3 страница. Мне довелось поздороваться первым:

Мне довелось поздороваться первым:

- … Привет…

После, я как-то невольно опустил глаза, почувствовал себя скованно, неловко, словно сказал что-то совершенно неуместное, словно начал заново давно законченную игру иллюзий, которая не выдержала конкуренции с другой – реальностью…

Она не сразу остановилась, и, как мне показалось, даже не услышала слова «Привет».

- Даша – неловко, как-то неуверенно повторил я, и снова замер, как маленький ребенок, потерявшийся в чужом городе, незнающий, куда ему идти и что делать.

- Сережа... Немного погодя вымолвила она, перед тем долго пытаясь разжать вдруг ставшие несказанно тяжелыми все еще незабытые мной, алого цвета губы.

В этом слове не было ни вопроса, ни утверждения, ни удивления, ни радости, ни грусти, может быть – все это вместе.

- Сережа… я … рада… тебя увидеть… снова…

Она была такой же робкой и неуверенной как тогда, на пороге моей квартиры ранним осенним утром, в розовом махровом халатике и в миленьких теплых тапочках, на каждом из которых был нарисован мультяшный кролик. Странно, я упомянул об этом только сейчас, но именно в таком образе для меня остался ее идеал, иная явь в ее глазах, неиссякаемая, превосходящая повседневную реальность во всем… тихая, лучезарная. Но только теперь все было совсем наоборот.

- Я тоже рад тебя видеть… может...

- Мне нужно спешить. Я бы с радостью, но не могу, меня ждут, мне нужно… идти. Мы можем обменяться телефонными номерами, и иногда будем… звонить друг другу?

- Да, конечно, запишешь, хотя мой ведь не изменился.

- Я лучше щапишу.

После этого мы как-то совсем формально и неловко попрощались. Все время по-дурацки улыбаясь, и кивая друг другу. В жестах и фразах мы напоминали оловянных кукол или же – марионеток, которым так необходим кукловод, который снова разведет их по разным сторонам…

На моей ладони лежал телефонный номер, как когда-то – роковой брелок. Я не мог понять, что произошло: только что мне встретился человек, которого хотелось видеть все это время, от нашей разлуки и до сегодняшнего дня, но… встреча вышла не такой как я ожидал, произошло все шиворот-навыворот, что ли. Я встретил другую женщину, не ту, что знал шесть месяцев назад. Это было грустно, просто очень грустно, казалось, что поставлена точка, но, я не заметил еще две, следующие прямо за ней …

Глава II

Был декабрь, а начало зимы в Симферополе – прескверное времечко. О снеге и говорить нечего: этот город не любит одеваться в чистые белые одежды, он, словно старик-скупердяй – донашивает свое старое замызганное пальто, которое уже давным-давно лишилось всяких оттенков стало цвета изношенности. Как раз в эти дни доводится месить грязь, обходить канавы… там канализацию прорвало, там водосток забился, и проезжающей мимо машине обязательно нужно плеснуть на тебя водой из огромной мутной лужи. Ну, может хоть водителю от этого будет немного веселее доживать этот безликий день. А пока стараешься смотреть под ноги, тебе будто в глаза тычут свои костлявые пальцы полуживые-полумертвые ветви голых придорожных деревьев…

Пол первого ночи, я не спал, мне в последнее время было тяжело уснуть, когда я закрывал глаза – на моих веках, как на листе бумаги, невидимый машинист выбивал философское эссе на самую абстрактную, что ни на есть, тему, даже название которой нельзя уместить в одном предложении. Тогда, помню, сидел за столом и под светом ночника читал «Игру в классики», жаль, что в этот момент тишины и спокойствия перегорела лампочка. Ну что ж – бывает, значит, настало время сомкнуть веки, прилечь ненадолго.

Через несколько минут ночную немоту, повисшую летучей мышью на потолке, метким выстрелом сбил на пол телефонный звонок. Мой мобильный. Даша…

Я слишком долго ждал этого звонка, чтобы поверить, что он возможен, что в этом нет обмана. Очень странно было воспринимать его в действительности. Он давным-давно прописался в моих мечтах, ведь, сам я позвонить не осмеливался. Я... испугался. По всему телу пробежался леденящий ток в тысячу тонких игл, эта боль дала почувствовать мне себя живым, живым от страдания и любви, живым, как никогда, а, может быть – как некогда, с ней.

