|
Читайте также: |
- А пока мой товарищ вернется, сэр Герваснй, - сказал я. - пожалуйста,
расскажите, если только это нам нетяжело, как это стряслось над нами
несчастие, которое вы переносите с таким философским спокойствием?
- Старая история! - ответил он, обмахивая табак с обшитого кружевами
батистового носового платка. - Старая-старая история! Мой добрый
гостеприимный отец. баронет, жил постоянно в деревне и нашел, по всей
вероятности, что кошелек у него слишком туг. И вот он отправил меня в
столицу, чтобы сделать из меня человека, как он говорил. Ко двору я был
представлен совсем молодым мальчиком, и так как у меня был дерзкий язык и
развязные манеры, то на меня обратила внимание королева, и я был произведен
в пажи. На этой должности я оставался, пока не вырос, а затем уехал к отцу в
деревню Но черт возьми! Скоро я почувствовал,.что снова должен возвращаться
в Лондон. Я слишком привык к веселой придворной жизни, и отцовский дом в
Бетальфорде казался мне скучным, как монастырь. Я вернулся в Лондон и
сошелся там с веселыми ребятами. В нашей компании были такие люди. как Томми
Лаусон, лорд Галифакс, сэр Джансер Лемарк, маленький Джордж Чичестер и
старый Сидней Годольфин из министерства финансов. Да, Годольфин, несмотря на
свои степенные манеры и умение составлять замысловатые бюджеты, любил
покутить с молодежью. Он присутствовал так же охотно на петушинных боях, как
и в комитете изыскания новых средств. Ах, веселая это была жизнь, покуда она
тянулась! И будь у меня еще другое состояние, я бы и его спустил вот точно
таким же манером. Это, знаете, такое же чувство, точно слетаешь на санках с
ледяной горы. Сперва человек спускается довольно медленно и воображает, что
может взобраться снова наверх или остановиться. А затем вы мчитесь все
быстрее и быстрее и слетаете на дно, где и терпите крушение около скал
разорения Четыре тысячи годового дохода было...
- И неужели же вы прожили четыре тысячи фунтов годового дохода? -
спросил я.
- Черт возьми, молодой человек! Вы говорите об этой ничтожной сумме,
как о каком-то несметном богатстве. Да но всей нашей компании я был самый
бедный! Не только Ормонд или Букингам с их двадцатьютысячными доходами, но
даже шумливый Дик Тальбот мог меня заткнуть за пояс. Но, как я ни был беден,
я должен был иметь собственную карету, запряженную четверкой, дом в городе,
лакея в ливрее и конюшню, набитую битком лошадьми. Я шел за модой, я должен
был иметь собственного поэта и бросать ему гинеи пригорошнями за то, чтобы
он посвящал мне свои стихотворения. Бедный парень, наверное, он один и
жалеет о моем разорении. Наверное, его сердце стало так же тяжело, как и его
стихи, когда он узнал о моем отъезде. Я возблагодарю Бога, если ему удалось
заработать несколько гиней, написав на меня сатиру. Эта сатира нашла бы
хороший сбыт среди приятелей. Боже мой! Ведь мои утренние приемы
прекратились и куда денется весь этот народ, который я принимал? Меня
посещал и французский сводник, и английский скандалист, и нуждающийся
литератор, и непризнанный изобретатель. Я никого из них не отпускал без
подачки. Вот теперь я от них благополучно отделался. Горшок с медом разбит,
и мухи разлетелись.
- Ну, а ваши благородные друзья? - спросил я. - Неужели никто из них не
пришел вам на помощь в несчастье?
- Ну, как сказать! Во всяком случае, я не имею права жаловаться, -
произнес сэр Гервасий. - Все это в большинстве случаев отличные ребята. Если
бы я захотел, чтобы они надписывали бланки на моих векселях, то каждый из
них проделывал бы эту операцию до тех пор, пока мог держать в руках перо. Но
черт меня возьми! Не люблю я злоупотреблять товарищами. Они могли бы, кроме
того, найти мне какую-нибудь должность, но в этом случае мне пришлось бы
играть вторую скрипку. А я уж привык быть на первом месте и дирижировать
оркестром. В чужой среде я готов занять какое угодно место, хотя бы самое
низменное. Но столица - другое дело. Я хочу, чтобы в столице память обо мне
сохранилась неприкосновенной.
