18 страница. — Ты уверен, что приехал куда надо?

— Ты уверен, что приехал куда надо?

Клатуинец кивнул и постучал пальцем по дисплею, установленному на передней панели его флаера. Он высунулся из такси и вытащил из пенала на воротах комлинк, от которого уходили куда-то за стену провода, и протянул его мне:

— Привет!

Мне ответил чопорный официальный голос:

— Поместье Хорна.

Поместье?

— Я хотел бы поговорить с Ростеком Хорном.

— Директор Хорн просил, чтобы его не беспокоили.

Я нагнулся к самой решетке ворот и попытался рассмотреть дома, стоящие за оградой. Ничего похожего на дом деда там не было. Не мог увидеть и дом, в котором я рос. Вместо этого моему взору открылся вид на огромный, растянувшийся вширь и вглубь дом, построенный по самому современному проекту. Он ярко блестел на фоне окрестных зеленых холмов, ослепительно белый и в некоторых местах (там, где стенами ему служили окрашенные пластины транспаристила), серебристый.

— Пожалуйста, скажите ему… — я замялся. Если я скажу «внук», то навлеку на себя большие неприятности — в Кореллианской системе я все еще был заочно приговорен к смертной казни и объявлен в розыск. — Скажите ему, это его старый друг, Кейран Халкион.

— Одну секунду.

Клатуинец не стал терять времени даром и стал травить мне байки о местной лиге зонбола. Он пытался поразить меня тем фактом, что Страйв Педстен, местная звезда («разве вы не знаете, что одно время он имел романтическую связь с принцессой Лейей!») сидел на том месте, где сейчас сижу я. Таксист уверил меня, что тот атлет не был настолько красив, как я, но запомнился тем, что дал ему на чай самые щедрые чаевые в его практике.

Я ответил ему улыбкой и согласно кивнул, но не успел он порадовать меня последними рекордами Педстена, как открылись ворота. Клатуинец дал по газам, и мы сорвались с места так резко, что я не успел повесить комлинк на место. Провода натянулись, и комлинк, прежде чем исчезнуть в окне, въехал таксисту по затылку. Тот пробормотал что-то невнятное и почесал вспухшую на глазах шишку, но умудрился доставить меня к парадной двери поместья без приключений. Я расплатился с ним, дав ему щедрые чаевые — в конце концов, это были деньги Бустера, и я был уверен, что они были не фальшивыми.

Выйдя из флаера, я понял, что издалека не смог правильно оценить размеры этого здания. Дом моего деда был всего-навсего скромным двухэтажным строением, утопавшим в прекрасном саду, на который дед тратил все свободные деньги и свободное время. Домина, перед которым я стоял, занимал площадь раза в три большую, чем старый дом, и был на целый этаж выше. В его дизайне я видел детали, которые наверняка нравились моему деду, но раз уж у него были деньги, чтобы отгрохать такой дворец, то почему он не окружил его садом?

Я подошел к двери, но не успел я позвонить, как дверь открылась и на пороге появился маленький сухонький старичок с зеленоватой кожей. На нем была черная униформа, украшенная белыми пуговицами, а на руках у него были белые перчатки. Он с подозрением изучил меня, затем, даже не улыбнувшись мне, соизволил шагнуть в сторону и пропустить меня в громадное фойе.

Старик заговорил в той же рубленной манере речи, которую мне только что довелось слышать из комлинка.

— Директор Хорн ждет вас в саду, — он проворно зашагал вперед, и его башмаки громко скрипели, когда касались розового и черного отделочного камня на полу. В центре из черного и зеленого камня была выложена старая эмблема КорБеза. Я перепрыгнул через нее, сбившись с шага, заставив лакея обернуться и посмотреть, что происходит.

Меня не удивило, что мой дед был в саду. Когда он отошел от дел, то сказал, что хочет копаться в нем и сажать растения, пока его самого не закопают и посадят здесь же. Идти пришлось довольно долго, но наконец мы пришли на веранду, в тени которой можно было укрыться от полуденного солнца. Там, за ней, на короткой зеленой дорожке, ведущей к центральному фонтану, окруженному амфитеатром ярких цветочных клумб, стоял мой дед.

