Кут-эль-Амара, Хамадан, Кум

31.8. 1915 г. Талаат-паша, посетив германское посольство в Стамбуле, открытым текстом заявил: “Армянского вопроса больше не существует”. Что и было добросовестно запротоколировано сотрудником посольства Кеппертом, а 4.9 включено в донесение поверенного в делах Лангенбурга рейхсканцлеру. Хотя надо отметить, тут Талаат прихвастнул. На самом деле “армянский вопрос” еще существовал и порождал массу новых проблем. Программа геноцида еще не была была завершена. К середине лета иттихадисты уничтожили основную массу христианского населения в восточных районах страны. Дальше там начались различного рода “зачистки”.

Так, 1.7 шифровка министерства внутренних дел внесла ясность по поводу разночтений о переходе христиан в мусульманскую веру: “Некоторые армяне индивидуально и группами принимают ислам, чтобы не покидать своей родины. Их тоже следует депортировать”. Уцелело значительное количество девушек и женщин, взятых убийцами в наложницы. И опять же вышел приказ, запрещающий сохранять жизнь таким способом. И попавший в русский плен врач-сириец из 36-й дивизии свидетельствовал, что у него на глазах была устроена резня “трофейных” армянок. Впрочем, те, кто уже попал в турецкие гаремы или в курдские деревни, оставались живыми — с чего бы хозяину уничтожать свое имущество? С остатками повстанцев, скрывающихся в горах Сасуна, покончили в конце сентября. Власти объявили об амнистии. И люди хоть не верили, но выходили — выгоняли голод и осенние холода. Сперва их действительно не трогали, ждали, пока придут остальные. Потом объявили, что амнистия амнистией, но веру придется сменить. И стали партиями отправлять якобы в Муш, “для перехода в ислам”. Спаслась одна. Рассказала: “Нас увели 20 жандармов и доставили на берег реки Мурад; уже вечерело, когда нас остановили и начали обыскивать. Отняли все, что нашли. Затем, заставив отойти назад, стали в нас стрелять…” Сама она бросилась в реку и выплыла.

С середины лета, после “очистки” восточных вилайетов, план геноцида был введен в следующих по очереди регионах — центральной Турции и Сирии. Но и тут не обошлось без “осложнений”. 13.7 в Суэдии, на Средиземноморском побережье, в 7 больших селениях были расклеены объявления, требующие через 8 дней быть готовыми к депортации. Жители решили не подчиняться и ушли на гору Муса-даг, организовав самооборону. Всего здесь собралось 4300 чел, из них 600 боеспособных мужчин, у которых было 150 винтовок и охотничьи ружья. Турки стянули войска, пробовали атаковать, но на труднодоступных кручах потеряли 200 солдат убитыми. Мало того, армяне сделали вылазку и отбили у врагов 2 пушки. Тогда их решили взять измором. Они продержались 7 недель, но у них кончились продукты, начались болезни, и все кончилось бы так же, как в Сасуне, но на их счастье 12.9 в здешние воды случайно зашел французский крейсер “Гишен” и заметил сигналы бедствия, поданные с Муса-дага. К нему вплавь отправили посыльных с просьбой о помощи. По радиограмме с “Гишена” подошла французская эскадра во главе с линкором “Жанна д`Арк”, и с берега было снято 4058 чел., оставшихся в живых к этому моменту. Они были доставлены в Порт-Саид, где и обосновались, создав армянскую колонию.

Но в целом в центральных и западных вилайетах истребление шло легче, чем в восточных. Здесь армяне уже не составляли большинства населения, жили отдельными вкраплениями среди турецких деревень или в городах. Из причерноморских городов отправлять их куда-то в Сирию было далеко, и всех уничтожали там же. Свидетельница этих ужасов А. Торикян из Самсуна, спасшаяся из-за того, что была продана мусульманину, рассказывала, что в ее городе и в соседних Орду и Гиресуне людей топили, резали, и бойня сопровождалась разнузданными оргиями палачей. Так что мужчины-армяне иногда сами убивали своих сестер, жен и матерей, чтобы они избежали такой участи. В глубинных районах материковой Турции тоже, по сути, никаких депортаций не было. Жителей Йозгатского санждака уничтожили в два этапа. Одних вырезали в июле, хотя при этом давался выбор — смерть или принятие ислама. Но позже произошла повторная кампания для переменивших религию — мужчин выводили в уединенные места и забивали дубинами, многих женщин и детей закопали живыми. Хотя в принципе с августа стала проводиться и официальная “исламизация”. Но под нее попадали только малолетние дети, которые теоретически могли забыть о своем происхождении. Их брали в специальные сиротские дома, давали новые, турецкие имена, придумывали родителей, якобы погибших в борьбе с “неверными” и воспитывали в духе политики “Иттихада” — короче, пытались повторить опыт с янычарами, набиравшимися из детей христианских народов.

