В гостях у четырех Имамов (А).

Во имя Аллаха, Всемилостивого, Всемилосердного.

Часть 1. Дорога в Неджеф.

Я отправился в Ирак, в Страну Священных Городов, чтобы совершить паломничество в конце благословенного месяца Рамадана к гробницам четырех имамов — да пребудут с ними мир и благословения Всевышнего. Пожалуй, ни одна страна мира после Аравийского полуострова, где было ниспослано Откровение, не имеет столь важного значения для истории Ислама. Поэтому, безусловно, жаль, что долгие годы — во время диктатуры Саддама и последующей за его свержением войны — посещение святых мест, особенно — городов Неджефа и Карбалы и квартала Казимия в Багдаде — оставалось закрытым или крайне затруднительным для миллионов шиитских паломников. Тем не менее, отправившись туда по официальному приглашению в составе международной делегации, включавшей в себя представителей шиитских общин Германии, Голландии, Турции, Азербайджана, Македонии и России, мне посчастливилось убедиться на личном опыте в том, что времена бедствий для этой священной страны постепенно, с болью от незаживающих ран, но все же уходят в прошлое. Налажено прямое авиасообщение между Стамбулом и Неджефом. Открываются новые комфортабельные гостиницы для паломников. Расширяются пространства самих усыпальниц, которые снабжаются современными системами отопления зимой и охлаждения летом. Наконец, для охраны паломников предпринимаются беспрецедентные меры безопасности, и все это — в сочетании с искренней доброжелательностью, дружелюбием и гостеприимством простых иракцев — создает неповторимую атмосферу пребывания, которую, я уверен, для поднятия религиозного духа должен испытать на себе каждый верующий. Несмотря на усиленную охрану, приставленную к делегации, мы также ходили в святые места и отдельно от наших гидов, и даже в одиночку, при этом совсем не испытывая неприязненных или настороженных взглядов окружающих из-за нашей европейской внешности, а только лишь неподдельное уважение за то, что издалека нашли путь к Святым Имамам (А). Так что я точно знаю, о чем говорю, когда утверждаю, что сегодня паломника от посещения Ирака могут удержать исключительно материальные затруднения, и ничего более.

Конечно, при этом Ирак — это страна, еще не успевшая до конца отправиться от последствий войны. Ей еще предстоит пройти нелегкий путь, прежде чем обрести былое величие и вернуть себе силу и процветание, воплощенные в образе Вавилонского Льва. Однако, и в нынешнем состоянии Святой Земли, как ни парадоксально, также заключается особая притягательность ее как осторова Веры среды моря мирской суеты, как символа презрения ко всему материальному на фоне возвышенного духовного порыва, охватившего бессчетные массы народа, имя которому — Шиизм.

Речь не идет о банальном мироотречении, просто именно здесь и именно сегодня хорошо понимаешь, что есть истинная цель, а что — только средство к ее достижению.

Наш путь лежит в Неджеф, но сначала мой авиарейс из Санкт-Петербурга делает пересадку в Стамбуле. Я — единственный представитель России в составе делегации, и с остальными ее членами мне предстоит встреча уже в Стамбуле. Конечно, из сегодняшних россиян мало кто не бывал в Турции, поэтому нет смысла мне сейчас присоединяться к многомиллионному хору голосов, расхваливающих красоты этой страны. Достаточно упомянуть, что для меня она всегда была и остается примером успешной интеграции мусульман в современный мир. Здесь больше половины женщин носят хиджабы и большая часть населения совершают намазы — не по принуждению, а по зову веры — и при этом их окружают современная европейская инфраструктура, развитый бизнес и технологии, вполне европейская чистота, порядок и удивительная архитектура. Турция — один из крупнейших современных производителей товаров народного потребления, поэтому, еще не став частью Евросоюза, она уже с гордостью может заявить о том, что у нее есть немало что дать Европе и всему остальному миру. Сегодняшняя Турция — это не нахлебник, живущий на подачки, а развитая страна, уверенно смотрящая в будущее, но при этом бережно относящаяся и к своему прошлому. Несмотря на некоторые перегибы (а где их нет?), здесь можно не только жить по-мусульмански, но и открыто гордиться своей религией, и при этом быть современным гражданином, лишенным комплекса неполноценности, свойственного многим представителям развивающихся мусульманских стран.

Так, в ряде стран Персидского залива, где мне приходилось бывать и подолгу жить, я сталкивался с феноменом, когда некоторые представители местного населения искренне считали, что доставшееся им по милости Всевышнего богатство дает им право на привилегию (!) вести «западный образ жизни». При этом, не имея ни малейшего понятия о западной культуре, они с демонстративным презрением относятся к Исламу и верующим мусульманам как символам своей былой бедуинской отсталости, униженного и зависимого прошлого, не отдавая себе отчета в том, что истинная причина их проблем в прошлом и в настоящем — как раз непонимание подлинной сути Ислама. С другой стороны, сами верующие, культивирующие образ искреннего мусульманина как забитого, непривлекательного, плохо одетого (ради показной скромности) человека с отсталым фанатичным мышлением, который, сутками напролет предаваясь начетничеству, чурается всякого прогресса и жизненного успеха, немало поспособствовали отвращению от религии представителей культурных и образованных классов. Так было не только в Персидском Заливе.

Так было в свое время и в Турции, где антирелигиозно настроенные младотурки, перекраивая государство на свой лад, казалось, полностью выжгли религию огнем революции. Однако, в этом Великом Очищении была и своя польза, когда на смену «забитому и униженному» Исламу пришел Ислам очищенный и просвещенный. Когда настала историческая необходимость заполнения духовной ниши народа, он обратился к своим историческим религиозным корням. Он вновь принял Ислам, но это уже был Ислам людей образованных и успешных, не несущий в себе наслоений средневекового фанатизма Османской империи, а удачно наложившийся на современное прогрессивное мышление. Таким образом, Ислам и современность вместо антагонизма пришли к возможности взаимного обогащения.

Поэтому в Турции сегодня, где ношение хиджаба и пост в рамадан — вещи естественные, в то же время ни у кого не возникает вопрос, должен ли мусульманин жить в чистоте и уюте. Отдавая приоритет духовному перед материальным, ни один верующий не поставит под сомнение тот факт, что наше бренное тело и его личный комфорт даны нам Всевышним как средство воспитания в нем здорового духа. Поэтому никто здесь не станет утверждать, что мусульманин должен жить в руинах или на помойке и ему достаточно уметь читать только дорожные знаки — из презрения ко всему мирскому. К сожалению, эта тенденция в особенности свойственна шиитам, из-за неправильного понимания мироотреченческих сентенций, которыми пронизаны «Нахдж-уль-Балага» Имама Али (А) и достоверные хадисы. И напрасно многие шиитские богословы (в том числе по центральным каналам иранского телевидения) призывают шиитов быть образованными и успешными, обращаясь к яркому примеру Имама Джафара Ас-Садика (А) как образцового лидера, наставника и ученого. На многих этот пример почему-то не действует.

На многих, но не на всех. К счастью, шиитский квартал Стамбула — Халкалы — представляет собой приятное исключение. Всего в Турции проживает более трех милионов шиитов, из них почти миллион селятся компактно в Стамбуле, представляя собой серьезную политическую силу, с которой государство вынуждено считаться.

Попадая в Халкалы прямо из аэропорта (квартал расположен от него в непосредственной близости), ощущаешь некоторую потерянность в пространстве. Чистые улицы и аккуратные постройки создают ощущение присутствия в Европе, тогда как строгие женские наряды (у всех без исключения) и повсеместная шиитская символика и атрибутика заставляют думать, что ты находишься в респектабельном районе Тегерана или Исфахана. И только надписи на турецком выдают истинное географическое расположение, разбивая эту иллюзию. Шииты Стамбула, несмотря на компактное проживание — приветливый и радушный народ. Компактность для них не подразумевает замкнутости, поэтому на массовых шиитских мероприятиях (как на том, что нам довелось присутствовать в вечер приезда) бывает немало и братьев-суннитов, которые любят Хазрата Али (А) и Ахл-уль-Бейт (А). В частности, так было на вечере, организованном общиной «Зейнебие», объединяющей под своим покровительством большинство местных шиитов джафаритского мазхаба. Напрмер, здесь состоялась презентация книги суннитского писателя Ахмета Тургута «Aşkin Şahidi” («Мученик любви»), посвященной Имаму Хусейну (А). Сам Ахмет Тургут — соавтор сценария популярного сериала «Kurtlar Vadisi” («Долина волков») - также отправился с нами в паломничество (зиярат), чтобы воздать дань памяти Имаму Хусейну (А) — главному герою своей книги. Фактически, в этом литературном аспекте наши с ним цели совпадали — в Благороднейшем Неджефе я намеревался прочитать отрывки из книги Имама Али (А) «Нахдж-уль-Балага» на его могиле. Как первый переводчик этого труда на русский язык, работая над новой редакцией перевода и комментариями, я также считал, что это будет лучшим воздаянием долга памяти перед первым шиитским имамом — да пребудут с ним мир и благословения Всевышнего Аллаха.

Конечно, трудно найти подходящие слова благодарности центру «Зейнебие» за организацию нашей поездки, за то, что, совместно с неджефским офисом Великого Аятоллы Аль-Хакима они смогли собрать нас всех, из разных стран и регионов, для этого показательного визита, призванного продемонстрировать всему миру, что шиизм, несмотря ни на что, - жив и процветает, а путь к святым местам, как и дорога личностного духовного преображения, открыт для всех.

Делегация у нас собралась внушительная - двадцать с лишним человек разных профессий, включая профессоров университетов, владельцев собственных шиитских газет и телеканалов, безнесменов, актеров, литераторов. Помимо различного рода занятий, любовь к святым имамам (А) объединила в нашей поездке и представителей различных шиитских школ. Здесь были и турецкие алевиты (не путать с сирийскими алавитами), и представитель ордена Бекташи из Македонии, общение с которым было для меня особенно интересным, поскольку профессор Арбан Сулеймани превосходно понимал и по-английски, и по-чешски.

О языковом барьере, кстати, следует сказать несколько слов особо. Одним из перегибов младотурецкой революции можно считать национализацию старого османского языка, то есть — политику очищения от арабской и персидской лексики, которой на тот момент было до 70%, а после реформы осталось не более 30%. В то время как весь западный мир охотно глобализируется и в лингвистической сфере (задолго до экономической глобализации), изобретая эсперанто и не гнушаясь иностранными заимствованиями, Турция (как и Иран) продолжала самоизолироваться, отгораживаясь не только от всего остального мира, но и от своих братьев-мусульман, очищаясь от лексики, заимствованной из арабского языка, некогда служившего средством международного общения между всеми мусульманами. Как и шах Ирана, младотурки полагали, что одним из корней отсталости народа является арабский алфавит. За использование арабского алфавита в турецком языке (например, при написании писем) в Турции до недавнего времени даже налагались штрафные санкции. С переходом на привычную европейцам латиницу, однако, турки не стали более открытыми навстречу Европе, оставаясь одной из наций с минимальным показателем владения иностранными языками среди населения (включая такие жизненно важные языки, как английский и арабский). Поэтому так получилось, что из всей делегации я один владел арабским — коренным языком страны, в которую мы отправлялись. И лично для меня в этом был существенный плюс, поскольку благодаря возможности общения без переводчика (который, кстати, часто вообще отлучался по делам) мне уделялось гораздо больше времени со стороны официальных лиц и богословов Ирака, что позволило за сравнительно краткий срок пребывания составить более полное впечатление о состоянии дел в стране.

Итак, пообщавшись в неформальной обстановке за ужином и чашкой турецкого чая, получив возможность предварительно познакомиться и определиться с кругом общих интересов, мы отправились дальше. Наш прямой авиарейс через несколько часов должен был доставить нас из Стамбула в Неджеф — первую стоянку на нашем пути, первое священное место, где нам предстоит побывать.

Формальности по прилете заняли не более часа, когда всем членам делегации были проставлены временные месячные визы для посещения священных мест. Особую благодарность при этом следует выразить представителю офиса аятоллы Аль-Хакима сейиду Салеху, под заботливой опекой которого мы находились начиная с этого момента и до самого окончания визита.

Международный аэропорт Неджефа очень невелик, я сразу вспомнил свои полеты внутри Ирана на юг — в Бушер, Асалуйе, Шираз. Небольшое аккуратное здание, несколько пальм при входе и припаркованный автобус, который через несколько мгновений (так мне показалось, во всяком случае) доставил нас в город.

Шиитские гробницы не отличаются разнообразием. Их общий стиль характеризуют позолоченный купол, синие изразцы на кирпичных стенах цветах песчанника и зеркальные потолки, украшающие айван и святая святых — место самого захоронения. Поэтому не стоит удивляться, что я не стану много времени посвящать описанию архитектурных особенностей священных усыпальниц: кто хоть раз побывал в Куме или Мешхеде в Иране может легко вообразить себе внешний облик Неджефа и Карбалы (здесь даже присутствует характерная башня с часами, как в мавзолеях Хазрат Маасумэ (А) и Имама Резы (А)). Да, в общем, не в этом суть — те духовные переживания, через которые мне предстояло пройти в ближайшие несколько дней, заставляют напрочь забыть о подобных тонкостях. Единственное, ради чего я упомянул о внешнем архитектурном сходстве — это объяснение, почему я не сразу сориентировался, где именно нахожусь.

В Неджефе жарко уже с раннего утра. Немного разморенные жарой и минувшей бессонной ночью, мы, закрыв глаза, как будто в долю секунды пронеслись через весь город. Лишь потом я обратил более пристальное внимание на его состояние. Лишенные возможности развиваться во время диктатуры Саддама, шиитские города пребывали в полном упадке. Теперь, когда многие ветви власти в государстве сосредоточены в руках шиитов, и под их управлением находятся значительные финансовые потоки, города в одночасье стали отстраиваться с нуля, превратившись в гигантские стройки. От горизонта до горизонта все перерыто-перекопано, вокруг, как скелеты, расположились каркасы будущих величественных сооружений — офисных зданий, медресе, торговых центров и респектабельных отелей, как первые штрихи к намечаемому будущему нового Ирака. Это — уже не мечты, но пока еще — и не воплощенная реальность. Но вдруг, посреди всей этой гигантской стройплощадки, с ее канавами, барханами песка и грудами камней, величественной массой золота и мозаики поражает купол гробницы Хазрата Али (А) — первого шиитского имама, автора «Нахдж-уль-балага» - человека, с личностью которого так тесно переплелась моя собственная судьба.

Быть в тени его величия — счастье само по себе, а находиться от него в непосредственной близости — удача, которую трудно себе представить. И все-таки, из-за вышеупомянутого архитектурного сходства, а также оттого, что, не выспавшись, я вообще с трудом понимал происходящее, я не сразу осознал, где нахожусь. Было и еще одно обстоятельство. Перед заездом в отель нам объявили, что мы совершим краткое посещение (зиярат) — для ознакомления с внешним видом сооружения, а уже затем, отдохнув, совершим паломничество по полной программе. Буквально пробежавшись по начавшему расширяться комплексу сооружений, мы видели множество людей, занятых своими делами. Дела эти были вполне богоугодные: кто-то читал намаз, какая-то группа вдалеке вслух разучивала Коран, кто-то просто беседовал в кружке, но выглядело все для меня слишком обыденно. И то, что я видел, как кто-то в присутствии самого Хазрата Али (А) может вести себя столь обыкновенно, без проявления торжественности и трепета, поначалу заставило меня усомниться: действительно ли я на месте?

