В которой мы ненадолго оставляем наших героев и переносимся из Чехии в Силезию, чтобы посмотреть, что примерно в это же время поделывают некоторые старые — и новые — знакомые. 7 страница

— То, что они непонятны, ясно. Они из иного мира. Даже Данте не помог бы этого понять?

— Данте, — улыбнулся гигант, — помогает всему. Ну хорошо. Если ты хочешь знать... В шулерне во время той отвратительной демонстрации затосковал дух мой.

— Хм-м... А немного побольше?

— С удовольствием,

Е lo spirito mio, che gia cotanto

tempo era stato ch'a la sua presenza

non era di stupor, tremando, affranto,

sanza occhi aver piu conoscenza,

per occulta virtu che da lui mosse,

d'antico amor senti la gran potenza.

Оба долго молчали.

— Amor? — спросил наконец Рейневан. — Ты уверен, что атоr?

— Я уверен, что gran potenza [142].

Они ехали молча.

— Рейнмар?

— Слушаю тебя, Самсон.

— Самое время мне вернуться к себе. Постараемся, хорошо?

— Хорошо, друг. Постараемся. Клянусь. Уже мост? Да, пожалуй, уже мост.

Копыта громко застучали по брусьям и доскам, конные въехали на мост, перекинутый через глубокий овраг. Отсюда уже видно, что цель поездки, замок, стоит на крутом обрыве, над рекой, кажется, Изером. За мостом были массивные ворота, за воротами — просторное предзамковье, над ним вздымался собственно замок, увенчанный пузатым бергфридом[143].

— Итак, мы дома! — громко возвестил Ян Чапек из Сана, как только подковы зацокали по брусчатке предзамковья. — В Михаловицах. Значит, у меня!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

В которой читатель, хоть и знакомится с несколькими историческими личностями и важными для фабулы особами, в принципе не узнает почти ничего сверх того, что кошка должна уметь ловить мышей, а мужик — разговаривать. А вообще-то самыми важными из всех приведенных в главе данных являются сведения о том, кто из коронованных особ и влиятельных личностей трахал в 1353 году некую в то время юную, а теперь старую бабу.

На ужин пригласили Рейневана и Шарлея. Беренгар Таулер, несмотря на лечебные процедуры, все еще лежал бездыханным, Амадей Батя заявил, что будет сидеть с ним. Самсон — как обычно — устроился в конюшне. Как обычно, играл там в кости с конюхами, надеявшимися обыграть дурачка. Кто кого в конечном счете обыгрывал, вероятно, говорить нет смысла.

Ужин подали в главной комнате верхнего замка, украшенной деревянной статуей архангела Михаила, гобеленом с единорогом и висящим под самым потолком большим красным гербовым щитом, на котором красовался поднявшийся на задние лапы серебряный лев. В углу гудел огнем камин, у камина сидела на табурете старушка, увлеченная прялкой, пряжей и весело подскакивающим веретеном.

В ужине принимали участие все гуситские гейтманы, местные и окружные, случайно оказавшиеся в замке. Кроме Яна Чапека из Сана и Бразды из Клинштейна, за столом сидел высокий стройный мужчина с орлиным носом и злыми пронзительными глазами, на шее у него была массивная золотая цепь, что пристало скорее городским советникам, нежели воинам. Рейневан его знал, встречал меж сирот в Градце Кралове. Однако только теперь их представили друг другу — это был Ян Колюх из Весце.

Слева от Колюха сидел Щепан Тлах, гейтман поста в ближнем Чешском Дубе, не старый, но сильно поседевший мужчина с красным лицом плебея и грубыми руками плотника, носивший подватованный и богато расшитый рыцарский вамс, в котором явно чувствовал себя неловко. Рядом с Тлахом уселся худощавый блондин с некрасивым шрамом на щеке. Шрам выглядел боевито, но был памяткой от самого обычного, по-дилетантски вскрытого чирья. Хозяин шрама представился Войтой Елинеком.

Как было принято у сирот, за столом у гейтманов не могло не быть служителя культа, посему между Чапеком и Браздой сидел одетый в черное кругленький и бородатый коротышка, которого представили как брата Бузека, слугу Божия. Слуга Божий, кажется, начал вкушать несколько раньше, поскольку был уже навеселе. Более чем слегка.