- Да…

Голос, прозвучавший из телефона, был взволнованным, тяжелым, взволнованным.

- Сережа, ты… можешь приехать, нам очень нужно поговорить, приезжай, пожалуйста…

- Хорошо, хорошо, где ты живешь? Я приеду.

Она сказала свой адрес. Я вызвал такси и выехал. Мне было страшно, но теперь я боялся за нее…

Глава III

Таксист привез меня прямо к подъезду дома, с которым вы уже знакомы с первых глав – небольшой желтый домик, почти что шатающийся на ветру. Я постучал в дверь, она робко спросила «Кто там?». Ну вот, теперь уже мне ни свет, ни заря, довелось стоять на чужом пороге, совсем ничего не зная об этой неповторимой женщине, чья рука чуть слышно принажала на дверную ручку, в ответ на мой едва слышный стук.

Она меня вежливо пригласила к себе, пыталась выглядеть как можно спокойнее, но это было невозможно, я почувствовал, что между нами снова эти двести двадцать, преодолеть которые теперь будет намного сложней. Этой ночью она рассказала мне все, и я понял еще раз, насколько ее люблю, как страдает мое сердце, когда ей плохо. Судьба изувечила ее девственную душу, все глубже и глубже вонзая в нее шипы страданий и утрат…

***

Когда Даша приехала в Москву – ее ждала больная мать, нуждающаяся в помощи. Ей было необходимо увидеть дочь. Да и самой Даше хотелось убежать к человеку, который знает ее лучше ее самой (в тот период она совершенно разучилась понимать себя), но если говорить на чистоту – бежала она и от меня, а я даже не гнался за ней. Может, мне было проще найти отговорки и оправдания, которыми были пространство, разделяющее нас и… а что еще?, но как бы там ни было, разве это – причина, разве вообще могут быть причины, когда речь идет человеке, которого любишь?

Мне было очень сложно это признать, так как легче убеждать себя в невозможности очевидных вещей, думать, что ты – жертва судьбы и упиваться болью разлуки, своей несчастностью. Как это мерзко, но я был таким, а стал, быть может, еще хуже…

Ее матери, Светлане Игоревне, было всего сорок восемь лет, выглядела она несколько старше. Ничто не старит людей так беспощадно, как одиночество. Светлана Игоревна растила Дашу сама, семья постоянно испытывала материальные трудности, вернее – материальные трудности постоянно испытывали семью. Тем не менее, мать с дочерью были дружны и понимали друг друга. Светлана Игоревна преподавала в школе, была учителем истории, дети ее любили, ей не требовалось большего, она не стремилась к иным высотам, хоть и была достойна их. Ей хватало того, что есть.

Окончив школу, Даша захотела научиться жить сама, без посторонней помощи, не отягощая мать лишними заботами и тратами, как ей казалось, вспоминая, как в детстве, они с мамой ездили в Крым к тете Юле, Даша решила учиться именно там, она просто не могла жить без перемены мест. Со своей подругой (Аней) они подали документы в один из крымских ВУЗов, решив учиться именно на полуострове, в Симферополе, так как для начала, они могли остановиться в квартире тети Юли, которая живет одна после того, как муж скончался от рака желудка, без детей, к тому же – она работала посменно и еще уезжала на дачу, почти что каждые выходные. Со временем, Даша и Аня смогли себе позволить снимать небольшую квартирку, правда, учились заочно, подрабатывали в барах и кафе.

Во время одного из разговоров с тетей, Даша узнала, что состояние здоровья Светланы Игоревны оставляет желать лучшего, и, не раздумывая, отправилась в Москву. Уже там она узнала, что у мамы случился инсульт и теперь ей необходим уход и спокойствие. Слава Богу, осложнений не было, но и здоровья уже тоже немного осталось.