Будучи выше меня, даже выше, чем был мой отец, худощавый Ростек Хорн отличался какой-то аристократической манерой держаться. Несмотря на его возраст, седые волосы оставались у него густыми и здоровыми. Его серые глаза, казалось, никогда не останавливались подолгу на одной точке, и если я видел в них только любовь и нежность, то сослуживцы, которым посчастливилось проходить обучение под его командованием, рассказывали, что эти глаза могут быть холоднее, чем самый студеный кусок льда в Галактике. Хотя он и казался изрядно похудевшим по сравнению с тем, как он выглядел, когда я видел его последний раз, он не утратил жизненной энергии, и впервые я увидел его таким, каким описывали его мои сослуживцы.

Что поразило меня больше всего, так это то, что он стоял в саду под палящими лучами солнца в черной парадной форме с высоким тугим воротником. Он был одет не для того, чтобы провести день в саду, а для того, чтобы заниматься неотложными делами, как в те дни, когда он служил в КорБезе. Оказавшись ко мне правым боком (возможно, инстинктивно, чтобы лучше отразить нападение), он медленно повернул голову и посмотрел на меня. Эти серые глаза заставили меня вздрогнуть.

Я собирался было обойти моего проводника и пойти по дорожке, но старик остановил меня, положив руку мне на живот.

Я посмотрел на деда и наполовину прикрыл глаза. Сконцентрировавшись, я внушил ему следующий образ: я еще ребенок. Я смеюсь, бегу, кричу, падаю, и все на том же зеленом газоне, что разделял нас. Затем я открыл глаза и сказал:

— Сколько мы не виделись, директор! Возможно, вы уже не помните меня.

Дед какой-то момент оставался неподвижен, как скала, затем кивнул:

— Тосрук, я знаю этого человека. Ты свободен.

Тосрук прищурился:

— Пока он шел сюда, он показался мне чистым, но у него могут быть какие-то неизвестные мне способности.

— Но ведь мне можно не опасаться Халкиона здесь, так ведь?

Я покачал головой:

— Да, сэр.

Губы деда расползлись в улыбке:

— Вот видишь, Тосрук, я в безопасности. Иди и продолжай заниматься своими делами. Распорядись, чтобы нам приготовили легкий завтрак — я имею в виду, действительно легкий, а не просто подливки поменьше.

Тосрук склонил голову в поклоне, затем развернулся на пятках и зашагал прочь.

Я медленно стал приближаться к деду, не смея сорваться на бег, как мне хотелось приветствовать его. Я протянул ему руку, и он пожал ее, затем заключил меня в крепкие объятия. Я хотел что-то сказать, но в горле застрял ком, а на глаза навернулись слезы.

Он разжал руки и оттолкнул меня от себя:

— Черные кости Императора, ты не должен быть здесь.

— Я должен был приехать. Я отсутствовал так долго, — я обернулся и взглянул на дом. — Многое изменилось.

Улыбка на лице моего деда стала еще шире, и он мрачно расхохотался.

— Да, здесь многое изменилось, — он махнул рукой, указывая на оранжерею в другом конце сада. — Если пойдешь со мной, я покажу тебе некоторые свои последние успехи. Там есть и победители конкурсов, и просто хорошие экземпляры.

Я зашагал вслед за ним, и не проронил ни слова, пока мы не подошли к оранжерее и вошли внутрь. Дед снял мундир и повесил ею на крючок у двери. Он щелкнул парой переключателей, и все лампы, кроме одной, начали включаться. Освещение выхватывало из темноты ряд за рядом скамеек с рассадой, пока не показалось стоящее в углу оборудование для создания генетически измененных сортов цветов всевозможных оттенков и размеров.

Дед заговорщицки улыбнулся мне:

— Здесь можно говорить без опаски — я устраиваю здесь генеральную уборку раз в неделю.

— Хорошо, — я снова посмотрел на дом. — Что стряслось с твоим домом?

— Если ты помнишь, я заслужил репутацию человека, который собрал много информации о местных политиках, агентах Империи и всяких прочих субъектах. Когда Силы Безопасности Кореллии превратилась в Службу Общественного Порядка, все сочли, что мое досье может кое-кому сильно не понравиться. Далее было решено, что всю информацию я храню у себя дома. Загадочные пожары уничтожили сначала мой дом, затем тот, в котором ты вырос.

Он говорил это тихим голосом, но в нем слышался такой оттенок, что я решил, будто он находит все это весьма забавным.