- Вот вы говорили, что хотите поступить в слуги, - сказал я. - Это
совершенно немыслимо. Мой друг ведь только шутил. Мы - простые деревенские
люди и в слугах нуждаемся так же мало, как в поэтах, о которых вы
рассказывали. С другой стороны, если вы хотите примкнуть к нашей компании,
мы возьмем вас с собою. Вы будете делать дело куда более подходящее, чем
завивание парика или приглаживание бровей.
- Ну-ну, мой друг! - воскликнул молодой дворянин. - Не говорите с таким
преступным легкомыслием о тайнах туалета. Я, напротив, нахожу, что вам было
бы очень полезно ознакомиться с моим гребешком из слоновой кости. Знаменитая
прохладительная вода Морери, так прекрасно очищающая кожу, тоже принесла бы
вам большую пользу. Я сам всегда употребляю эту воду.
- Я очень вам обязан, сэр, - ответил Рувим, - но нам не нужно воды
Морери. Мы привыкли довольствоваться обыкновенной водой, посылаемой нам
Провидением.
- А что касается париков, - добавил я, - то парик дан мне самой
госпожой природой, и менять его я не намерен.
Щеголь поднял свои белые руки к потолку и воскликнул:
- Готы! Варвары! Настоящие варвары! Но я слышу в коридоре тяжелые шаги
и звяканье оружия. Если не ошибаюсь, то это ваш друг, рыцарь с гневным
характером.
И действительно, это был Саксон. Он вошел в комнату и объявил нам, что
лошади готовы и что пора ехать. Отведя в сторону Саксона, я рассказал ему
шепотом, что произошло между нами и незнакомцем. А затем я привел ему те же
соображения, в силу которых я счел возможным пригласить сэра Гервасия ехать
с нами. Выслушав меня, старый солдат нахмурился.
- Что нам делать с таким щеголем? - проворчал он. - Военная жизнь
трудна. Придется терпеть очень многое. Он для этого не годится.
- Но вы же сами сказали, что Монмауз нуждается во всадниках, - ответил
я, - а это, по-видимому, опытный рыцарь. По всей видимости, это человек
отчаянный и готовый на все. Почему бы нам его не завербовать?
- Сомневаюсь я, вот что! - сказал Саксон. - Видали вы этакие красивые
подушечки? На вид очень хороши, а набиты отрубями и всякой дрянью. Не
оказался бы и этот молодец такой же подушечкой. А впрочем, что же, возьмем
его, пожалуй. Уже одно его имя сделает его желанным гостем в лагере
Монмауза. Я слышал, что претендент очень недоволен равнодушием к восстанию
дворянства.
Я, продолжая говорить шепотом, сказал:
- Мы в брутонской гостинице нашли нового товарища, а я боялся другого,
а именно, что один из нас застрянет в Брутоне.
- Ну нет, - улыбнулся Саксон, - я подумал хорошенько и изменил
намерение, об этом, впрочем, поговорим после... - И, обращаясь к новому
товарищу, он громко произнес: - Итак, сэр Гервасий Джером, вы едете с нами.
Мне это очень приятно, но вы должны дать слово, что ранее суток вы не будете
спрашивать о том, куда мы едем. Согласны на это условие?
- От всего сердца, - воскликнул сэр Гервасий.
- В таком случае надо выпить стаканчик для закрепления союза, - сказал
Саксон, поднимая стакан.
- Я пью за здоровье всех вас, - ответил щеголь, - да здравствует
честный бой, и да победят достойные победы!
- Donnerblitz, молодой человек, - сказал Саксон, - я вижу, что под
вашими красивыми перышками скрывается мужественная душа, и начинаю вас
любить. Дайте мне вашу руку.
Громадная темная лапа наемного солдата схватила деликатную руку нашего
друга, и товарищеский союз был заключен.
Затем мы уплатили по счету и сердечно распростились с вдовой Гобсон.
Мне показалось, что она при этом глядела на Саксона не то с упреком, не то
ожидая чего-то. Затем мы сели на лошадей и двинулись в путь. Толпа горожан
глядела на нас и кричала "ура", провожая в путь-дорогу.
