Борьба направлений в литературе и критике 1855-1858 гг.

Политическая атмосфера, возникшая в России в годы цензурного террора, казалось, устраняла всякие возможности дальнейшего развития идей Белинского. Даже имя Белинского нельзя было произносить. Некрасов — единственный из крупных представителей демократического течения 1840-х годов, остававшийся в литературе, — ценой огромных усилий вел журнал, еще напоминавший о литературной борьбе недавнего прошлого. Особенно трудным для Некрасова обстоятельством являлось то, что между членами редакции «Современника» не было уже прежнего единства литературно-эстетических взглядов. Литературные сотрудники журнала постепенно изменяли заветам Белинского и основным положениям программы «натуральной школы». Они переходили на сторону враждебного ей литературного направления «чистого искусства» и отказывались в принципе от признания общественного значения литературы, демократизации ее содержания и формы. Они стремились увидеть в художественной литературе выражение «вечных истин». Некрасову не на кого было теперь опираться в борьбе за прогрессивно-эстетические убеждения, за традиции реалистических произведений Гоголя и материалистической критики Белинского, за соответствующее направление в «Современнике», и он стал искать новых сотрудников.
Усилия его были не напрасны. С начала 1854 г. в «Современнике» в качестве рецензента и критика появился Н. Г. Чернышевский. И скоро стало ясно, что в его лице в русскую литературную жизнь вошел человек, являющийся по своим убеждениям прямым продолжателем Белинского, осуществляющий дальнейшее развитие его идей, занимающий непримиримую позицию по отношению к эстетическим, а по сути дела и к политическим взглядам поправевших и испуганных реакцией либеральных писателей и критиков.
В своих небольших критических статьях 1854 г. Чернышевский давал резкие отзывы о слабых произведениях М Авдеева и Е. Тур, которые другие журналы робко похваливали. Он упрекнул и «Бедность не порок» Островского за «приторное приукрашиванье того, что не может быть и не должно быть прикрашиваемо» (1). Когда «Отечественные записки» упрекнули Чернышевского за резкость его суждений, он ответил специальной статьей «Об искренности в критике».
В этой статье Чернышевский напоминает русским критикам о «правах», «обязанностях» и «достоинстве» критики, упрекает их в «уступчивости» и уклончивости, указывая, что критику может создавать только живой человек, то есть способный проникаться и энтузиазмом, и сильным негодованием...».
------------------------------------------------
1. Чернышевский Н. Г. «Бедность не порок», комедия А. Островского. Полн. собр. соч., т. 2. М., 1949, с. 240.
-------------------------------------------------
Не имея возможности назвать Белинского, Чернышевский спрашивает: «Обязана ли критика вместо изобличений писать мадригалы этим хилым, но опасным явлениям? или она может поступать в отношении к новым болезненным явлениям так, как в свое время было поступаемо относительно подобных явлений, и без околичностей говорить, что в них нет ничего хорошего?» (1). И в ряде других мест статьи Чернышевский намекает на Белинского, на принципиальность и глубину его критики, на тот расцвет русской литературы, который она переживала в сороковые годы и которого теперь уже нет.
Смерть Николая I, происшедшая в феврале 1855 г., в разгар Крымской войны, и как бы знаменовавшая собой приближение краха реакционного режима, вызвала оживление общественной жизни и ослабление правительственного гнета. «Некоторый дух жизни и свободы пробудился... Все встрепенулись, и кричат, и поют про свободу мысли...» (2) — писал Хомяков К. Аксакову в апреле 1855 г. В этой обстановке борьба между сторонниками «чистого искусства» и Чернышевским заметно усилилась.
Старые сотрудники «Современника», изменившие традициям Белинского и «гоголевской школы», стремясь обосновать свои новые убеждения и найти другие авторитеты, стали противопоставлять традициям Гоголя традиции Пушкина, которого представляли поэтом «чистого» искусства. Борьба продолжалась теперь в виде столкновения «пушкинского» и «гоголевского» направлений.