Первые два месяца Светлана Игоревна шла на поправку, да и, вообще, ее лекарством была Даша, которая теперь рядом, которая заботой и любовью сумела сделать для нее то, чего врачи никогда не добились бы сами – вернуть Светлану Игоревну к жизни, вернее, вернуть ей повод жить.

Через несколько недель, мама собиралась выходить на работу, Даша – возвращаться в Крым и пытаться решить все вопросы, накопившиеся там за время ее отсутствия.

Снова заканчивался май, огромными ведрами небеса изливали сочный солнечный свет на всех обитателей поднебесья, а если речь идет не об огромном пыльном городе, а, к примеру, о таком милом приморском городке как Ялта, куда Даша решила свозить на несколько деньков Светлану Игоревну, чтобы ускорить выздоровление, то в последнем месяце весны совеем несложно увидеть что-то завораживающее и божественное.

Они возвращались с прогулки по приморскому парку, как всегда шли пешком, пройдя по набережной, поднялись вдоль ул. Киевской. Перейдя дорогу и свернув направо, они выйдут на прямой путь к мини-гостинице, комнату в которой они снимали.

Посреди пешеходного перехода, ветер сорвал с головы Светланы Игоревны соломенную шляпку, которой она, почему-то очень дорожила, и, не задумываясь, попыталась выхватить ее из его невидимых лап. Шляпа попала на лобовое стекло несущегося на встречу автомобиля.

В подобных ситуациях все происходит слишком быстро, настолько, что поверить в реальность происшествия сразу не может почти никто из его участников и свидетелей. Мать скончалась буквально у Даши на руках...

После всех этих событий, той девушки, которую я любил и боготворил прежде, не стало, Она задыхалась, тонула в темных водах душевных терзаний и самобичевания. Даша начала выпивать, общаться с теми, кого презирала ранее и – призирать тех, кого прежде любила и уважала. У нее начались затяжные депрессии.

Она стала коротать ночи не дома, все больше пила, все чаще рыдала навзрыд в туалетных кабинках баров и клубов, словно взялась прожить чужую жизнь, навсегда позабыв о своей. Однажды Даша выговорилась, рассказала о том, что терзает и мучит ее одному из своих «приятелей» – просто не смогла держать в себе столько боли – и он предложил ей «лекарство». Она была непротив.

Продолжались их отношения до тех пор, пока «таблетки» в смеси с алкоголем не довели Дашу до попытки суицида. Ее спасли: Андрей – так звали «приятеля» – пришел чуть раньше, она не успела вскрыть вены, но, найдя ее с лезвием в руках, он не вызывал скорую, отнюдь не потому, что опасался за последствия для «любимой», зная, куда ее направили бы дальше, нет – слишком многое из его дел могло всплыть на поверхность.

Андрей купил ей билет в Симферополь, узнав, что там живет Дашина тетя, которая может ее приютить, оставил немного денег, и напомнил своей «возлюбленной», чтобы она не болтала лишнего, а лучше всего – вообще забыла его имя и все, что случилось с момента их встречи.

Вот такая история…

Глава IV

Я слушал ее и не видел ничего вокруг, проживая каждое слово наяву. Мне становилось невыносимо от того, что все это свалилось на ее светлую голову из-за меня. Сделалось не по себе, так как я увидел это не в кино, не прочитал подобное в книге, а услышал из уст близкого мне человека и был далеко не положительным персонажем, оставшимся в тени, за пределами сюжета.

Я не заметил, как передо мной на столике оказался стакан, доверху наполненный виски, а ее – оказался абсолютно пуст. Я даже не помню, как она достала бутылку и стаканы, или же они уже были на столе, не важно, наверное, в момент разговора она понемногу наполняла наши «бокалы», регулярно опустошая свой. Не обращала внимания, что я не пью – каждый раз наливала мне столько же, сколько себе, пока мой стакан не переполнился, и несколько капель не пролилось на коричневый деревянный стол. Перед собой я обнаружил сигарету, подняв глаза, увидел, что Даша выкуривает третью – понял по количеству окурков в пепельнице. Я заметил молчание, возникшее между нами, только минут через десять после ее последнего слова, но и не нужно было сотрясать воздух зря. Оно стоило дороже слов. Наверное, тогда мне ничего не оставалось, кроме как залпом выпить виски.

