Сасун и Алашкерт

К лету значительно укрепилось положение русских на Черном море. Со стапелей судостроительного завода в Николаеве сошел первый из заложенных здесь мощных дредноутов — “Императрица Мария” (строились еще “Императрица Екатерина Великая”, “Император Александр III” и “Император Николай I”). Корабль имел гораздо более сильное вооружение и лучшие тактико-технические характеристики, чем “Гебен”, теперь Черноморский флот получал серьезное превосходство над противником. Чтобы не допустить каких-либо диверсий неприятеля, когда дредноут, еще недостаточно освоенный экипажем, будет переходить из Николаева в Севастополь, командующий флотом приказал бригаде подводных лодок капитана 1-го ранга Клочковского блокировать Босфор. Этот поход стал боевым крещением для первого в мире подводного минного заградителя “Краб”, тоже недавно построенного и вышедшего наряду с обычными субмаринами “Морж”, “Нерпа” и “Тюлень”. Плавание происходило в трудных условиях, “Краб” имел ряд конструктивных недоработок, и на ходу пришлось устранять неисправности. Но команда под руководством лейтенанта Феншоу с задачей справилась блестяще и 25.6 выставила у Босфора 60 мин. В ближайшие дни при попытке выйти в Черное море на русских минах поглибла турецкая канонерка “Иса-Рейс”, а крейсер “Бреслау” подорвался, получил повреждения и был отбуксирован для ремонта.

Продолжались частные операции по очистке Аджарии и долины Чороха, где все еще держалась группировка турецких войск и “четников” общей численностью 15 тыс. чел. После ухода 5-го Кавказского корпуса на это направление пришлось перенацелить войска 2-го Туркестанского. Наступление на Эрзерум Юденич вынужден был отложить — на главном направлении у него остался лишь 1-й Кавказский корпус. После успешного майского наступления на Ван почти все резервы командующий направил на левый фланг, чтобы закрепить занятую территорию и усилить малочисленный 4-й корпус Огановского. Сюда были выделены 4-я Кубанская пластунская бригада ген. Мудрого, Донская пластунская Волошина-Петриченко. Неспокойно было и в Персии. Едва русские части, преследуя врага, ушли из Иранского Азербайджана в Турцию, в тылу у них снова активизировались курдские банды, появились эмиссары “Иттихада”. Поэтому Кавказской кавалерийской дивизии ген. Шарпантье и 3-й Забайкальской казачьей бригаде Стояновского, тоже направленным к Огановскому, Юденич приказал следовать к Вану кружным путем, через Иран.

Они совершили рейд в 800 км — через Тавриз, вокруг Урмийского озера, на Соудж-Булаг и Дильман. Разогнали банды, произвели нужное впечатление — сам вид кавалерийской массы из 6 полков с 22 орудиями подействовал на курдов и персов отрезвляюще и заставил утихомириться. 19.6 соединения Шарпантье и Стояновского прибыли в Ван. Между тем, турки в этом районе оправились от поражения, привели в порядок отступившие части, подтянули резервы и стали оказывать серьезное сопротивление. Первая попытка продвинуться по южному берегу оз. Ван, предпринятая небольшими силами, была отражена. Но Огановский, получив подкрепления, возобновил наступление. По долине р. Мурат (Восточный Евфрат) продвигались части 66-й пехотной дивизии и 2-й казачьей под общим командованием Абациева. Вдоль северного берега оз. Ван наступала 2-я стрелковая дивизия Назарбекова, сюда же направили части Шарпантье и 3-й Забайкальской бригады. С боями были взяты Арчавах, Ахлат. В одной из этих схваток снова отличился Семен Буденный. Отправленный в разведку с отделением драгун 18-го Северского полка, он пробрался в тыл противника, а возвращаясь, обнаружил турецкую батарею из 3 орудий. Выждал момент, когда русские начали атаку с фронта, налетел на позиции и захватил пушки, порубив прислугу. За что был награжден очередным Георгиевским крестом.

Чтобы установить живую связь между различными группировками, был предпринят и рейд через озеро. Плот, на котором разместилась полусотня казаков 1-го Кавказского полка с орудием и 2 пулеметами, буксируемый моторной лодкой, отправился из г. Ван, пересек водное пространство с востока на запад и достиг Ахлата, встретившись там с казаками 1-го Лабинского полка. Командовавший полусотней подъесаул Ламанов за это смелое плавание был удостоен ордена Св. Станислава II степени с мечами, а все участвовавшие казаки — Георгиевских крестов. По южному берегу озера в это время наступал отряд ген. Трухина из 2-й Забайкальской бригады, четырех армянских дружин и батальонов пограничников. Штурмом взяли г. Вастан, 30.6 после двухдневных атак и контратак овладели Зеваном, вышли к г. Сорб. Но дальнейшее продвижение уткнулось в сплошную систему турецкой обороны, построенной с севера на юг, в промежутках между полноводными реками и озерами — одна линия тянулась от берега Евфрата до оз. Казан-гель, другая — от Казан-гель до Назык-гель, третья — от Назык-гель до северо-западной оконечности оз. Ван. А перед отрядом Трухина оказались сильные позиции по высотам гор, окружавших озеро Ван, — у населенных пунктов Анд и Уртаб.

Турки к лету смогли собрать и сосредоточить на Кавказском фронте вдвое превосходящие силы и как раз на участке Огановского стали готовить массированный контрудар. Здесь были собраны 3-я и 5-я второочередные, 5-я сводная, 37-я и 36-я пехотные, 2-я и 3-я кавалерийские дивизии, 6 тыс. курдской конницы. А дополнительно из состава Эрзерумской группировки перебрасывались 17-я, 18-я, 28-я и 29-я пехотные дивизии. Общее командование операцией возлагалось на командира 11-го корпуса Абдул Керим-пашу. Но получилось так, что значительную часть войск противнику пришлось отвлечь на карательные акции. Ведь в Турецкой Армении вовсю шла компания геноцида, и в тылу сосредотачиваемой группировки оказали сопротивление палачам г. Муш и прилегающий к нему Сасунский район. В городе насчитывалось около 25 тыс. жителей-христиан, в округе — 300 больших сел в сотни домов. Приказ о депортации тут был оглашен в конце мая. Но люди уже знали о резне в Битлисе, в окрестностях Вана и Эрзерума и отказались повиноваться, организовали самооборону, которую возглавил Тер-Минасян.

Власти дважды пробовали напасть отрядами “милиции” и убийц из “тешкилят махсуссе”, и оба раза получили отпор. Армяне укрепляли свои кварталы, в горах строили позиции на высотах. И турки пошли на переговоры с “мятежниками”, выдвинувшими требования не разоружать их, прекратить массовые избиения, отказаться от депортаций, не трогать Сасун. Местное начальство сделало вид, что эти требования принимает, а само обратилось за помощью к военному командованию, приславшему регулярные войска и курдские части. С 25.6 Муш был взят в осаду. А по селам понеслись отряды всадников, некоторых резали на месте, но для большинства применили более “эффективный метод” — крестьян методично выгоняли из разбросанных по горам деревушек и вели в большие равнинные села. А там набивали по несколько сот человек в амбары и гумна с соломой и поджигали. Всего таким образом было уничтожено 105 населенных пунктов, погибло около 75 тыс. чел. Остальные бежали в горы или успели уйти в Муш. Вместе с крестьянами там набралось 12 тыс. боеспособных мужчин, и все турецкие атаки были отбиты.

Командование противника снова пробовало хитрить, обещало амнистию, но только требовало уйти из “прифронтовой” местности и переселиться в Урфу или Диарбекир. Армяне не верили, хорошо понимая, что их хотят лишь выманить из родного города, где “и стены помогают”. И на все подобные предложения отвечали отказом. Русские были близко, и надежда на спасение подпитывала силы. Однако и турецкое командование осознавало опасность очага восстания вблизи фронта — вот-вот могла повториться такая же история, как с Ваном. И за счет группировки, готовившейся к наступлению, выделило свежие крупные силы. К Мушу были стянуты дивизия Бекир-Сами и части Кязим-бея общей численностью 20 — 25 тыс. штыков и сабель при 11 орудиях. 10.7 началась бомбардировка, а затем озверелые солдаты пошли на штурм. 4 дня продолжались уличные бои. Туркам удалось поджечь жилые кварталы, и их союзниками стали огонь и дым, выкуривающие людей из домов. 13.7 остатки отрядов Тер-Минасяна вырвались из окружения и ушли в горы. А победители учинили погром.