Поводом для такого противопоставления послужило второе посмертное издание сочинений Пушкина под редакцией П. В. Анненкова. Вслед за появлением его первых томов весной 1855 г. А. В. Дружинин напечатал в «Библиотеке для чтения» статью «А. С. Пушкин и последнее издание его сочинений», где попытался дать бой гоголевскому направлению.
Дружинин прямо говорит о своем стремлении вызвать «реакцию» против гоголевской традиции. Различая в жизни «смешную, темную сторону» и «сторону спокойную, радостную», критик только вторую считает «родственной душе нашей» и только ее изображение — «поэзией». Эту «поэзию» он противопоставляет Гоголю и его продолжателям. «Что бы ни говорили пламенные поклонники Гоголя, — пишет он, — нельзя всей словесности жить на одних «Мертвых душах». Нам нужна поэзия. Поэзии мало в последователях Гоголя, поэзии нет в излишне-реальном направлении многих новейших деятелей». «Против того сатирического направления, к которому привело нас неумеренное подражание Гоголю, поэзия Пушкина может служить лучшим орудием» (3).
---------------------------------------------------------
1. Чернышевский Н. Г. Об искренности в критике. — Полн. собр. соч., т. 2, с. 241,255, 266.
2. Хомяков А. С. Полн. собр. соч., т. 8. М., 1900, с. 351.
3. Дружинин А. В. Собр. соч., т. 7. Спб., 1865, с. 59—60.
----------------------------------------------------------
В творчестве Пушкина Дружинин видит одну только «поэзию» в своем смысле слова. Он считает Пушкина писателем «незлобивым», «любящим», обладающим «способностью к улыбке» и «радушием к людям», рисующим лишь «светлые картины», художником, в созданиях которого нет «ни заданной мысли, ни стремления провести какую-нибудь отвлеченную теорию» (1). «Перед нами,— пишет он, — тот же быт, те же люди (что и у Гоголя. — Г. П.), но как все это глядит тихо, спокойно и радостно» (2). Это либеральное истолкование творчества Пушкина, начало которому положил Дружинин, поддержано было всей консервативной критикой, а затем и «академической» историей литературы, продержавшись в них около семидесяти лет.
Затем, как бы в ответ на статью Дружинина, последовало теоретическое выступление Чернышевского. С самого начала своей деятельности в «Современнике» он основывал критические суждения на стройной системе эстетических взглядов. Еще летом и осенью 1853 г. Чернышевский написал диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности». Но по медлительности рецензентов она была напечатана отдельной книжкой и защищена в Совете Петербургского университета только в первой половине мая 1855 г.
Диссертация Чернышевского — это теоретическое сочинение по вопросам философской эстетики. В нем заново и с материалистической точки зрения рассмотрен один из важных вопросов, который лежал в основе эстетики объективного идеализма, наиболее полно разработанной Гегелем, — взаимоотношение красоты природы и красоты искусства.
Немецкая идеалистическая эстетика стремилась поставить искусство выше природы, выше реальной жизни вообще. Она определяла искусство как высшую область прекрасного, как наиболее совершенное проявление общей идеи в чувственном образе. Тем самым она сводила назначение искусства к созданию прекрасного, видела в эстетическом совершенстве художественных образов их специфическую особенность.
Диссертация Чернышевского, содержавшая материалистический пересмотр важнейшего положения эстетики идеализма, направлена была не только против Гегеля, но и против эстетических взглядов русских писателей-либералов, в которых нашли выражение их политическое поправение и отход от традиций передовой литературы 1840-х годов.
Оба основных положения эстетики Чернышевского — «прекрасное есть жизнь» и «общеинтересное в жизни — вот содержание искусства» — больно задевали эстетические убеждения всех литературных представителей дворянского лагеря. В первом из них Чернышевский утверждал, что красота реальной жизни во всем ее
------------------------------------------------
1. Дружинин А. В. Собр. соч., т. 7, с. 57, 59.
2. Там же, с. 60.