Деликатесов не подавали. Большие миски бараньих и бычьих костей с мясом были подкреплены только солидным количеством печеной репы и корзиной хлеба. Зато бочонков венгрина въехало на стол несколько штук. На всех был выжжен лев Марквартов. Увидев это — как и раньше гербовый щит под потолком, — Рейневан вспомнил Прагу. Шестое сентября. И Гинека из Кольштейна, падающего на брусчатку из окна дома «Под слоном».

Прежде чем приступить к ужину вплотную, надо было, как оказалось, завершить некоторые служебные дела. Четыре гусита втолкнули в зал пленника — того паренька, взятого в плен у реки. Того самого, под которым Рейневан убил из арбалета коня.

Парень был взъерошен и растрепан, на скуле у него вырастал и набирал силу большой роскошный синяк. Ян Чапек из Сана взглянул на сопровождающих довольно неприязненно, но ничего не сказал. Только дал знак, чтобы пленного отпустили. Рыцаренок стряхнул с себя их руки, выпрямился, взглянул на гуситских вожаков. Старался, чтобы это выглядело гордо, однако Рейневан видел, что колени у парня слегка дрожат.

Недолгое время стояла тишина, нарушаемая только тихим шелестом прялки сидящей в уголке старухи.

— Панич Никель фон Койшбург, — сказал Ян Чапек. — Приветствую, рады угостить. А принимать у себя вас будем до тех пор, пока сюда не явится вьючный конь с выкупом. Впрочем, вы это знаете. Военные обычаи известны.

— Я служу пану Фридриху фон Догне! — вскинул голову паренек. — Господин фон Догна заплатит за меня выкуп.

— Ты так уверен? — Ян Колюх из Весце направил на него обглоданную кость. — Понимаешь, дошел до нас слух, что ты строишь глазки Барбаре, дочке пана Фридриха, что подъезжаешь к ней. А как знать, нравятся ли пану фон Догне твои ухаживания? А может, он как раз руки потирает, радуясь, что мы его от тебя освободили? Молись, сынок, чтобы было иначе.

Рыцаренок вначале побледнел, потом покраснел.

— У меня есть еще родственники! — крикнул он. — Я из Койшбургов!

— Стало быть, и им молись, чтобы скупердяйство не взяло у них верх. Потому что задаром кормить тебя мы здесь не станем. Во всяком случае, не слишком долго.

— Недолго, — подтвердил Ян Чапек. — Ровно столько, чтобы проверить, а вдруг ты поумнел? А вдруг тебе обрыдл римский фарс, и ты обратишься к истинной вере? Не кривись, не кривись! И тем, что получше тебя, случалось. Пан Богуслав из Вамберка, упокой Господи душу его, почти через день судьбу свою изменил, из пленника в главного гейтмана Табора вышел. Когда его брат Жижка в плен взял и в пшибеницкой шатлаве запер, пан Богуслав прозрел и принял причастие из Чаши. Как видишь, у нас здесь есть поп. Так как же? Велеть принести Чашу?

Парень сплюнул на пол.

— Засунь себе свою Чашу, еретик, — гордо огрызнулся он. — Сам знаешь куда.

— Богохульник! — взвизгнул поп Бузек, подскакивая и обливая вином себя и соседей. — На костер его! Прикажи его сжечь, брат Чапек!

— Сжигать деньги? — мерзостно ухмыльнулся Ян Чапек из Сана. — Да ты упился, брат Бузек. Он стоит по меньшей мере семьдесят коп грошей. Пока есть хоть тень шансов, что за него дадут выкуп, волос у него с головы не падет, даже если он самого мэтра Гуса обзовет прокаженным и содомитом. Я верно говорю, братья?

Собравшиеся за столом гуситы радостно подтвердили, рыча и колотя кубками по столу. Чапек дал страже знак увести пленного. Поп Бузек одарил его злым взглядом, после чего одним духом влил в себя около полкварты венгрина.