— И что выяснилось потом? Что кругом полно копий этих файлов, во всех компьютерных сетях. Не хватало только кодов и паролей, чтобы расшифровать их. Некоторые очень влиятельные лица вдруг стали получать весьма интересные данные о тех делишках, которые они предпочли бы скрыть. Эти файлы доставляли им прямо домой на инфочипах, обычно с цветком-другим из тех, в которых легко было узнать мои гибриды. Намек был прозрачен, и таким образом, в качестве компенсации за многолетнюю безупречную службу в КорБезе, а также для защиты меня от воров (ведь теперь мои цветы считаются бесценными), правительство выкупило всю землю в округе и безвозмездно передало ее мне. Они построили для меня этот дом и нафаршировали его всевозможными устройствами для подслушивания, подглядывания и принюхивания. Тосрук и остальные мои слуги регулярно ходят с докладом к мелким служащим (хотя эти бюрократы не подозревают, что мои люди преданы мне). А те самые файлы, которые я создал, использовали разные компетентные лица, чтобы выбирать себе сотрудников только из тех, которыми можно легко манипулировать.

Я громко расхохотался:

— А я думал, что когда уйдешь в отставку, ты захочешь избавиться от всего этого наследия.

Он кивнул:

— Я бы и сам рад сделать это, но те, кто жаждут власти, ни за что не оставили бы меня в покое. К сожалению, у них нет ни жалости, ни такта, чтобы отстать от меня, — он нагнулся и ласково погладил листья небольшого растения. — Теперь мне достаточно послать кому-нибудь саженец с запиской, что мне все о нем известно. И если я говорю, что разочарован, они тут же меняют точку зрения. Если я говорю, что поддерживаю их, они еще упорнее работают в нужном направлении. Я осторожно подхожу к выбору жертв. Я стараюсь сдерживать неумеренность молодых и глупых или старых и глупых. Бродят даже слухи о клике тайных советников, которые толкуют политическим лидерам тайный смысл моих подарков — что значит получить живой цветок, а что — срезанный букет, или поясняют, в чем разница между растениями, цветущими ночью, и цветками, которые цветут лишь однажды, затем погибают.

Дед хитро улыбнулся мне:

— Но ты же пришел ко мне не затем, чтобы расспрашивать меня о моих садах или выслушивать мое брюзжание о мелких извращенных умах политиков, так ведь?

— Я рад видеть тебя, и я действительно хочу узнать все о том, как тебе живется, а потом рассказать тебе, как идут дела у меня.

Он ответил мне снисходительной улыбкой:

— Имя, которым ты назвался, и все то, что делал последнее время, открывает мне причину твоего появления здесь сегодня. Хочешь знать, что твой отец оставил для тебя, так ведь?

Я медленно кивнул:

— Не возражаешь?

Дед удивленно посмотрел на меня, затем рассмеялся:

— Возражаю? Мой дорогой мальчик, я посвятил почти пятьдесят последних лет, чтобы сохранить это наследие для тебя и твоего отца. Я был бы очень разочарован, если б этот день так никогда и не наступил.

Я улыбнулся:

— И ты послал бы мне цветок, чтобы показать, насколько ты разочарован?

— Я послал бы тебе много, очень много цветов, — он раскинул руки, будто хотел обхватить оранжерею и весь сад. — Все эти цветы, Корран, и есть наследие Халкионов. Какое место подойдет для хранения знания джедаев и секретов Силы, как не живые растения?

Глава 29

Я внимательно смотрел на деда, потому что совершенно не понимал, о чем он говорит. Он уже был стар и мог потихоньку сойти с ума, хотя по нему не скажешь…

— Твои объяснения ускользнули от моего понимания.

Он весело расхохотался — низкий, богатый звук, который я так хорошо помню.

— Не расстраивайся, Корран. Мне пришлось найти такую систему хранения информации, чтобы до нее не докопались самые лучшие ищейки. Пойдем, я кое-что покажу.

Я проследовал за ним к дальнему углу оранжереи, где стояли компьютеры и другое оборудование для генетических экспериментов.

— Ты, наверное успел забыть то, что учил еще в школе, но генетический код большинства жизненных форм состоит из четырех нуклеотидов, соединенных попарно. Они обеспечивают генетический шаблон, который создает все живое, и нас с тобой, в том числе.

Я кивнул:

— Я знаю. Имперцы использовали генетику, чтобы создать вирус «крайтос».