-----------------------------------------------
разнообразии и блеске не только не уступает красоте, изображаемой в художественных произведениях, и во многом превосходит ее, но что она является ее источником. Этим положением с искусства снимался тот ореол «абсолютности», которым его окружали идеалисты. Искусство сводилось с «метафизических» высот и сопоставлялось с реальной жизнью, как ее отражение.
Второе положение Чернышевского было еще более важным. Согласно ему, красота вообще не является ни единственным предметом, ни целью искусства. Предмет искусства — это все то в жизни, что вызывает не узкий, специальный, а общий интерес. Воспроизводя жизнь с этой точки зрения, искусство, по Чернышевскому, может дать ей определенное идейное «объяснение» и вынести свой «приговор» (1). В этом и состоит «значение» искусства, его «цели». При таком понимании искусство лишалось того созерцательного, объективистского характера, какой навязывали ему идеалисты. Оно рассматривалось теперь как своеобразное выражение общественной мысли, как идеологическое орудие воздействия на общество.
Смелое, новаторское выступление молодого теоретика было совершенно неожиданным и произвело в либеральных кругах впечатление разорвавшейся бомбы. Особенно поражены и возмущены были ближайшие сотрудники «Современника» — Тургенев, Дружинин, Григорович, — излившие свое негодование в письмах друг к другу. Тургенев, например, дал себе клятву «отныне преследовать, презирать и уничтожать Чернышевского всеми дозволенными и в особенности недозволенными средствами» (2). Григорович написал на Чернышевского злой памфлет «Школа гостеприимства» и напечатал его в «Библиотеке для чтения». Анненков в статье «О мысли в произведениях изящной словесности» (1855) восставал против того, чтобы от литературы требовать мысли и поучения, и утверждал, что от этого она теряет «дорогие и существенные качества свои» — «свежесть понимания явлений», «простодушие во взгляде», «близкое созерцание природы и характеров» (3).
Чернышевского поддерживал Некрасов. В статье «Заметки о журналах за июль месяц 1855 года» он писал, что «нет науки для науки, нет искусства для искусства,— все они существуют для общества, для облагораживания, для возвышения человека, для его обогащения знанием и материальными удобствами» (4).
Таким образом, к лету 1855 г. в редакции «Современника» уже ясно наметились две группы, резко расходившиеся по вопросам эстетики и критики. В одной из них, которая была в меньшинстве, находился редактор журнала, и это организационно во многом
--------------------------------------------------
1. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 2. М., 1949, с. 87.
2. Тургенев И. С. Письмо к А. В. Дружинину от 10 июля 1855 г. — Первое собр. соч. и писем. Спб., 1884, с. 14.
3. «Современник», 1855, № 1, с. 16—17.
4. Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем, т. 9. М., 1950, с. 296.
-------------------------------------------------
предрешало вопрос. Все попытки либеральных сотрудников повлиять на Некрасова и добиться устранения Чернышевского ни к чему не привели. Некрасов не только поддерживал Чернышевского, но с 1856 г. отдал в его распоряжение критический отдел «Современника», которым до той поры ведал Дружинин. В марте того же года Дружинин, не стерпев обиды, ушел из редакции «Современника» и начал сотрудничать в «Библиотеке для чтения». Вслед за ним уходят из «Современника» Анненков, а затем Боткин, и Некрасов вынужден искать новых сотрудников. В августе 1856 г. с помощью Чернышевского он привлекает в журнал Н. А. Добролюбова, тогда еще двадцатилетнего студента, который через год, окончив Педагогический институт, становится активным сотрудником журнала. Состав сотрудников «Современника» начинает заметно изменяться.