Расправа шла под руководством высокопоставленных иттихадистов, присланных сверху. Приказ гласил, что каждый мусульманин, который попытается укрыть армянина, “сам будет считаться армянином” и поплатится головой, а жителям-христианам давалось 3 дня на сборы, чтобы отправиться в изгнание. Но это лишь для того, чтобы люди сами собрали наиболее ценные вещи — в Муше никакой депортации не было. Уничтожали сразу и всех. Через несколько месяцев, когда сюда пришли русские, командование 2-й Кавказской стрелковой дивизии назначило расследование по факту резни. И производивший его ротмистр Крым Шамхалч (кстати, мусульманин) в своем рапорте подчеркивал, что для установления объективной истины брались только те факты, свидетельства о которых сходились как со стороны армян, так и со стороны турок. “Обыкновенно делалось так: вырывалась большая яма, к ее краям сгонялись женщины с детьми, и матерей заставляли сталкивать в эту яму детей, после этого яма засыпалась немного землей, далее на глазах связанных мужчин-армян насиловались женщины и убивались, после всего этого убивались наконец мужчины, трупы заполняли яму почти доверху. Часть христиан сгонялась к реке и сбрасывалась с мостов в воду, причем выплывавшие ловились и сбрасывались вторично”.

“Работы” было слишком много, солдат требовали обратно на фронт, а добровольцы не справлялись. И мутесариф Муша поставил бойню на конвейер, наняв профессиональных мясников, которым платили по 1 турецкому фунту в день. Эти не возились, не мешкали, не отвлекались, а деловито резали глотки сотням построенных на колени женщин, девушек, детей. Муш был сожжен дотла. Сумевшие бежать горожане и жители деревень Сасуна ушли на гору Андок (45 тыс.) и в Ханасар (15 тыс.), где заняли оборону и поклялись держаться до последнего. Но сразу покончить с ними турки не смогли. Огановский тоже получал сведения о восстании и счел момент подходящим для перехода в общее наступление. Силы противника он недооценивал. Разведка докладывала о выдвижении к фронту отдельных турецких дивизий и иррегулярных частей, а на самом деле на этом участке неприятель сосредотачивал больше половины своих войск на Кавказе и лишь трудности перегруппировки по горным дорогам и отвлечение сил в Муш задерживали начало операции Керим-паши.

Огановский наметил участок прорыва между Восточным Евфратом и оз. Казан-гель. Здесь части 66-й дивизии ген. Воропанова и пластуны Мудрого наносили удар по турецким позициям у г. Коп. Правый фланг прикрывала 2-я казачья дивизия Абациева, расположенная севернее, за Евфратом, и конный отряд Исраилова, который должен был продвигаться вдоль этой реки, а в резерве оставались отряд Амассинского, 1-й Хоперский полк Потто и донские пластуны. Южнее наносила вспомогательный удар стрелковая дивизия Назарбекова. Ей предписывалось прорвать оборону турок между озерами Казан-гель и Назык-гель, выходя во фланг и тыл Копской позиции врага. Еще южнее, между озерами Назык-гель и Ван, наступала дивизия Шарпантье, нацеливая вспомогательные удары на северо-запад — содействуя Назарбекову, и на юго-запад — на соединение с отрядом Трухина, действующим с южного берега Вана. Предполагалось разгромить противника, проложить дорогу к восставшему Сасуну. И перед русскими войсками открылся бы путь в Месопотамию, а заодно и выход в тылы главной, Эрзерумской группировки врага.

Правда, части 4-го Кавказского корпуса были разъединены друг от друга теми же реками и озерами, растянуты на фронте в 80 км. А ведь обширный район, занятый войсками Огановского, требовалось прикрывать и с юга, чтобы в тылы через горы не прошли курдские и турецкие отряды. Поэтому далеко на востоке, в Баш-кале, была оставлена 4-я казачья дивизия Чернозубова, а в Ване — Закаспийская бригада Николаева. Чтобы перераспределить наличные силы, снова создавались импровизированные “отряды” — так, в кавдивизии Шарпантье осталось всего 2 полка, Тверской драгунский и Хоперский изъяли в резерв. Но ведь считалось, что противостоит русским все тот же один потрепанный корпус Халил-бея… И 16.7 наступление началось. На Копских позициях оно было встречено неожиданно сильным сопротивлением — именно здесь турки и сами готовили удар. Атакующие части потеряли 200 чел. убитыми и 2 тыс. ранеными, и лишь умелыми действиями пехотинцев и пластунов, метким огнем артиллерии и прорывами конницы на флангах удалось сломить оборону, турки начали откатываться к г. Коп.

Успешно началась операция и на других участках. Отряд Назарбекова преодолел сопротивление сражавшихся против него частей 5-й сводной дивизии, занял Карабашир и Тортон. Кавалеристы Шарпантье, прорвали оборону 3-й сводной дивизии, отряд Трухина смелыми атаками овладел городками Татван, Уртабой, Анд. 18.7 Огановский уточнил всем командирам задачу на преследование неприятеля. Русские части продолжали с боями продвигаться на запад. И на каждом шагу натыкались на следы недавних злодеяний. Очевидец вспоминал: “Прошли уже много. Кругом ни души. Вдруг лай собаки. Село. На рысях вскакиваем в него. По трупам вырезанных женщин и детей определяем, что село армянское. Трупы еще не разложились. Значит, резня была недавно. Кроме двух-трех худых собак — никого…” В Лизе русские врачи освидетельствовали и оказывали помощь нескольким девочкам, у которых в результате надругательств прямая кишка была вывернута наизнанку. И когда пленных аскеров спрашивали, не стыдно ли им так поступать с детьми, те пожимали плечами и отвечали: “Таков приказ султана”. Или даже — “Вильгельма”…

К 21.7 войска 4-го корпуса на правом фланге значительно продвинулись вдоль Евфрата, на левом — достигли селений Вартенис и Мкрагом, находящихся в 20 — 25 км от позиций сасунских повстанцев, которые через посыльных установили связь с передовыми русскими частями. А Андранику Огановский придал 500 казаков с 2 пушками и 2 пулеметами, чтобы идти по тылам врага и внезапной атакой захватить Битлис. Но турки наращивали сопротивление. Они решили временно ограничиться блокадой армян, окруженных в горах, оставив против них около 10 тыс. жандармов и “милиции”. А регулярные части, освободившиеся после уничтожения Муша, спешно возвращались на передовую. Наступающие войска были утомлены боями и переходами, артиллерия расстреляла боезапас — и пополнить его было негде. Плохо было и со снабжением продуктами, фуражом — кругом лежала выжженная земля, и все нужно было подвозить издалека. И на линии Лиз — хребет Бейляджан — Вартенис — Анд операция выдохлась.

Повстанцы какого-либо содействия ударами с тыла оказать не могли — хотя в горах спаслось около 60 тыс. чел, но это были просто гражданские беженцы, а все их “вооруженные силы” насчитывали 2 тыс. чел. с охотничьими ружьями и немногими винтовками. Они сделали несколько попыток прорвать блокаду изнутри — лишь для того, чтобы вывести людей на территорию, контролируемую русскими, но все дороги были перекрыты вражескими заставами, и вылазки отражались. А между тем, для планов Керим-паши условия сложились — лучше не придумаешь. Основная русская группировка продвигалась вдоль южного берега Евфрата на 25 — 30 км, и ее правый фланг, оторвавшись от соседнего отряда ген. Абациева, оказался прикрыт только рекой. А на левом фланге отряд Назарбекова уперся в горы хребта Бейляждан и продвинулся всего на 5 — 10 км. Так что и этот фланг образовавшейся дуги оказался неприкрытым. К тому же, если в начале операции соединениям Огановского пришлось прорывать позиции в промежутках между несколькими озерами, то и сами эти озера прикрывали часть русского фронта. А стоило фронту сдвинуться западнее, как в нем образовались прорехи. Одно лишь оз. Ван занимало 30 км. Чтобы закрыть эту “дыру” на суше, частям Шарпантье и забайкальским казакам пришлось сдвигаться южнее. А Огановскому, соответственно, усиливать южное крыло перебросками с севера…

