѣла мальчика Емельянова у моста (сестра мальчика, вышедшая вмѣстѣ съ нимъ изъ дома, показала, что онъ не хотѣлъ съ нею идти далѣе и сѣлъ у моста). Терентьева указала на него Ханнѣ. Ханна, напоивъ ее, дала денегъ и кусокъ сахару, чтобы заманить мальчика. Максимова была въ это время тутъ же, все видѣла и слышала. Терентьева привела мальчика, и Ханна встрѣтила ихъ на улицѣ передъ домомъ. Постороннiе показали, что видѣли въ это время Ханну стоявшею у калитки своего дома, а одна женщина, Косачевская, – что видѣла, какъ Ханна вела за руку мальчика, ввела его на дворъ. и передала Максимовой, которая внесла его въ комнаты. Тутъ же были: мужъ Ханны, Евзикъ, дочь Илька и работница Риса. Терентьеву и Максимову напоили, дали имъ денегъ, и они уснули. Вечеромъ вeлѣли Терентьевой отнести ребенка къ Миркѣ Берлиной, которая и принесла его въ комнату дочери ея Славки, гдѣ было много евреевъ. Мальчика отнесли въ коморку, а женщинъ напоили виномъ и дали имъ денегъ. Терентьева видѣла ребенка у Берлиныхъ всю недѣлю, кромѣ среды, когда обращали ее самую въ еврейскую вѣру и обжигали ей ноги. Максимова носила его обратно къ Цетлинымъ въ понедѣльникъ на Святой, что видѣла и Козловская, а во вторникъ рано утромъ принесла его опять назадъ. Она заходила съ ребенкомъ въ кухню спросить, встали ли Берлины, и тамъ видѣла ее и ребенка Козловская, кухарка Бася и еще одна еврейская девушка. Славка отперла Максимовой дверь настежь, взяла ребенка и велѣла придти за нимъ вечеромъ, а его понесла опять къ Цетлинымъ, гдѣ онъ и остался. Въ среду Ханна, при Максимовой, выставила изъ сундука въ свѣтелкѣ съестные припасы и въ сундукъ положила ребенка соннаго и покрыла простыней. При этомъ Ханна сказала, что не слѣдуетъ плотно закрывать крышку, чтобы мальчикъ не задохся, и объявила, что въ, полдень мужъ ея, ратманъ, съ полицiею будетъ обыскивать домъ у Берлиныхъ, а вечеромъ говорила, смѣясь, что тамъ ничего не нашли. Въ четвергъ Максимова отнесла ребенка опять къ Миркѣ и Козловская видѣла его тамъ, и спросила у кухарки Баси, чей онъ. Максимова не видѣла, чтобы мальчика въ послѣднiе дни кормили. Въ понедѣльникъ на Ѳоминой недѣлѣ Ханна напоила обѣихъ женщинъ виномъ, отвела ихъ къ Берлинымъ, гдѣ у Славки было въ сборѣ много евреевъ. Мирка также поила ихъ виномъ и просила, чтобы ночью они утопили трупъ мальчика въ рѣкѣ. Онѣ принесли его изъ коморки, раздели, по приказанiю жидовъ, и положили на столъ. Какой то прiѣзжiй еврей сдѣлалъ надъ нимъ обрѣзанiе, а Шифра Берлина остригла ему ногти вплоть до мяса. Въ это время Козловская возвратилась изъ питейной конторы. Славка вышла – было къ ней въ сѣни, но, замѣтивъ, что она уже видѣла кое-что, позвала ее въ комнату, гдѣ жиды стращали ее, что если она гдѣ нибудь проговорится, то съ нею сдѣлаютъ то же, что и съ мальчикомъ. Она поклялась, что будѣтъ молчать. По дальнѣйшимъ показанiямъ, Терентьева держала ребенка надъ тазомъ, Максимова обмывала его. Затѣмъ его положили въ бочку, въ которой половина дна вынималась, Iосель, заложивъ опять дно, сталъ вмѣстѣ съ Терентьевой катать бочку по полу, а потомъ и всѣ дѣлали тоже, смѣняясь попарно въ каждые два часа. Ребенка вынули изъ бочки краснаго, какъ бы обожженнаго. Терентьева взяла его и положила на столъ. Всѣ три женщины одѣлись въ жидовское платье. Понесши ребенка, завязавши ему ротъ платкомъ, въ школу; за ними пошли евреи. Въ школѣ застали они толпу евреевъ, которые положили мальчика на столъ въ корыто, развязавъ ему ротъ. Тутъ распоряжался Орликъ Девирцъ; прiѣзжiй еврей подавалъ ремни; Терентьева связала мальчику ноги подъ колѣнями, но слабо, и прiѣзжiй еврей самъ ихъ перевязалъ потуже. Терентьевой велѣли ударить ребенка слегка по щекамъ, а за нею всѣ прочiе дѣлали тоже. Потомъ подали новый, большой и острый гвоздь, и велѣли ей же уколоть ребенка въ високъ и въ бокъ. Максимова, Козловская, Iосель и всѣ евреи и еврейки, одинъ за другимъ, дѣлали тоже. Между тѣмъ Козловскую повели къ шкафчику съ заповѣдями и обратили ее въ еврейскую вѣру, назвавъ Лiею. Орликъ поворачивалъ въ корытцѣ младенца, который сперва кричалъ, а потомъ смолкъ, смотрѣлъ на всѣхъ и тяжело вкдыхалъ, но вскорѣ истекъ кровью и испустилъ духъ. Терентьева вынула мальчика изъ корытца, развязала ему ноги, держала надъ другимъ корытцемъ, стоявшимъ на полу. Козловская подавала бутылку съ водой; Iосель обмывалъ трупъ, а Максимова обмывала его самого. Когда на тѣлѣ крови ничего уже не было и только остались однѣ ранки величиною съ горошину, трупъ велѣли одѣть, обуть и положить на столъ. Iосель повелъ всѣхъ трехъ женщинъ къ шкафику и сказалъ; что такъ какъ онѣ всѣ приняли еврейскую вѣру, то должны по ней клясться, и читалъ имъ что-то изъ большой жидовской книги. Затѣмъ евреи ругались надъ похищеннымьТерентьевой изъ Ильинской церкви антиминсомъ, плевали на него топтали его ногами и пр. (по справкѣ въ церкви, оказалось, что ветхiй антиминсъ, дѣйствительно, былъ похищенъ, а Терентьева разcказала, со всѣми подробностями, какимъ образомъ она его украла). Между тѣмъ начинало уже разсвѣтать; Терентьева съ Максимовой боялись нести мальчика на рѣку, гдѣ и ночью, и рано утромъ бываетъ народъ, а потому понесли его въ лѣсъ, въ болото у Гуторова Крыжа, гдѣ онъ и найденъ. По уходѣ ихъ, Iосель налилъ крови въ одну бутылку и велѣлъ Козловской отнести ее къ Славкѣ; но еще много крови оставалось въ корытцѣ въ школѣ. Возвращаясь изъ лѣсу, Терентьева и Максимова встретили Iоселя, самъ-другъ, парой въ бричкѣ. Они ѣздили наблюдать за женщинами. Iосель сошелъ съ брички и посмотрѣлъ, гдѣ былъ положенъ трупъ. Потомъ евреи опять ускакали въ городъ. Мирка напоила обѣихъ женщинъ виномъ. Славка дала имъ деньгъ и наказывала, чтобы онѣ, пьяныя, поссорясь, кому-либо не проговорились, потому что евреи всѣ отопрутся и онѣ однѣ будутъ виноваты. Обѣ женщины сняли съ себя еврейское платье и пошли домой. Но Фратка, жена цирульника Орлика, позвала Терентьеву къ себѣ, поила ее виномъ, одѣла ее опять въ еврейское платье и снова повела въ школу, гдѣ были тѣ же жиды и жидовки, что и раньше, и, кромѣ того, Козловская. Корытце съ кровью стояло еще на столѣ, а подлѣ него двѣ пустыя бутылки, въ которыхъ наканунѣ приносили воду для обмыванiя мальчика; тутъ же лежалъ свертокъ холста. Пришла Ханна съ Максимовой; она принесла еще бутылку, чарку и воронку. Терентьева размѣшала кровь лопаткой, а Iосель разлилъ ее чаркой чрезъ воронку въ бутылки и небольшой плотно сбитый обручами боченокъ, который былъ поданъ Орликомъ. Въ остаткѣ крови намочили аршина два холста, велѣли Терентьевой расправить его и провѣтрить, а Iосель искрошилъ на маленьнiя лоскутья. Орликъ обмакивалъ гвоздь въ остатки крови, капалъ на каждый лоскутъ и дѣлалъ по немъ разводы. Каждому изъ присутствовавшихъ, въ томъ числѣ и тремъ участвовавшимъ русскимъ женщинамъ, дали по лоскутку. Всѣ разошлись по разнымъ мѣстамъ: Максимова понесла за Цетлинымъ одну бутылку, Козловская за Берлинымъ – двѣ, Терентьева за Орликомъ – боченокъ. Максимова отдала свой лоскутъ впослѣдствiи Ханнѣ, Козловская потеряла его, а Терентьева сказала, что онъ, должно быть, у нея въ китайчатомъ карманѣ, который переданъ ею на сохраненiе вмѣстѣ съ другими вещами солдаткѣ Ивановой, когда она была взята подъ стражу. Слѣдователи немедленно отправились къ Ивановой и нашли въ указанномъ Терентьевою карманѣ трехугольный лоскутъ холста, красноватый и признанный всѣми тремя раскаявшимися женщинами за тотъ самый, о которомъ онѣ говорили. Фратка (жена Орлика, цирульника) объяснила Терентьевой, что кровавымъ лоскутомъ протираютъ глаза новорожденнымъ, а кровь кладутъ въ мацу. На другой годъ послѣ того Терентьева и сама пекла съ Фраткою и другими жидовками мацу съ этою кровью. Максимова подробно разсказала, какъ она дѣлала тоже самое у Ханны, размачивая засохшую въ бутылкахъ кровь и смѣшивая ее съ шафраннымъ настоемъ. Ханна клала также немного этой крови и въ медъ, который лили евреи. Козловская заявила, что тоже дѣлали и у Берлиныхъ: вытряхнувъ изъ бутылки сухую кровь, онѣ растирали ее и потомъ всыпали въ шафранный настой, который выливали въ тѣсто.