Во рту разбушевалась горячая песчаная буря. Я взял сигарету. Выкурил ее полностью, до фильтра, и, напрягая пересохшее, иссушенное виски и табачным дымом горло с трудом произнес тяжелым голосом:

- Прости... прости меня.

Непрерывно смотря мне в глаза, докуривая последнюю сигарету, она отрицательно пошевелила головой, и, улыбнувшись, добавила:

- Нет, не прощу...

Пространство снова поглотила тишина. Я не мог понять, говорит она в шутку или всерьез, думаю - она сама не знала, к тому же, уже была пьяна и смотрела на меня вовсе не так как прежде, в глубине ее глаз была закрыта дверь, ведущая прямиком к чертогам сердца. Мне показалось, что напротив меня сидит другая Даша, которая больше походила на Аню, чем на себя саму. Во взгляде не было обиды, прощения или, вообще, чего-либо... кроме просьбы, просьбы забыться... вместе и я не возражал этому.

Глава V

Когда я встал, Даши рядом не оказалось. Первой, кого я увидел, была тетя Юля, Юлия Сергеевна. Находился я, все-таки, в ее квартире. Она держала в правой руке газовый баллончик, а в левой – швабру, которая почти касалась моего правого предплечья.

- Молодой человек, постарайтесь объяснить, что Вы делаете у меня в квартире и как у Вас только наглости столько набралось, чтобы еще спать в моей кровати. Простите меня – голым...

При последнем слове она сама знатно смутилась, даже на минуту опустила глаза, но, опомнившись, снова направила на меня скальпель своего хирургически-невозмутимого взгляда, и ждала ответа. Тетя Юля уезжала за город, на дачу, потому вчера ее и не было. Сегодня же, встречи избежать не удалось. Кровать была вправду ее – вчера мы как-то не успели выдумать место получше.

- Юлия Сергеевна, я Дашин друг, я и сам собирался уходить, только вот надо бы... привести себя в порядок.

- Молодой человек, оденьтесь хотя бы, а потом приходите на кухню, там и поговорим.

В этом и была загвоздка: своей одежды я не видел, а идти на кухню в чем мать родила, мягко говоря, нетактично, хотя бы по отношению к Юлии Сергеевне, человеку высоких нравов, по словам ее племянницы.

Десять минут мне пришлось ходить по комнате в одеяле. Оказалось, что одежда была спрятана в шкафу. Да, чувство юмора она не утратила, хотя это – очень, очень злая шутка. Даша вернулась через полчаса – ездила в город по «неотложным делам». А на самом деле – просто шлялась по магазинам, представляя в красках мою встречу с Ю.С.

Позавтракали мы уже все вместе. Вначале мне было немного не по себе, когда Даша с тетей начали «отпускать» шутки по поводу «случая, произошедшего с утра», я понял, что юмор - их семейная черта, а Юлия Сергеевна, на самом-то деле, – очень добродушная, гостеприимная хозяйка и просто милая женщина.

После этого мы с Дашей некоторое время жили вместе, хоть и недолго. В этой женщине для меня было слишком много тайного, а блеск ее глаз становился все более блеклым. Иногда, она не брала трубку, а потом, выпившая, звонила мне среди ночи. А если я спрашивал ее о чем-то, например, где она была? зачем снова уходит от меня? не отвечает на звонки? – и встречал одно молчание.

Подчас, она просто меня игнорировала. Ложилась на мою кровать, говоря: «Делай со мной все что хочешь, мне все равно». Она знала, что от таких слов мне больней всего и произносила их, и подобные им, чтобы возненавидеть себя еще больше. Потом – в слезах просила у меня прощение, рассказывала все, что недоговаривала раньше, просила разлюбить ее, искать кого-то, «Кто не принесет столько страданий и боли». Один раз, среди ночи Даша разбила вазу, которая стояла на тумбочке рядом с кроватью, кинув ее в зеркало со своим отражением. Когда я попытался ее успокоить, она робко взглянул мне в глаза, подошла ближе, нежно взяла в свои теплые ладони мою руку, и, прислонив ее к своим губам, грустно прошептала:

- Пойми,Сережа, как бы я ни старалась, как бы больно и страшно мне не было – я не стану прежней, ни-ко-гда…

Часть VII

Кто хоть раз не убегал от реальности? Кто ни разу не составлял план бегства? Есть такой человек – с радостью поклонюсь ему в ноги и выражу свое восхищение, если он не псих, конечно же, и не полоумный, как те, которые думают, что всегда счастливы, улыбаясь своему отражению в зеркало каждое утро (эти часто оказываются несчастнее всех, только внутри себя, слишком глубоко, чтобы признаться себе в этом.)Даже простому обывателю иногда хочется скрыться от всего, чтобы просто побыть одному, выдохнуть. Суицид – попытка спрятаться, спрятаться от всего, там, где тебя больше никто не найдет. Когда человек окончательно сбился с пути и любая помощь кажется ему бессмысленной – он видит выход-обнанку, который всего лишь – нарисованная дверь на бетонный стене, нарисованная очень талантливым художником, первым из гениев. Несчастный жертвует всем,, чтобы открыть эту дверь, и когда он отдает все, чтобы обрести ключ, теряет свою жизнь, чтобы уйти туда,где все будет иначе, лучше –, иллюзия рассеивается и остается пустота, вечная и безжизненная.

Желание спрятаться, такое обычное для человека, попавшего в беду, который однажды просто захотел сыграть в прятки с жизнью, а сыграть с ней в прятки, значит – умереть.

Отчасти, мы все самоубийцы, только в разной степени. Кто-то режет себе вены, глотает таблетки, вешается, а кто-то просто медленно убивает себя на протяжении всей жизни и к моменту его кончины - является только набором навыков и привычек, к которым его приучила судьба, которые стали заменять содержание формой, мысль – шаблоном, чувство – иллюзией, ощущением. И, тем не менее, каждому из нас жизнь может явить такое страшное порождение себя, с которым невозможно бороться в одиночку, а, подчас рядом нет того, кто в силах помочь.

Когда человек находится на краю – все зависит от того, хватит ли у него сил, чтобы начать заново, поверить в то, что жизнь стоит безмерно дороже смерти, признаться себе, что он можешь идти дальше.

Не можешь? тогда упади на колени и вознеси благодарственную молитву Всевышнему за все дарованное тебе, что воспринимал как данность, за все то, что настало время понять и оценить или шагнуть в бездну.

Глава I

Мы, как прежде, просто искали себя, искали друг в друге. Иногда, утраченное нами виделось мне так близко, что, казалось, нужно только протянуть руку – и все как прежде…

Совсем недавно наши чувства были столь предметны, столь ощутимы, словно кольцо или браслет, которые всегда остаются на тебе. Любовь повсюду следовала за нами и соединяла нас, даже когда мы не были рядом. Она врастала своими корнями нам в души, с ней мир становился другим, он преображался. Сам в себе я чувствовал преображение Ею.

Спустя некоторое время, она уподобилась воде, что постоянно просачивается сквозь пальцы, как бы присутствовала в жизни, занимала свое место, но не принадлежала нам, было все яснее, что по капле вода вытечет из ладоней, бесповоротно впитавшись в почвы под нашими ногами.

Потом, мы могли всего лишь ощущать, что это чувство витает в воздухе, окружает нас, мы вдыхали его аромат, словно запах цветов из Эдемского сада, но в этот раз – порядком разбавленный выхлопными газами проносящихся мимо автомобилей.

И вот теперь, превратившаяся в пар, любовь начала покидать нас. Словно зарево угасающего костерка, устремила свой путь в небо. Может быть, когда его затянут грозовые тучи и последний луч солнца покинет наши судьбы – Она, бессмертная и вечно юная дочь Создателя, превратится в августовский ливень, его прозрачными теплыми каплями снова снизойдет на землю, а мы, будто безумцы, будем танцевать под дождем, пока не начнем задыхаться от физического изнеможения, пока не упадем на землю, предавшись любви…

Но мы ли это будем? Мы ли?