В августе-сентябре дошла очередь до Западной Анатолии — была объявлена депортация из Измида, Бурсы, Кастамону, Ангоры (Анкары). И повторились те же кошмары. В Ангоре армяне составляли в то время 80 % населения. Сперва увели мужчин — в 40 км от города, в ущелье их ждала толпа “четников” с дубинами, топорами, косами и даже пилами, при помощи которых начали истреблять несчастных. Потом взялись за остальных горожан. По донесению генконсульства США, “турецкие возчики, отвозившие армян к месту резни, сами говорили… что всех армян убивали дубиной или расстреливали из револьвера, как только возчики выезжали за город. Самые закаленные люди не могли без содрогания видеть эту ужасную картину. Двое из турецких возчиков, не в силах перенести этих ужасов, умерли. Женщины и дети были отданы другой группе мучителей, в руках которых они страдали больше, чем их отцы, братья и мужья. Перед смертью женщины и девушки были обесчещены этими человекоподобными зверьми”. В Биледжике тюрьмы наполнялись в течение дня, а за ночь пустели — всех задержанных уводили на убой. В с. Тель-Армен 3 тыс. жителей вырезали, потом мертвых вместе с еще живыми побросали в колодцы. Немец М.С., проезжавший 5.10 между Тель-Абиадом и Культепе, увидел на дороге “множество трупов женщин и детей с перерезанным горлом, задушенных, с изуродованными ногами, с кляпом во рту. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие и многие из них, судя по выражению их лиц, являлись жертвами насилий. Все мертвые дети были в одежде”.

Большие города — Константинополь, Смирну (Измир), Алеппо — весной и летом не трогали. И многие состоятельные армянские торговцы, банкиры принимали ислам, соревнуясь в лояльности властям. И их отнюдь не разубеждали, что таким способом можно спастись. Но 14.9 вышел еще один указ о конфискации в пользу государства армянских поместий и имущества — имеющий в виду как раз эту категорию людей. И их тоже начали депортировать. Причем 9.9 Талаат направил вали Алеппо весьма красноречивый приказ: “Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью отменено”. Имелись там и такие указания: “Вместо косвенных мер, применяемых в других местах, как, например, строгость, поспешность высылки, трудности перемещений и разные невзгоды — можно без риска прибегать к непосредственным мерам”. А в октябре, заключительным аккордом, произошли истребления и депортации во Фракии. Как вспоминал очевидец, “часть высланных семей была продана за смехотворно малую цену, главным образом евреям”. 1600 армян из Адрианополя (Эдирне), доведя до побережья, посадили на лодки, якобы для перевозки на азиатский берег, и выбросили в море.

Однако несмотря на “косвенные” и “непосредственные” меры сотни тысяч армян все же добрались до мест депортации. Добрались те, кому довелось преодолеть относительно недалекий путь — из Киликии, Сирии. Добрались высланные из Константинополя и других мест, лежавших вдоль Анатолийской железной дороги. Их гнали не пешком, а перевозили — в вагонах для скота, раскаленных под солнцем и забитых до отказа, по несколько суток без пищи и воды. Многие умирали, но они были избавлены от издевательств конвоиров, нападений убийц. И значительная часть прибывала в пункты назначения еще живыми. Но и их участь была плачевной, поскольку попадали они в концлагеря — причем на замечания иностранцев турки не без ехидства отмечали, что идею концлагерей переняли у англичан, из опыта бурской войны. Таких лагерей для армян была создана целая сеть: в Конье, Султание, Хаме, Хоске, Дамаске, Гарме, Килисе, Алеппо, Мааре, Бабе, Рас-ул-Айне, а главным из них стал Дейр-эз-Зор, точнее — большая система лагерей по берегу Евфрата между Дейр-эз-Зором и Мескеной.