— Ага, и эту гадость тоже, — дед что-то ввел в компьютер, и на голографическом экране, подключенном к нему, появилась двойная спираль, медленно вращающаяся вокруг своей оси. Это было похоже на две винтовые лестницы, закрученные друг вокруг друга. — Большинство никак не возьмет это в толк, но гены, несмотря на свои крошечные размеры, в свою очередь состоят из огромного количества этих основных пар нуклеотидов. Никто не подозревает и о том, что большинство информации, заложенной в генах, является избыточной, и они часто состоят из обрывков шифров, потерявших в результате миллионов лет эволюции свое значение. Итак, эти разрозненные куски зашифрованной информации чаще всего инертны и бесполезны. И вот что я сделал: я синтезировал целые цепочки пар нуклеотидов, которыми заменил ненужные куски в гене. В этих цепочках одна пара означает ноль, а другая — единицу.

Я уставился на него с разинутым ртом:

— Ты оцифровал данные и имплантировал их в генетический материал растения, чтобы закодированная информация удваивалась с каждым делением!

— Точно. Конечно, изредка мутации могут уничтожить небольшие блоки информации, но у меня всегда так много других носителей, с которыми я могу свериться и дополнить недостающее, — он широко улыбнулся. — Помню, пришел ко мне один охотник на джедаев, попросил меня продать ему цветов для сада в Имперском Центре. Я дал ему все, что он хотел, причем с информацией о моей линии джедаев.

Я посмотрел на него с хитрым прищуром:

— Значит те цветы, что ты посылал политикам: они ведь содержали коды доступа к файлам с компроматом на них?

— Мне же нужно иногда повеселиться, так ведь? — он закатал рукава. — Я провел с Нейаа достаточно времени, чтобы понять, что джедай не верят в случайности. Я знал, что если я заложу в эти цветы информацию о джедаях и займусь их распространением, то рано или поздно эта информация будет снова открыта. Когда я начал эту работу, я не надеялся, что это произойдет при моей жизни, но я так хотел, чтобы это случилось.

Я улыбнулся:

— Расскажи мне о нем, о Нейаа.

— С удовольствием, — он посмотрел на меня и снова покачал головой.Эта твоя внешность… Я тебя сразу не узнал. У твоего отца была любимая поговорка, которую он перенял у своего отца. Ты ее помнишь? «Если ты не можешь узнать человека в зеркале, пришло время оглянуться назад и посмотреть, когда ты перестал быть собой».

— Помню, — кивнул я.

— Знаешь, я сейчас смотрю на тебя и думаю, что ты обязательно должен мне сказать, в кого ты превратился, — он указал на дом. — Сначала, однако, давай перекусим. Затем пойдем перекапывать компостную кучу.

— И в ней скрыта информация?

Дед подмигнул мне:

— Я думаю, результаты работы тебя не разочаруют.

* * *

Мы говорили в основном о цветах и том, каким был этот район в старые добрые времена. Поскольку слуги постоянно сновали туда-сюда, то Корран Хорн упоминался в третьем лице, словно Кейран Халкион был его другом детства. Признаться, я находил эту уловку довольно неуклюжей, но я принял уже на себя роль Халкиона, и она была ничем не хуже любой другой «легенды». Эта была игра, в которую мы оба играли с большим удовольствием.

Дед отослал Тосрука в отель, где я остановился, чтобы забрать мои вещи, а мы с ним с лопатами в руках пошли к куче компоста. Затем Ростек, нарядившийся в комбинезон, фартук и резиновые сапоги по колено, показал мне кучу навоза бант, который он использовал в качестве удобрения. Сколько я себя помнил, он получал навоз из Зоологического и Ботанического Сада Коронета, взамен поставляя туда свои новейшие гибриды.

Копай поглубже, так, чтобы куча переместилась на три метра в этом направлении, — опершись на лопату, он улыбнулся. — Если тебе захочется передвинуть в другую сторону, валяй, я не против.

Я покачал головой:

— Может, я лучше заставлю тебя поверить в то, что она сдвинулась.

— Халкионы всегда были известны своей слабостью в области телекинеза, — он рассмеялся. — Единственная азартная игра, в которую я мог спокойно играть против Нейаа, это кости.

— Однажды мне удастся при помощи Силы воздействовать на кости.

Дед улыбнулся:

— У Халкионов есть свои сильные стороны. Способность к проецированию мысли, на которую ты намекал, у Нейаа проявлялась отлично. А еще он мог впитывать энергию. Мне говорили, что даже среди джедаев это очень редкая способность.