Все согласно разсказанное Терентьевою, Максимовою и Козловскою, оказалось совершенно согласнымъ съ обстоятельствами дѣла и было подтверждено многими свидѣтелями, а въ особенности – Жельновою, Косачевскою и Ковалевою. Мнимая прозорливица Еремѣева, какъ нищенка, просто незамѣтною вошла въ сѣни Берлиныхъ, чтобы попросить милостыни и слышала разговоръ евреевъ съ Терентьевою о предположенномъ умерщвленiи несчастнаго ребенка: испугавшись такового разговора, она незаметно и ушла отъ Берлиныхъ. Всѣхъ обвиняемыхъ евреевъ по оговору Терентьевой, Максимовой и Козловской. было до 50-ти человѣкъ. Естественно, что всѣ они упорно не сознавались въ своей виновности, а въ оправданiе свое многiе изъ нихъ, какъ это обыкновенно практикуется евреями, говорили слѣдователямъ: “На что евреямъ кровь? Имъ крови не нужно. Мучить мальчика не нужно. Это грѣхъ”. Этому даже вѣрить запрещено повелѣнiями разныхъ королей, а также Государя Императора Александра I-го отъ 6-го марта 1817 года. Если донощицы все это сами на себя принимаютъ, такъ нечего и розыскивать виновныхъ, стало быть, онѣ и дѣлали это, – онѣ и виноваты, и т. д. въ томъ же poдѣ. Давая лживые отвѣты на вопросы слѣдователю, евреи часто впадали въ самопротиворѣчiе, были обличаемы въ явной лжи, отказывались отъ того, что было сказано ими раньше, по часу стояли молча, преставлялись сумасшедшими, больными, выходили изъ себя, падали на землю и неистово кричали всякiй вздоръ, оскорбляли слѣдователей, клеветали на начальствующихъ лицъ и т. п.; но бывали случаи, что, при всемъ своемъ запирательствѣ, евреи иногда и проговаривались. Такъ, напримѣръ, жена цирульника Орлика Фратка, явившись въ слѣдственную комиссiю, сначала объявила, что вовсе не станетъ отвѣчать ни на какiе вопросы, и долго молчала, но потомъ начала браниться, бѣгать взадъ и впередъ по комнатѣ, и кричала въ изступленiи: “чего вы отъ меня хотите? Зачѣмъ не зовете другихъ? Не одинъ мой мужъ былъ, когда кололи мальчика. Всѣ говорятъ, что Ханка Цетлина виновата: ее опрашивайте, а не меня”... Послѣ же сказала, что сама не была при убiйствѣ, но Руминъ Нахимовскiй говорилъ ей, что мальчикъ былъ умерщвленъ при немъ въ школѣ Берлинами, что при этомъ были еще Мирка, Славка, Шмерка, Гиршъ, Шифра, Янкель, Бася, Езикъ, Ханна и друг. Затѣмъ она сама себя била полѣномъ, приговаривая: “Такъ бы вcѣxъ, кто кололъ мальчика... Я бы paзскaзaлa, кто и какъ кололъ, да боюсь: затаскаютъ меня, и своихъ, евреевъ, боюсь... Если евреи это узнаютъ, то я пропала”... Когда въ комиссiи речь зашла о ножѣ, которымъ было совершено убiйство, она сказала: “тутъ нуженъ не ножъ, а гвозди... Можетъ быть, прежде наши это и дѣлали, но только не теперь; а что Терентьева колола мальчика, такъ это правда... Бейте меня, сѣките меня кнутомъ; я этого хочу и все на себя беру, а ужъ вамъ правды не скажу”... При всемъ томъ, именно по указанiю Фратки, слѣдственною комиссiею былъ отысканъ особый ножъ, въ серебряной оправѣ и сафьянныхъ нoжнaxъ, кoтopымъ, по ея словамъ, было сдѣлано надъ мальчикомъ обрѣзанiе. Въ виду сильныхъ уликъ, и Зеликъ Брусованскiй наивно сказалъ: “если кто изъ семьи моей, или хоть другой еврей признаются, тогда и я скажу, что правда”. Большую улику противъ евреевъ представила перехваченная полицiею переписка между обвиняемыми, находившимися подъ стражею, и ихъ родственниками и прiятелями. Большой интересъ представляютъ, для насъ показанiя по этому дѣлу двухъ свидѣтелей – Ѳедорова и Груджинскаго. Ѳедоровъ, крещенный еврей, показалъ, что “по общественному и въ тайне сохраняемому между евреями ученiю имъ дѣйствительно нужна кровь христiанская къ празднику Пейсахъ для опрѣсноковъ, – что сказалъ ему объ этомъ отецъ его, Ѳедорова, что онъ самъ, какъ увѣренъ, употреблялъ опрѣсноки съ этою кровiю”. Тоже подтвердилъ и Грудзинскiй, также крещенный еврей, при чемъ онъ прибавилъ, что у евреевъ есть содержимая въ большой тайнѣ книга “Рамбамъ”, въ которой во всей полнотѣ описанъ обрядъ употребленiя христiанской крови и ея добыванiя изъ младенцевъ, что онъ самъ видѣлъ и читалъ эту книгу и что въ ней нарисованы даже всѣ снаряды, необходимые для совершенiя этого безчеловѣчнаго обряда: полукруглое долото для желобковой раны въ боку младенца и бочка, въ которой катаютъ его для привлеченiя крови. Велижское дѣло совершенно однако же неожиданно кончилось тѣмъ, что евреевъ отъ суда и слѣдствiя освободили, а Терентьеву, Максимову и Козловскую сослали въ Сибирь на поселенiе; Еремѣеву предали церковному покаянiю. Какъ посмотрѣли на это дѣло Сенатъ, Государственный Совѣт и Государь Императоръ Николай Павловичъ, – объ этомъ мы уже говорили [ 104 ].