Турки всем этим воспользовались. Численное превосходство у них было подавляющее — 9 пехотных, 2 кавалерийских дивизии и курдская конница против 2,5 пехотных и 4 кавалерийских дивизий у Огановского (считая и 1,5 далеко в тылу). Противник скрытно выдвинул свою группировку по северному берегу Евфрата на открытый фланг наших войск, 22.7 форсировал реку и нанес внезапный удар. Другая группировка врага врезалась в стык между главными силами и отрядом Назарбекова. Операция имела далеко идущие стратегические цели. Предполагалось окружить и уничтожить 4-й Кавказский корпус и развивать наступление на г. Алашкерт. Оттуда, с юга, через Кагызман, прорваться в тылы войскам Юденича, стоящим под Сарыкамышем, разгромить их, а дальше — столь желанное вторжение в Закавказье…

Для русских наступление стало неожиданным. Противник навалился на правое, ударное крыло корпуса, сминая фланги и грозя ему окружением. Отчаянно отбиваясь, части 66-й дивизии и пластуны Мудрого стали откатываться назад. Чтобы выправить положение, Огановский направил из резерва Донскую пластунскую бригаду. Но она создавалась в качестве эксперимента — в связи с успехами кубанских пластунов. А донские казаки традиционно воевать в пехоте не готовились, это был первый бой бригады, и турецкие превосходящие силы сразу же ее опрокинули и отбросили. А кубанские пластуны еще раз подтвердили свою славу. 23.7, когда уже все соседи отступили, их 22-й батальон целый день сражался в одиночку, в окружении, страшно поредел, но держался, отходил постепенно, и к вечеру пробился к Мелязгерту.

Огановский для отражения натиска ввел в бой все резервы, даже конвой своего штаба. На северном фланге, у г. Нуреддин, создал конный отряд Афросимова, чтобы, в свою очередь, охватить фланг вражеской группировки, прорывающейся оттуда. Попытался из района Мелязгерта организовать контратаку отступивших сюда частей — кубанских и донских пластунов, 5-го Кавказского стрелкового полка. Но все было тщетно. Силы противника были слишком велики, а отряды 4-го корпуса разобщены. У Афросимова для обходного маневра войск было мало, они сдерживались курдской конницей и не представляли серьезной угрозы для нескольких дивизий, проломивших фронт в долине Евфрата. 24.7 Огановский писал: “14-дневный бой сильно утомил войска корпуса. Противник вводит в бой все новые силы. Под давлением противника отряд Амассинского сегодня очистил Копские позиции, вследствие чего, несмотря на переход в наступление из Мелязгерта отряда Воропанова и угрозу тылу турок у Нуреддин со стороны конного отряда Афросимова, пришлось остальные отряды тоже оттянуть назад… с продовольствием корпуса весьма затруднительно”.

А южнее отряды Назарбекова и Шарпантье оказались отрезанными от главных сил корпуса, потеряли связь с командованием и под угрозой окружения начали отступать самостоятельно. Причем Шарпантье с Северским и Нижегородским драгунскими полками сперва вышел к Мелязгерту, где шел сильный бой, и имел возможность нанести врагу чувствительный удар с тыла. Но не разобрался в обстановке, решил зря не рисковать и приказал повернуть назад. Фронт был прорван. 26 — 27.7 дивизии Абдул Керим-паши взяли Мелязгерт и устремились в преследование. Части Огановского, потеряв в боях около 2 тыс. чел., отступали на Дутах. Командир корпуса фактически сохранил управление только войсками, которые были с ним, и остальные соединения стали действовать самостоятельно. Отряд Назарбекова соединился с полками Шарпантье, они выходили из “мешка” южнее и восточнее, отделенные от главных сил корпуса продвигающимися турецкими авангардами.

А отряд Трухина на южном фланге после крушения фронта и отхода Шарпантье остался вообще в изоляции. Против него турки наступали относительно небольшими силами, но он был отрезан от своих и вынужден был выбираться кружным путем по южному берегу Ванского озера — на г. Ван, где во вполне мирной еще обстановке стояла Закаспийская бригада. Но и ей теперь приходилось отступать. Уходило с войсками и христианское население, спасаясь от резни. И что казалось особенно обидным, жестоким, а порой и непонятным рядовым солдатам и местным жителям, часто требовалось уходить даже без видимого нажима со стороны противника. Ведь главный турецкий прорыв произошел западнее оз. Ван и развивался там же, вдоль Евфрата. А в результате оказались почти уже во вражеском тылу обширные и густонаселенные районы, лежащие далеко южнее и восточнее эпицентра сражения. И оставшиеся здесь русские части были уже в полуокружении и тоже должны были выбираться, пока им не перекрыли последние дороги на север. Сюда еще и не доносился гром пушек — и вдруг уходить…

Многие офицеры недоумевали и возмущались. Андраник предлагал драться, указывая, что против них врагов не так уж и много. А получив приказ отступать, в отчаянии даже сорвал с себя и бросил на пол полученный недавно Георгиевский крест, не желая больше числить себя в русской армии, беспричинно бросающей цветущий край на разорение (впрочем, позже остыл и продолжал так же самоотверженно командовать дружиной). Была ли альтернатива этому? Была, хотя и трудная. Собрать вместе все раскиданные соединения левого крыла для флангового контрудара. Но время для этого было уже упущено. Правда, оставалась еще одна альтернатива — сесть в осаду в Ване и, опираясь на его ресурсы, отбиваться. Однако части Трухина и Николаева в этом случае заведомо отрезались от основных сил, от тылов, и исход осады был проблематичен — большой город мог на какое-то время обеспечить защитников продовольствием, фуражом, но не боеприпасами. А с другой стороны, на восточном фланге Кавказской армии во фронте возникла бы “дыра”, и перед турками лежала открытая дорога через освободившийся от снегов Тапаризский перевал в еще не вырезанные Баязетскую, Диадинскую долины, а оттуда и в Алашкертскую, во фланг отступающим частям Огановского.

Закаспийская и 2-я Забайкальская бригады получили приказ отступать к Баязету — причем предписывалось как можно скорее проскочить Бегри-калинское ущелье, пока его не перехватил враг. Что было жестоким решением, но все же, наверное, логичным. Хорунжий Елисеев вспоминал: “И лишь выйдя из города, мы поняли, что на фронте произошло что-то страшное, так как, насколько хватало глаз по дороге на север и по сторонам, все усеяно армянскими беженцами, сплошь идущими пешком, с узлами на плечах, редко на арбах, на буйволах, на коровах верхом… И каких только ужасов, каких сцен, каких всевозможных трагедий, слез, плача, горестных рыданий мы не повидали тогда там! Жуткий и незабываемый ужас и сострадание чужому горю, которого мы тогда не знали, мы ощутили только потом на себе, после революции. Беженцы все шли и шли, не останавливаясь и ночью, к русской спасительной границе”. То же самое творилось на других дорогах отступления. Войска 4-го Кавказского корпуса не удержались и в Дутахе, откатываясь на перевал Клыч-Гядук. Очевидец событий Н.Г. Корсун, впоследствии советский генерал и военный историк, писал: “Части, несколько дезорганизованные при отступлении, смешались с массой армянских беженцев, направляющихся беспорядочными толпами с громадными стадами скота, повозками, женщинами и детьми. В панике отступая, эти беженцы, никем не направляемые и подгоняемые звуками выстрелов, повторяющихся в горах многократным эхом, вклинялись в войска и вносили в их ряды невероятный хаос. Часто пехота и конница попросту обращались в прикрытие этих кричащих и плачущих людей, опасавшихся наскока курдов, которые вырезали и насиловали оставшихся и кастрировали русских пленных”.

Да, русские солдаты и казаки стали таким прикрытием, обеспечившим спасение массы беженцев. Наседающего врага сдерживали жесточайшими арьергардными боями. В результате этих боев, например, в 19-м, 20-м и 21-м батальонах 4-й пластунской бригады ген. Мудрого осталось по 200 казаков — пятая часть. Турки и курды шли следом, безжалостно уничтожая всех армян и русских, попавших к ним в руки. Делали попытки отколоть от колонн беженцев партии людей для грабежа и уничтожения. Большую группу жителей Вана, оказавшихся в подобной ловушке и обреченных на смерть, выручила самоотверженная атака 2-й армянской дружины Дро и примкнувших к ней русских частей, оказавшихся поблизости. Но участь тех, кто отстал и отбился от основной массы и отступающих войск, была ужасной.