Глава XIV
ХРОМОЙ ПАСТОР И ЕГО ПАСТВА
Ехать нам пришлось через Касль-Кэри и Самертон. Это - маленькие
городки, расположенные в чрезвычайно живописной местности. На дороге нам
попадались красивые рощи, богатые пастбища и луга, орошенные реками. Долины,
посреди которых проходит дорога, великолепны и обильны растительностью. От
пагубного действия ветров они защищены длинными отлогими горами, которые
также возделаны с необычайным тщанием. Изредка мы проезжали мимо старых
замков; вокруг их башен росли тисы, а то вдруг из-за деревьев на нас
выглядывали черепичные крыши помещичьих домов. Это были летние резиденции
аристократических семейств. В тех случаях, когда нам приходилось проезжать
близко от этих домов, мы замечали тогда в их домах щели или трещины - свежее
воспоминание о недавно пережитых страной гражданских войнах. Хорошо
известно, что по этой дороге прошел со своими войсками Фэрфакс, и следы его
путешествия были заметны повсюду. Если бы мой отец ехал с нами, он, конечно,
сумел бы оправдать все эти неистовства пуритан.
Дорога была положительно залита толпами крестьян. Шли они в двух
направлениях. Одни двигались, как и мы, с востока на запад, другие же
направлялись с запада на восток. Последние состояли главным образом из
старых людей и детей, которых отправляли подальше от места, охваченного
мятежом. Многие двигались, везя ручные тачки, в которых была навалена
домашняя рухлядь и жалкая утварь. Эти предметы составляли богатство этих
бедняков.
Более зажиточные крестьяне двигались на небольших подводах, которые
везли маленькие лохматые лошадки, вскормленные в сомерсетских степях. Лошади
были полудикие, и управляли ими слабые руки, и вследствие этого несчастные
случаи были нередки. Мы то и дело натыкались на плачущих женщин и на
валявшиеся в канавах тележки. Совершенно напротив, крестьяне, двигавшиеся на
запад, были молодец к молодцу. Шли они или совсем налегке или с малым
количеством клади. Загорелые лица, тяжелая обувь, блузы. Большинство из них
были рабочие, судя по этим признакам, но среди рабочих мы-видели там и сям
людей в высоких сапогах и плисовых куртках. Это были мелкие фермеры и
свободные землевладельцы.
Эти последние шли группами вооруженные дубовыми толстыми палками. Эта
палка, на вид невинная, становится страшным оружием в руках сильного
человека. Время от времени один из таких путников затягивал псалом; а все,
находившиеся вблизи, немедленно же подхватывали, - и песнь начинала греметь
на протяжении нескольких миль сразу.
На нас эти люди иногда поглядывали с видимым недоброжелательством, а
иногда начинали между собой шептаться, качая головами; очевидно, наш вид
вызывал в них подозрительность.
В толпе мы замечали широкополые шляпы и женевские плащи. Так одевалось
пуританское духовенство,
- Наконец-то мы очутились в стране Монмауза! - сказал мне Саксон. Сэр
Гервасий Джером и Рувим ехали впереди. - Глядите-ка на этих поселян. Все это
сырой материал, и из него придется выработать солдат.
Я взглянул на коренастые, здоровые фигуры, на смелые мужественные лица
и ответил:
- Материал во всяком случае неплохой. А разве вы думаете, что все эти
люди идут в лагерь Монмауза?
- А то куда же? Поглядите-ка на этого долговязого пастора в широкополой
шляпе. Обратите внимание, как он хромает. Левая нога у него совсем.не
сгибается.
- Ну так что же? Наверное, его дорога утомила.
- Хо-хо-хо! - рассмеялся Саксон. - Видал я на своем веку. много таких
хромых. В свои панталоны человек засовывает меч. Это старый пуританский
фокус. А вот погодите, как только он почувствует себя в безопасности, он
сейчас же вытащит этот меч наружу и начнет им действовать, уверяю вас. Но
пока пуританин еще надеется встретить королевских драгунов, он стыдится и
прячет оружие. О, эти пуритане - твердый народ. Это фанатик, про которого
говорится:
Он дела веры и любви
Творит, купаяся в крови.