Ведь весь наш мир сотворен ради Пяти Непорочных: Мухаммада (С), Али (А), Фатимы (А), Хасана (А) и Хусейна (А). Доска с их именами на древнем языке — единственное, что сохранилось от истлевшего ковчега Нуха (А). Священное место упокоения каждого из них — это ось мира, и одна из этих осей проходит здесь, в Неджефе. Как можно просто ходить, просто разговаривать, даже просто молиться, находясь на полюсе мира? Для тех, на чью долю выпало великое счастье жить здесь, это — естественные вещи. Как и для тех, кто живет в Священной Мекке и при этом, как все, ходит на базар, чтобы купить одежду и еду для себя и семьи, ходит на работу, чтобы заработать немного денег, ходит в кафе, чтобы пообщаться с друзьями, посидеть в приятной компании, посмотреть футбольный матч по телевизору. Да, жизнь везде идет своим чередом и диктует свои законы. Но для нас, приехавших издалека, все кажется невообразимым. Кажется, что каждая молитва здесь должна включать в себя чтение целого джуза Корана в каждом из ракатов. Кажется, что каждый день здесь должен быть днем поста (а не только в рамадан, когда мы прибыли), а каждое слово, даже оброненное ненароком, должно быть частью достоверного хадиса. Нет, я — не идеалист, и понимаю, что жизнь берет свое. Должна брать свое, иначе она не сможет продолжаться. Но в первые минуты по прибытии естественным образом ощущаешь торжественность встречи с Имамом — да пребудет с ним мир и благословение Всевышнего — и думаешь, что только им (А), и никем другим, могут быть заняты твои мысли. Достоверное предание гласит, что не только при жизни, но и после смерти не навестит человека тот, кого он не хочет видеть. Следовательно, каждому из нас, кто сегодня удостоился такого посещения, оказана великая честь получить приглашение от непорочного Имама. Сама мысль об этом захватывает дух. С этим невозможно свыкнуться, это нельзя воспринять как должное, это просто нужно пережить, хотя бы один раз, и понять, что жизнь теперь делится на «до» и «после», и никак иначе.

Сейид Салех сказал, что мы еще вернемся сюда, а пока — просто краткая экскурсия для составления первого впечатления. Но я уже понимаю, что жизнь моя совершила крутой поворот там, где момент моей встречи с Имамом (А) отмечен особой вехою. Мой дух преображается. Мое прошлое остается со мной, но оно остается только в памяти...

Часть 2. Неджеф-Карбала-Неджеф.

Во имя Аллаха, Всемилостивого, Всемилосердного

Визит в святое место, или зиярат — это всегда соприкосновение с Неведомым. Мы не в состоянии измерить его человеческими мерками, мы не можем определить, как именно это работает, но, исполненные в сердце любовью и верой, мы ощущаем душой это соприкосновение так, будто оно имело место на уровне нашего плотного мира.

Ни в одном из существующих в мире языков нету средства для описания природы любви: отца к сыну, брата к брату. Но от этого не страдает нисколько наше ощущение реальности таковой и близости тех, кто нам дорог. Такова и наша любовь к членам семейства Пророка (С), которая, будучи вечно в наших сердцах, питает нашу веру и подвигает некоторых из нас на свершения.

Та реальность, с которой мы соприкасаемся, совершая зиярат, живет по своим законам пространства и времени. Мы не можем описать ее, также, как не можем описать буквальными категориями рай и ад, Седьмое Небо и Трон Всевышнего. Однако, мы можем быть уверены, что в ней найдется место для каждого, искренне любящего святых Имамов (А), поскольку, хотя и приезжаем к святым местам толпами, каждый из нас получает сюда индивидуальное приглашение от них.

Это означает, что частичка святого проникает в каждого из нас, при этом благочестия только прибывает в нашем мире. Как такое может быть, спросите вы? Каким образом одного имама хватает на всех, чтобы в молитве каждого верующего через поминание его имени источалась особая благодать? А разве солнца убудет, если оно отразится в миллионе зеркал? Нет, только солнечного света прибудет в мире. Он даст нам тепло, электроэнергию, возможность различать яркие краски в сумеречном полумраке.

Так и свет благодати, распространяемой в мире через поминание святых Имамов (А), распространяется, словно отраженный миллионами душ каждого из поминающих. Поэтому не стоит удивляться, что одна архитектурная деталь неизменно присутствует во всех мавзолеях шиитских святых и имамов, символически отображая эту истину: зеркальные своды, сложенные из сотен тысяч мозаичных зеркальных осколков, каждый из которых — это душа верующего мусульманина, в которой отражается свет Божественной Любви.

Мавзолеи Ирана и Ирака очень схожи между собой в архитектурном плане, я об этом уже упоминал. В Пакистане же, например, свои архитектурные традиции. Но зеркальный свод в этой стране, где шиитская и суннитская традиции тесно переплелись между собой под сенью суфийских орденов, остается неизменным атрибутом мазаров.

Обо всем этом я вспомнил, входя под торжественные своды усыпальницы Хазрата Али (А). Нам еще предстоит совершить несколько визитов сюда. А пока, отдав дань почтения святому, мы направляемся в Карбалу.

Внутри Ирака путешествия на экскурсионном автобусе стали для меня чем-то вроде телепортации, дополняя ощущение мистики происходящего. Слишком много хочется увидеть, слишком мало времени на общение с людьми и с Неведомым, и уж совсем не хватает времени на сон, на который его жалко тратить. Поэтому недостаток сна приходится компенсировать в дороге, под мерное покачивание автобуса. Закрыл глаза, открыл от едва ощутимого толчка - и понимаешь, что автобус уже припаркован у нового отеля. Как выяснилось, мы уже в Карбале (словно я перенесся сквозь пространство в долю секунды). В общем, признаться, до Неджефа тут и в самом деле рукой подать, но все равно столь резкая смена декораций создает ощущение нереальности окружающего, как будто находишься на одном из высших небес, а святые места появляются словно ниоткуда, совершая таинственное явление сродни явленному Пророку (С) в Мирадже. Невольно вспоминаешь о том, что наш визит совпадает по времени с Лайлат-уль-Кадр — Ночью Предопределения, и хочется пасть ниц перед Всевышним Аллахом в благодарном земном поклоне за то, что удостоил меня, недостойного грешника, столь великой милости Своей.

Вокруг меня — улица как улица. Сплошная стройка, как и в Неджефе. Медленно, в муках и болезни, идет процесс возрождения страны. Наш отель — в пяти минутах ходьбы от усыпальницы Абу-ль-Фазла Аббаса, героя Карбалы, знаменосца Имама Хусейна (А). Ровно год назад сооружение было существенно расширено. За ним, в непосредственной близости — гробница самого Имама Хусейна (А). Ее не видно с нашей улицы, но это не столь важно. Она здесь, а значит, ступив ногой на землю святого города, мы все уже — Карбалаи. Здесь ходили сподвижники Имама Хусейна (А), здесь покоится прах великой Сайиды Зейнаб (А), здесь же, перед усыпальницей Хазрата Абу-ль-Фазла — скромная могила поэта Физули, азербайджанского мистика, навечно упокоившегося в лучшей компании, которую только можно себе представить (пускай их общество будет наградой всем нам в загробном мире). Здесь — Город Божий.

Ученые до сих пор спорят об этимологии названия этого города, но наиболее вероятным остается происхождение от древнесемитского КАРБ-ЭЛАХ, что означает «Близость к Богу». Действительно, что может в большей степени послужить средством приближения ко Всевышнему Аллаху, чем подвиг Имама Хусейна (А)? Есть и персидский вариант происхождения названия: КАРЕ-БАЛА, то есть - «Великое делание», что также указывает на подвиг Имама (А). Как бы там ни было, но Карбала всегда была городом, в котором люди поклонялись Единому Богу, полной противоположностью Вавилону (позже мы еще остановимся на этом подробнее). Еще до Ислама Карбала была известна как христианское кладбище с древним храмом. Это — место, избранное для Высшего Подвига Самим Аллахом, и в этом — тайна его притягательности для верующих.