8-го Апрѣля 1827 года, въ имѣнiи Дымшевъ Зданишкалъ Телишевскаго повѣта (уѣзда), Ковенской губернiи, предъ Пасхою, пропалъ безъ вѣсти семилѣтнiй мальчикъ, сынъ крестьянъ Викентiя Степанкуса и Марiанны Пiотровичей, Iосифъ. Мальчикъ, вышелъ изъ деревни въ поле и болѣе не возвращался. Въ тотъ же день обезпокоенные родители узнали отъ пастуха, кростьянскаго сына, Августина Жуковскаго, 16-лѣтняго парня, что мальчика схватили евреи (два человѣка) и унесли въ лѣсъ Швентвалисъ. Родители дали знать мѣстнымъ властямъ; но розыски производились вяло. Только 26-го Апрѣля одна дѣвочка, дочь мѣстнаго крестьянина, Антонина Зубова, Уршуля случайно увидѣла въ полѣ трупъ, который, по признанiю Марiанны Пiотровичевой, оказался трупомъ ея сына. Уѣздный врачъ (повѣтовый лѣкарь) Тарашуя произвелъ его осмотръ 29-го Апрѣля. Изъ акта осмотра видно, что все тѣло несчастнаго мальчика было покрыто (вымазано) землею, смешанною съ какимъ то клейкимъ веществомъ и закрывавшею поэтому раны. Пришлось предварителыю трупъ обмыть. Послѣ этого оказалось, что трупъ уже довольно сильно разложился и потому поверхность кожи была неодинаковаго цвѣта. На немъ было найдено 8 ранъ разной величины, сдѣланныхъ круглымъ желѣзнымъ орудiемъ, какъ бы умышленно, по опредѣленнымъ мѣстамъ; ширина ранъ опредѣлена врачемъ въ гороховое зерно, а глубина нѣкоторыхъ болѣе вершка: крови въ нихъ не найдено ни капли; мышцы вокругъ двухъ ранъ на лицѣ были воспалительнаго состоянiя. Врачъ далъ заключенiе, что отъ этихъ восьми мучительныхъ ранъ и послѣдовала смерть мальчика Пiотровича. Началось слѣдствiе. Заподозрѣны были евреи, въ числѣ 9-ти человѣкъ. Пастухъ Жуковскiй, съ твердою увѣренностыо, изъ этихъ 9-ти человѣкъ указлъ на Гиршу Лейбовича Каца и на Лейбу Менделя, какъ на похитителей Пiотровича. Они, конечно, не сознались, хотя были тогда же уличены въ ложномъ показанiи относительно того, гдѣ они были въ день похищенiя мальчика. Явились и новыя улики. Мальчика, какъ можно думать по добытымъ слѣдствiемъ даннымъ, евреи замучили въ корчмѣ Лѣнкихъ. Послѣ этого слѣдственная комиссiя вдругъ поворотила въ сторону отъ евреевъ. Что же оказалось? Какъ было доказано документально (письмами), евреи подкупили следователей. Слѣдственная комиссiя была заменена новою; главному взяточнику Мажухно дали 45 ударовъ плетьми. Новый слѣдователь Новицкiй взялся за дѣло энергично. Плунгинскiе евреи предлагали ему и “сослѣдователямъ” нѣсколько тысячъ рублей, “но онъ таковыхъ не принялъ” и еще усилилъ свою энергiю. Тогда евреи рѣшились воздѣйствовать на него угрозами. Но это не помогло. Два еврея – Копель Гиршовичъ Гецъ и Калманъ Гринбергъ или Блюмбергъ – даже начали было сознаваться. Между прочимъ, Копель Гецъ заявилъ, что евреи, действительно, нуждаются въ христiанской крови для религiозныхъ обрядовъ, но онъ не хотѣлъ этого доказывать изъ опасенiя преслѣдованiя со стороны евреевъ [ 105 ]; на очной же ставкѣ съ Iоселемъ Кацомъ онъ вызывался представить и дѣйствительно представилъ еврейскую книгу “Мейнурхсъ Гансоуэръ”, въ которой содержатся правила, дозволяющiя умертвить доносителя по дѣламъ вреднымъ еврейскому обществу... Въ Маѣ 1829 года Гецъ былъ уже найденъ убитымъ, по дорогѣ изъ Тельшъ въ Плунiяны, подъ мостомъ, на четвертой верстѣ отъ мѣстечка Плунiянъ, недалеко отъ дома Плунiянскаго кагальнаго члена Киве Лейбовича Ольшванга. Гринбергъ былъ на допросѣ у Новицкаго 2-го Ноября совершенно здоровымъ, а 5-го Ноября уже скоропостижно умеръ въ страшныхъ корчахъ. Послѣ этого дѣло опять пошло вяло и кончилось тѣмъ, что, по постановленiю 1-го департамента Виленскаго главнаго суда похитители и убiйцы мальчика Пiотровича были оставлены въ подозрѣнiи [ 106 ]...