— Алчные жадюги, — крикнул он заплетающимся языком, — фарисеи, польстившиеся на мерзкие гроши! А пишет Па... Павел Тимофею: «Корень всякого зла есть жадность к деньгам. За ними гоняясь, некоторые заплутали вдали от... Э-з-э-эп... От веры... А нет у алчного наследия в царство Христа и Бога... Нельзя служить Богу и Мамоне!

— Мы не хотим, — засмеялся Ян Колюх из Веске, — но вынуждены! Ибо, скажу вам, воистину нет жизни без Мамоны.

— Но будет! — Проповедник снова налил себе и снова выпил одним духом. — Будет! Будет! Когда победим! Все будет общим, исчезнет собственность и всяческие блага. Не будет уже богатых и бедных. Не будет нужды и притеснения. Воцарятся на земле счастье и мир Божий!

— Ну, наплел, — отозвалась из угла сгорбившаяся над прялкой старуха. — Пьянчуга благочестивый.

— Божий мир, — сказал серьезно Ян Чапек, — мы завоюем. Нашими мечами. Нашей кровью окупим его. И за это нам по справедливости положена награда, включая сюда и Мамону. Не для того, братья, совершили мы революцию, чтобы я снова возвращался в Сан, в эту дыру. К моей рыцарской, прости Господи, крепости, к моей заставе, которую чуть было свинья не развалила, когда ей захотелось об угол почесаться. Революции делают для того, чтобы что-то изменилось. Проигравшим в худшую сторону, выигравшим — в лучшую. Видите, милые гости, любезный Рейнмар и Шарлей, вон там, на стене, высоко, герб? Это девиз пана Яна из Михаловиц, по прозвищу Михалец. Замок, где мы ныне пируем, Михаловице, ему принадлежал, его это было родовое поместье. И что? Выдрали мы его у него. Мы выиграли! Как только найду маленько свободного времени, принесу лестницу, сдеру этот щит, на землю брошу, да еще налью на него. А на стену своего гербового оленя повешу на щите раза в два побольше этого! И буду здесь властвовать! Пан Ян Чапек из Сана! С резиденцией в Михаловицах!

— О, вот, вот, — подхватил из-за обглоданных ребрышек Щепан Тлах. — Революция побеждает, Чаша торжествует. А мы станем большими панами! Выпьем!

— Паны, — сказала с ядовитым презрением бабка за прялкой, поправляя пряжу на пряслице. — Не иначе как курам на смех. Разбойники и голодранцы. Скупердяи, у которых краска на гербах от дождя плывет.

Щепан Тлах кинул в нее костью, промахнулся. Остальные гуситы не обратили на старуху никакого внимания.

— Но Мамоне, — не сдавался проповедник, все обильнее наливая себе и бормоча все невнятнее, — Мамоне служить не годится. Да, да, Чаша побеждает, правое дело торжествует... Но алчные ничего не получат. Не обретут царствия Божиего. Слушайте, что я вам скажу... Ээээп...

— Прекрати, — махнул рукой Чапек. — Ты пьян.

— Не пьян я! Трезв... ээээп... И истинно говорю вам: почтим... Почтим... Рах Dei... Ибо прокляты будут... Торжествует Чаша... Торжеееееее... Эээээ...

— Ну, не говорил я! Ведь пьян как свинья!

— Не пьян!

— Пьян!

— Чтобы доказать, что ты не пьян, — подкрутил ус Ян Колюх, — сделай, как я делаю, засунь два пальца в рот и скажи: Ххррр! Ххррр! Ххррр!

Священник Бозек выдержал первое «Ххррр», однако при втором закашлялся, захрипел, вытаращил глаза, и его вырвало.

— Давай, давай, — ехидно бросила склонившаяся над пряжей бабка. — Чтоб ты собственную жопу выблевал.

И опять никто не обратил на нее внимания, видимо, все уже привыкли. Заблевавшегося проповедника вытолкали в сени. Было слышно, как он грохочет, катясь по лестнице.