Может, кто-то другой попадет под этот небесный водопад, а ты и я, сидя каждый в своей квартире, сложив локти на подоконники, будем смотреть, как по прозрачным окнам неспешно сползают вниз все новые и новые водяные змейки, и даже не почувствуем, что это – последние капельки нашего счастья покидающие нас…

Когда-то, мы были созданы друг для друга, сейчас я могу сказать об этом где угодно и перед кем угодно, так как будь оно иначе – не был бы я там, где нахожусь теперь. Даже после всех этих ненастий и ссор, мы снова бывали счастливыми, вместе, например, тогда, на майском рассвете. Когда-то мы были созданы друг для друга, да, когда-то и первый человек был сотворен для счастья и любви, просто, однажды, все пошло наперекосяк…

Глава II

Мир снова в крепких дождевых объятиях роковой осенней поры,времени опадающей листвы, старого американского блюза и безумной печали, иногда выливающейся в неожиданную, по-весеннему свежую, по-летнему солнечную радость, с которой так просто заново сорваться в глубины отчаянья.

Среда… самый сложный день недели. После него все напряжение идет на спад, среда – Эверест, дальше – проще, особенно, это чувствуешь во второй половине дня, мысленно пребывая уже в четверге, чтобы подольше пробыть в ощущение приближающегося последнего буднего дня.

Как всегда, вечером я проверял почту. Одно письмо. От нее. Мы не виделись два дня. В последнюю нашу встречу, Даша казалась мне счастливой и жизнерадостной, как никогда. Я стал жить надеждой, что еще не все наши счастливые дни остались у нас за плечами. В пятницу я планировал купить букет бардовых роз, торт, шампанское и пригласить ее к себе, включить «When a lives come fallen down» старого доброго Моррисона, песню, которая давно стала нашей. На выходных мы планировали выбраться в лес, подышать осенним терпким воздухом, укрыться палой листвой и мечтать, строить планы на будущее, ничего не страшась и ни о чем не жалея. Я неспешно навел курсор мышки на письмо и стал читать, сначала ветрено пробегая глазами по тексту и... каждое слово заливало раскаленную сталь прямо в горло. Невозможным стало даже шевелить губами, я был нем и глух ко всему, к самому себе. Это письмо навсегда останется символом того миром, в котором мне никогда не найти покоя и счастья:

«Помнишь, ты как-то попросил у меня прощения, а я сказала, что не прощу тебе, ты, наверное, так и не понял: в шутку ли это или на самом деле.

Мне не за что было тебя прощать, но я из-за всех сил хотела научиться тебя ненавидеть, да ненавидеть, Сережа, мне нужно было кого-то во всем обвинить, но я не смогла повесить на тебя этот ярлык. Теперь мне нужно попросить у тебя прощения, и я делаю это. Прости меня, прости, если сможешь, а не сможешь – я уже не обижусь, во мне не осталось гордыни и самонадеянности. Я падаю перед тобой на колени, как перед спасителем, но в силах ли кто-то меня спасти? Я ранена слишком глубоко, чтобы пытаться извлечь осколки – один из них впился в самое сердце, да оно еще может чувствовать, пусть и одну только боль. Я погибла слишком давно, чтобы пытаться меня воскресить. Мне стало невыносимо жить, меня преследует мое прошлое, неужели ему суждено стать и будущим? Оно следит за мной, затаившееся в сумраке пустой комнаты, мне хотелось спрятаться от него, у меня больше нет сил противиться неизбежному. Да, я покупала наркотики, ты и сам это знал. Сначала, было легче, проще, как и в первый раз, тогда, с Андреем, потом меня снова преследовал Он, я даже не смогу сказать кто именно, но не осталось почти ни одного уголка в этом паршивом, черном, провонявшемся трусостью и подлостью мире, где я могла спрятаться. Таким местом для меня всегда был ты, твое тепло, твоя любовь. Не будем лгать – я просто сошла с ума, и ты это понимал, и не покидал меня. Зачем, зачем? Надеюсь, тебе не доставит слишком много боли то, что я собираюсь сделать.