В то же время Чернышевский продолжает теоретически защищать традиции передового литературного движения сороковых годов. С декабря 1855 г. он в течение целого года печатает в «Современнике» «Очерки гоголевского периода русской литературы», состоящие из девяти статей. Поводом для них было появление второго издания сочинений Гоголя и второй части «Мертвых душ». Задача «Очерков» заключалась в том, чтобы напомнить русской публике основные принципы «критики гоголевского периода», т. е. критики Белинского (1), защитить и обосновать их в борьбе с глашатаями «чистого искусства». Заявляя себя сторонником «диалектического метода мышления», согласно которому необходимо «обозревать предмет со всех сторон» и «судить о нем... по соображению той обстановки, среди которой он существует» (2), Чернышевский излагает историю русской критики 30—40-х годов. Он объективно характеризует сначала деятельность тех критиков, что отрицательно оценивали реалистические творения Гоголя — Н. Полевого, О. Сепковского, С. Шевырева, а затем и Н. Надеждина, в котором видит предшественника и учителя Белинского. Далее Чернышевский дает характеристику Белинского, одного из «двух», наряду с Гоголем, «гениальных» деятелей «новой русской литературы». Он указывает, что Белинский, развивая философско-эстетические понятия и следуя традициям истинной гражданственности и патриотизма, понимал литературу «как одно из частных проявлений общей народной жизни», считал ее «выразительницей народного (национального. — Г. П.) самосознания» и требовал от нее соединения «значительности идеи» с «художественностью формы» (3).
------------------------------------------------------
1. Только с пятой статьи «Очерков», напечатанной в июле 1856 г., Чернышевский мог называть Белинского по имени.
2. Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы. Полн. собр. соч., т. 3, с. 207—208
3. Там же, с. 177—178.
------------------------------------------------------
Но выражение национального самосознания — это слишком общее требование. Между тем Белинский является для Чернышевского крупнейшим выразителем определенного момента в развитии русской передовой общественной мысли, когда усилиями Белинского, увлекавшегося до тех пор идеалистической диалектикой, и усилиями «Огарева и его друзей» (читай «Герцена и его друзей».— Г. П.) (1), увлекавшихся идеями социализма, обе эти тенденции передового мышления в России соединились в нечто новое. «Тут в первый раз, — пишет Чернышевский, — русский ум показал свою способность быть участником в развитии общечеловеческой науки» (2).
Величие и истинность критики Белинского 1840-х годов определялись, по Чернышевскому, прежде всего тем, что она выражала этот новый, высший уровень развития русской общественной мысли. Но ее достоинства определялись также и успехами русской литературы, в первую очередь Гоголя и его последователей. Чернышевский видит в Гоголе «отца русской прозаической литературы», основоположника «критического направления», возбудителя национального самосознания и главу «школы — единственной школы, которою может гордиться русская литература». «...Гоголевское направление до сих пор остается в нашей литературе единственным сильным и плодотворным» (3), — утверждает Чернышевский. А поэтому сохраняют значение и принципы «критики гоголевского периода».
С этих позиций Чернышевский и ведет в «Очерках» борьбу с проповедниками «чистого искусства». Он подчеркивает, что «чистого искусства» нет и быть не может, что искусство всегда выражает какую-то «тенденцию» и служит каким-то «идеям». Но эта тенденция может быть очень односторонней и узкой, а идеи — незначительными. Такова «эпикурейская тенденция» в творчестве современных «чистых» поэтов, чей умственный «горизонт» ограничивается «веселыми беседами» за «изысканным столом», «комфортом» и «женщинами» (4).
Чернышевский еще не закончил печатание своих «Очерков», как Дружинин ответил ему большой статьей «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» (5). Претендующим на объективность тоном критик упорно защищал свои взгляды на искусство. «Дидактическому» пониманию искусства, подчиняясь которому поэт отдает свое дарование «интересам своих сограждан, в данную минуту» и берет на себя «роль сурового наставника», Дружинин противопоставляет «артистическое»,
--------------------------------------------------
1. По цензурным условиям Чернышевский не мог назвать фамилию Герцена — политического эмигранта.
2. Чернышевский Н. Г. Очерки гегелевского периода русской литературы.— Полн. собр. соч., т. 3, с. 206.
3. Там же, с. 12, 20, 6.
4. Там же, с. 301.
5. «Библиотека для чтения», 1856, № 1.
------------------------------------------------
следуя которому, поэт воплощает «идеи вечной красоты, добра и правды» и «признает себя созданным не для житейского волненья, но для молитв, сладких звуков и вдохновенья» (1).