Я кивнул:

— И я слышал об этом. Ладно, я передвину эту кучу при помощи лопаты и мускулов.

Пока я копал, дед рассказывал о жизни Нейаа Халкиона:

— Мы довольно долго работали друг с другом, или мне так казалось, пока он не ушел на войну с клонами. Мы были напарниками лет десять, насколько я помню. Думаю, я был на семь лет старше тебя, когда он ушел. Он был немного старше меня, а его жена (ты же знаешь, я вырос по соседству с Сцеррой, так что знал ее довольно хорошо еще до того, как они встретились). Твоему отцу было всего десять, когда Нейаа был призван на войну, но Нейаа уже несколько лет тренировал его, развивал его способности.

Я утер пот со лба:

— Нейаа погиб во время Войны клонов?

— На самом деле он погиб немного спустя, но домой он вернуться не успел. Мы с ним часто шутили насчет того, что он собрался уйти на Войну клонов, потому что как-то было сказано, что кореллианский джедай, покидающий свою систему, делает это на свой страх и риск, — глаза моего деда затуманились, — и Нейаа обещал своей жене и мне, что не найдет свою смерть на Войне клонов. Он был прав, но все же его постигла участь всех кореллианских джедаев, покидающих свой дом. Один его друг, джедай-каамаси по имени Йиеник Ит'Клиа, пришел ко мне и принес вещи Нейаа домой. Он принес извинение, что не смог привезти его тело, но тела мастеров-джедаев исчезают, когда те погибают. У него также не было меча Нейаа. Он сказал, что Галактический музей попросил оставить его как экспонат для коллекции, посвященной джедаям, — на губах деда наметилась улыбка. — Полагаю, он все еще там.

Я покачал головой:

— Не-а. Он сослужил мне добрую службу пару раз. Спас мне жизнь.

Дед хлопнул в ладоши:

— И мою тоже. «Бегут воры, трепеща, от серебристого луча». Я частенько дразнил Нейаа это фразой.

Я усмехнулся и продолжил копать.

— Он часто был с тобой в паре, — спросил я, — когда вы раскрывали преступления?

— Постоянно. Чаще всего он одевался в простое цивильное платье, как и я. Он понимал, что большинство людей опасаются джедаев и боятся их. Когда они не знали, кто он такой, он мог помогать жертвам преступлений. Когда приходило время «брать» преступников, он облачался в плащ, и традиционное одеяние джедаев. Сцерра часто называла это «охотничьим нарядом». Преступники быстро поняли, что если они не будут оказывать сопротивления, то ничего страшного с ними не произойдет, поэтому нам немало раз удавалось разрядить напряженную ситуацию, достаточно только было показаться Нейаа в одежде джедая. Конечно же, рассказы о его поступках быстро распространялись среди преступного мира и обрастали немыслимыми подробностями, так что все реагировали на его имидж и репутацию, а не реальное положение дел.

Я тем временем расчистил то место, на которое указал мне дед, и поднял кусок пластифицированной ткани, который оказался под кучей навоза. На его оборотной стороне я заметил металлическое сияние.

— Это что такое? — удивился я. — Диффузер?

— Разве? Я и не замечал.

Я нахмурился. Существовали диффузеры самых разнообразных форм и размеров. Они просто перенаправляли энергию, исходящую от сканнеров, в другую сторону, чтобы отраженный сигнал не выдал, что находится под диффузером. Контрабандисты частенько использовали эти рассеиватели сигнала, чтобы во время досмотров не обнаружился спрятанный запрещенный товар, но совсем немного времени и усилий потребовалось, чтобы создать устройства для обнаружения диффузеров, так что они потеряли всякий смысл — найти диффузер означало найти все, что спрятано под ним.

В данном случае диффузер скрывал кусок земли.

— Дай сам догадаюсь: похороненная под землей дверь, которую никто не обнаружил, потому что не хотелось копаться в навозной куче?

— Видишь ли, примерно такую же уловку использовал твой отец, чтобы поймать Бустера Террика. Неудивительно, что он возненавидел Хорнов.

— Теперь у него есть еще один повод для этого.

Дед хитро улыбнулся:

— Да, кстати, как ему нравится, что его дочь замужем за Хорном?

Я отбросил в сторону еще одну лопату грязи, затем удивленно посмотрел на деда:

— Откуда ты знаешь?