Здесь людей размещали в палатках, шалашах, всяких заброшенных строениях, или просто под открытым небом, на солнцепеке или осенних дождях. Снабжения не было никакого. А местные власти и здесь пытались наживаться на несчастных, вымогая деньги даже за разрешение хоронить умерших. Были предложения дорезать уцелевших, но Абделлахад Нури-бей, уполномоченный “Главного комитета по делам высылки” в Сирии, заведовавший значительной частью лагерей, пришел к более “рациональному” решению — дескать, “нужда и зима сами убьют”. Что представляли собой места высылки, сохранилось множество свидетельств. Учиталь немецкой школы в Алеппо М.Нипаге писал в сентябре 15-го: “В разваливающихся караван-сараях я обнаружил груды разложившихся тел и среди них еще живые существа, находящиеся в состоянии агонии. В других местах я нашел массу больных и голодных людей, на которых никто не обращал внимания. Вокруг нашей школы было четыре таких караван-сарая… Единственной пищей этих людей служит горсть муки, которую ссыпают им в руки, и они проглатывают ее только для того, чтобы отсрочить свою смерть… Большинство их болеет тифом или дизентерией. Когда входишь во двор, тебе кажется, что это сумасшедший дом. Когда им приносят еду, то видно, что они разучились есть. Желудок их, уменьшенный многомесячным голоданием, не принимает больше пищи. Когда им дают хлеб, они с безразличием швыряют его в сторону; они спокойно ждут своей смерти”. Вот еще одно свидетельство о тех же караван-сараях возле Алеппо. “Трупы так сильно разложились, что кожа одного из них прилипла к руке носильщика. Среди покойников под жгучим солнцем лежали и умирающие; их было около тысячи человек… Случалось, что на кладбище уносили с покойниками людей, подававших еще признаки жизни”. Другой очевидец вспоминал: “Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости…” Свидетели, посетившие лагеря в районе Дейр-эз-Зора, писали о “призраках людей”, которые “изредка получают кусок хлеба”. При этих раздачах женщины и старики бросались толпами и “выли от голода”.

Иностранцы, в том числе и многие немцы, пробовали как-то облегчить участь сосланных. Покупали продукты, медикаменты, нанимали носильщиков, чтобы хоть похоронить умерших. Собирали недобитых во время резни. И германский колонист из Киликии вспоминал: “В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1 — 2 лет”. Однако даже такая помощь получалась лишь там, где местное начальство смотрело на это сквозь пальцы. А когда американцы и нейтралы попытались наладить централизованную поддержку, это было запрещено. Разъяснили, что иначе сведется к нулю весь смысл кампании “проучить” армян, и те опять будут надеяться на иностранное вмешательство. Поэтому собирать средства, конечно, можно — но их расходование должно идти через государственных чиновников. И ясное дело, в чьих карманах эти средства остались бы. Благотворительные организации через посла США предлагали и другой вариант — раз уж иттихадисты хотят избавиться от армян, то пусть разрешат подать пароходы и вывезти уцелевших в Америку. В этом тоже было отказано.

До нас дошло множество фотографий этих жертв. И если не знать, где и в каком году они сделаны, то легко ошибиться — ассоциации сразу связывают их с узниками Бухенвальда и Равенсбрюкка… Такие же обтянутые кожей грудные клетки, запавшие щеки, ввалившиеся до позвоночника животы, ссохшиеся, лишенные плоти мослы вместо рук и ног. Разве что волосы не острижены наголо и нет татуированных номеров. Тут их не учитывали и не считали. Младотурки о таких фотографиях, снятых кем-то в качестве свидетельства, кем-то просто из любопытства, тоже знали и пытались с этим бороться. Приказ командующего 4-й армией Джемаля-паши от 13.9.15 гласил: “Все фотографические снимки с колонн высланных армян, сделанные инженерами и другими служащими компании, строящей Багдадскую железную дорогу, должны быть сданы в течение 48 часов военному комиссариату Багдадской железной дороги в Алеппо. Не выполнившие этот приказ будут отвечать перед военным трибуналом”. А Талаат 29.12 указывал вали Алеппо: “Нам стало известно, что многие иностранные офицеры видели на дорогах трупы вышеупомянутых людей и фотографировали их. Необходимо, чтобы эти трупы сразу же были зарыты, а не выставлены напоказ”.