До вечернего намаза еще относительно далеко. Пока не село солнце, постящиеся местные жители (да и просто утомленные жарой приезжие) коротают часы в прохладе молельных залов, поэтому к гробнице не подступиться. Решено зиярат перенести на следующий день, а пока, прочитав вечернюю молитву, вернуться в отель, чтобы поужинать и немного передохнуть.

Понятно, что это правильно: отдых с дороги необходим. И действительно куда лучше пройти к могиле тогда, когда можно не проталкиваясь сквозь толпу спокойно предаться размышлениям. Однако, мало ли причин, по которым завтрашний вечерний визит мог бы и не состояться! То, что естественно для местных, непонятно приезжим. Еда — источник жизни для организма, и желательно думать о ней по крайней мере трижды в день. Но как вообще можно думать о еде, находясь в непосредственной близости от полюса мира? Как можно, произнеся обыденное «придем сюда завтра», спокойно отправиться в отель есть и спать? Умом я понимал, что мы поступаем правильно. Но сердце отказывалось повиноваться голосу разума. Поэтому мы с группой друзей приняли решение вернуться сюда, не дожидаясь завтрашнего вечера. Большинство из нас вернулись в мавзолей уже ночью, чтобы в святом месте встретить рассвет. Я же, решив поработать над набросками будущего очерка, чтобы поделиться со всеми читателями своими эмоциями, отправился туда чуть позже в одиночку.

В утренние часы здесь тихо и спокойно, но утренние часы в Карбале никогда не бывают пустынны. Близлежащие к мавзолею улицы перекрыты полицейскими патрулями, но иракские полицейские — на редкость дружелюбны. Что, тем не менее, не помешает им пустить в ход огнестрельное оружие, если возникнет такая необходимость. Но я, естественно, не даю им повода, и меня радушно принимают. Всем интересно, что в Европе тоже есть шииты, в том числе — среди коренных европейцев. Здесь это не вызывает ни у кого удивления. Дело в том, что многие народы, покоренные мечом халифа Омара в эпоху Великих Арабских завоеваний, до сих пор не избавились от внутреннего комплекса в отношении Ислама, насажденного им силой. С одной стороны, никакой другой религии, кроме мусульманской, у них не осталось, поэтому «приходится гордиться тем, что есть». С другой стороны, не преминут затронуть в разговоре щекотливую тему о том, что «мы вынуждены молиться на чужом языке». В этом заключалась ключевая ошибка халифата, избравшего путь ислама, низведенного до роли политической партии, в то время как исламская политика шиитских имамов (А) состояла в раскрытии совершенства Откровения прежде, нежели люди будут готовы к политическим свершениям во имя него. Своего рода конкуренцию шиизму в этой тактике составили суфийские ордена. Не будучи удотоенными полноты совершенства Имамата, они все же поняли преимущества цепи духовной преемственности (силсила), благодаря чему их проповедь в Малайзии и Индонезии была настолько успешной, что снискала себе неподдельную любовь всей массы народа. Современные малайцы — искренние мусульмане, тогда как среди многих других народов, где Ислам насаждался огнем и мечом, до сих пор бытует удивительная смесь уважения к Исламу и ненависти к нему как к религии захватчиков. Среди таких людей постоянно ловишь на себе сочувственные взгляды, они говорят: «Нашему народу пришлось это пережить на протяжении веков, но вам-то, европейцам, это зачем?». По-видимому, не будь великих завоеваний Халифата, весь мир (как ни парадоксально на первый взгляд) давно уже стал бы мусульманским — познав полноту Последнего Откровения через совершенство Имамата.

Тем не менее, арабский народ, единожды избавившись от своего языческого наследия усилиями Пророка (С) и Имамов (А), пришедших из его собственной среды, воспринимает Ислам как вполне органичную часть своего наследия, гордясь своей вселенской миссией носителей языка Откровения Аллаха и проповедей святых Имамов (А). Много в истории было ошибок, но арабские шииты никогда не спросят приезжего: «Ладно уж мы, но тебе-то зачем это нужно?». Более того, хотя со вчерашнего дня дежурный наряд уже давно сменился, и никто из полицейских не мог меня знать в лицо, человек европейской внешности и по-европейски одетый (хотя и «вооруженный» шиитскими четками Фатимы Аз-Захры (А) и отличительным кольцом на правой руке с йеменским агатом) не вызывает у них ни малейшего удивления в плане цели своего визита. Тщательно меня досмотрев, никто из них при этом не спросил, зачем я пришел навестить Имама (А). То, что я — шиит, было для них само собой разумеющимся, и только то, сколько у нас в городе шиитов, и как они живут, искренне интересовало их. И это при том, что святые гробницы официально закрыты для посещения туристов-немусульман, что подразумевает определенную настороженность в отношении всякого европейца (даже носящего шиитскую символику). Кстати, свое мусульманство мне приходилось подтверждать, произнося символ веры перед охраной мечетей пару раз в Иране, но особенно часто - в Марокко (единственной стране арабского мира с большинством неарабского населения).

Ирак остается страной строгих нравов. Официальные иракские каналы спутникового ТВ не в состоянии передать, до какой степени. Модно разодетые телеведущие, с непокрытыми головами и в достаточно откровенных (хотя и деловых) нарядах — это исключительно телевизионный имидж. Хотя, ни во времена диктатуры Саддама, и с приходом американцев (тем более) ношение хиджаба не было здесь обязательным, мы не встретили за все время пребывания ни здесь, ни в Багдаде ни одной (!) женщины, у которой хотя бы волос выбивался из-под платка. Даже в суннитских кварталах, а что говорить о шиитских районах и городах, где шиитки непременно облачаются сверху в черную чадру — такое увидишь еще разве что в Куме — самом религиозном городе Ирана, и — отчасти — в Мешхеде. Но здесь, в Ираке, подобный дресс-код является добровольным выбором (как и в стамбульском квартале Халкалы). Я непременно должен был упомянуть об этой детали, чтобы подчеркнуть, что там, где религия основывается на внутренней вере, будучи результатом добровольного выбора, всегда проявляется искренность чувств, и нет места злорадству, ненависти, насилию. Там присутствует дух истинного братства, который нам и довелось ощутить в полной мере. Все мы — иностранные паломники, полицейские, местные жители разных профессий, были объединены искренней и бескорыстной любовью к нашему Имаму (А) — и поэтому благодать, царящая под сводами гробниц Хазрата Аббаса и Имама Хусейна (А), не поддается никакому описанию.

Я прохожу под зеркальный свод и торжественно прикасаюсь к серебристой решетке. Время утреннего намаза. Я — в Карбале. В месте, где история совершила коренной поворот, где произошло величайшее сражение добра со злом, где началась великая борьба, которая продолжается и по сей день. Каждый день — Ашура, вся земля — Карбала. Там, где соблюдающие весы по справедливости, сражаются с ростовщиками, там, где братство, доверие и взаимовыручка противостоят пирамидам языческих богов и золотым тельцам, там Карбала сражается с Вавилоном. Посещение Вавилона — один из пунктов нашей программы, мы туда отправляемся послезавтра, и пускай читатель меня простит, если несколько страниц из отпущенных на описание поездки по святым местам, я посвящу и этому городу. Ведь не поняв трагедии Вавилона, не понять и Карбалы, а вместе с тем — и катастрофы современного мира. Но об этом рассказ еще впереди.

А пока нам предстоит пятничная хутба (она была посвящена вопросам честности и нравственности, особенно актуальным в священный рамадан), коллективный зиярат (ставший для меня уже повторным) и отъезд обратно в Неджеф. По дороге едва успеваю, сильно отстав от группы, приобрести в книжной лавке последний экземпляр «Нахдж-уль-Балага» в походном переплете (на молнии). Очень удобно и, как выяснилось, действительно редкое издание: больше ни в одном городе (включая книжные магазины багдадского шиитского района Казимия) оно нам не попадалось. Так что приобретение было вполне своевременным, принимая во внимание мое непременное желание устроить чтение отрывков из «Нахдж-уль-балага» на могиле ее автора — Имама Али (А).