Въ томъ же году и также передъ Пасхой былъ похищенъ евреями мальчикъ въ Варшавѣ. Къ счастiю родители мальчика скоро напали на слѣдъ и нашли его еще живымъ въ домѣ еврея, но уже запертымъ въ сундукъ. Еврей, впрочемъ, по его словамъ, пошутилъ только [ 107 ]...

Въ 1833 году евреями была замучена христiанская 12-ти лѣтняя дѣвочка въ с. Пилтганахъ Борисовскаго ѣузда, Минской губернiи [ 108 ].

16-го февраля 1840 года было совершено ужасное злодѣянiе въ г. Дамаскѣ [ 109 ]. Одинъ Доминиканскiй священникъ по имени Томасъ (Ѳома), былъ приглашенъ въ домъ “почтеннаго” и набожнаго еврея, котораго онъ считалъ въ числѣ своихъ друзей, привить оспу ребенку. Но вмѣсто ребенка онъ нашелъ въ домѣ 9 человѣкъ евреевъ, которые бросились на него, крѣпко связали его и оттащили въ комнату, отдаленную отъ улицы. Тамъ они продержали его до вечера. Ночью явился раввинъ и привелъ съ собою цирульника. Ѳому повалили на полъ, а подъ голову его поставили большую чашу. Сначала хотѣлъ перерѣзать священнику горло самъ набожный хозяинъ дома, но руки его дрогнули. Дали ножъ цирульнику. Началъ рѣзать цирульникъ, но докончилъ братъ домохозяина. Кровь была собрана въ чашу до послѣдней капли. Затѣмъ трупъ мученика евреи перетащили въ другую комнату. Платье, снятое съ него, сожгли; тѣло разрѣзали на части; кости и голову столкли въ ступѣ, вмѣстѣ съ кусками мяса сложили въ мѣшокъ и бросили въ помойную яму. Послѣ умерщвленiя о. Ѳомы евреи рѣшили покончить и съ его слугою Ибрагимомъ, который могъ безпокоить ихъ розысками своего хозяина. Онъ вошелъ во дворъ еврея спросить: гдѣ о. Ѳома? Евреи ему отвѣтили, что о. Ѳома въ домѣ прививаетъ оспу ребенку: “если хочешь его видѣть, подожди здѣсь”. Послѣ этого, заперевъ засовомъ ворота двора, евреи, въ числѣ семи человѣкъ, бросились на Ибрагима и связали ему назадъ руки, а полотенцемъ заткнули ротъ. Принесли мѣдный тазъ, на край котораго положили голову несчастнаго. Два еврея рѣзали его шею, а остальные крѣпко держали его руки и ноги, чтобы онъ не могъ двигаться, пока не истекла изъ него вся кровь. Сцена эта происходила среди двора и длилась только четверть часа. Трупъ замученнаго, изрѣзаннаго также въ куски, какъ и трупъ о. Ѳомы, вмѣстѣ съ костьми былъ брошенъ въ отхожее мѣсто. Убiйство о. Ѳомы и его слуги взволновало даже турецкое правительство. Начались розыски. Злодѣевъ выдалъ беретъ (шапка) или скуфья о. Ѳомы, которая незаметно осталась въ домѣ еврея и почти случайно была найдена следователями. Отысканы были и жалкiе останки труповъ. Послѣ долгаго запирательства, виновные, наконецъ, сознались въ совершенномъ ими злодѣянiи и со всѣми подробностями разсказали, кто, что и какъ дѣлалъ. Мы умертвили