После того, как соединения из Вана все же успели раньше противника войти в Бегри-калинское ущелье и миновали его, хорунжий Елисеев был послан с разъездом назад, понаблюдать за врагом. Он описывает: “С высоких скалистых берегов глубокого ущелья, насколько хватало глаз на юг и на север, по нему частыми пятнами лежали трупы людей. Разъезд спустился вниз. Картина еще более страшная, чем представлялось сверху. Женщины и дети одиночно и маленькими группами, видимо, семьями, устлали весь путь по ущелью. Изредка попадались мужчины-армяне у своих арб, без буйволов и разграбленных. Все взрослые — с перерезанными горлами, мужчины — со связанными назад руками, дети убиты в голову острыми молотками. Все трупы подожжены. Молодые армянки изнасилованы и застыли, умерли в позорных позах с разведенными ногами и скрюченными коленями, с оголенными от юбок телами до самого пояса… Насилуя женщину всякий, видимо, одновременно перерезал своей жертве горло. Картина была страшная и стыдная. В ущелье было тихо-тихо. Молчали и казаки…”

Причем стоит отметить, что 28.7 в связи с взятием Мелязгерта турецкое правительство не постеснялось издать официальное пропагандистское сообщение о … “зверствах русских” на оккупированных ими территориях. “Наши войска нашли отнятые нами города в ужаснейшем состоянии. Эти города буквально превращены русскими в пустыни. В Баш-кале число оставшихся в живых ограничивается тремя старыми женщинами… В Мелязгерте найдено множество трупов детей и местных жителей, которые были убиты русскими войсками, а равно и трупы наших солдат с выколотыми глазами”. Ну разумеется, ведь Баш-калу Джевдет-бей полностью вырезал еще весной. А в Мелязгерте, уцелевшем благодаря русскому наступлению, турецкие войска теперь “наверстали упущенное” и уничтожили всех армян, кто по тем или иным причинам не бежал с частями Огановского. То же самое произошло и в Ване — “Армянская Москва” перестала существовать. С русскими ушло и спаслось около 200 тыс. чел. Однако этот же сплошной поток людей и повозок, растворивший в себе, перемешавший и влекущий за собой русские подразделения, не позволил войскам 4-го корпуса закрепиться и организовать оборону на Клыч-Гядукском перевале. 2.8 они отошли в Алашкертскую долину…

В это же время турки покончили и с восставшим Сасуном. Угрозы со стороны русских отрядов теперь не было, осаждавшие, воодушевленные победой своих войск, действовали более уверенно. А у блокированных армян дух был подорван, рассеялась надежда на столь, казалось уже, близкое спасение. Турецкие и курдские отряды под командованием Кямиль-эфенди некоторое время в атаки не лезли, однако и осада делала свое. У армян кончались боеприпасы, продовольствие, начался голод, а скученность в таборах под открытым небом вызывала болезни. И наконец, решив, что “мятежники” ослаблены, 10-тысячные банды пошли на штурм. 1.8 Кямиль захватил Ханасар, а 2.8 пали позиции на горах Кепин и Андок. Чудом спасшийся очевидец писал: “Когда турецкие войска начали свой последний штурм, у защитников Сасуна уже не было патронов, иссякли запасы пороха. По существу, турецкие банды ворвались не в лагерь, а в огромное кладбище и больницу…” Большинство армян попыталось укрыться в селении Инкузек, многие спрятались в большом овраге — наутро их обнаружили, и резня шла 2 часа. А место назвали “оврагом смерти” — к нему стали приводить партиями и умерщвлять остальных пойманных. Заполнив овраг, стали рядом копать ямы. Непрерывная бойня продолжалась до 5.8…

Между тем, группировка Керим-паши развивала наступление. За 2 недели она продвинулась в северном направлении на 100 км и в восточном — на 70 км. Вслед за русскими и беженцами турки перехлестнули через Клыч-Гядук в Алашкертскую долину, взяли Палантекен, Каракилису, Зейдекан, подошли к Алашкерту, Диадину. Но окружить и уничтожить разъединенные русские отряды так и не смогли. Группа Огановского, окончательно потерявшего связь с соединениями, оперирующими в других местах, пятилась к пограничному хребту Агри-даг, на Ахтинский перевал. Группа Назарбекова и Шарпантье кружными дорогами, с востока, выходила к Диадину. Группа Трухина и Николаева остановилась у Бегри-калы, перекрыв врагу путь на Тапаризский перевал и Баязет.

А Юденич уже предпринимал энергичные меры по спасению положения. Он усиливал инженерную оборону на Эрзерумском направлении — на случай, если турки и тут нанесут удар, но одновременно снимал отсюда часть войск и спешно формировал в районе г. Даяр, на фланге прорыва, группировку ген. Баратова. Кроме 1-й Кавказской казачьей дивизии, которой командовал Баратов, ему придали пехотные части, артиллерию — всего собралось 30 батальонов пехоты и 24 конных сотни при 36 орудиях, почти треть всех сил Кавказской армии. Командира для контрудара Юденич выбрал вполне подходящего. Генерал от кавалерии Николай Николаевич Баратов всегда действовал смело и стремительно. Он вообще считал примером для подражания Багратиона — и надо сказать, это у него получалось. Одновременно и Огановскому, несмотря ни на какое расстроенное состояние его войск, командующий армией приказал перейти в наступление всеми наличными силами.

Все решала скорость. Центральную, Сарыкамышскую группировку русских и Алашкертскую долину связывал между собой узкий и длинный Даярский проход. Если бы турки его успели закупорить, выбить их было бы очень непросто. Не успели. Сосредоточение и подготовку контрудара Юденич и Баратов сумели произвести в удивительно сжатые сроки, и 4.8 казачьи полки, проскочив Даярский проход, обрушились на выдвигаемые к нему фланговые турецкие части, а следом форсированным маршем в Алашкертскую долину спешила пехота. Дивизии Керим-паши увлеклись преследованием и зарвались, растянули коммуникации, тылы и артиллерия отстали. Мощный удар во фланг стал для них полной неожиданностью, и войска Баратова, громя их, стали углубляться в боевые порядки врага. Пожалуй, еще большей неожиданностью стало то, что преследуемые части Огановского, уже сброшенные со счетов, которые, казалось, остается лишь гнать и добивать, вовсе не утратили боеспособности. 2-я казачья дивизия Абациева, пехота, пластуны без перегруппировки, без пауз вдруг развернулись и котнратаковали в лоб движущиеся за ними корпуса Халил-бея и Хамди.

Баратов же 5.8 повернул не на северо-восток, где была основная масса турецких войск, а на юго-восток, углубляясь им в тылы и перехватывая пути сообщения. Свои силы он двинул тремя колоннами. Три казачьих полка под командованием ген. Рыбальченко ринулись на Дутах, пехота под командованием ген. Воробьева устремилась к перевалу Клыч-Гядук, а севернее прикрывала ее колонна Федюшкина из 1-го Кубинского казачьего полка с приданными батальонами. Турки пытались их остановить, бросая наперерез резервы и снимая части с наступления. Ожесточенные бои разыгрались у перевала Мергемир. Но атакующие русские громили вражеские полки по очереди, по мере выдвижения, и углублялись дальше. 7.8 пехота взяла и прочно оседлала Клыч-Гядук, а конница, прорвавшись еще южнее, захватила г. Дутах.

Турецкие коммуникации по долине Евфрата были перерезаны, прорыв был таким неожиданным, что в Дутахе захватили турецкие тыловые обозы, часть отставшей артиллерии, отбили все обозы, потерянные 4-м корпусом. Даже взяли 300 лейтенантов, только что выпушенных из Стамбульского училища и направлявшихся в действующую армию. Перед турками вместо победы замаячила реальная перспектива окружения и полного разгрома. К 8.8 они откатились назад на 30 — 35 км, к Палантекену, пытаясь закрепиться и организовать оборону. Но были уже отрезаны от своих тылов и заметались, поспешно выбираясь из Алашкертской долины окольными путями и горными тропами. Керим-паше все же удалось избежать окружения — но только ценой быстрого отступления. К тому же, как уже отмечалось, у Огановского не было связи с дивизиями Шарпантье и Назарбекова, и они получили приказ о контрударе с запоздением. Но все равно разгром был впечатляющий. Турки бросали повозки, имущество, потеряли несколько тысяч убитых и раненых, 10 тыс. попало в плен. Широкомасштабное летнее наступление противника было сорвано.