Да, этими двумя стихами старый Самюэль Бутлер очертил всего пуританина.
А поглядите-ка вон на того молодца. За пазухой в блузе у него торчит коса. Я
даже вижу очертания этой косы. Попомните мое слово: у каждого из этих плутов
спрятан где-нибудь или наконечник пики, или серп. Наконец-то в воздухе
повеяло войной. Поверите ли вы, что я чувствую себя точно помолодевшим. Вы
понимаете меня, товарищи! Право, я рад, что не застрял в брутонской
гостинице.
- А вы ведь как-будто колебались, - сказал я.
- Да-да, это верно. Во-первых, женщина она красивая, а затем и домик -
хоть куда. Против этого сказать ничего нельзя. Но, видите ли, в чем дело,
милейший: брак это такая крепость, в которую войти легко, а выбраться
трудно. Тут даже такой герой, как старик Тилли, ничего поделать не может. На
Дунае я со всеми этими штуками отлично познакомился. Мамелюки однажды
нарочно оставили в стене брешь. Императорские войска попались в ловушку: они
полезли в эту дыру и очутились в тесных улицах. Мало, кто вернулся назад.
Старую птицу на такую хитрость не поймаешь. Я, знаете, что сделал? Разыскал
одного городского сплетника и расспросил его о милой вдовушке и ее
гостинице. Как оказывается, характер-то у нее неважный. Очень она уж
сварлива. Говорят, что и муж-то помер не столько от водянки, как уверял
врач, сколько от того, что она его изводила. И опять-таки в Брутони недавно
появилась другая гостиница. Хозяин опытный и ловкий человек и многих
клиентов от хорошенькой вдовушки уже успел переманить. А кроме всего прочего
вы, наверное, заметили, что Брутон чертовски скучный и сонный город. Взвесил
я все это, да и решил, что самое лучшее будет, если я осаду с вдовушки
сниму. Хорошо еще, что я могу отступить с оружием и всеми военными
почестями.
- И вы поступили прекрасно, - сказал я, - спокойная и сонная жизнь не
по вас. Но скажите, что вы думаете о нашем новом товарище?
- Клянусь верой! - сказал Саксон. - У нас скоро образуется целый конный
полк, если мы будем принимать к себе всякого дворянина, нуждающегося в
работе. А насчет этого сэра Гервасия я думаю именно то, что сказал ему в
глаза в гостинице. Он, по-видимому, гораздо мужественнее, чем это кажется с
первого взгляда. Эти молодые дворяне от-чаянньж народ, и их хлебом не корми,
а дай только подраться хорошенько. Если я боюсь чего, так это того, что у
него нет настоящей закалки. Он испугается трудностей похода и может
отступиться от дела. А потом у него внешность неподходящая; все эти святые
пуритане возненавидят его за одну его внешность. Сам-то Монмауз
легкомысленный человек, но как-никак, а на его военных советах, наверное,
решающий голос будут иметь пуритане... Да поглядите сами на него, как он
сидит на своем красивом сером жеребце и поглядывает на нас. Шляпа у него
набекрень, грудь открытая, без лат, хлыст прицеплен к верхней пуговице
камзола, одной рукой он подбоченился, а ругательств у него на языке больше,
чем лент на одежде. А затем смотрите-ка, как он поглядывает на крестьян...
Вот если он хочет сразиться за этих фанатиков, ему придется переменить
манеры... Эге! Слышите! Никак сэр Гервасий уже впутался в историю!
Действительно, Рувим и сэр Гервасий остановились и ожидали, пока мы к
ним приблизимся. Но едва они остановились, как толпа крестьян, шедшая рядом
с ними, остановилась и окружила их. В толпе слышался глухой ропот, мы видели
угрожающие движения руками.
Другие крестьяне, увидя, что происходит что-то неладное, поспешили к
товарищам, стоявшим около сэра Гервасия и Рувима.
Мы дали шпоры лошадям и, пробившись через толпу, которая с каждым
мгновением становилась все более многочисленной и опасной, добрались до
наших приятелей, которые были теснимы со всех сторон. Рувим держался рукой
за рукоять сабли, а сэр Гервасий беззаботно ковырял зубы зубочисткой и
глядел на гневную толпу с видом добродушного презрения.