— По правде-то говоря, милые гости, — сказал Колюх, протирая стол оставленной священником Бозеком шапкой, — нам еще малость недостает до полного-то торжества. Мы сидим и пируем в Михаловицах, выдранных, как сказал брат Чапек, у пана Яна Михальца. Мы заняли Михаловице, спалили Млады Болеслав, Бенешев, Мимонь и Яблонне. Но пан Михалец убежал недалеко, отступил за Бездез. А где он, Бездез? Подойдите к окну, гляньте на север, там она, Бездез, за рекой, едва в двух милях отсюда. Ежели кто из нас чихнет, так пан Михалец в Бездезе «Будь здоров» крикнет.

— К сожалению, — угрюмо сказал Щепан Тлах, — вовсе не здоровья желает нам пан Михалец, а смерти, к тому же злой. А мы его в Бездезе ни тронуть не можем, ни взять Бездез. На тамошних стенах все зубы пообломаешь.

— К сожалению, — бросил через плечо Войта Йелинек, занимавшийся облегчением мочевого пузыря прямо в дрова камина, — так оно и есть. Да и нет у нас под боком недостатка в замках и панах, желающих нам злой смерти. В трех шагах от нас, в Девине, сидит и каждый день грозится Петр из Вартенберка. В шести милях отсюда Ральско, а там сидит пан Ян из Бартенберка по прозвищу Худоба...

— С Богушем из Коване, хозяином в Фридштейне, вы уже познакомились, — добавил Чапек. — Знаете, на что он способен. А есть и другие...

— Есть, есть, — буркнул Колюх. — Мы держим, конечно, самые главные замки: Вальтенберк, Липье, Чешский Дуб, Белую под Бездезем, ну и Михаловице. Однако торговый путь все еще в основном находится под контролем папистов и немцев. Паны фон Догна сидят в замках Фалькенберг и Графенштайн. В Хаммерштайне бургграф Микулаш Дахс, клиент лужицких Биберштайнов. В замке Роймунд засел старый разбойник Ганс Фолч, згожелецкий наемник, в Тольштейне — братья Ян и Генрик Берковы из Дубе...

— Родственники, — похвалился Бразда из Клинштейна. — Роновицы, как и я.

— Такие родственники, как ты, — вставила от прялки бабка, — собак у Берков на поводке водят.

— Из братьев из Дубе, — фыркнул Ян Колюх, — на нас особенно Генрик взъелся, потому что мы у него Липье отняли. Кажется, он в жутавской церкви поклялся мяса в рот не брать, пока нас из липьецкого замка не выпрет. Долгим, думается мне, будет у него этот пост.

— Верно! — саданул кулаком по столу Щепан Тлах. — Тот дьявола проглотит, кто нас отсюда двинуть захочет. Пусть только попробует! Мы, сироты, тут твердо сидим!

— Во-во! Твердо сидим!

— Не в том дело, чтобы только сидеть, — насупился Чапек. — И словно псы цепные полаивать. Не тому нас брат Жижка учил. Лучшая оборона — наступление! Бить врага, бить, бить, не давать ему передыха. Не ждать, пока он сюда с подмогой нагрянет, а самим идти на него войной, в его хозяйство нести меч и огонь. Идите против него, сказал Господь. И пора, пора! Пора собраться и ударить на Фридштейн, на Девин, на Ральско, на Роймунд, на Тольштейн...

— И еще дальше, — вставил с улыбкой Колюх. — На Лужице! На Графенштайн, Фридланд, Житаву, Згожелец! Однако одним нам не одолеть. Сил маловато. А откуда ждать поддержки? Прага если предательства не готовит, то играет в перевороты и бунты. От Табора? Табор осаждает Колин. Чешский город. Словно нет мадьярских, австрийских, немецких!

— Говорят, — заметил Шарлей, — что Прокоп уже планирует что-то в этом роде. Поглядывает в сторону Венгрии и Австрии.

— Дай Бог. Но пока что вы сами видите, сами испытали, какие у нас здесь соседи.

— Об одном из соседей, — бросил как бы нехотя демерит, — вообще не было речи. Или он еще не надоел? Я имею в виду Оттона де Бергова в замке Троски. Находящемся от Михаловиц в каких-то четырех милях. Как, интересно, вам нравится такое соседство?