Развивать дальнейшее преследование Юденич не стал. Ведь выделение сил Баратову произошло за счет ослабления центральной группировки, удаляться им было рискованно, а снабжать войска в разоренном краю затруднительно. А части 4-го корпуса были крайне утомлены непрерывными боями, стокилометровыми маршами, недоеданием, тыловое хозяйство находилось в полном расстройстве, боеприпасы израсходовали. И на рубеже Дутаха операция была прекращена. За эту победу — единственную в трагическое лето 15-го — главнокомандующий Кавказской армией Воронцов-Дашков и ее командующий Юденич были удостоены ордена Св. Георгия III степени. Впрочем, некоторых результатов турецкие стратеги все же достигли. Армия Юденича израсходовала драгоценные накопленные боеприпасы, использовала подготовленные резервы — и удар на Эрзерум снова приходилось откладывать.

41. “Великое отступление”

Данные о потерях русских войск в разных источниках приводятся различные, и чаще всего — огромные. Столько-то миллионов убитых, раненых, пленных. Иногда цифры берутся из высказываний тех или иных общественных деятелей, строивших какие-то собственные предположительные оценки, а западная литература пользуется германскими данными, согласно которым все русские вооруженные силы были уничтожены даже не один, а несколько раз. Но вот только почему-то очень редко можно встретить настоящие данные учета потерь, который велся в российской армии. Хотя время-то было еще не советское, и учет этот был весьма скрупулезным. Погибших и выбывших из строя по другим причинам считали поименно, с точностью до каждого человека. Конечно, в войну эти цифры были строжайше засекречены. Но потом-то открылись. И тем не менее пользуются ими единицы, а большинство авторов продолжает по инерции переписывать сомнительные данные из вековых наслоений всевозможных частных мнений и прочих “общепризнанных” источников.

Но мы подобным методикам следовать не будем и приведем реальные цифры. Так вот, на 1.7.1915 г. русские армии на всех фронтах потеряли 1 650 942 человека. Из них убитыми — 192 763. Ранеными и больными — 894 653. И пропавшими без вести (по большей части — очутившимися в плену) — 563 526 чел. Да, цифры огромные. Но все же куда скромнее “общепринятых”. И учтем, что это — все вместе, и Восточная Пруссия, и Галиция, и сражения в Польше, и Сарыкамыш, и Августовские леса, и Карпаты, и Горлицкий прорыв. Приведем и сравнение — Германия за тот же срок потеряла около 500 тыс. убитыми и свыше 1 млн. ранеными. Причем цифры тоже не пропагандистские — их привел в своих дневниках гросс-адмирал Тирпиц, работавший в Ставке кайзера, и надо думать, вряд ли он стал бы завышать собственные потери. Хотя в принципе, все логично — немцы чаще наступали, а значит и урон несли более значительный. Правда, данные Тирпица включают и Западный фронт, но на русском следует добавить и австрийцев, и турок. Сводных данных по их армиям на этот момент времени автору найти не удалось, однако очевидно, что и у них потери были очень весомыми.

Как видим, несмотря на тяжелые утраты, ни о каком одностороннем избиении, как это порой представляет псевдоисторическая литература, речи не было. Наоборот, противнику на Востоке доставалось куда больше, особенно в начальный период войны, когда не наложился кризис боеприпасов и вооружения. На всех театрах войны летом 1915 г. действовали 342 дивизии Антанты против 272 (по другим данным — 293) дивизий Центральных Держав. Правда, надо учесть, что 36 итальянских дивизий играли весьма незначительную роль, а из 78 британских некоторые еще формировались или были разбросаны по колониям. Что же касается главных фронтов, то на Западном против 150 дивизий французов, англичан и бельгийцев немцы оставили 90 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии. А на Восточном против 112 русских было сосредоточено 107 пехотных (63 германских и 44 австрийских) и 24 кавалерийских дивизии.

С обеих сторон здесь действовали по две большие группировки. У русских — Северо-Западный и Юго-Западный фронты, у противника — Обер-Ост (Восточный фронт) под командованием Гинденбурга и Людендорфа, и германо-австрийский Галицийский фронт под командованием Конрада, но через Макензена управляемый и Фалькенгайном. Общая линия противоборства протянулась на 1400 км. 5-я русская армия, а против нее германская Неманская армия, занимали позиции в Прибалтике от устья р. Венты, и с севера на юг, до среднего течения Немана. Дальше, тоже примерно с севера на юг, от Немана до Вислы, шли участки 10-й, 12-й и 1-й русских армий. Которым противостояли, соответственно, германские 10-я, 8-я и 12-я. За Вислой, на левом ее берегу, фронт поворачивал на юго-восток. Тут стояли 2-я и 4-я русские, а против них — 9-я немецкая, 1-я австрийская и группа Войрша. От устья Сана до Днестра располагались 3-я русская армия и 8-я. Против них действовала группировка из 11-й германской, 4-й, 3-й и 2-й австрийских армий. А дальше, по Днестру и Пруту, держались 11-я и 9-я русские, противостоявшие Южной германской и 7-й австрийской армиям.

В конце июня германское верховное командование решило прекратить атаки в Галиции и изменить план действий. Как писал Фалькенгайн, возникали опасения, что “операции против русских могли затянуться до бесконечности”. А в это время стали поступать сообщения, что французы начинают готовить новое наступление. И срок его немцы угадали довольно точно — сентябрь. Значит, осенью могли потребоваться переброски войск обратно во Францию. И Фалькенгайн рассуждал: “До сих пор главный нажим направлялся с запада на восток. Оставаясь на этом направлении, вполне было возможно отобрать у противника дальнейшую территорию. Но нанести ему действительный вред на широких равнинах Волыни за время, имевшееся в нашем распоряжении, едва ли было достижимо”. Зато успехи в Галиции сделали возможным другой вариант. После продвижения Макензена к Бугу линия фронта приобрела форму дуги, выгнутой на запад, и в основании достигавшей 300 км. Фалькенгайн предложил, чтобы Макензен теперь изменил направление — наступал не на запад, а на север, между Бугом и Вислой. А навстречу будет нанесен удар с Нарева силами группировки ген. Гальвица. Таким образом, армии русских в Польше попадут в “клещи” и будут уничтожены.

Гинденбург и Людендорф возражали. Предлагали главный удар наносить не на Нареве, а гораздо севернее, с плацдарма, который у них получился в Прибалтике. Совершить охват более глубокий, чтобы русским было труднее вырваться. Войсками Неманской армии наступать с запада на восток, обойти с севера крепость Ковно (Каунас), взять Вильно (Вильнюс), а затем развивать удар на Минск. Прижать русские армии к болотам Полесья и здесь разгромить. Фалькенгайн же считал такой грандиозный охват нереальным. Указывал, что удар левым крылом, как и прошлые подобные попытки, приведет лишь к местным тактическим успехам. А нужен был крупный стратегический выигрыш — такой, чтобы вывел Россию из войны. Что при окружении нескольких армий в Польше полагалось вполне достижимым. Предложение Гинденбурга было отклонено, ему предписывалось все резервы передать в 12-ю армию Гальвица, а другие операции приостановить. Командование Обер-Вест директиву выполнило наполовину. Начало готовить наступление Гальвица, но было убеждено, что оно сможет решить лишь второстепенные задачи, и стало одновременно подготовлять бросок Неманской армии — сил у нее хватало.