- Облить эту компанию одним-двумя флаконами духов было бы совсем
нелишне, жаль, что у меня нет пульверизатора, - сказал он мне спокойно.
- Держитесь наготове, но к оружию пока не прибегайте, - скомандовал
Саксон. - Какого черта взбесились эти свиньи? Явно, что они замышляют
недоброе. Эй, приятели, чего вы разорались?
Этот окрик Саксона имел следствием то, что толпа подняла страшный крик
и гам. Вокруг нас толпились люди, мелькали злобные лица, сверкали злые
глаза, там и сям блестело оружие, откуда-то появившееся. Сперва в этом реве
ничего нельзя было разобрать, но вскоре стали раздаваться явственные
восклицания:
- Долой папистов!
- Долой идолопоклонников!
- Поразим сих еретиков окаянных!
- Долой их!
- Убивайте этих филистимлян, гордящихся своими конями!
Над нашими головами просвистел сперва один камень, а затем другой. В
видах самозащиты мы обнажили сабли.
И вот через толпу пробился высокий пастор, которого мы заметили еще
прежде, и начал успокаивать толпу. Благодаря величественной осанке и
громовому голосу это ему удалось. Когда крики утихли, пастор обратился к нам
и вопросил:
- Кто вы такие? Стоите ли вы здесь за дело Господа или же поклоняетесь
Ваалу? Кто не с нами, тот против нас.
- Что вы разумеете под Господом и под Ваалом, преподобный сэр? -
спросил сэр Гервасий Джером. - Мне кажется, мы объяснимся гораздо скорее,
если вы перестанете говорить по-еврейски и изъяснитесь с нами на простом
английском языке.
Пастор, покраснев от гнева, ответил:
- Теперь не время для легкомысленных слов. Если вы хотите сберечь свои
шкуры, то отвечайте, за кого вы сражаетесь: за кровавого узурпатора Иакова
Стюарта или же за его высокопротестантское величество короля Монмауза?
- Как! Он уже успел стать королем?! - воскликнул Саксон. - Узнайте же в
таком случае, что мы являемся четырьмя недостойными сосудами, едущими
предложить свои услуги делу протестантизма.
- Врет он, добрый мистер Петтигрью, подло лжет! - воскликнул здоровый
мужик, стоявший недалеко от пастора. - Разве добрые протестанты надевают на
себя такие шутовские одеяния? Глядите-ка...
И, указывая на сэра Гервасия, здоровенный мужик продолжал:
- Это явный амалекитянин, что явствует из его одежды. Одет он как
подобает жениху римской блудницы. Мы должны поразить их копием.
- Благодарю вас, уважаемый друг, - произнес сэр Гервасий. - если бы вы
стояли ближе ко мне, я поблагодарил бы вас еще чувствительнее за мнение,
высказанное вами обо мне.
- Ну, а чем же вы докажете, что вы нг состоите в услужении у узурпатора
и не направляетесь вперед для утеснения верных? - спросил снова пуританский
священник.
- Но я уже вам объяснил, милый человек, - нетерпеливо ответил Саксон, -
что мы едем из Гэмпшира для того, чтобы сражаться с Иаковом Стюартом. Ведь
мы же едем с вами в лагерь Монмауза, каких вам еще надо доказательств?
- Кто вас знает? Может быть, вы лжете, чтобы освободиться от нас, -
ответил пастор, посоветовавшись шепотом с двумя крестьянами, которые играли,
по-видимому, роль вождей. - Мы вам предлагаем следующее: идите вместе с
нами, но наперед отдайте нам ваши сабли, пистолеты и прочие телесные орудия.
- Но я уже вам объяснил, милый человек, - сказал наш руководитель, -
кавалер, охраняющий свою честь, не может отказаться от своего оружия и
свободы. Кларк, становитесь рядом и рубите первого мерзавца, который к нам
сунется.
Толпа подняла бешеный крик. В воздухе взвились дубины, засверкали
острия кос, но священник снова успокоил свою паству и обратился ко мне.
- Кажется, я не ослышался? - сказал он. - Вас зовут Кларк?
- Да.
- А ваше христианское имя?
- Михей.
- Место жительства?
- Хэвант.