Лагеря депортированных стали и эпицентрами заразных заболеваний. Эпидемия тифа вспыхнула в Алеппо и стала распространяться на сирийское побережье, Месопотамию. И национальности болезнь не разбирала, охватив и мусульманское население. Но когда секретарь комитета по делам депортации в Алеппо Наим-бей указал на эту опасность своему начальнику Нури-бею, тот нравоучительно ответил: “Мой мальчик, таким образом мы сразу избавимся от двух опасных элементов. Вместе с армянами ведь умирают арабы. Разве это плохо? Ведь расчищается дорога для туркизма”. Однако геноцид ответным эхом ударил и по самим туркам. Ведь сотнями тысяч трупов были усеяны дороги, ущелья, заражены реки и ручьи, и по Османской империи стали расползаться тиф, холера, дизентерия. И войска тоже перемещались по этим зараженным дорогам, пили зараженную воду, и от болезней несли огромные небоевые потери, еще не добравшись до театра сражений.

Между тем война шла своим чередом. На русский Кавказский фронт прибыл новый главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Он хорошо знал и высоко ценил талант Юденича, поэтому разграничение полномочий осталось почти прежним. В оперативные вопросы и руководство войсками великий князь вмешиваться не стал, целиком доверяя это командарму и его штабу. Но если Воронцов-Дашков в большей степени оставался гражданским правителем края, то Николай Николаевич стал делать упор на организацию фронтового тыла, снабжения, подготовку пополнений, что пошло Кавказской армии на пользу. Она оставалась очень небольшой, и все так же отсюда брали пополнения для других фронтов — так, во время прорыва на Волыни отправили туда Кавказскую кавдивизию Шарпантье. Но за счет новых формирований это кое-как удавалось компенсировать. Так, на базе Закаспийской бригады была развернута 5-я Кавказская казачья дивизия.

В сентябре, когда 4-й Кавказский корпус, который к этому времени возглавил ген. Де Витт, пополнился и восстановил силы после Алашкертского сражения, Юденич приказал ему вернуть позиции, утраченные в ходе августовских боев и таким образом надежно обеспечить фланг Сарыкамышской группировки. 2-я и 5-я казачьи дивизии, сосредоточившись у Дутаха, нанесли удар на Мелязгерт, а 4-я казачья Чернозубова на Баш-калу и Ван. Успеху способствовало и то, что турки после провала операции Керим-паши основные силы с этого участка забрали, часть вернули под Эрзерум, часть перебросили в Иран и Ирак. Заслоны 36-й дивизии, курдского ополчения и убийц-“гамидие”, коих тоже попытались использовать в качестве солдат, были сбиты. Лабинский, Таманский и Кавказский казачьи полки взяли Мелязгерт и продвинулись на запад до рубежей, достигнутых в июле. Отряд Чернозубова вошел в Баш-калу, и от него, как и навстречу, от Мелязгерта, были направлены части на Ван. Подошли к нему с двух сторон, но… остановились возле города и не смогли в него войти из-за трупного смрада. Донесение Чернозубова гласило: “Город Ван весь в развалинах. Лучшие постройки сожжены, а глинобитные разрушены. Улицы и дворы усеяны трупами армян и животных. Имущество разграблено и растаскано”. А казаки Таманского полка рассказывали: “Ужасно там… Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами”. По оценкам русского командования в Ване и его окрестностях было уничтожено около 55 тыс. чел.

Огромное влияние и авторитет великого князя существенно помогли операциям на другом фланге, в Аджарии. Благодаря его поддержке из Черноморского флота было выделено специальное соединение, Батумский отряд под командованием капитана I ранга Римского-Корсакова, который был подчинен сухопутному командованию. Что, кстати, являлось исключительным случаем в тогдашней мировой практике. Во всех странах флот и армия действовали сами по себе и объединяли усилия только в отдельных совместных операциях, моряки обычно держались за свою исключительность и о подчинении их пехоте нигде и речи не могло быть. Но создание Батумского отряда сразу сказалось на общей обстановке — он пресек доставку оружия и продовольствия турецким отрядам, действовавшим в этом районе, поддерживал огнем операции на побережье, осуществлял перевозки наших войск и высаживал тактические десанты. Положение турок и банд “четников”, оттесненных в горы, страдающих от голода и холодов, стало плачевным, и осенью Приморский отряд Ляхова и части 2-го Туркестанского полностью очистили от противника Зачорохский край.