о. Ѳому, говорили евреи, потому, что кровь его намъ была необходима для отправленiя нашихъ религiозныхъ обрядовъ, такъ какъ ее употребляютъ для опрѣсноковъ и раздаютъ вѣрующимъ. Мы собрали ее Khalabiets (бѣлую бутылку) и послали къ хахаму (т. е. раввину), такъ какъ обычай, требуетъ, чтобы кровь хранилась у хахама. Изъ Багдада приходили письма съ просьбою на счетъ крови, и хахамъ увѣдомилъ насъ, что онъ долженъ былъ отослать кровь въ Багдадъ. Хахамъ сказалъ, и намъ всѣмъ было извѣстно, что нужно достать крови и для опрѣсноковъ, и что надо позвать, подъ какимъ-нибудь предлогомъ, отца Ѳому, такъ какъ онъ живетъ по сосѣдству, убить и добыть его кровь. Интересно показанiе дамасскаго раввина. “По нашему обычаю, – сказалъ онъ, – опрѣсноки съ кровью раздаются не всему народу, а лишь ревностнымъ послѣдователямъ закона. Наканунѣ праздника опрѣсноковъ хахамъ стоитъ у хлѣбной печи. Туда ревностные евреи присылаютъ ему муку, изъ которой онъ приготовляетъ хлѣбы. Онъ самъ мѣситъ ихъ, такъ что никто не знаетъ, что онъ въ нихъ примѣшиваетъ кровь, и разсылаетъ эти хлѣбы тѣмъ, отъ кого присылается мука”... На вопросъ слѣдователя: “какимъ образомъ употребленiе крови считается у васъ позволительнымъ?” раввинъ отвѣтилъ: “это – тайна велакихъ хахамовъ; они знаютъ это дѣло и способъ употребленiя крови. Что же касается насъ, то мы знаемъ только то, что употребленiе крови чрезвычайно разнообразно и имѣетъ обширное примѣненiе. Кромѣ того, мы знаемъ еще, что кровь въ опрѣснокахъ не всегда смѣшивается съ тѣстомъ, а иногда ограничиваются тѣмъ, что намазываютъ хлѣбъ только сверху, какъ будто бы для того чтобы позолотить его”. Злодѣи не были подвергнуты наказанiю, но не по рѣшенiю турецкаго суда, а по причинамъ иного рода. Вотъ что писалъ султанъ Мегеметъ въ своемъ фирманѣ: “Изъ представленнаго намъ отъ лица всѣхъ европейцевъ, исповѣдующихъ законъ Моисея, ихъ представителями, г.г. Монтефiори и Кремье, прошенiя мы усматриваемъ, что они желаютъ освобожденiя заключенныхъ и обезпеченiя безопасности евреевъ, бѣжавшихъ отъ суда по дѣлу о.Ѳомы, монаха, пропавшего изъ Дамаска, и его слуги Ибрагима. А такъ какъ, въ виду ихъ многочисленности, неудобно будетъ отказать ихъ просьбѣ, то и повелѣваемъ: освободить еврейскихъ узниковъ, и дозволить бѣжавшимъ свободный въѣздъ обратно”. Драхъ, старѣйшiй изъ раввиновъ, вѣрнѣе султана указалъ причину, почему убiйцы о. Ѳомы остались ненаказанными. “Убiйцы о. Ѳомы сознавшiеся въ своемъ преступленiи, – сказалъ онъ, – были освобождены отъ преслѣдованiя законовъ при посредствѣ усилiй евреевъ всѣхъ государствъ. Золото играло важнейшую роль въ этомь дѣлѣ”. То же утверждаетъ и Лоранъ, основательно изучивши это дѣло.