Мы возвращаемся в Неджеф уже под вечер 19 августа. Это значит, что в Ираке — ночь на 19 рамадана, то есть — Лайлат-уль-Кадр. В этот же день, 19 числа, Имам Али (А) получил смертельный удар от проклятого Ибн Мульджама во время намаза в айване мечети Куфы (старое название Неджефа, до сих пор так называется прилегающая к нему старая часть города). Назавтра в мечеть Куфы у нас запланирован специальный визит, и мы как раз увидим то самое место — Баб-уд-Дарб (Врата (смертельного) удара). Кончина имама Али (А) последовала не сразу, и перед смертью он успел произнести проповедь, также вошедшую в «Нахдж-уль-балага». Даже в предсмертные часы он не забывал о справедливости, призвав своих сподвижников — в случае летального исхода — ответить своему убийце одним ударом меча на удар, и сохранить ему жизнь, если Имаму (А) удалось бы поправиться. Немало страниц этой великой книги, буквально по крупицам собранной Шарифом Ар-Рази из различных достоверных источников, посвящено Куфе и куфийцам. Какую роль жители Куфы сыграют в истории позднее, во время событий Ашуры, мы все хорошо знаем — и об этом нам еще предстоит разговор. А пока нам предстоит ряд рабочих встреч.

Сначала — прием у смотрителя комплекса гробницы Имама (А) в Неджефе в зале для VIP-делегаций, в присутствии экс-мэра города. Затем — визит в библиотеку шахида аятоллы Аль-Хакима (закрытую во времена Саддама, но чудом сохранившуюся), а после — чтение вечернего намаза и посещение неджефских богословов, среди которых выделяется фигура Великого Аятоллы Мухаммада Исхака Аль-Файада, да продлит Всевышний Аллах его дни на земле.

Шейх Аль-Файйад запомнился мне своей скромностью и простотой в общении, несмотря на свою высокую религиозную ученую степень. В следующую пятницу, 26 августа, весь мусульманский мир должен будет отмечать День Иерусалима, и шейх начал свое выступление с выражения братского сочувствия нашим палестинским братьям. Впрочем, впереди нам предстояли встречи с руководителем комитета по международным делам парламента Ирака доктором Хумамом Хаммуди и председателем Высшего Исламского Маджлиса Сейидом Аммаром Аль-Хакимом. Там, в Багдаде, многие политические темы всплывали в разговоре сами собой. Что же касается Благороднейшего Неджефа, то, конечно, особое внимание хотелось бы уделить вопросам науки и исламского просвещения — нашему духовному хлебу, без которого шиизму не выжить, какую бы успешную политику мы ни вели. Впрочем, вопросы просвещения — это тоже политика, возможно, даже в большей степени, чем танки, самолеты и нефтяные скважины.

Непосредственно перед аудиенцией у шейха Аль-Файйада у меня завязался любопытный разговор с одним представителем фонда Аль-Хакима. Он (будучи почтенным сейидом) со всем пылом оратора пытался убедить меня в том, что российским шиитам нужно больше литературы ритуального свойства. То есть, такой, которая разъясняла бы, как правильно читать намаз или совершать омовение, а такие книги, как «Наша экономика» покойного шахида Садра — дескать, слишком академичны, и не принесут пользу широким массам верующих. Да, есть и такая точка зрения — и я очень надеюсь, что она — исключение. Ведь точно так же, как сведение Ислама до роли политической партии означает гибель мусульманской духовности, гибельным для религии является и сведение ее сути исключительно к набору ритуально-правовых (фикховых) предписаний. Ведь прежде, чем верующие научатся читать намаз, им необходимо понять, для чего это нужно делать. И самый лучший путь — это найти в исламском наследии решение тех проблем, перед лицом которых зашли в тупик все современные западные теории. Переживая глобальный экономический кризис, мир не видит для себя выхода, тогда как исламская экономическая модель, данная Всевышним через Пророка (С), предлагает радикальные и мгновенные решения. Разве это — не лучший способ призвания на путь Ислама самых широких слоев населения, и разве это наследие мусульманской мысли не служит гордостью неджефской школы? Нас прервали, не дав закончить разговор: начиналась аудиенция у аятоллы. Наверное, оно и к лучшему: каждая точка зрения имеет право на существование, более того, кому-то ведь необходимо заниматься и ритуальными практиками, без которых Исламу также не обойтись.

Сегодня иракский шиизм вновь поднимает голову. Шиитские учебные заведения — хаузы — получают беспрецедентное финансирование, шиитские ученые имеют возможность издавать свои труды массовыми тиражами и открыто делиться своими идеями с массами слушателей — в том числе и по каналам спутникового телевидения. На прощание шейх Аль-Файйад подарил нам свои книги на арабском языке — правовые фетвы, исследование вопросов об исламском правлении и иджтихаде. Разумеется, они не отражают общее мнение всех представителей неджефской школы, но ознакомление с точкой зрения муджтахида в любом случае будет полезным для всех верующих.

В заключение вечера — мое краткое интервью корреспонденту канала «Аль-Фурат» (затем они станут все длиннее и их будет все больше, по мере приближения к Багдаду) и немного свободного времени, которое мы — естественно — решили потратить на зиярат. Опять-таки, кто знает, как сложится наша программа завтра, а сегодня можно все сделать спокойно, не торопясь, вдумчиво читая Коран и отрывки из «Нахдж-уль-Балага», так что, несмотря на плотный график, мне все-таки удалось воплотить в жизнь задуманное и еще глубже ощутить свою связь с Имамом (А) в эту священную ночь - Лайлат-уль-Кадр.

По преданию, здесь, вместе с Хазратом Али (А), также захоронены величайшие пророки — первопророк Адам (А) и Нух (А), а неподалеку расположены могилы пророков, ниспосланных, согласно Корану, к арабским племенам Адитов и Самудян — Салиха (А) и Худа (А). Место захоронения Хазрата Али (А) было приготовлено для него Самим Всевышним, и сам Хазрат Нух (А) начертал об этом на камне древними письменами: «Сие приготовил Нух для сына своего Али бин Абу Талиба». Камень этот сейчас покоится вместе с Имамом (А) в его могиле.

Вокруг святого места не затихают рынки. Как и в городах Куме и Мешхеде, здесь религиозные книги и атрибутика соседствуют с детскими игрушками и канцелярскими принадлежностями. Жители Неджефа — небесного города, как я нарек его про себя — это такие же люди, с такими же заботами: ходят в школу, играют в игры и готовят разную еду.

Конгломерат культур здесь ощущается достаточно явственно. Помню, чтобы разнообразить свой стол от иранской кухни, мы с друзьями ходили в Куме в иракский ресторанчик и заказывали арабский кебаб. В районе мавзолея Хазрат Маасумэ (Р) таких мест было немало, в том числе — и тех, что торговали иракской национальной одеждой: массивными обручами из конских волос (укаль), длинными рубашками (дишдаша) и накидками (абая), какие в точности носят и представители шиитского духовенства. На площади перед главным мавзолеем в Куме в иракскую национальную одежду одет едва ли не каждый второй — сюда стекаются массы арабских паломников, для них — многие вывески на арабском языке и арабская кухня. В Неджефе же — ситуация обратная: в непосредственной близости от харама (мавзолея) все указатели дублированы на фарси, а среди продавцов на соседних рынках вряд ли сыщется хоть один, кто не мог бы сносно изъясняться по-персидски. Здесь охотно принимают и иракские дирхемы, и американские доллары, и иранские туманы. Толпы иранцев организуются в свои многочисленные группы, распевая на родном языке панегирики и оды святым имамам (А). Немало групп и из Пакистана и Индии. Песнопения на урду почему-то звучат для меня особенно торжественно (может быть, потому, что самыми яркими остаются первые впечатления от посещения святых мазаров, которые у меня состоялись в окрестностях Лахора?). У нас в отеле также есть пакистанская прислуга и один официант из Бангладеш, также понимающий урду. Я начинаю сознавать, насколько тесен стал наш мир. Все рядом — только руку протяни — и, в то же время, невообразимо далеко.