Бывшему Верховному Главнокомандующему на новом посту сразу же пришлось принимать и важные политические решения. Под влиянием германо-австрийских успехов снова обострилась обстановка в Иране. Местные племена и знать резко шатнулись в сторону Центральных Держав, что подогревалось не жалеющей денег германо-турецкой агентурой. Пользуясь этими настроениями, турки ввели на персидскую территорию свои части, и уже не только в приграничные районы, а стали продвигаться в центральные области страны. Подпитываясь отрядами курдов, они заняли Керманшах, а потом и Хамадан — в 350 км от Тегерана. Их приближение и поражения русских активизировали протурецкую партию в столице. Меджлис Ирана выступил за вступление в войну на стороне Центральных Держав, к этому же склонялось правительство, на сторону турок открыто перешел маршал Низам-эс-Султан, обещая немцам сформировать большую армию для наступления на русских. А слабовольный шах колебался, опасаясь прогадать. Сами по себе персидские войска были сбродом оборванцев и серьезной опасности не представляли. Но присоединение Ирана к туркам открыло бы дороги для вторжения разных банд с его территории и в Азербайджан, и в Среднюю Азию, заставило бы русских распылять силы, чтобы прикрыть новый фронт в тысячу километров — чего, собственно, враг и добивался.

Великий князь Николай Николаевич считал, что пожар надо тушить, не давая ему разгореться, и для этого предложил англичанам нанести удары с двух сторон. Однако взаимопонимания не нашел. Снова наложились интересы “большой политики”. В Иране британцы даже во время войны считали русских конкурентами и не хотели способствовать усилению их позиций. Юлили и выдвигали вместо этого другой план — чтобы русские помогли их удару на Багдад. Поскольку на Ирак они претендовали сами при грядущем разделе Османской империи. Николай Николаевич счел такой вариант авантюрой. Наступать на Месопотамию зимой, через высокогорный район Муша и Битлиса, опустошенный и разоренный, с необходимостью осуществлять снабжение за сотни километров и оставив на фланге мощную Эрзерумскую группировку, значило лишь погубить войска за сомнительные чужие интересы. Впрочем, русский главнокомандующий предостерегал и англичан, указывая, что Турция еще сильна, и их глубокое, недостаточно обеспеченное вторжение в Ирак может обернуться катастрофой. Но союзники его аргументами пренебрегли, и в итоге вместо одной совместной операции начались две.

Великий князь начал формировать для действий в Персии экспедиционный корпус под командованием ген. Баратова. В него вошли 1-я Кавказская казачья дивизия, 2-я бригада Сводно-Кубанской дивизии, а из пехоты — 2-й и 4-й Кавказский пограничные полки. Когда стабилизировалась обстановка на Украине, Николай Николаевич добился и возвращения оттуда кавдивизии Шарпантье, тоже предназначавшейся Баратову. Корпус выводился из состава армии Юденича, подчиняясь непосредственно главнокомандующему, и образовался Кавказский фронт из двух войсковых объединения. Баратов тоже прекрасно понимал важность фактора времени в возложенной на него задаче, поэтому дожидаться сосредоточения всех сил не стал. В конце октября он со штабом и передовым отрядом на судах переправился через Каспий, высадился в порту Энзели, занял Решт и начал сразу продвигаться в глубь страны.

А англичане в Иране ограничились прикрытием района нефтепромыслов, сосредоточив основные усилия в Ираке. Они все еще гнались за “рейтинговыми” победами — каковой стало бы взятие Багдада. Существовал даже проект сделать этот древний центр халифата “альтернативным центром” исламского мира, подконтрольным англичанам, чтобы перетянуть на свою сторону арабов и другие мусульманские народы Османской империи. И уроки Дарданелл британцев еще не научили — считалось, что там главную роль сыграли укрепления, артиллерия, а в полевых сражениях таких “второсортных” противников, как турки, разбить будет несложно. И сперва казалось, что так оно и есть. Британский корпус, состоявший в основном из индийских войск под командованием ген. Таунсенда, разметал пограничные части и отряды атабского ополчения, взял Басру и двинулся на Багдад. Но турки отреагировали быстро и начали создавать в Ираке новую, 6-ю армию, для чего сюда перебрасывались 13-й корпус из Сирии и Сводный корпус Халил-бея с Кавказа. Возглавил армию фельдмаршал фон дер Гольц. Численного преимущества у турок не было — половина частей 6-й армии только подтягивались на новый театр боевых действий. И тем не менее англичане встретили вдруг сильное сопротивление и вынуждены были остановиться. А затем турки сами обрушились на них атаками. В битве у развалин древнего Ктезифона, не дойдя до Багдада всего 35 км, корпус Таунсенда был разбит наголову. Он начал отступать, но турки бросились в преследование, бросали наперерез конницу, перехватывая пути отхода. И откатившись на 170 км, измученные и обессиленные боями британцы застряли в городишке Кут-эль-Амара, где и были окружены. Укрепились кое-как и начали отбиваться в осаде.