— Как колючка в заду, — ответила за гуситов бабка, продолжавшая корпеть у прялки. — Именно таким вы считаете пана де Бергова, верно, господа разбойники? Как шип в заднице!

Долгое время стояла тишина, свидетельствующая о том, что старуха попала очень близко к центру щита. Тишину прервал Ян Колюх из Весце.

— Мы — Божьи воины, — сказал он, поигрывая ножом. — Мы помним слова Господа, когда он устами пророка Иеремии речет: «И споткнется гордыня и упадет, и никто не поднимет его, и зажгу огонь в городах его, и пожрет все вокруг него»[144].

— «Воздайте ему, — добавил столь же прыткий в библейских цитатах Чапек, — ему по делам его; как он поступал, так поступите и с ним»[145].

— Аминь.

— У Бергова в гербе крылатая рыба, — добавил Щепан Тлах зловеще и с нажимом. — То ли рыба, то ли птица. Придет день, когда мы с той рыбки чешую-то счистим. А птичку ощиплем.

— И на это аминь, — встал Войта Елинек. — Сон меня, братцы, морит.

— И меня. — Ян Колюх тоже встал, Бразда из Клинштейна и Щепан Тлах последовали его примеру.

— Да... тяжелый был день... Ты идешь, брат Чапек?

— Посижу еще. С нашими гостями.

Потрескивал огонь. Вокруг башни погуливали неясыти, тихо постукивала бабкина прялка.

— Мы одни, — прервал долгое молчание Ян Чапек из Сана. — Говорите.

Они сказали.

— Колдуна, — недоверчиво повторил гейтман сирот. — Ищете какого-то колдуна? Вы? Серьезные люди?

— Ни о каком Рупилиусе Силезце в жизни не слышал, — заявил он, когда серьезные люди подтвердили свои намерения. — Однако здесь, почитай, в каждом замке есть какой-нибудь ворожей, алхимик либо маг. Так что вполне вероятно, что и у де Бергова какой-нибудь гостит или сидит в темнице. В Тросках. Проблема в другом...

— Проблема в вас. — Оказалось, что сидящая за прялкой бабка все еще недурно слышит. — Ах, если б кого на кол насадить не было бы никаких проблем!

— Не обращайте на нее внимания, — поморщился Чапек. — Это вещь, мебель. Пан Михалец, когда от нас драпал, оставил массу вещей. Мебель, инвентарь, окорока в коптильне, вина в подвале. Герб на стене. И эту бабку. Именно в этом углу, Я хотел было ее вместе с вертушкой выгнать в людскую, так она не дала, шуму наделала. А ведь из замка не выгонишь, подохнет с голоду. Пусть сидит, пряжу прядет...

— Посижу, посижу, — фыркнула бабка. — Дождусь времени, когда пан Михалец возвернется. И вас, голодранцев, на все четыре стороны отсюда попрет.

— Так на чем я кончил?

— На том, что проблема тут...

— Да, верно. Проблема же в том, что замок Троски, возможное местонахождение вашего Рупилиуса, невозможно захватить. И осмотреть. В замок Троски не пройдешь.

— Среди нас, — понизил голос Шарлей, — есть люди, знающие, как это сделать.

— Ага, — догадался Чапек. — Те двое: получивший копытом Таулер и тот второй. Так вот советую, не очень-то доверяйте им. Будьте внимательны, особенно когда речь зайдет о подземном ходе. Вы же знаете, что все тайные проходы и подземные коридоры, якобы связывающие замок Троски с различными местами района, порой отстоящими на четверть мили, это легенды и выдумки. Трепотня. Если ваш Таулер обещает провести вас в крепость по тайному подземному ходу, то либо сам обманщик и враль, либо сдуру поверил чьей-то лжи. Обе возможности вам опасны. Мотаясь по околице в поисках тайного прохода, вы в конце концов попадете в лапы к немцам или папистам. Мы, сироты, — продолжал он, — сидим здесь, на Подъешедтье, с весны 1426 года. Если б были какие-то тайные проходы, мы бы их отыскали. Если б можно было проникнуть в Троски, мы бы проникли. Потому что бабка правду сказала: Троски и треклятый немец де Бергов для нас словно шип в заднице. Мы день и ночь соображаем, как бы отделаться от этого шипа.