Пастор говорил шепотом с крестьянином, стоявшим с ним рядом. Это был
человек с седой бородой, лицо у него было суровое, жесткое. Одет он был в
черную клеенчатую куртку.
Поговорив с этим человеком, пастор снова обратился ко мне:
- Если вы действительно Михей Кларк из Хэванта, то вы можете мне
назвать по имени опытного воина, который долго сражался в Германии и должен
был прибыть с вами в лагерь верных.
- А это вот он самый, - ответил я, - зовут его Децимус Саксон.
- Верно ведь, верно, мистер Питтергрью, - воскликнул старый крестьянин,
- Дик Румбальд это самое имя и называл. Он сказал, что с ним приедет или сам
старик Кларк, или его сын. Ну, а кто это такие?
- А это мистер Рувим Локарби тоже из Хэванта, а рядом сэр Гервасий
Джером. Оба они едут охотниками служить герцогу Монмаузу.
- В таком случае рад встрече с вами, - сердечно сказал храбрый
священник. И затем, обращаясь к толпе, он крикнул:
- Друзья, за этих господ я отвечаю! Они на стороне честных людей и идут
защищать святое дело.
Едва пастор произнес эти слова, как бешенство толпы сменилось
неописуемым восторгом. Крестьяне ликовали и осыпали нас преувеличенными
похвалами и лестью. Теснясь около нас, они гладили наши сапоги, держали нас
за камзолы, жали нам руки и призывали на нас благословение. Пастору с
великим трудом удалось освободить нас от любезностей толпы, и крестьяне
снова двинулись в путь. Мы ехали посреди них, причем пастор шел между мной и
Саксоном. Рувим немедленно же сострил, что пастор по своей фигуре является
самым подходящим посредником между мной и Саксоном. И действительно, он был
выше меня ростом, но не так широкоплеч, как я. Саксон, наоборот, был ростом
выше пастора, но в плечах пастор был шире искателя приключений. Лицо у
пастора было длинное, худое, со впалыми щеками, брови были густые,
щетинистые, глаза сидели глубоко в орбитах и имели грустное выражение, но,
когда пастором овладевал религиозный порыв, эти меланхолические глаза
начинали блестеть и становились дикими.
- Зовут меня, джентльмены, Иисус Петтигрью, - произнес он, - я
недостойный работник в винограднике Господа и свидетельствую об Его святом
завете голосом и мышцею своей. Сие мое верное стадо я веду на запад, дабы
они были готовы к жатве в час, когда всевышнему угодно будет собрать своих
верных.людей.
- А почему вы не поставили этих людей в строй? Они должны идти
стройными колоннами, - сказал Саксон, - они бредут врассыпную вроде гусей,
когда их на Михайлов день гонят на ярмарку. Неужели вы не опасаетесь? Не
написано ли, что пагуба приходит внезапно? Придет враг, поразит, и не будет
избавления.
- Да, друг мой, но ведь написано также: "Возложи на Господа все
упование твое, ибо человеческое разумение тщетно". И потом, я не мог
поставить моих людей в боевой порядок, мы могли бы таким образом привлечь к
себе внимание конницы Иакова Стюарта, с которой мы могли встретиться. Мое
желание заключается в том, чтобы довести мое стадо до лагеря благополучно.
Там им дадут вооружение, а то очень уж шансы неравные.
- Правда, сэр, вы решили очень умно, - мрачно произнес Саксон, - вы
правы: если конница налетит на этих добрых людей, то пастырь останется без
паствы.
- Ну нет, это невозможно! - с жаром сказал мистер Петтигрью. - Скажите
лучше, что и пастырь, и паства благополучно совершат свой тернистый путь
мученичества и достигнут Нового Иерусалима. Знай, друг, что я пришел от
Монмауза для того, чтобы привести к его знаменам всех этих людей. Я получил
от него - то есть не от него, а от мистера Фергюсона - повеление поджидать
вас и еще нескольких верных, которые должны прийти к нам с востока. Вы по
какому пути ехали?
- Через Солсберийскую равнину и Брутен.
- Наших никого не видали?
- Никого, - ответил Саксон, - в Солсбери мы встретили Голубую гвардию,
а затем эта же гвардия или, может быть, какой-нибудь другой конный полк
встретился нам уже на этой стороне степи, около деревни Мира.