«Артистическое» искусство, по мнению критика, вечно, «дидактическое» умирает вместе с той общественной «минутой», которой служит. Отсюда следует, по Дружинину, что все те писатели, которые сохраняют значение за пределами своего времени, тем самым — «чистые» художники. Таковы не только Гомер, Шекспир, Гёте, но, конечно, и Пушкин, и даже Гоголь, которого критика 40-х годов будто бы тщетно старалась превратить в писателя «дидактического». Таким неверным, но эффектным силлогизмом Дружинин пытался обосновать свою антиисторическую точку зрения.
Таким образом, к середине 1850-х годов вновь закипела напряженная борьба двух литературных направлений — сторонников реалистического изображения жизни в свете передовых, демократических идеалов и сторонников теории «искусства для искусства», стремящихся увести литературу от сознательного служения общественным идеалам и ставящих перед ней отвлеченно-нравственные и «чисто» эстетические задачи. Под знаком этой борьбы и развивалась художественная литература в «шестидесятых годах».
Начатая в обстановке правительственной реакции последних лет царствования Николая I, полемика Чернышевского с либералами из круга «Современника» неизбежно велась только вокруг вопросов литературы и эстетики. Но сдвиги, происходившие тогда в русской общественной жизни, уже раскрывали перед журналистикой и критикой более широкие перспективы.
В конце 1855 г. правительство вынуждено было пойти на некоторые уступки общественности. В середине декабря был упразднен «бутурлинский» комитет по делам печати и назначен ряд новых, более умеренных цензоров (в том числе И. А. Гончаров). Это сразу отразилось на положении русской журналистики. Летом 1855 г. М. Н. Катков, в прошлом примыкавший к кружку Станкевича и придерживавшийся умеренно либерального образа мысли, получил разрешение издавать в Москве новый журнал «Русский вестник». С начала 1856 г. журнал стал выходить под редакцией М. Н. Каткова и П. М. Леонтьева и скоро приобрел известное влияние. Катков сразу заявил о своих монархических убеждениях, но в то же время выступал против «крайностей». В феврале 1856 г. и славянофилы добились разрешения на издание собственного журнала «Русская беседа», который начал выходить в Москве под редакцией А. И. Кошелева.
Эти два новых московских журнала пришли на смену «Москвитянину» Погодина. Лишившись активной поддержки участников «молодой редакции», этот орган «официальной народности» влачил все более жалкое существование и в конце 1856 г. был закрыт.
----------------------------------------------------
1. Дружинин А. В. Собр. соч., т. 7, с. 214—215.
----------------------------------------------------------
Передовые общественные круги в лице Чернышевского первоначально приветствовали появление новых московских журналов, желая видеть в этом симптом больших перемен в русской общественной жизни.
Некоторые перемены, действительно, уже наступили. Само царское правительство, ослабляя цензурный гнет, отчасти признавало тем самым несостоятельность своего старого политического курса. И ненависть передовой русской общественности ко всему реакционному, полицейскому режиму, в особенности к царской бюрократии с ее произволом и грабительством, не замедлила открыто проявиться. Критика казнокрадов и взяточников, служебных злоупотреблений и служебного крючкотворства на время становится в литературе и публицистике самой важной темой.
Пышным цветом расцветает поверхностно-либеральная, так называемая «обличительная» литература. Она очень громко и бойко осуждает плутов-чиновников и с показным пафосом негодует по адресу служебного воровства и грабительства. Но она неизменно выдает все это за случайные злоупотребления отдельных должностных лиц, пренебрегающих своим служебным долгом, и тем самым отводит обществу глаза от самой сути дела.
Таковы многочисленные «обличительные» стихотворения поэтов М. Розенгейма и В. Бенедиктова. Таков имевший шумный успех водевиль В. Соллогуба «Чиновник». Другой подобный водевиль, написанный Н. Львовым, даже заглавием хорошо выражал свою «обличительную» идею: «Не место красит человека, а человек место». Критика дурных людей, подразумевающая защиту правительственных «мест», рядится теперь в тогу либерализма.