Ну а Макензен 26.6 стал разворачиваться на север и двинулся вдоль Буга, рассчитывая с ходу разгромить отступившую 3-ю армию Леша, уже измочаленную в предыдущих боях. Завязалось упорное сражение у Томашова. Но этот удар Алексеев сумел парировать, сформировав из резервов и войск, переброшенных с других участков группу ген. Олохова, нанесшую контрудар по правому флангу наступающих немцев и австрийцев, взяв значительное количество пленных. И к 29 — 30.6, в четырехдневных упорных схватках противника здесь остановили. Макензен попытался перенести тяжесть удара со своего правого фланга на левый, произвел перегруппировку, и 1.7 атаковал у Красника, на стыке 3-й и 4-й армий. Русским войскам пришлось тяжело. Их батареи вообще молчали — больше не было снарядов. И немцы, пользуясь этим, стали выводить свои батареи на открытые позиции, вести огонь прямой наводкой с 1 — 2 км. Леш на это отвечал, чем мог, — в его частях стали создаваться группы пулеметов, которые выдвигались вперед и били вражеских артиллеристов. Однако и германские части постепенно выдыхались, атаковали все менее интенсивно, и на этом участке их тоже удалось задержать. А на Юго-Западном фронте в это время 11-я армия Щербачева нанесла вдруг на Днестре у г. Журавно неожиданный контрудар. Опрокинула зарвавшиеся в преследовании дивизии Южной армии Линзингена и отбросила назад, взяв 20 тыс. пленных. Австро-германское командование сразу занервничало, опасаясь более крупного наступления русских. А Макензен 8.7 приостановил операцию у Красника, чтобы подготовить удар более тщательно.

Русское командование правильно оценило поворот ударной группировки в Галиции. Конечно, знало оно и о накоплении вражеских сил на северном фланге дуги. План “клещей” был очевиден. Ставка и Алексеев отдавали себе отчет и в том, что без снарядов и при остром дефиците вооружения остановить немцев будет нереально, а контрудары окажутся неэффективными. Поэтому Алексеев еще 5.7 получил разрешение оставить Польшу. Но требовалось выиграть время, чтобы эвакуировать хотя бы самое ценное. Да и не столь уж это простое дело — отступить. Вот что пишет, например, такой военный специалист, как маршал И.Х. Баграмян: “Недостаточно искушенному в военном деле человеку отступление кажется более простым делом, чем наступление. Но это далеко не так... Отход угнетает солдата: нет ничего горше сознания, что враг на этот раз оказался сильнее тебя, и вот уже топчет родную твою землю, а ты пока не можешь положить конец этому… С военной точки зрения отступление — сложнейший маневр. Надо суметь перехитрить противника, из-под самого его носа вывести войска с минимальными потерями. И все это в условиях, когда инициатива находится в руках врага, когда трудно определить, где он готовит очередной удар, где собирается устроить тебе ловушку”.

Ну а в условиях июля 1915 г. отступать, оставив хорошо укрепленные позиции и имея за спиной две мощных, изготовившихся к удару неприятельских группировки, было равносильно самоубийству. Немцы ринулись бы в преследование, легко прорвали порядки откатывающихся войск, и как раз и смогли бы осуществить свой план окружения. Поэтому Алексеев решил отступление вести поэтапно, и лишь после того, как удастся затормозить противника и сбить его первоначальный порыв. 13.7 в районе Прасныша перешла в наступление армия Гальвица. Она насчитывала 10,5 полнокровных дивизий (180 тыс. штыков и сабель) и 1264 орудия. Противостояла ей 1-я армия — 7 дивизий неполного состава при 317 орудиях. Причем у русских оставалось по 40 снарядов на ствол, у немцев же их было в избытке. И для организации артподготовки сюда был направлен лучший кайзеровский артиллерист ген. Брухмюллер. На русские позиции обрушился шквал огня и металла. Однако соединения 1-й армии упорно сопротивлялись, часто переходили в контратаки. Германская артиллерия сравнивала с землей окопы — но наши солдаты занимали оборону в воронках от тех же германских снарядов. Каждое селение, каждый дом превращались в опорный пункт, и немцам приходилось штурмовать их, неся большие потери. За 2 дня сражения Гальвицу удалось пробиться лишь ко второй позиции русских.

В то же время 8-я германская армия в очередной раз попыталась взять Осовец. Крепость опять долбили орудия всех калибров, по ней было выпущено 200 тыс. снарядов. А она держалась. И атаки после бомбардировок встречала точными залпами своих батарей. Немцы применяли здесь и газы. Но и они не давали решающего эффекта. Отравляющими веществами можно было воздействовать лишь на передовые позиции, после чего газ сползал в долину р.Бобра и скапливался там, растекаясь по низинам. В окрестных лесах и болотах погибло все живое. Деревья стояли расщепленные и обугленные, как в кошмарном сне. А крепость жила. Врага, рассчитывающего взять перепаханные и протравленные передовые траншеи, опять накрывали артогнем и тех, кто после этого уцелел, выбивали контратаками. Пробовали достать защитников и с дальних дистанций химическими снарядами. И снова не получалось. Люди приспособились спасаться от близких выбросов отравы в пузырях воздуха, образующихся в бронеколпаках орудий и под сводами казематов. И пережидали, пока газ стечет — форты располагались на возвышенностях, а хлор тяжелее воздуха, оседает вниз.

15.7 перешла в наступление и группировка Макензена на южном фланге дуги. Теперь она насчитывала 4 армии. Сюда прибывали все новые подкрепления, и из состава разросшейся 11-й была выделена еще одна, Бугская армия. А кроме 4-й австрийской Макензену придали и 1-ю, перебрасывая ее сюда из-за Вислы. Она развертывалась в районе Сокаля для обеспечения правого фланга группировки — чтобы не повторилось истории с контрударом, как под Томашовом. И должна была наступать в стык между Северо-Западным и Юго-Западным фронтами. Но и у Макензена продвижение пошло куда медленнее, чем ожидалось, завязались упорные бои под Красноставом. Тирпиц отмечал в дневнике, что “на Востоке… гвардейская пехота опять понесла тяжелые потери”. А 19.7 пришел к выводу: “Мы здорово увязли на Востоке”. Если южной группировке, преодолевая сопротивление, все же удавалось теснить русских, то на северном фланге армия Гальвица фактически застряла. Несмотря на численное и материально-техническое превосходство, русские войска в течение 6 дней сумели сдерживать ее атаки, немцам здесь удалось продвинуться всего на 7 — 8 км.

Зато переброска 1-й австрийской армии на помощь Макензену создала подходящие условия для начала планомерного отступления Северо-Западного фронта. Ведь она стояла против 4-й русской. А чтобы прикрыть брешь, немцы должны были растянуть на юг фронт своей 9-й армии — стоявшей против 2-й русской. Давление противника на всем центральном участке ослабло, и Алексеев 19.7 отдал приказ об отходе 2-й и 4-й армий за Вислу, что можно было теперь сделать без особого риска. А 22.7, когда этот маневр был выполнен, стал оттягивать назад и войска на флангах. По его директиве 1-я и 12-я армии отступали на рубеж р. Нарева, а 3-я и 13-я (образованная из группы Олохова) — на линию Люблин — Холм — Владимир-Волынский.

Однако серьезно осложнило положение то самое “самостийное” наступление в Прибалтике, которое все же начал Гинденбург вопреки планам Фалькенгайна. Для русского командования оно стало неожиданным, в схему “клещей” никак не вписывалось, все наличные резервы были привлечены к Польше, и эта операция стала развиваться успешнее, чем у Гальвица. 20.7 после шквальной четырехчасовой артподготовки Неманская армия атаковала русские позиции на р. Дубиссе, нацеливая удар в стык между 5-й и 10-й русскими армиями, прикрытый кавалерийскими корпусами Казакова и Тюлина. Три атаки были отбиты, но к вечеру обороняющимся конникам пришлось оставить позиции — да их уже и не было, позиций, все перепахали снарядами. В специфических условиях Литвы и Латвии Людендорф применил новую тактику, выработанную по опыту прошлой операции. По сути ту же, что использовало потом германское командование в 1941 г. — но только еще без танков. При отсутствии сплошного фронта, когда русские части перекрывали редкие дороги в лесах и дефиле в озерах и болотах, немцы стягивали к какому-либо узлу сопротивления, отделенному этими лесами от соседей, значительное количество артиллерии, выбивали “пробку”, после чего по открывшемуся пути бросали вперед сильные подвижные соединения — кавалерию, велосипедистов, пехоту на телегах. И наши войска, защищающие соседние дороги и проходы, тоже должны были далеко отходить, поскольку враг прорывался в их тылы.