Иисус Петтигрью покачал головой и сказал:
- Вот как! Орлы уже слетаются! Это люди в пышных одеждах. У них, как у
древних ассириян, кони и колесницы, коими они похваляются, но напрасна их
похвальба. Ангел Господен дохнет на них ночью. Господь в праведном гневе
своем поразит их, и сила их, и мощь всеконечно сокрушатся.
- Аминь! Аминь! - крикнули несколько крестьян, слышавшие слова пастора.
- Гордые возвысили рог свой, мистер Петтигрью, - вымолвил седобородый
пуританин, - они высоко поставили светильники свои, светильники греховного
обряда и поклоннического богослужения. Но светильники сии будут низвержены
руками верных.
Мужчина с красным лицом, принадлежавший судя по одежде к классу
свободных земледельцев, добавил:
- Увы, эти светильники, на вид столь пышные, издают только копоть и
гарь, оскорбляющую ноздри христиан. Так было и в древности, когда старый
Нолль взял в руки свои щипцы и снял с этих светильников нагар. Где щипцы
сии? Друзья мои, это мечи верных.
Мрачный смех большинства одобрил эту благочестивую выходку товарища.
Пастор воскликнул:
- Да, брат Сандкрофт, в речах твоих скрывается сладость, подобная
небесной манне. Путь наш долог и утомителен. Облегчим же его песнею хвалы.
Где брат Зитльвет, глас коего подобен кимвалу и гуслям?
- Не ищите его, мой благочестивый мистер Петтигрью! - ответил Саксон. -
Иногда мне самому приходилось возвышать свой голос перед Господом, и я
начну.
И без дальнейших сговоров Саксон громовым басом затянул гимн, который
дружно был подхвачен пастором и крестьянами. Вот этот гимн:
Господь - мой шлем. Господь - мой щит,
Господь со мной - прочь шлем пернатый!
Пусть в битве Бог меня хранит.
Не нужны мне стальные латы!
Бог вам помощник! Боритесь смело!
Храбро сражайтесь за правое дело!
Господь - Ты мой надежный щит!
Ты слуг своих спасаешь правых.
Господь от смерти защитит,
Спасет тебя от ран кровавых.
И сердце верное твое
Пусть силы грешных не боится!
Блеснет архангела копье,
И дело гордых разорится.
Бог вам помощник! Боритесь смело!
Храбро сражайтесь за правое дело!
Вот еще себя грех сильным мнит
И правду дерзко попирает.
Бог силу грешных сокрушит.
И солнце правды засияет.
Бог вам помощник! Боритесь смело!
Храбро сражайтесь за правое дело!
Саксон уже умолк, а преподобный Иисус Петтигрью продолжал, размахивать
своими длинными руками и без конца повторял припев к гимну. Бесконечно
длинная вереница шедших за нами крестьян вторила пастору.
- Весьма этот гимн душеспасителен, - произнес Саксон.
Глядя на него, я негодовал, а Рувим и сэр Гервасий удивлялись. Дело в
том, что Саксон усвоил себе опять ту же манеру, которую он пускал в ход,
гостя у моего отца. Говорил он в благочестивом тоне и гнусавым голосом,
наподобие пуритан.
- Да, весьма-весьма сей гимн душеспасителен! - повторил снова Саксон. -
Пропетый на поле битвы, он укрепляет и воодушевляет.
- Верно, верно! - подтвердил священник. - Ох, сэр, если ваши товарищи
так же благочестивы, как вы, то вы вчетвером стоите целой уланской бригады.
Эти слова пастора вызвали шумные одобрения пуритан, а пастор между тем
продолжал:
- Вы, сэр, как я слышал, постигли всю военную науку, и я потому с
удовольствием передам вам начальствование сим малым отрядом верных.
Командуйте, пока мы не доедем до лагеря.
- Что же, - ответил спокойно Децимус Саксон. - Это хорошо; пора, давно
пора этим людям поступить под руководство настоящего солдата, - ваше
предложение, мистер Петтигрью, подоспело в самый раз. Кажется, мои глаза
Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Приключения Михея Кларка 11 страница | | | Приключения Михея Кларка 13 страница |