Появлялись, однако, и такие произведения, содержание которых приводило к противоположным выводам, к мысли о том, что честный человек никак не может украсить «место» в самодержавно-крепостническом государстве, что служебное место, наоборот, легко может испортить честного человека. Таковы были прежде всего «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина и «Доходное место» Островского. Но даже в этих произведениях в развязке сюжета обнаруживалась либеральная тенденция авторов.
Правительственная цензура легко пропускала теперь «обличительные» произведения. Но революционно-демократическая мысль в литературе и критике по-прежнему подвергалась гонениям и запретам. Так, когда летом 1856 г. было пропущено в печать первое собрание стихотворений Некрасова, начинавшееся стихотворением «Поэт и гражданин», затем перепечатанным в «Современнике». Цензура, спохватившись, подвергла респрессиям и книжку, и журнал. По всей стране был разослан секретный циркуляр, которым запрещалось вновь печатать не только всю книгу, но и выписки из нее и статьи о ней, а редактору журнала И. Панаеву было объявлено строгое предупреждение.
Это накладывало свои отпечаток на теоретическую деятельность Чернышевского и его нового соратника Добролюбова. Критика «Современника» стремилась выйти за пределы собственно литературных и эстетических проблем и обратиться к обсуждению насущных и острых социальных вопросов. Но самостоятельное их рассмотрение было все же затруднительным и могло осуществляться лишь в общей форме. Наоборот, разбор художественных произведений давал передовой критике возможности и поводы для социально-политических выводов, осуществляемых в форме намеков, иносказаний, приноровления, — для блестящего применения «эзоповских» приемов выражения революционно-демократической мысли, с помощью которых можно было ставить и решать самые острые вопросы в обход цензуры.
Когда летом 1856 г. вышло первое собрание стихотворений Н. Огарева, Чернышевский в своей рецензии высказал мысль, что творчество этого поэта значительно не столько своими художественными достоинствами, сколько тем, что в нем «нашел себе выражение важный момент в развитии нашего общества». Но что это за момент и в чем его важность, об этом в рецензии прямо не сказано. За ответом на первый вопрос критик отсылает к оценке деятельности передовых людей 40-х годов, данной им в «Очерках гоголевского периода», а на второй отвечает иносказательно: «Патрокл не Дафнис, созданный праздностью: он необходимое лицо в «Илиаде». «Да и Троя, если не им взята, то без него не была бы взята...» (1). Патрокл-Огарев должен был напомнить читателю об Ахилле-Герцене, имя которого было под запретом. А тех, кто должен взять «Трою» самодержавия и крепостничества, критик считал людьми, в речах которых, в отличие от речей людей 40-х годов, склонных к рефлексии, «слышалась... не робость теории перед жизнью, а доказательство, что разум может владычествовать над жизнью и человек может свою жизнь согласить со своими убеждениями» (2).
Летом 1857 г., когда «Губернские очерки» Щедрина вышли отдельным изданием, Чернышевский написал о них большую статью. Он рассматривает Щедрина как продолжателя традиции Гоголя и писателей «натуральной школы», умеющего сказать еще более «горькую правду» о состоянии русского общества. Из цензурных соображений Чернышевский указывал, что всего интереснее говорить не «об общественных вопросах», но «сосредоточить все... внимание исключительно на чисто психологической стороне типов, представляемых Щедриным» (3). По существу же критик ставил своей задачей проследить, как эти типы, со всеми их резко отрицательными чертами, были созданы в русском обществе «необходимою силою исторических обстоятельств» (4).
С неменьшим блеском Чернышевский применял тот же принцип понимания художественных произведений для разоблачения дворянского либерализма.
---------------------------------------------------------
1. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т.,3, с. 564.
2. Там же, с. 567—568.
3. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 4, с. 301.
4. Там же, с. 269.