Назавтра мы отправляемся в Куфу, а затем дорога ведет в Вавилон, чтобы преодолеть полтора часа пути и пять тысяч лет истории человечества.

Часть 3. Куфа и Вавилон.

Добро и зло, любовь и ненависть — всегда по-соседству. Так и здесь: гробница величайших пророков и первого Имама (А) — и место его мученичества, и место величайшего предательства. Такая она, Куфа: как и все мы, мусульмане. Есть среди нас и лицемеры, и клеветники, и безвольные ничтожества, но есть и те, кто с готовностью примет мученичество во имя Веры, кто пожертвует собой ради ближнего, кто посвятит всего себя борьбе за правду и справедливость. Все мы — и праведные, и грешные — на словах при этом провозглашаем, что нет божества, кроме Аллаха, что мы преданы своему Имаму (А), что готовы на подвиг во имя Ислама. А есть среди нас и такие, кто и вправду подвигом считает преступление — обманутые, одурманенные лживыми проповедями, как тот же Ибн Мульджам, кто искренне полагал, что действует во имя религии Аллаха, нанося Святому Имаму (А) смертельный удар. А немало и просто трусов, чья трусость проявляется — увы — в последний, решающий момент, когда поздно менять задуманное, и надо лишь оставаться один на один с врагом, глядя вслед удирающим предателям, бросившим тебя на произвол судьбы.

Это — тоже Куфа. Тот самый город, жители которого бросили на произвол судьбы имама Хусейна (А) с немногочисленной горсткой сподвижников, отказавшись выступить ему на поддержку при Карбале. Не было бы Куфы — не было бы и трагедии Ашуры.

И здесь, в восстановленном айване современной куфийской мечети, на месте которого Ибн Мульджам нанес смертельный удар Имаму Али (А), искренне веря в правоту своего преступления и без колебаний идя ради него на смерть — здесь тоже Куфа. Прообраз современных хариджитов — ваххабитов, в чьей искренности и убежденности, к сожалению, не приходится сомневаться, но чьи преступления оттого не становятся страшнее. Про них, а также — про равнодушных шиитов Имам Али (А) сказал в «Нахдж-уль-балага»: «О, если бы вы были стойки в своей истине так, как они стойки в своих заблуждениях!».

Огромный квадратный двор куфийской мечети с бассейном посередине, в котором мы совершаем омовение перед молитвой, огорожен стеной, разделенной на множество врат. Здесь Врата Змей соседствуют с Вратами Милосердия. Здесь реконструированная комната, в которой обучались Хасан и Хусейн (А), соседствует с местом гибели Имама Али (А). Здесь — многочисленные стоянки величайших пророков отмечены табличками на стенах: хазрата Адама (А), хазрата Нуха (А), хазрата Ибрахима (А). Здесь же, за стеной — раскопки старого города, посреди которого — дом Язида. Находясь здесь, между Карбалой и Вавилоном, понимаешь: Куфа — это мы все. Если Карбала — это избранные среди нас, кому по праву можно именоваться шиитами Двенадцати Имамов (А), если Вавилон — это противостоящий Карбале мир невежества, стяжательства, рстовщичества и неоязычества с его пирамидами и культом золотого тельца, то Куфа посередине — это мы, простые люди, чье положение — самое страшное, будучи окружены предательством, лицемерием и — что страшнее всего — равнодушием. В конце концов, можно переубедить врага и сделать его искренним другом и сторонником своего дела. Можно победить ложь в открытом поединке. Но как справиться с равнодушием?

Тогда, когда по соседству, в Карбале, творилось величайшее зло, здесь, в Куфе, равнодушие ее жителей, бросивших Имама Хусейна (А) на произвол судьбы, выливалось в величайшее предательство. Они тоже считали себя мусульманами, шиитами, и сами призвали на помощь своего имама. Немало страниц посвятил Имам Али (А) Куфе в «Нахдж-уль-балага», предрекая страшную судьбу этому городу. Находясь здесь, понимаешь великий символизм его слов: Имам — да будет с ним мир и благословение Всевышнего — говорил о нас и о Куфе в наших сердцах. Это — не просто город, это — символ на все времена. И страшная судьба ожидает всякого, кто не справится в сердце своем с одним из величайших пороков — равнодушием.

Осмотрев мечеть и раскопки, мы прощаемся с этим городом, захватив на память запасы воды из благословенного источника, из которого ее черпали наши святые Имамы (А), и которой так не хватало в дни Ашуры! Куфа остается за горизонтом, но одновременно она остается с нами. Впереди нас ждет Вавилон.

Расположенный в паре часов езды от Багдада, древний Вавилон давно утратил свое былое величие, став живым символом бренности замыслов каждого, кто дерзнет возомнить себя богом на земле. Кораническое сказание об унижении Фараона — характерный прообраз неизбежности божественного воздаяния в истории. Служа живым уроком потомкам, и египетские пирамиды, и вавилонские зиккураты и языческие храмы призваны напомнить нам о том, как самые великие замыслы обречены на катастрофу, если за ними не стоит идея служения во имя Единого Бога. Тогда как арабы в бедуинских шатрах, пересекавшие пустыню на верблюде, подарили нам величайшую цивилизацию, основанную на Исламе и впитавшую в себя все научные достижения древних — вавилонян, египтян, индусов, персов — обеспечив духовную преемственность мусульманского Знания в лоне различных народов, передававших друг другу на мировой арене эстафету лидерства, благодаря чему империи сменяли друг друга, а Ислам оставался жить вечно и нетленно, - другие цивилизации, сколь велики и грандиозны ни были бы их достижения, остались обреченными на неизбежный распад и небытие. Как и человек, сколь бы ни был он гениален, какой бы яркий след в истории ни оставил, будучи лишен союза со Всевышним, навечно утрачивает возможность обретения вечного рая.

Сегодня (может быть, за исключением притчи о строительстве Вавилонской башни) мало кто даже вспоминает о том, что с этой страны, вот с этого самого города и началась история мировой цивилизации. Будучи завоевана Александром Македонским (где он и умер, о чем свидетельствует глиняная табличка в тронном зале царского дворца), вавилонская империя стала частью нового царства, из которого вышли четверо новых царей, и в течение столетия былое величие оказалось растраченным, словно разменянная на медяки золотая монета. И мало кому теперь известно, что именно вавилоняне разделили впервые круг на триста шестьдесят градусов, час — на шестьдесят минут, а минуту — на шестьдесят секунд. Используя позиционную систему счисления (в основном — на базе шестидесяти), они добились колоссальных результатов в математике, астрономии и экономике, создав (в сравнительном отношении) самую мощную финансовую систему в истории. Их великая цивилизация, оставив потомкам многочисленное библиотечное собрание глиняных табличек, навечно отмечена созданием свода законов Хаммурапи. Но как бы ни были эти законы совершенны и справедливы для своего времени, тот, кто судит не по закону Всевышнего, обречен. Равно как тщетны были попытки вавилонян выстроить башню, чтобы достичь недостижимого — добраться до Трона Создателя на небесах. Из Священного Корана нам известно, что подобная попытка — добраться до Бога Мусы и Харуна — была предпринята и египетским фараоном, мумия которого осталась в веках служить ярким напоминанием неизбежной судьбы подобного рода замыслов. Соревнуясь между собой в высоте зданий, они в итоге низвели человеческий дух на уровень животной частицы, диктующей телу потребительские инстинкты.