1-го Iюня 1860 года, въ день Вознесенiя Христова, крестьянинъ деревни Чалы, Горiйскаго ѣузда, Датиха Джапарошвили отправился съ женою и двумя сыновьями въ гости къ своему другу Датику Ломидзе, въ соседнее село Гвердисубани, предмѣстье Сурама, гдѣ, по случаю храмового праздника, была обычная сельская ярмарка, на которой торговали и прiѣхавшiе изъ Сурама евреи. Когда Джапарошвили съ женою и старшимъ сыномъ находились въ домѣ Ломидзе, младшiй сынъ Алексѣй, имѣвшiй отъ роду только 2¹/₂ года, оставленный родителями на арбѣ (телѣгѣ), неизвѣстно куда дѣвался. Только на 5-й день онъ случайно былъ найденъ крестьяниномъ Гогнадзе въ лѣсу, въ трехъ верстахъ отъ Гвердисубани, еще живымъ, но тотчасъ скончавшимся. Въ 18-ти шагахъ отъ мѣста, гдѣ лежало дитя, найдены его штаны, распоротые по шву, и куски ситца и хлопчатой бумаги изъ его архалука. Въ ту местность онъ самъ зайти не могъ “по причинѣ трудностей, представляемыхъ общими дорогами”. Родители его высказали подозрѣнiе на евреевъ. Всѣмъ бросилось въ глаза, что въ этомъ году на ярмаркѣ въ Гвердисубани, сверхъ обыквовенiя, много было евреевъ изъ разныхъ мѣсть, но посалѣ пропажи мальчика, они въ тотъ же день скрылись, тогда какъ въ прежнiе годы они оставались тамъ для торговли по три дня. Двадцать человѣкъ, подъ присягою, утверждали, что до 4-го Iюня они несколько разъ были на томъ мѣстѣ, гдѣ отысканъ потомъ трупъ ребенка, но его тамъ не было. Родители и семнадцать человѣкъ (последнiе подъ присягою) показали, что, осматривая тѣло ребенка, они видели на немъ внутри носа, на груди, колѣняхъ и ногахъ ранки, сдѣланныя какъ бы булавкою. Уѣздный врачъ Морицъ и сурамскiй участковый засѣдатель Тюбукинъ вели себя въ этомъ дѣлѣ странно, и народная молва, быть можетъ, не безъ основанiя, утверждала, что оба они были подкуплены евреями. Начальству поведенiе ихъ также казалось настолько подозрительнымъ, что ихъ скоро и въ связи съ этимъ дѣломъ лишили мѣстъ, по представленiю Тифлисской судебной палаты. Получивъ заявленiе отъ Джапарошвили объ исчезновенiи его сына, Тюбукинъ не принялъ никакихъ мѣръ и ничего не сдѣлалъ и только 8-го Iюня т. е., 8 дней спустя послѣ исчезновенiя мальчика и три дня спустя уже послѣ нахожденiя его трупа, онъ ограничился лишь донесенiемъ уѣздному начальнику о происшествiи, зная, какъ самъ онъ пишетъ, всю важность этого дѣла, равно какъ и то, что подозрѣнiе пало на евреевъ; а къ производству слѣдствiя онъ приступилъ только 14 Iюня. Врачъ явился для осмотра трупа 13-го Iюня, и, вопреки требованiю закона, осмотръ произвелъ безъ присутствiя уѣзднаго прокурора и понятыхъ. По причинѣ кавказской жары, пролежавшiй двѣ недѣли подъ открытымъ небомъ трупъ сильно разложился, а потому и неудивительно, что врачъ могъ замѣтить на немъ только “на бедрахъ его, выше колѣнъ, три царапины, происшедшiя по-видимому, отъ оцарапанiя твердымъ острымъ тѣломъ”. По заключенiю врача, ребенокъ умеръ отъ голода. Но скоро свидѣтельскiя показанiя представили иную картину его смерти. Дочь сурамскаго еврея Давида Джанашвили, Лiя, 6-ти лѣтъ отъ роду, разсказывала въ школѣ, въ которой она училась, своей воспитательницѣ, при свидѣтельницахъ, что Карельскiй еврей Абрамъ днемъ привезъ въ домъ ея отца малолѣтняго ребенка-мальчика, въ красномъ архалукѣ, что отецъ ея былъ тогда въ отлучкѣ, а въ домѣ оставалась одна мать, что Абрамъ ночевалъ съ ребенкомъ въ морани, гдѣ навѣщали его сурамскiе евреи – Микано (онъ же и Михаилъ) Кожiяшвили, Ело Пичхадзе и дядя ея Рафаилъ Хахамъ, что, наконецъ, по истеченiи трехъ дней, Абрамъ отвезъ куда то ребенка, завязавъ ему платкомъ ротъ. Это показанiе девочка подтвердила и на слѣдствiи. Вторая дочь сурамскаго еврея Абрама Магалашвили, Марiама, 10 лѣтъ, говорила женѣ священника Николая Бебеяшвили, Маги что евреи держали мальчика Алексѣя въ домѣ хахама Давида Джанашвили подъ корзиною и что отецъ ея говорилъ евреямъ, что за такое дѣло ихъ разстрѣляютъ. Марiама подтвердила это при слѣдствiи, добавивъ, что когда мальчикъ Алексѣй былъ приведенъ Абрамомъ въ домъ Давида Джанашвили, въ то время находились тамъ евреи – Исраилъ и Рафаилъ Джанашвили, еврейки Ело Пичхадзе и Михаилъ (Микано) Кожiяшвили, что послѣ умерщвленiя Алексѣя, какъ говорилъ отецъ ея, изъ дома Давида что-то раздавали въ дома сурамскихъ евреевъ, и что, по словамъ отца ея, хахамъ Давидъ и