— Корран, я очень люблю тебя и думаю, что ты вспомнишь, что мы с тобой провели долгие часы в обсуждении твоих любовных похождений и трагедий, из них вытекающих.

— Не напоминай мне, — я прожег его гневным взглядом, — скажи лучше, это у тебя совковая лопата, или ею тоже можно копать?

— Ею можно копать. Хочешь поменяться со мной? Твоя вроде не сломана.

Я изогнул бровь:

— А ты не собираешься помочь?

— Я уже накопался, пока хоронил эту дверь, так что теперь твоя очередь, — он хихикнул. — Давай, не ленись, она неглубоко. Так вот, возвращаясь к предмету нашего разговора. Когда в своих условных письмах ко мне ты перестал упоминать трудности в делах романтических, я сделал вывод, что ты кого-то нашел. Оставалось только навести справки.

— И тебя не разочаровал мой выбор?

— Разочаровал? С какой стати?

— Она же дочка Бустера Террика.

Дед подошел ко мне и положил правую руку мне на шею.

— Корран, если она сумела завоевать твое сердце и удержать его, она должна быть прекрасной девушкой. Я рад за тебя, честное слово. Когда-нибудь ты приведешь ее ко мне в дом, чтобы я смог с ней познакомиться.

— Обязательно, как только отменят ордер на мой арест по обвинению в убийстве.

Он нахмурился:

— О да, работа Гила Бастры. Я об этом позабочусь. Возможно, тот самый имперец должен быть признан виновным.

— Лоор? Он мертв.

— Тем лучше, — дед посмотрел на яму, которую я выкопал, потому что лопата звякнула о металл. — Давай, лезь туда.

Я расчистил люк.

— Старое бомбоубежище?

— Оно было здесь, когда я купил дом, — дед нагнулся и помог мне открыть люк. — Там, внизу, довольно уютно. Ты можешь спуститься туда первым, — он достал из кармана фонарик, включил его и протянул его мне.

Я спустился по ржавой лестнице, вмурованной в стену дюракритового колодца, ведущего вниз. Спустившись, я увидел, что за помещение скрывалось под навозной кучей. Квадратная комната, в которой не было ничего, кроме покрытого толстым слоем пыли старинного фиберпластового кофра. Он сразу же воскресил в моей памяти тару, которую использовали для перевозки грузов контрабандисты — дешевые коробки еще доимперского производства.

Я услышал, как дед спускается следом за мной.

— Что это за кофр? — спросил я у него.

— Когда Империя решила покончить с джедаями, я предпринял некоторые шаги. Среди них были, например, изменения в файлах базы данных, которые скрыли от охотников Империи настоящее прошлое твоего деда и отца. Это было верное решение. Я ни в коей мере не жалею об этом.

Я обернулся и посмотрел на деда:

— А были еще семьи кореллианских джедаев, которые ты скрыл?

— Тебе это не надо знать, Корран. А если таковые и есть, и их нужно будет найти, то они найдутся, — он положил руки мне на плечи. — Остальные шаги были очень рискованными. Я предпочел, что было довольно дурацким шагом с моей стороны, поставить под удар себя и свою семью, спрятав это здесь. Раскройся это, и нас всех могли убить. Лучше было бы уничтожить все эти предметы — твой дед с отцом думали, что так и сделано, потому что я соврал даже им, однако не сохранить этого я не мог.

Он сжал мои плечи:

— Здесь, в этой коробке, находятся те веши, которые Йиеник Ит'Клиа принес сюда после смерти Нейаа.

Я медленно кивнул, глядя на то, как лучи света пляшут по поверхности кофра.

— Как умер Нейаа?

— Я не знаю подробностей. Каамаси попросил, чтобы я не задавал ему лишних вопросов. Он только сказал мне, что великий человек, герой Войны клонов, избрал его для выполнения этой особой почетной миссии. Они втроем всегда были вместе и одолели всех врагов, но Нейаа был смертельно ранен. Даже джедайская техника целительства не могла спасти его от смерти.

— Затем ты женился на его жене и усыновил его ребенка.