— Проход, — заметил Рейневан, — может быть магическим. Вы верите в магию?

— Верю, не верю, — выпятил губы Ян Чапек. — Магии нет. А если б случайно и существовала, то для обычных смертных была бы совершенно непонятна и недоступна. То есть если что-то и есть магическое, то это все равно что его вовсе и нет. Логично?

— Аж дух перехватило, — усмехнулся Шарлей. — С такой логикой не поспоришь. Поэтому вы посоветовали бы, гейтман, оставить эту затею и вернуться домой?

— Именно это я бы посоветовал. Домой. И терпеливо ждать. Де Бергов участвовал в заговоре идет слух, шестого сентября в Праге поддержал Гинека из Кольштейна. А тех, которые поддерживали заговор, Прокоп Голый не прощает. Уже осаждает Божка из Милетинка, вот-вот придет черед и остальных. Того и гляди де Бергову придет конец, и Троски будут наши. Со всем, что в Тросках есть. В том числе и с вашим чародеем.

— Мудрый совет, — оценил демерит, не спуская глаз с Рейневана. — Не правда ли, Рейнмар?

— Вы назвали, — неожиданно сказал Рейневан, — пана де Бергова «проклятым немцем». Других исконных немецких родов в округе нет, верно? Кроме панов фон Догна в Фалькенберге и Графенштайне?

— Угу. Есть только два эти рода. Ну и что?

— Ничего. Пока что.

— Пока что, — Чапек поднялся, — я иду спать. Спокойной ночи, братья.

— И тебе, брат.

Огонь в камине уже не потрескивал: только помигивал, то вспыхивая, то угасая. Прялка тоже молчала. Старуха не пряла. Сидела неподвижно.

— Да уж, досталось энтому замку, — проговорила она неожиданно. — Он Михаилу Архангелу посвящен, годков сто и пятьдесят стоит, годов сто и пятьдесят здешние Маркнарты кличутся панами из Михаловиц. А ноне... И чтоб такая голытьба... Боже, Боже... На моей памяти здесь короли гостили... А теперь? Позор!

— Не ври, бабка, — сказал к удивлению уже немного сонного Рейневана Шарлей. — Нехорошо это, на краю могилы-то. Не видела ты, старая, в жизни своей короля. Разве что Ирода в кукольном-то вертепе.

— Сам ты старый, и чтоб у тебя язык отсох. А я более королей видела, чем ты дукатов.

— Где, хотелось бы знать.

— В Видне, дурень! — Бабка выпрямилась на табурете. — В Пасху лета Господня 1353-го съехались монархи этого света в Видень, там императ Карл, у коего тады жена, Анна Фальская, померла, уговаривался о малолетней Аннусе, племяннице свидницкого князя Волька. Ох, съехалось тады до Видня королей и господов…

— И значит, и ты там была, бабуля, а? Мед-пиво пила?

— Что ты знаешь, простолюдин? Глупец! А я... Ого, ладная была... Молодая... Первым меня сам императ Карл лапнул на галерее вечерней порой, через поручень перегнул, рубашку задрал... Бородой мне по шее щекотал, я так хохотала, что он из меня выскочил... Обозлился, ну, тады я его сразу в руку взяла и обратно куда след засунула. Ох, он ко мне тады: пришлась ты мне, маленька моравианочка, хошь, выдам тебя за лыцаря? Ну, куда мне тады было до замужества, кады столько пареньков красивеньких... Второй, — разомлела бабулька, — был Людовик, король венгерский. Пылкий, ну и пылкий же был мальчишечка... Потом глаз на меня король польский положил, Казимир Великий... Верно его назвали, ох верно, хи-хи...

— Врешь ты, баба.

— Рупрехт, палатин реньский... Староватый и к тому ж немец. От него ни любовных речей, ни комплиментов не дождешься, а только сразу: Mach die Веinе breit! [146]Зато Арношт из Пардубиц, архиепископ пражский, у-у-у, энтот и поговорить умел, и в деле был ловок... Ох, знал он всякие штучки и фокусы хитрые. Хорош был и Пшеслав из Погожели, епископ вроцлавский, на лежанке хваткий, ничего не скажу, поляк ведь. А портянки у него воняли так, что и сам дьявол сбежал бы... Альбрехт, князь Ракуский...