Невольно вспоминается пафос архитекторов сталинской эпохи, мавзолей Ленина, сооруженный по типу вавилонских зиккуратов, и сегодняшние амбиции Уолл-стрит и блеск и роскошь отелей Дубая на грани финансового краха. Взирая на подавляющее сознание величие масштабных помпезных сооружений, как часто мы забываем о том, что катастрофа приходит внезапно и, как правило, - на пике успеха. Горе тому, кто, упиваясь величием мертвого камня, позволяет себе хоть ненадолго забыть о величии Истинного Творца. Судьба его — как обглоданные песками времени камни фундамента вавилонской башни — жалкой и неприметной, затесавшейся где-то между остатками дворца и храма Мардука.

Но для кого-то уроки прошлого не служат напоминанием, напротив, Египтом и Вавилоном он вдохновляется как примерами для подражания. Мы идем на встречу с губернатором провинции Бабиль (Вавилон), и нашим глазам предстает огромный дворец на холме, с которого открывается прекрасная панорама на реку Евфрат и раскопки древнего города. Это - дворец Саддама Хусейна, некогда убежденного в том, что ему удастся возродить величие древнего города, не желая принять, что подобные попытки сродни стараниям воскресить уже разложившийся труп. В зале приемов у подножия дворца, где располагались некогда роскошные апартаменты для гостей (теперь от старой мебели ничего не осталось, и ее заменили современной «массовкой»), губернатор с сожалением говорит о том, что усилиями Саддама некогда древний город превращен в «новодел, у которого когда-то имелись древние корни». К сожалению, этот вандализм довершился уже в последнюю войну, когда многие археологические ценности попросту оказались разграбленными за время пребывания в городе контингента оккупационных войск — непосредственно на месте раскопок. Это является предметом острых разногласий между иракской и американской сторонами. Первая призывает ЮНЕСКО к скорейшему вмешательству во имя спасения оставшихся древностей. Также, иракская сторона ведет переговоры о возвращении на родину знаменитых врат Иштар из Пергамского музея в Берлине и прочих экспонатов национального наследия, вывезенных в разное время за рубеж.

Сам дворец Саддама являет собой сегодня жалкое зрелище, присоединившись к собранию «живых напоминаний» из древних пирамид и египетских храмов. От внутреннего убранства осталась разве что фреска под потолком в Тронном зале, который свергнутый иракский диктатор соорудил для себя. Фреска призвана напоминать великие этапы истории Вавилона-Ирака. Теперь помещение напоминает рейхстаг 1945 года. Повсюду на голых обгорелых стенах надписи на разных языках, на роскошных некогда лестницах — баррикады из мешков с песком и мотки колючей проволоки, на полу — мусор и нечистоты, а прямо напротив ниши с бывшим троном Саддама кто-то вбил в стену баскетбольное кольцо. И разве что барельефы на главном фасаде здания напоминают о былых амбициях. Вот лик Саддама в обрамлении орлиных крыльев (подобно египетскому богу Ра или зороастрийскому Ахура-Мазде). А здесь же — и древний царь Навуходоносор, с благоговением взирающий на современного диктатора как на бога. К сожалению, это — не последнее сравнение Саддама с богом-творцом, с которым нам пришлось столкнуться.

Пересекая тронный зал, мы выходим на лоджию, откуда — с задней стороны дворца — открывается панорама пальмовых рощ на том берегу Евфрата. Здесь же — какие-то жалкие лачуги из глины под крышами из пальмовых листьев, как будто и в самом деле времена Навуходоносора вернулись для простых крестьян и рабочих.

Мы — первые иностранные туристы, посетившие с делегацией раскопки Вавилона после того, как они были официально закрыты для посещения во время последней войны. Древнему городу около пяти тысяч лет. Но это, конечно, не означает, что стены его сохранились в том состоянии, в каком они предстают нашему взору. Это — реконструкция. Оригинал — только булыжная мостовая, нижние слои кирпичной кладки, подземные ходы, а также — колонна царского дворца и статуя Вавилонского Льва. Входные ворота Иштар, оригинал которых хранится в Берлине, заменены современной копией, однако, за ними, в городе-лабиринте, можно обнаружить подлинные стены. Здесь мы находим древние рельефные изображения драконов-мушхуш, бывших в услужении у Мардука, и подлинные кирпичи с клинописными надписями, отражающими разные исторические события. В частности — сообщение о кончине Александра Македонского, вмонтированное в стену Тронного Зала. Естественно, такую возможность Саддам также не мог обойти своим вниманием — поэтому при реконструкции стен по его приказу были вмонтированы и новые кирпичи с надписями на современном арабском — посвященные новой истории «возрожденного» Вавилона.

Особой достопримечательностью города служит храм Мардука (или, по версии гида, Молоха). Одна из стен его сохранилась в неприкосновенности, но — главное — в центральном дворе сохранился колодец, в котором жили падшие ангелы Харут и Марут, обучавшие людей магии, но честно предупреждавшие: «мы — искушение, не следуй же за нами». И только упорствовавшим открывались все тайны магического искусства. Упоминание о Харуте и Маруте, а также о Вавилоне мы находим в Священном Коране, сура «Аль-бакара», аят 102. Это — одно из немногих мест, географическое положение которых четко прописано в Коране. Так что наша экскурсия — это и поездка по кораническим местам.

Пал Вавилон, названный в Библии Великой блудницей среди городов. А ведь когда-то и он был городом Божиим — в точности также, как мы верим, что все дети на земле рождаются покорными Единому Богу. Если Карбала в переводе с древнесемитского означает «Близость к Богу», то Вавилон — это «Баб-Иллуль», или «Врата Божии». Два древних Божиих города, а какие разные судьбы!

Мы заканчиваем осмотр древностей и проходим на обед в столовую Саддама на берегу Евфрата. Здесь нашему взору предстает последнее — и самое страшное — кощунство, восстановленное дизайнерами как напоминание потомкам. Конечно, бегущая по периметру под потолком арабская надпись — стихотворные изречения Саддама — это еще не святотатство, хотя по устоявшейся мусульманской архитектурной традиции на этом месте располагаются аяты из Священного Корана. Но внутренняя сторона центрального плафона, с которого свисает массивная хрустальная люстра, не оставляет никаких сомнений в том, что творилось в душе самовлюбленного диктатора. Там, где место прекрасным именам Аллаха, мы находим каллиграфически исполненные «прекрасные имена Саддама» - «Аль-муаллим» («учитель»), «Аш-шуджаа» («отважный»), «Аль-мукатиль» («воин») и тому подобные. Аналогия слишком разительна, чтобы допустить мысль о случайности такого подражания Корану.

Конец диктатора был вполне закономерен, и в свете увиденного мне совершенно непонятно возмущение со стороны некоторых мусульман и даже отдельных организаций тем фактом, что на виселице ему не дали договорить слова священного символа веры — зачем позволять святым словам срываться с грязного языка нового фараона? Чего стоит такая вера перед лицом неизбежной смерти, мы также знаем из Священного Корана: «И когда стал (Фараон) тонуть, сказал: «Я уверовал, что нет иного бога, кроме Того, в Которого уверовали сыны Израиля, и я — из числа мусульман» / Уже ли, сейчас? А ведь раньше ты был ослушником и творящим нечестие!» (Коран, 10:90,91).

Мы прощаемся с Вавилоном, отдавая должное искреннему радушию губернатора провинции и всех иракских друзей, которые принимали нас с неподдельной душевной простотой, по-братски, без формальностей и протоколов. Мы, естественно, желаем этому городу, как и всем иракским городам, возродиться поскорее к новой жизни. Однако, не в качестве ниспровергаемого золотого идола, а как историческому памятнику, стоящему в качестве живого напоминания на службе цивилизации и мусульман.

Мы продолжаем наше путешествие в Багдад — город, привлекательный для нас прежде всего шиитским кварталом Казимийа — местом упокоения сразу двух шиитских имамов под крышей одного мавзолея, что отражено в символике сдвоенных куполов: имама Мусы Аль-Казима (А) и его внука, имама Мухаммада Аль-Джавада Ат-Таки (А). Пересекая страну по пустынной местности, мы видим глиняные деревни посреди редких оазисов и небольшие провинциальные города, куда тоже постепенно возвращается жизнь. Наконец, перед нами — многоэтажные коттеджи и виллы, а по сторонам шоссе участились контрольно-пропускные пункты. Мы въезжаем в иракскую столицу — Багдад.