Дед ответил мне каким-то отвлеченным голосом:

— Я знал Сцерру всю свою жизнь. Мы всегда были хорошими друзьями, и оба потеряли самых близких друзей в одно и то же время. Та скорбь, которую мы разделили друг с другом, сблизила нас, и наша совместная жизнь имела прочные корни. Мне всегда казалось, что Нейаа имел представление о том, какая судьба ему уготована и что произойдет с нами после его ухода из жизни. Мне хотелось бы думать, что та любовь, которую его друзья вынесли из скорби по его кончине, сделала его смерть хоть чуточку легче.

Дед похлопал меня по плечу.

— На этой пыли остались следы моих слез. Мне пора обратно. Мы можем поднять сундук наверх, или ты можешь открыть его сам и посмотреть, что находится внутри него? Выбор за тобой. Ты — последний из Халкионов, так что все это принадлежит тебе.

— Спасибо, — я сделал шаг по направлению к коробке, затем обернулся и заглянул в глаза моему деду:

— Знаешь, в одном ты не прав.

В полумраке блеснули слезы:

— В чем же?

— Я не считаю себя последним Халкионом. Я — последний из Хорнов. Я искренне надеюсь, что в этом сундуке и в саду наверху есть все, чтобы я смог продолжить обе эти линии.

* * *

Когда я остался один в темноте, я открыл кофр. Пыль осыпалась с его крышки и облаком повисла в воздухе. Я ожидал ощутить заплесневелый запах давно истлевшей старой одежды, но вместо этого я обнаружил, что сундук плотно упакован аккуратно уложенными в пластиковые мешки вещами. Я осторожно доставал пакеты один за другим, но не стал их распечатывать. Судя по тому, что мне удалось рассмотреть при тусклом освещении фонаря, все вещи были постираны и выглажены, из чего я сделал вывод, что джедай-каамаси со всей ответственностью подошел к вопросу сохранения вещей своего погибшего друга.

Уже добравшись до самого дна кофра, я нашел упакованные в пластик башмаки и также запечатанные плащ и накидку. Внизу оказалось еще одно отделение, и я поднял его крышку. Под ней был толстый слой пенопластина с углублениями для различных предметов. Я сразу же узнал отделение, предназначенное для лазерного меча Нейаа. Небольшая аптечка первой помощи, бритвенные принадлежности и набор столовых приборов занимали положенные им места в пластике. В других углублениях находились старинные монеты, энергетические батареи для различных приборов и безнадежно устаревший древний комлинк.

Но мое внимание привлекли не эти вещи, а квадратный отсек, в котором лежали статичные голограммы. Я извлек их из коробки и поднес к тому месту, куда сквозь длинный тоннель проникал солнечный свет. Я поднимал и рассматривал их одну за другой, и вдруг словил себя на том, что улыбаюсь, хотя я никого не узнавал.

Просмотрев несколько снимков, я догадался, где Нейаа. Судя по остальным запечатленным на голограмме предметам вроде лазерного меча, я понял, что он был немного выше меня, но примерно одного роста с моим отцом. Мы не были похожи, разве что только глазами и подбородками. Я долго смотрел на один снимок — Нейаа стоял в расслабленной и открытой позе, расставив ноги на ширину плеч, свободно свесив руки по бокам, с улыбкой на лице и живыми глазами. Его манера держать себя сразу же напомнила то, как любил стоять мой отец. Я тоже унаследовал эту привычку.

В другой фигуре на снимке я без труда узнал каамаси. Все его тело покрывал золотистый пушок, кроме глаз, где пурпурная шерсть образовывала нечто вроде маски, которая полосами шла от плеч вверх, на лоб и темечко. Большие темные глаза каамаси, казалось, были полны любопытства, а не грусти, которую я видел во взгляде почти всех каамаси, с которыми мне довелось встречаться. Надо сказать, что каамаси я видал на своем веку немного, а этот снимок был сделан в те времена, когда они еще не были почти полностью уничтожены. Эта пара — мой дед и его друг — на некоторых снимках выглядели усталыми, но это и понятно, ведь они в то время воевали. То, что они выглядели уверенными и спокойными, многое говорило об их решимости спасти Галактику.

На голограммах были люди, некоторых я знал, например, молодой Иан Додонна, который стоял рядом с Нейаа. Я вспомнил, как генерал спрашивал меня на «Лусанкии», не мог ли он знать моего деда. Он и в самом деле знал его, только я тогда не знал, кто был моим настоящим дедом. Иан спас мне жизнь в той тюрьме. Спас ли он и твою жизнь, Нейаа, или он возвращал старый долг, когда спасал мою?

Дата добавления: 2015-11-03