Бабка захлебнулась и раскашлялась. Прошло некоторое время, пока она продолжила.

— Но лучше всех, — пустила она слюни, — меня удобрухал тады никакой не король и не епископ, а поэт один, тосканец. Мечта, не парень. Мало того что темпераментный, так вдобавок и говорил получшее всех энтих. Ну, да и верно, кошка должна ловко ловить, а парень сладко говорить. И-хэх, как он умел говорить... Даже стихами. Звали его... как того святого из Азизу. А по прозвищу... Надо ж, забыла... Рурка? Петрурка?

— Может, — вставил Рейневан, — может, Петрарка. Франческо Петрарка?

— А что, может, может, — согласилась бабка. — Может, сынок. Кто опосля стольких лет вспомнит?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

в которой Рейневану приходит в голову гениальная идея, в ходе реализации которой он узнает себе цену. Тот факт, что в конце главы цена эта в ускоренном темпе возрастает, должен был бы его в принципе радовать. Но не радует.

Шарлей совершенно изумил Рейневана. Выслушав основы гениального плана, не ехидничал, не насмехался, не называл его шутом и чурбаном, даже не постучал пальцем по лбу, что в их дискуссиях ему случалось делать довольно часто. Выслушав положения гениального плана, демерит спокойно поставил на стол кружку пива, которым запивал сухомятку, встал и молча покинул помещение. Не прореагировал на призывы, даже головы не повернул. Даже не пнул собаку, путавшуюся у него под ногами, а перешагнул через нее с вызывающим опасение спокойствием. Просто встал и ушел.

— Я его немного понимаю, — покачал головой Ян Чапек из Сана, появившийся в замковой кухне как раз вовремя, чтобы успеть выслушать принципы гениального плана. — Ты опасный человек, брат Белява. Был у меня дружок, тот частенько высказывал подобные идеи. Часто. И был он весьма серьезной опасностью. До недавнего времени.

— До недавнего?

— До недавнего. В результате его последней идеи его колесовали на рынке в Локте, год тому назад во время празднования дня святой Людмилы. Вместе с ним казнили еще двоих. Бывают идеи, которые вредят не только их авторам. Окружающим тоже. Увы.

— Мой план, — слегка надулся Рейневан, — наверняка никому не навредит, хотя бы потому, что выполнять его буду я сам. Рисковать буду только я. Лично.

— Но зато очень.

— А у нас есть выход? Нету! Таулер все еще лежит бездыханным, и даже если встанет, то ты сам сказал, брат Чапек, что секретный подземный ход в Троски — вымысел, что это ничего нам не даст. Время не терпит. Надо что-то предпринять. Мой план проникновения в замок я считаю вполне реальным и имеющим серьезные шансы на удачу.

— Ого! Рейневан нахохлился.

— Пан де Бергов — немец, — принялся он подсчитывать на пальцах. — Пан фон Догна — тоже немец. Гуситам, взявшим в плен юного Койшбурга, кстати, тоже немца, до Троски значительно ближе, чем до Фалькенберга. Совершенно нормально и логично, что они пошлют кого-нибудь с требованием выкупа к де Бергову. Ибо известно и очевидно, что пан де Бергов передаст это пану фон Догне, своему родственнику.

— Пан де Бергов, — покрутил головой Чапек, — возьмет гуситского посла за жопу, кинет в яму. Он обычно так делает.

— Гуситы, — торжествующе усмехнулся Рейневан, — знают, что он так делает. Уже знают, что при переговорах с ним клятвы ничего не значат, что можно не придерживаться рыцарского слова. Поэтому в качестве посла они используют человека совершенно стороннего. Иностранца. Случайно болтающегося по округе бродячего поэта из Шампани.

Чапек ничего не сказал. Только воздел очи горе. То есть к кухонному бревенчатому потолку.

— Странствующий поэт из Шампани, — покрутил головой Самсон. — Ох, Рейнмар, Рейнмар... А ты знаешь хотя бы три слова на языке франков?