Силы Неманской армии в ходе продвижения разделились на две группировки. Северная пыталась охватить левый фланг 5-й армии и заставляла его отступать. Южная стремилась прорваться на восток, во фланг 10-й армии. Русское командование, маневрируя имеющимися силами, наносило контрудары, и населенные пункты порой по несколько раз переходили из рук в руки. Развернулось сражение под Шавли (Шауляем). 10 дней шли бои за Митаву (Елгава). С большим трудом немцам удалось взять оба города, но на этом их наступление выдохлось, прорывы были локализованы, и намеченной цели — выхода в глубокий тыл Северо-Западного фронта — Гинденбургу достичь на удалось. Зато удалось другое — вместо узкой приморской полосы в Прибалтике образовался значительный плацдарм, достаточный для развертывания крупных объединений. И кайзеровская Ставка, учитывая затруднения на Нареве, согласилась перенести главные усилия сюда. На август начали готовиться новые удары. Один — на Ригу, во взаимодействии с силами флота. Другой — на Ковно и Вильно.

На всем протяжении Северо-Западного фронта кипели жаркие схватки. Противник засыпал русские позиции тяжелыми снарядами, применял газы. Противогазов еще не было. По опыту англичан вышла инструкция, рекомендующая использовать ватно-марлевые повязки, но они оказывались недостаточно эффективными. И русские солдаты и офицеры придумывали свои способы защиты — наваливали на бруствер хворост, а когда газовое облако приближалось, поджигали, держась поближе к кострам. И восходящий поток горячего воздуха приподнимал облако, оно перетекало над головами людей. Кстати, и немцы применили “новшество”. Перед газовой атакой солдатам выдавали специальные дубинки, чтобы не тратить патронов и добивать отравленных. А часто, чтобы воздействовать на психику, пугали обычным дымом, поджигая кучи торфа или тряпок. Однако прорывов с выходом на оперативный простор у врага не получалось. Шло медленное “прогрызание” обороны, а наши части отходили и занимали позиции на новых рубежах.

В Литве, когда германская конница с пехотным полком с налета захватила станцию Трошкуны (Трошкунай), против нее был брошен 5-й Каргопольский драгунский полк. Разгромив 3 эскадрона противника, взял станцию и атаковал местечко Трошкуны, но был отбит. Между станцией и местечком осталось несколько километров нейтральной земли, на которой немцы разместили полевой караул и корректировщиков огня. Уничтожить их вызвались пятеро “охотников” (добровольцев) — старые опытные унтера Мешков и Чернов, ефрейторы Фирсов и Петров и рядовой Рокоссовский. Ночью подползли и перебили отделение германцев. И заняли оборону во вражеских окопах. Утром противник попытался вернуть позицию — его встретили огнем винтовок и трофейного пулемета. Немцы предприняли несколько атак, стали обстреливать захваченную высотку тяжелой артиллерией. Но пятеро смельчаков держались до вечера и лишь под покровом темноты отошли к своим — причем без потерь. За этот подвиг Рокоссовский был награжден Георгиевской медалью IV степени.

А в боях, разыгравшихся под Таржимехи, отчаянно дрался 3-й Хоперский полк. Казаки встретили атаку врага своей контратакой в пешем строю, а начальник пулеметной команды сотник Шкуро со своими “максимами” под обстрелом вылетели на конях впереди наступающих хоперцев, лихо развернулись на фланге немецких цепей и стали поливать их очередями. В этой схватке Шкуро был ранен в живот, и от смерти его спас кинжал на поясе черкески — пуля попала в него и отклонилась, лишь вспоров брюшину. Героически держался Осовец. Армия Гальвица, потеряв около 60 тыс. чел., треть своего состава, к началу августа заняла переправы через Нарев, но на этом и остановилась, не в силах продвинуться дальше. На участке 2-й армии, под Горалем на Висле, стоял насмерть Гренадерский корпус — без снарядов, отбиваясь штыковыми. 3-я и 13-я армии отражали ожесточенные атаки Макензена на линии Люблин — Холм, прикрывая войска, находящиеся под Варшавой и не давая противнику замкнуть кольцо. Командование противника начало перераспределять силы и смещать направление ударов.

Германская Бугская армия обрушилась на русских у Холма, сумела сокрушить и отбросить части, оборонявшиеся между р.Вепрж и Буг, и углубиться на север, захватив г. Влодава (южнее Бреста). Здесь немцы навели мосты и попытались форсировать Буг, чтобы выйти в тылы русского фронта. Алексеев этот успех парировал, стянув к месту переправы пехотные части и бросив их в контратаки. А молчание нашей артиллерии тут по мере сил компенсировала авиация. Многие самолеты в боях вышли из строя из-за аварий, отсутствия запчастей, были сбиты. И в 3-й армии из трех авиаотрядов к этому времени остался один — 31-й, в котором было 5 аэропланов. Но они сделали невозможное. Содействуя атакам своей пехоты, только за один день 1.8 произвели по 6 вылетов, бомбили мосты, расстреливали из пулеметов переправляющихся немцев. То же повторилось 2.8. Приземлившись на своем аэродроме, заправившись горючим и приняв боезапас, летчики тут же взлетали снова. И за 2 дня сбросили на переправы 250 пудов бомб (4 тонны), израсходовали 3 тыс. патронов. Немцы так и не смогли перебросить через реку значительные силы, и было выиграно время, позволившее подтянуть резервы и организовать прочную оборону. Форсировать Буг неприятелю не удалось.

Но положение стало еще более угрожающим. Основание дуги при глубине 190 км уменьшились теперь до 200 км — от Осовца до Влодавы. С севера враг в районе Ломжи находился в 30 км от ключевой железной дороги Варшава — Вильно, с юга в нескольких местах опасно приблизился к другой магистрали, ведущей на восток, Варшава — Минск. И 5.8 Алексеев приказал оставить Варшаву. По ее улицам провели несколько лучших сибирских дивизий, введя в заблуждение вражескую разведку. Германское командование сочло, что Варшаву будут отстаивать до последнего. А те же дивизии скрытно грузились в эшелоны и отправлялись на восток. 6.8 в польскую столицу вступили немцы — неуверенно, с оглядкой, ожидая подвоха. Как вспоминал Тирпиц, в германской Ставке радость по поводу взятия Варшавы получилась “неполная”, поскольку “заняли только западную часть, а русская армия смогла в основном выйти из окружения”. А Алексеев, предвидя, что очередной удар готовится в Прибалтике, решал теперь двойную задачу. Выводил войска из Польши и сосредотачивал их на своем правом фланге. Прежняя 12-я армия расформировывалась, и часть соединений направлялась к Риге, где создавалась новая 12-я под командованием Радко-Дмитриева. Еще одну сильную армейскую группу Алексеев сосредотачивал у Вильно, чтобы отразить германское наступление на этом участке и нанести фланговый контрудар под основание всей группировке врага в Прибалтике.

Фронт приблизился к линии приграничных русских крепостей. Но здесь надо сделать некоторые пояснения. По доктринам XIX в. крепости как основу долговременной обороны строили все европейские страны. Но по мере развития военной техники уже становилось ясно, что они морально устаревают. А перестройка и переоборудование подобных “сухопутных линкоров” оказывалась делом чрезвычайно дорогим. И в начале ХХ в. — тоже во всех странах — начали модернизировать лишь важнейшие из них, а остальные упразднять. В России упразднялись и разоружались крепости Варшава, Ивангород, а оставлялись и подлежали усилению Ковно, Гродно, Осовец, Брест-Литовск и Новогеоргиевск. А в ходе армейской реформы 1906 г. были расформированы специальные крепостные полки, составлявшие их гарнизоны. Было решено, что при необходимости оборону займут полевые войска или ополченцы. А переоборудование крепостей требовало огромных вложений и шло очень медленно. Так, Новогеоргиевск считался самой сильной крепостью, имел железобетонные казематы и перекрытия. И как раз поэтому его дополнительно укреплять не стали, хотя возводились фортификации давно, и были рассчитаны по максимуму на попадания шестидюймовых снарядов (152 мм). Успели основательно доработать Осовец и Ковно, в Гродно к началу войны работы еще не были закончены, а в Бресте и не начинались, тут укрепления были еще не бетонными, а кирпичными (и таковыми оставались в 1941 г.).