------------------------------------------------------
В январе 1858 г. в «Современнике» была напечатана повесть Тургенева «Ася». В ней писатель не затрагивал прямо никаких общественных вопросов и изобразил личные отношения русской дворянской молодежи. И тем не менее Чернышевский увидел в действиях главного героя повести нечто очень симптоматичное для общественной жизни России и даже для перспектив ее развития. В статье «Русский человек на rendez-vous» (1) критик показал, что легкомысленное и безответственное поведение молодого дворянина-либерала в любви к девушке обусловлено бездеятельной жизнью дворянства и его гражданской невоспитанностью. По мнению Чернышевского, последняя неизбежно скажется и в дальнейшем, при разрешении социальных вопросов, в частности освобождения крестьян. Чернышевский по существу разъяснял реалистический смысл повести.
Тот же уровень критической мысли обнаружил и Добролюбов в статье о «Губернских очерках» Щедрина, которая была напечатана в «Современнике» в ноябре 1857 г. Он скоро становится ведущим критиком журнала. Чернышевский же занимается разработкой философских и экономических проблем.
Из ранних выступлений Добролюбова особенно важна статья «О степени участия народности в развитии русской литературы» (1858), где он наметил совершенно новый принцип понимания и оценки отдельных литературных явлений и всего развития художественной литературы.
В отличие от литературной критики предыдущего периода — критиков-декабристов, Пушкина, Белинского и других, — которая разумела под словом «народность» национальный характер, Добролюбов считает народным по значению отдельное произведение или все творчество того или иного писателя, заключающее отображение жизни, объективно отвечающее общественным интересам трудящихся народных масс.
По мнению Добролюбова, решающее значение имеет не близость писателя к жизни народа или знание им его психологии и быта, но осознание и оценка изображаемой действительности в свете общественных стремлений народных масс, борющихся за раскрепощение и свободное развитие. Таково, по Добролюбову, различие между творчеством Кольцова и Гоголя. «Кольцов жил народною жизнью, понимал ее горе и радасти, умел выражать их». Однако «простой класс народа является у него в уединении от общих интересов, только со своими частными житейскими нуждами» (2). Гоголь же в «лучших», т. е. сатирических, своих «созданиях» очень близко подошел к народной точке зрения. Однако ион подошел к ней «бессознательно, просто художнической ощупью» (3).
-------------------------------------------------------
1. Напечатана в журнале «Атеней», 1858, № 18.
2. Добролюбов Н. А. О степени участия народности в развитии русской литературы. — Полн. собр. соч., т. 1. М., 1934, с. 237—238.
3. Там же, с. 244.
-------------------------------------------------------
Но вместе с тем Добрюлюбов утверждает, что истинно народным может быть только писатель, который сумеет «проникнуться народным духом, прожить его жизнью, стать вровень с ним, отбросить все предрассудки сословий, книжного учения и пр., прочувствовать все тем простым чувством, каким обладает народ». Поэтому, давая краткий обзор истории русской литературы, критик приходит к выводу, будто литература предыдущих веков и даже первой трети XIX в. была далека от осуществления этой задачи, что даже Пушкин «умел овладеть только формой русской народности», но не ее содержанием. Добролюбов ждет настоящего перелома «от нынешнего направления..., потому что нынешние деятели начинают стыдиться своего отчуждения от народа и своей отсталости во всех современных вопросах».
В таких выводах сказывалась, конечно, недостаточная историчность общественных взглядов Добролюбова. Лучшие произведения литературы предшествующих периодов, обладающие правдивостью содержания и совершенством формы, по своему значению также были в разной мере народны. В разные исторические эпохи особенности общественной жизни, а следовательно, и общественные интересы народа, были различны. Поэтому различный характер приобретала и народность художественной литературы.
Несмотря на «эзоповскую» форму выражения мысли, в литературно-критических статьях и теоретических работах Чернышевского и Добролюбова отчетливо проявлялись сильные и слабые стороны их общественных взглядов, всего их мировоззрения, сложившегося в условиях активной идейной борьбы с самодержавно-помещичьим строем и его идеологией.

Дата добавления: 2015-10-28