— И даже больше, чем три. Не веришь?

Par montaignes et par valees

Et par forez longues et lees

Par leus estranges et sauvages

Et passa mainz felonz passages

Et maint peril et maint destroit...

— В меру свободно, — вздохнув, согласился Самсон. — И акцент, признаюсь, тоже сносный. А выбор фрагмента романа... Ну что ж, исключительно удачный и соответствующий обстоятельствам.

— Еще как соответствующий, — вклинился Шарлей, беззвучно вошедший в этот момент в кухню. — Уж лучше соответствовать воистину невозможно! Осталось только тебе, странствующий поэт из Шампани, придумать соответственно шампанское имя. Какое-то соответственно и удачно характеризующее тебя пот dе guerre. Предлагаю: Ивейн ле Кретен. Когда отправляемся?

— Отправляюсь я. Один.

— Нет, — покрутил головой Самсон Медок. — Отправляюсь я. Это касается меня и только меня. Самое время взять собственное дело в собственные руки. Предположив, что идея Рейнмара — идея удачная, можно кое-что модифицировать: гуситы, чтобы доставить в Троски требование выкупа за юного Койшбуга, могут воспользоваться бродячим идиотом. Это представляется мне вполне хорошим прикрытием, а моя внешность...

— Твоя внешность, — прервал Шарлей, — аж дух захватывает. Но этого немного маловато. Дело требует, чтобы за него взялся человек, имеющий определенные навыки в деле обмана, мошенничества, вождения ближних за нос и способности их надуть. Не обижайтесь, но среди нас троих есть только один, который может претендовать на звание специалиста.

— Идея была моя, — спокойно возразил Рейневан. — И я от нее не откажусь. Отправляюсь один. Это право принадлежит мне как человеку, подавшему идею. Уверен, что я лучше кого бы то ни было подхожу для выполнения этого мероприятия.

— Неправда, — возразил Шарлей. — Меньше кого-либо. Тебе, а не нам, предсказано остерегаться Бабы и Девы. Но ты, конечно, в предсказания не веришь. Когда тебе удобнее.

— Беру пример с тебя, — отрезал Рейневан. — Кончаем треп. Я отправляюсь. Один. Вы остаетесь. Потому что, если...

— Интересно. Если?

— Если что-нибудь пойдет не так... Если я попадусь, то хочу верить, что в резерве у меня вы оба. Что вы придете на помощь и вытащите меня...

Шарлей долго молчал. Наконец сказал:

— Мучает меня мысль, что если б я сейчас дал тебе, Рейнмар из Шампани, чем-нибудь твердым по голове, связал намертво и запер на какое-то время в подвале, то ты когда-нибудь поблагодарил бы меня за это. И меня, понимаешь, интересует, почему я этого не делаю.

— Потому что знаешь, что я б не поблагодарил.

* * *

Реализация идеи пошла нормально. Все еще гостивший в Михаловицах гейтман Войта Елинек, которому сообщили — без деталей — о мероприятии, по собственной инициативе и весьма поспешно предложил свою помощь. Направляясь с небольшим отрядом разведчиков к Роймунду, он сообщил, что готов немного удлинить путь и эскортировать Рейневана до Йичинского тракта, где тот запросто примкнет к какому-нибудь купеческому каравану.

Они отправились в тот же день. Около полудня.

Ближе к вечеру проснулся и пришел в себя Беренгар Таулер. Его уже не рвало, он мог достаточно прямо стоять и даже ходить.

Сам пошел в отхожее место и без чьей-либо помощи вернулся обратно. Короче: походило на то, что он поправился. Настолько, чтобы Шарлей и Ян Чапек могли припереть его к стенке относительно ведущего в Троски секретного подземного хода. Изобразив мины инквизиторов, они засыпали выздоравливающего вопросами, имеющими целью обложить его и прищучить на жульничестве.

— Какой проход? — Бледный Таулер побледнел еще больше, заморгал, но отнюдь не испугался. — Какой подземный коридор? О чем вы?

— Как ты собирался ввести нас в Троски? Тайным проходом, да?

Дата добавления: 2015-10-28