Первая мировая показала, что это, собственно, было и бесполезно. Вполне современные крепости на Западе не могли долго держаться под огнем 350- и 420-мм махин. Но был и обратный пример — Осовец, где долговременные укрепления удачно сочетались с полевой обороной. И при планировании отступления Алексеев не стал пытаться удерживать старые упраздненные крепости, Варшаву и Ивангород. Но Новогеоргиевск (Модлин), расположенный в 30 км от Варшавы, при слиянии Вислы и Буга, и очутившийся на самой вершине фронтовой дуги (а после сдачи польской столицы — на острие узкого выступа), получил приказ обороняться. Кто принял это решение, трудно сказать. В одних источниках называется Алексеев, в других — Верховный Главнокомандующий. Неизвестны и причины, по которым оно было принято. Может быть, надеялись на повторение сценария Осовца — Новогеоргиевск был куда более крупной крепостью, имел около 300 орудий, значительный запас снарядов (которые, к сожалению, нельзя было отдать армии — на фортах стояли стационарные морские орудия других калибров). Впрочем, можно высказать еще одно предположение. Что, как это ни горько, Новогеоргиевском русскому командованию пришлось пожертвовать вполне сознательно. Чтобы задержать немцев и выиграть время для отступления остальной армии. Позволить отойти соединениям, обороняющимся на Нареве и оставшимся на левом берегу Буга.

Фактически крепость был обречена. В отличие от Свешникова, опиравшегося на стойкий и хорошо обученный гарнизон, у коменданта Новогеоргиевска генерал-лейтенанта Де Витта имелось лишь несколько ополченских дружин и потрепанная дивизия в 8 тыс. штыков. С последними прорвавшимися эшелонами сумели подбросить подкрепления — 6 тыс. ополченцев и 100 прапорщиков, даже не разобранных по подразделениям. Де Витту пришлось формировать из них сборные команды и посылать на позиции, когда немцы уже атаковали. При первом же натиске полевая оборона на флангах была прорвана, и 12.8 враг взял крепость в кольцо. А дальше подвезли “Толстые Берты”, для руководства осадой прислали ген. Безелера, бравшего Антверпен. И пошло. По очереди, систематически. Перекрытия, не рассчитанные на такие калибры, прошибались и крушились. Один из фортов рухнул с первого, хорошо рассчитанного залпа… И тем не менее крепость держалась неделю. Целую неделю. И неделю поистине драгоценную. Ведь у немцев уже не было излишков сил, чтобы оставить корпус-другой для блокады и маршировать дальше. Эти самые корпуса, скованные под Новогеоргиевском, ослабили группировку, необходимую для преследования русских войск, и за неделю те успели отойти далеко на восток.

В это время, 11.8, немцы перешли в наступление и в Литве. Форсировали р. Невяж (Нявежис), правый приток Немана, и завязали бои у г. Вилькомира (Укмерге). К такому развитию событий Алексеев был готов. И армейская группа у Вильно, усиливающаяся за счет частей, выходящих из Польши, разворачивалась для ответных действий. Но хорошо задуманный контрманевр был сорван катастрофой с крепостью Ковно. Вот здесь-то как раз имелись все условия такой же прочной обороны, как в Осовце. И система рек, прикрывающих крепость, — с одной стороны Неман, с другой — р. Швянтойи. Ковно не было изолировано и окружено, рядом держали фронт полевые войска. Но сказался “человеческий фактор”. Когда немцы подвезли осадную артиллерию и начали бомбардировку, комендант крепости престарелый ген. Григорьев настолько ошалел от страха, что уже не контролировал собственных действий и попросту сбежал, его несколько дней не могли найти. О бегстве коменданта стало известно гарнизону, что совершенно деморализовало солдат. И помощники у такого командира оказались соответствующие. Растерялись, и вместо того, чтобы организовать отпор врагу, искали коменданта и запрашивали указаний. А немцы времени не теряли, полезли на штурм и проникли в крепость. 18.8 Ковно пало. Но ведь “крепость” — это не средневековый прямоугольник стен с башнями, ее форты и орудия прикрывали участок в десятки километров. Сломалась вся система обороны в Литве — во фронте оказалась брешь, куда хлынул противник. А Григорьева жандармы обнаружили в 100 км от фронта, в Вильно, где он, совершенно потеряв голову, сидел безвылазно в номере гостиницы “Бристоль”. Получил 15 лет за дезертирство.

А на следующий день сдались остатки защитников Новогеоргиевска. Германская пропаганда громко трубила об этой победе. Писали о 90 тыс. пленных, в том числе 30 генералах, о 700 взятых орудиях. Что было, разумеется, чрезмерным преувеличением. Такого количества войск у Де Витта, по должности — начальника дивизии, никогда не было. И уж тем более не могло быть стольких генералов, когда у него и офицеров-то не хватало. К тому же, по словам участников событий, из тех, кто действительно защищался в крепости, после недели непрерывного сражения уцелели немногие… Видимо, немцам очень уж хотелось изобразить взятие Новогеоргиевска адекватным реваншем за Перемышль, и к гарнизону приплюсовали всех пленных, взятых в западной оконечности выступа, да захваченных в Варшаве генералов-отставников или не успевших выбраться административных начальников. А среди пушек посчитали и допотопное старье, сваленное в крепостных арсеналах в ожидании переплавки.

Однако в противоположность Ковно, Новогеоргиевск сделал свое дело. За то время, пока он сковывал немцев, главные силы русских армий вышли из польского “мешка”. Вышли систематически, организованно. Оставил свои полуразрушенные укрепления и гарнизон Осовца, до последнего момента удерживавший правый фланг выступа. Дальнейшая оборона крепости становилась бессмысленной — неприятельские части уже приближались к ней с тыла. Тем не менее и “взятие” Осовца (пустого) немцы не преминули объявить “феноменальным триумфом” Гальвица. Хотя в данном случае дело обстояло наоборот. Маленькая крепость, несмотря на все бомбардировки и количество положенных в атаках на нее германских солдат, продержалась 6,5 месяцев! И осталась непобежденной, гарнизон ушел по приказу. (Генералу М.С. Свешникову суждено было пережить все смуты, впоследствии он преподавал в академии им. Фрунзе).

Но отступление само по себе очень тяжело сказывалось на состоянии войск. Солдаты топали, не зная куда, отмеряя ногами десятки километров. Подрывал дух безответный и безнаказанный огонь германской артиллерии. Были далеко не единичные факты деморализации, сдачи в плен целыми ротами, особенно там, где командиры оказались не на высоте или выбиты. А каково было тем, кого бросали в контратаки, чтобы спасти положение на каком-то соседнем участке? Солдатам же не объяснишь, что деревня, на которую предстоит наступать, на самом деле вовсе и не нужна. Наоборот, приходилось внушать, что нужна. И ее берут, потеряв половину личного состава. А потом получают приказ отступать. Потому что дело сделано, противник оттянул сюда резервы, что позволило выбраться из беды соседям. Но ведь те, кто атаковал, этого не знают. Они знают лишь, что одержали победу, — и вот тебе, из-за чьей-то глупости наверху все насмарку…

Или, скажем, 10-я армия, отразив в мае вражеские удары, занимала в Августовских лесах очень сильные позиции, построенные профессионалами-саперами, оборона была в несколько полос, месяц ее наращивали и совершенствовали. И вдруг, безо всяких атак неприятеля, — отступать (когда пало Ковно). И рождались слухи — “измена”! Или — “глупость”… Что опять-таки вызывало неуверенность, оборачивалось случаями паники и сдачи в плен. И тыловая “общественность” была недовольна, обвиняла Алексеева в “мании отхода”, в том, что он “сохраняет живую силу, но топит дух”. Однако прорыв под Ковно потребовал еще более глубокого отступления, чем предполагалось изначально. Ставка покинула Барановичи и перебазировалась на 300 км восточнее, в Могилев. А Алексеев 28.8, когда немцы вышли примерно на линию современной польско-белорусской границы, приказал без боя эвакуировать крепости Гродно и Брест-Литовск, устаревшие и способные стать лишь ловушками для гарнизонов. Причем в Бресте пришлось бросить большие склады войскового имущества, вывезти их уже не смогли, а уничтожить не успели.

Дата добавления: 2015-10-28