Часть 4. Багдад.

В иракской столице на каждой улице - кордоны из «хаммеров» камуфляжного цвета с закрепленными на крышах пулеметами и наблюдательные вышки с часовыми. По мере продвижения от окраин к городской черте все больше колючей проволоки и баррикад из мешков с песком. Важные офисные здания и улочки, где нет активного городского движения, отгорожены быстро разбирающимися заборами из бетонных блоков. Однако, благодаря таким мерам безопасности в городе действительно спокойно для послевоенного времени. Несмотря на регулярные сообщения об отдельных эксцессах, вновь создаются новые рабочие места, повышается благосостояние населения. С 2007 года всем доступна мобильная связь и спутниковое телевидение. В деловом районе сооружается гигантский гипермаркет наподобие московских и питерских бутиковых моллов, в салонах выставлены на продажу автомобили престижных марок.

Многие здания лишь силуэтом своим напоминают о былой славе Ирака. Ржавые остовы, пустые глазницы выбитых окон и изъязвленные пулями и бомбовыми осколками стены — все еще привычная местная картина. Но здесь же повсюду — интенсивные стройки, рекламы туров во Францию, Индонезию и по святым местам, фешенебельные гостиницы, рестораны, торговые центры. Жизнь идет — и, значит, духовность также не умирает.

В ходе нашего короткого посещения Багдада нам предстоит посетить несколько разных духовных центров. Естественно, в вечер приезда, разместившись в гостинице неподалеку от священного мавзолея в Казимии, мы первым делом навестим Двух Имамов (А). А назавтра запланировано посещение гробницы великого суфийского подвижника Абдул-Кадира Гиляни и сирийской католической церкви, где идут восстановительные работы после чудовищного теракта, произошедшего 31 октября 2010 года. Одна из целей нашего визита — продемонстрировать дух мусульманского братства и солидарности с представителями различных мусульманских школ и иных конфессий.

Отличительной особенностью мавзолея в Казимии служит сдвоенный купол, обозначающий, что сразу два имама — Муса Аль-Казим (А) и его внук Аль-Джавад Ат-Таки (А) — покоятся здесь в одной гробнице. Здесь — место духовного и ментального отдыха для паломников. Грандиозность сооружения, сверкающего уходящими в небо гирляндами огней, не подавляет, а умиротворяет, символизируя не столько преходящую помпезность земной жизни, сколько величие заботы Всевышнего Аллаха о Своих верующих рабах.

Поэтому многие предпочитают и молиться, и отдыхать под этими стенами. Хотя рядом расположено множество гостиниц (некоторые весьма комфортабельные), находясь вблизи святого места не хочется возвращаться в номер, чтобы попусту тратить отпущенные минуты, каждая из которых вблизи Имамов (А) — бесценна. Для эстетического удовольствия паломников здесь имеется все — и музей, и лавка ручных деревянных промыслов (в конце посещения мы туда отправимся), и столовая для почетных гостей. Меню напоминает блюда иранской кухни — и это не случайно.

Как и в Неджефе, и во многих других городах Ирака, здесь множество паломников из Ирана, составляющих основную массу шиитов, посещающих святые места. Для них — привычные блюда иранской кухни и вывески и объявления на фарси. Культура иранского и иракского народов тесно переплелись в ходе истории. Ранее арабы называли Иран и Ирак «двумя Ираками», и, наряду с арабским языком, вторым официальным в стране является курдский — язык иранской группы. Любой образованный иракец, или просто тот, кто желает добиться успеха в торговле в шиитских кварталах, должен на достойном уровне владеть фарси. В этой связи я вспоминаю свою встречу с послом Ирака в Праге, когда в ходе беседы, которая велась, естественно, на арабском, он цитировал также длинные пассажи на классическом фарси, и нельзя было не восхититься его чистым тегеранским произношением.

Я встречаю группы иранских паломников из разных городов. Мы вспоминаем Исфахан и Мешхед, знакомые улицы Тегерана и Бушера. Едва встретившись с этими простыми и открытыми людьми, мы расстаемся с ними, словно давние друзья. Иран — родина арийцев, прародителей европейцев. Поэтому отчасти, пускай отдаленно, но иранский народ — это и мой народ, и я неустанно возношу за него молитвы, за то, чтобы Всевышний Аллах помог ему с достоинством пройти все испытания, выпавшие на его долю, и выйти из них победителем.

Я также молюсь за всех мусульман мира — жертв тотальной информационной войны, несправедливости, лживой пропаганды. Я молюсь за свою Родину — Россию, я говорю: «Господи, Ты обещал пощадить Содом и Гоморру, если в них найдутся хоть десять праведников. Пощади же Россию и русский народ, не обрушай на него Своего гнева за то, что в духовной слепоте своей он не ведает, что творит. За то, что, одурманенные продажными политиками и стоящими у них на службе журналистами, русские люди идут избивать на улицах мусульман. За то, что публичное жертвоприношение Тебе у нас считается противозаконным, а пьяные шествия и оргии по праздникам — нормой жизни. За то, что обладатели авторитета в моей стране открыто защищали Милошевича, Младича и Караджича, и никто не помянул десятки тысяч мусульман, падших мучениками от руки сербских палачей. Тогда я едва ли не стыдился того, что я — русский. Но хвала Тебе, Господи, что сегодня я уже не стыжусь, напротив, я горжусь этим, видя, как мой народ пробуждается от спячки, и веря, что Свет Истины, Правды и Справедливости воссияет над Россией. Не каждый, кто вещает от имени русского народа, является его представителем, и не каждый из них — русский. Тебе это ведомо лучше, чем мне, Господи, а потому молю тебя: не карай весь народ за преступления тех, кто безо всяких на то оснований возомнил себя вправе говорить и действовать от его имени». Я понимаю, что моя молитва — это капля в море, но кто знает, может, именно эта капля поможет уравновесить наполненную до краев чашу Божьего гнева. Ведь среди русского народа — больше, чем десять праведников, и пока так есть, я верю, что он будет жить...

Сравнительная бедность и разруха в шиитских районах и городах — тяжелое наследие саддамовского прошлого. Переписав свою родословную и возведя ее аж к самому Имаму Али (А), совершая регулярные паломничества на могилы шиитских святых (в том числе — в Карбалу и Неджеф), Саддам Хусейн делал все возможное, чтобы не давать шиитским анклавам достойно развиваться. При том, что шииты в Ираке составляют большинство, им было отказано в распределении не только материальных благ наравне с остальными, но и благ духовных. Достаточно вспомнить мученическую гибель Великого Аятоллы Шахида Сейида Мухаммада Бакира Ас-Садра, или печальную судьбу библиотеки Аль-Хакима.

Саддамовская диктатура била в самое сердце шиизма: лишить шиитов их ученых и академических знаний, великого наследия, на фундаменте которого покоится наша современная мысль. Это означает - лишить их статуса элитарности в мусульманском мире. Шииты — это всегда меньшинство, но меньшинство не маргинальное, а элитарное. Там, где мы не могли взять числом, мы всегда компенсировали это разумом, передовыми достижениями нашей философской, экономической и политической мысли. Ошибочна и даже преступна мысль о том, что шииты — это не понятые никем одиночки. Чего бы стоили все наши передовые идеи, если бы они не могли быть доступны широким массам народа? Чего бы стоили одиночки, с которыми не считались бы власти? Будь оно так, в истории давно не осталось бы и следа от шиизма, поскольку такие маргинальные одиночки обречены умирать в безвестности. Героизм и самопожертвование во имя идеи хороши тогда, когда идея чего-то стоит, а ценность ее, в свою очередь, определяется возможностью опереться на интеллектуальную и духовную элиту народа. Так и поступали наши святые имамы — да будет с ними мир и благословение Всевышнего.

Дата добавления: 2015-11-04