братъ его Гаврiилъ были дома, когда принесли мальчика. Сурамскiй еврей Сосiя Гигулашвили, 10 лѣтъ, разсказывалъ дворянину Якову Батiяшвили, Датикѣ Ломидзе и Георгiю Цверiани, что какой-то родственникъ его пришелъ къ Давиду Джанашвили съ сумкою, и когда Сосiя дотронулся до нея, то бывшiй въ ней мальчикъ заплакалъ. Тотъ же Сосiя Гигулашвили говорилъ крестьянину Гиголѣ Какалашвили, что мальчикъ Алексѣй находится у Давида Джанашвили. Были и другiе свидѣтели. Такъ, сурамскiй нацвалъ (старшина) Акаповъ, дворянинъ Чинчаладзе и три крестьянина показали, что они слышали разговоръ обвиняемыхъ евреевъ, доказывающiй участiе ихъ въ похищенiи и мученiи мальчика, именно евреи (Рафаилъ, Исраилъ, Гаврiилъ, Ело и Михаилъ) говорили, что несчастiе ихъ въ томъ, что они пустили у мальчика кровь изъ носа въ излишествѣ; дѣло это они считаютъ общимъ для всѣхъ евреевъ. И дѣйствительно, какъ и всегда это было, дѣло горячо приняли къ сердцу евреи всего мiра: противъ него поднялся страшный гвалтъ и шумъ въ Европѣ, Азiи, Америкѣ. Протестовали газеты, профессора, врачи, юристы, политическiе дѣятели, устраивавшiе многочисленные митинги. На русское правительство лгали, клеветали; осуждали его за его вѣру въ “средневѣковые предразсудки”, за его ненависть къ “бѣднымъ” евреямъ, которыхъ въ Россiи будто бы угнетаютъ, мучатъ на пыткахъ и т. п. Евреи втянули въ это дѣло и своего могущественнаго покровителя-единовѣрца, защитника убiйцъ о. Ѳомы, англiйскаго министра Монтефiори, который писалъ къ кавказскому наместнику князю Воронцову, что онъ “глубоко убѣжденъ въ невинности его несчастныхъ единовѣрцевъ”, его “злополучныхъ и угнетаемыхъ братьевъ въ Сурамѣ”, а между тѣмъ, по свѣдѣнiямъ, полученнымъ имъ отъ раввиновъ и представителей еврейской общины въ Константинополѣ, русскiя судебныя власти относятся къ нимъ крайне враждебно и несправедливо: врачей обвиняютъ въ томъ, что они подкуплены евреями, тогда какъ сами успѣли подкупить маленькую еврейскую дѣвочку (это 6-лѣтнюю Лiю-то!), чтобы она оклеветала своего отца и его единовѣрцевъ, “восемь самыхъ ученыхъ евреевъ Суража брошены каждый въ отдѣльную темницу и подвергнуты пыткамъ, что-бы вынудить у нихъ сознанiе”, “жители вламываются въ дома евреевъ и подвергаютъ ихъ разнымъ истязанiямъ, такъ что они не могутъ болѣе заниматься своими делами, и даже подать въ Тифлисъ жалобу” и т. д. Воронцовъ отвѣчалъ Монтефiори съ полнымъ достоинствомъ, приличествующимъ высокому сановнику, но увѣрялъ его въ томъ, что свѣдѣнiя, сообщенныя ему константинопольскими раввинами о дѣлѣ и объ отношенiи властей къ обвиняемымъ ложны: “Никакая пытка не была и не могла быть употреблена относительно обвиняемыхъ. Долгъ истины обязываетъ меня торжественно протестовать противъ этого обвиненiя. Пытка не только совершенно противна нашимъ теперешнимъ законамъ, но была уничтожена еще при Императрицѣ Екатеринѣ, еще прежде, чѣмъ она была отменена во Францiи Людовикомъ XVI”, и “никакая власть въ Россiи не можетъ думать о пыткѣ при слѣдствiи. Наши законы о судопроизводствѣ полны снисхожденiя къ обвиняемымъ” и т. д. Между тѣмъ въ Сенатъ князь Воронцовъ писалъ: “По внимательному разсмотрѣнiю всѣхъ обстоятельствъ этого дѣла, равно какъ и по всѣмъ непреложнымъ свѣдѣнiямъ, для меня по оному дошедшихъ, я совершенно убежденъ въ виновности сурамскихъ евреевъ въ похищенiи мальчика Алексiя Джапарошвили и умерщвленiи его для исполненiя религiозныхъ обрядовъ христiанскою кровiю. Убѣжденiе это во мнѣ еще усилилось по двукратному моему пребыванiю на водахъ въ окрестности Сурама, гдѣ я имелъ случай удостовериться въ несомненности учиненнаго евреями этого преступленiя”. Такую же уверенность высказали Сенату Тифлисскiй военный генералъ-губернаторъ и министръ внутреннихъ дѣлъ. Дѣло тянулось три года. Чѣмъ же оно кончилось? 18-го Мая 1858 года Сенатъ постановилъ: “Подсудимыхъ евреевъ (7 человѣкь) по похищенiю ими ребенка Алексѣя Джапарошвили, для исполненiя религiозныхъ обрядовъ, оставить, согласно (!!) съ заключенiемъ г. министра внутреннихъ делъ, въ сильномъ подозрѣнiи, предоставивъ князю намѣстнику (право, которое онъ имѣлъ и безъ Сената) разослать ихъ поодиночкѣ въ отдаленнейшiя места, по собственному его усмотренiю, съ учрежденiемъ надъ ними, въ мѣстахъ ихъ жительствъ, строжайшаго полицейскаго надзора” [ 110 ].

Дата добавления: 2015-11-04