Понятие о языке художественной литературы

Язык художественной литературы - язык, на котором создаются художественные произведения (его лексикон, грамматика, фонетика), в некоторых обществах совершенно отличный от повседневного, обиходного («практического») языка; в этом смысле язык художественной литературы — предмет истории языка и истории литературного языка.

В современных стилистических исследованиях – отечественных и зарубежных – понятие «стиль художественной литературы» нередко берется под сомнение. Лингвисты рассуждают при этом так: стиль художественной литературы не может стоять в одном ряду с такими речевыми стилями, как, например, разговорный или письменный, научный или публицистический. Отрицая подобную соотносительность, некоторые лингвисты ссылаются на то, что в стиле художественной литературы обычно широко используются все речевые стили.

Защитники понятия «язык художественной литературы» чаще всего ссылаются на образность как важнейшую особенность. Но образность не решает вопроса. Конечно, образность глубоко характерна для таких видов художественной литературы, как, например, древнеиндийские поэмы «Рамаяна» и «Махабхарата». Образность пронизывает произведения Виктора Гюго. Она же весьма характерна для поэзии Владимира Маяковского. В приведенных трех случаях образность неодинакова и выполняет совершенно разную функцию. Между тем можно назвать и таких писателей, у которых образность языка не так заметна. Вересаев, крупный знаток А. С. Пушкина, считал, что поэт опирался прежде всего на буквальные значения слов и не всегда прибегал к метафоричности[7]. То же можно сказать о Стендале, как и о многих представителях более поздней литературы. С другой стороны, образность нередко проникает в стиль научного произведения и широко используется в целях наглядности и убедительности при чисто логической аргументации.

В статье о романе А. Н. Толстого «Хождение по мукам» К. А. Федин замечает «Что же говорить о прогулке Рощина с Катей по Каменноостровскому, когда Рощин говорит о ее нетленном сердце (как хорошо это нетленное сердце!). Что говорить о прогулке Даши с Телегиным по аллее в воскресенье, когда в вершинах сосен кричит, посвистывает водяным голосом иволга… Точность и ясность языка является задачею всей жизни писателя. Но точность искусства не одинакова с точностью грамматики. Крик иволги похож на бульканье льющейся из бутылки воды. Водяной голос – это неточность. Но на таких неточностях стоит искусство»[8].

Люди, совершенно лишенные понимания художественного слова, могли бы сделать вывод, что неточность вообще характерна для так называемой беллетристики. Между тем К. Федин говорит совсем о другом. Он отмечает постоянные поиски «точности и ясности языка» у А. Толстого.

В конце двадцатых годов французский психолог Ф. Полан в своей книге «Двойная функция языка» попытался разграничить понятие «языка-знака» (le langage signe) и понятие «языка-внушения» (le langage suggestion) в зависимости от того, в какой сфере общения между людьми употребляется сам язык[9]. По мысли Полана, там, где язык выполняет чисто коммуникативную функцию и сам по себе «незаметен», он выступает как «язык-знак», а там, где язык становится не только средством общения людей, но и средством воздействия на людей, он предстает как «язык-внушение». Художественный язык является «языком-внушением».

Полан отметил зависимость некоторых особенностей языка от функций, выполняемых им в обществе. В сфере художественной литературы язык не может быть только средством коммуникации. Он эстетически воздействует на читателей и не оказывается здесь простым «знаком». Язык стремится приобрести и функцию «внушения».

По мнению Б. Энгельгардта всякая эстетическая коммуникация имеет дело с отношениями второго рода, а всякая практическая коммуникация – с отношениями первого рода. Он приводит такой пример. Представьте, что Вы покупаете в магазине те или иные продукты. В этом случае Вас интересуют сами продукты – их качества, свежесть, стоимость и т.д. Но представьте теперь, что Вы о покупке продуктов читаете в учебнике арифметики, где предлагается чисто арифметическая задача: некто купил в магазине столько-то яблок и столько-то груш. В этом втором случае ни сортность, ни свежесть, ни другие качества яблок и груш Вас интересовать уже не будут. Вы должны решить лишь арифметическую задачу на сложение и вычитание. Вместо яблок и груш Вы имеете возможность «подставить» любые другие «предметы», например, карандаши и тетради. Ничто не изменится. Вам предлагается лишь складывать и вычитать условнее единицы[10].

Писатель, «обыгрывающий» язык своего произведения, думает лишь о «единицах стиля», которые интересуют его сами по себе, вне всяких коммуникативных и прочих практических устремлений. За подобными «единицами стиля» можно увидеть груши, яблоки, карандаши, тетради, словом – что угодно, например, дома, звезды. Ничто не изменится, как в арифметическом учебнике, составитель которого всегда оперирует условными категориями вне их материальной «наполненности».

Все жанровые разновидности художественного стиля не лишены определенного принципа отбора языкового материала. Откуда бы ни просачивались в стиль художественной литературы разговорные интонации, диалектные слова или чисто народные синтаксические конструкции – все они своеобразно перерабатываются в художественном стиле.

В целом, в тенденции, современная художественная литература имеет менее «книжный» характер, она ближе к интонациям разговорной речи в широком смысле, чем литература минувшего столетия.

Но нельзя сводить проблему только к этому. Во многих исследованиях, советских и зарубежных, посвященных языку художественной литературы, стала проводиться мысль, сущность которой может быть сформулирована так: «чем ближе к разговорной речи, тем лучше, тем современнее». Ссылаются на то, что наша «динамичная эпоха» требует и динамичного языка – коротких фраз, всем понятных слов. Теперь уже никто не читает длинных периодов, пространных рассуждений, утомительных монологов.

Дата добавления: 2015-10-28