Операция Баратова развивалась куда более успешно. Стремительным броском заняв г. Казвин, он дождался подхода бригады ген. Фесенко — Запорожского и Уманского полков 1-й Кавказской казачьей дивизии, которой долго командовал сам и прекрасно знал ее боевые качества, и устремился на Хамадан. Преодолев 400 км, с ходу атаковал город и 3.12 разгромил турецкие отряды и примкнувшие к ним банды. Причем и сам, как Багратион, “по-багратионовски”, всегда был в гуще боя, но каким-то чудом оставался без единой царапины, а вот его адъютант Альхави, находившийся рядом с генералом, был убит разрывом снаряда.

Видя, что удача все же на стороне русских, шах распустил меджлис и отправил в отставку правительство, настроившееся воевать. Часть депутатов и министров вместе с германским и турецким послами выехали из Тегерана в г. Кум, где объявили о создании “Временного национального правительства”. Развернуть мятеж этому “правительству” Баратов не позволил. К нему уже подоспела 2-я бригада 1-й дивизии, и ее он бросил на Кум. Узнав о приближении русских, оппозиционеры разбежались. А тех, кто пробовал организовать оборону, Кубинский и Горно-Моздокский полки под командованием ген. Колесникова легко разбили, 20.12 взяли Кум и, разгоняя отряды сторонников мятежа, прошлись еще 200 км рейдом на Кашан и до самого Исфахана. А бежавшие политики собрались в окупированном турками Керманшахе, где занялись попытками реанимировать свое “Национальное правительство”. Опасность выступления Ирана на стороне Центральных Держав была предотвращена.

В это время новому наместнику на Кавказе приходилось заниматься еще одной серьезной проблемой — армянскими беженцами. Кроме тех, что пришли в Россию в период отступления, продолжали прибывать все новые. Пробирались через фронт горными тропами, присоединялись к разведчикам во вражеских тылах, выходили из убежищ при возвращении русских войск. И в течение осени в российское Закавказье вышло еще 60 тыс. чел. Впрочем, точное их количество установить было трудно. Они оседали в разных местах, где получится приткнуться. Но многие и умирали, уже избежав опасности, — сказывались душевные травмы, истощение, тяготы пути. Приходили больными, и в беженских лагерях начались эпидемии тифа и холеры, пожиная среди измученных людей обильную жатву — до конца 1915 г. на российской территории умерло до 30 тыс. этих несчастных.

Власти делели все, что было в их силах. Строились лагеря для размещения беженцев, открывались питательные пункты и лазареты. Но для такой массы людей этого оказывалось недостаточно. Остро не хватало, особенно на первых порах, жилья, медикаментов, врачей, продовольствия. Помогала общественность, как армянская, так и русская, организовывая сбор средств, закупки и доставку самого необходимого. Подключались и зарубежные благотворительные организации. В целом число спасшихся и выживших армянских беженцев в России определяется в 240 тыс. чел. Много среди них было детей, потерявших всех своих близких. Так, “Сиротский город”, созданный американской организацией “Нэа Ист Релиф” в Александрополе, насчитывал 30 тыс. маленьких обитателей. Приюты для детей-сирот были организованы и в Эривани, Эчмиадзине, Тифлисе. Хотя вряд ли мальчиков и девочек, переживших такой кошмар, можно было в полном смысле называть “детьми”. Писателю Анри Барбюсу, посетившему их, одна девочка рассказывала: “Когда убили у меня на руках моего малютку-братика, я онемела. Я еще могла кричать, когда убивали маму, но больше никогда…”

Дата добавления: 2015-10-28