Еще от него у меня остались таблетки, снотворное, очень сильное, врачи такие не прописывают тем, кто не лежит психушке. Половинки хватает, чтобы проспать десять часов, и никакой звонок или шум не разбудит, пока не проспишь отведенное время, мне так сказали. Это не ложь. В левой руке я держу больше десяти таблеток, а на компьютерном столике уже стоит стакан воды, мне остается только …

Все, поздно сожалеть, осталось мне совсем чуть-чуть, совсем немного. Странное чувство, когда ты точно знаешь, что вот-вот отправишься на тот свет и уже ничего не можешь изменить, начинает хотеться все исправить отмотать назад, но уже слишком поздно. Нужно вызвать скорую. Они еще могут меня спасти, но ты же знаешь, мы с Ним (ты прекрасно понимаешь, о ком я) еще давно «ударили по рукам», в этот раз он меня не отпустит.

Знай, я любила тебя, и всегда причиняла тебе боль, даже сейчас я делаю это, не могу иначе. Я жила тобой, но этого было недостаточно, мы всего лишь люди, вообразившие себя богами, о, нет, это не так, есть что-то большее, больше нас самих и наших чувств. Иное.

Надеюсь, мы встретимся с мамой, а, однажды – с тобой, любимый, ведь: «В этой жизни умирать не ново// Но и жить, конечно, не новей.». Извини за излишнюю поэтичность, прощай, только, пожалуйста, скажи мне в ответ «до свидания»…

Это произошло восемь дней назад от того момента, когда я в последний раз уснул и очутился черт знает где…

Глава III

Воспоминания промелькнули у меня перед глазами за долю секунды, мгновенно, и я снова увидел перед собой ее, стоящую рядом со своим телом, печально посматривающую на собственную руку, свисающую с дивана в нескольких сантиметрах от стакана, где оставалось все столько же «мертвой воды».

«Вот и себя я не сберег// для тихой жизни, для улыбок…// Как мало пройдено дорог, // как много сделано ошибок…». Мы снова стояли молча. Теперь стало ясно, что это вовсе не моя «остановившаяся секунда бытия», а ее. Я всего лишь гость здесь, как и везде.

Мы подошли друг к другу и попытались соединить ладони. уже не смогли, мы исчезали, исчезали в разных направлениях. Мне столько еще нужно было у нее спросить, столько сказать, что я не смог вымолвить ни слова. Наверное, нам было пора расставаться, не смотря на то, что только что мне снова довелось пережить самое болезненное в моей жизни прощание.

Над ней уже не были властны никакие законы, созданные для грубой материи тел, а я становился все больше и больше подвластен им. Теперь мы очутились в моей квартире, она подошла к спящему телу и,приложив какие только возможно усилия, коснулась своими устами моих сомкнутых губ и замерла в долгом поцелуе, пока не стала почти невидимой, словно призрак. Я почувствовал ее губы, словно через тонкую вуаль. В тот момент она подарила мне всю себя…

- Нет – прошептала Даша – это еще не конец, остался всего лишь один подарок, предназначенный для нас двоих, давай же вскроем коробку. Я кивнул головой и молча, последовал за ней, ощущая, что между нами простираются тысячи километров и миллионы лет. То, что ожидало впереди, никогда не покинет самого сокровенного уголка моего сердца. Для нас как будто открыли самую желанную и в то же время утерянную страницу из книги памяти, позволяя снова изучить каждую букву.

Майское утро и осколки ночи, по которым мы шли к его гостеприимной обители. Всевышний даровал мне пережить еще один раз то, чего не был достоен и в первый…

Глава IV

Двадцать девятое мая – мой день рождения и годовщина смерти Дашиной матери, ровно один год. В то время мы с Дашей были в кратковременной разлуке. Она мне даже не позвонила, впрочем, как и я ей. Боже, какими были дураками, так и не встретились в тот день. Отпраздновав в кругу семьи и нескольких друзей, я пошел проветриться, погулять по ночному городу. Один. Что поделать, если на душе так одиноко? если на сердце такая меланхолия, что хочется ничего не хотеть?

Часа в два ночи меня потянуло в сторону ее дома. Я боролся с этим желанием от начала прогулки, а если совсем не лукавить – был уверен в своем проигрыше, еще выходя из дому. Прямо напротив Дашиного окна была лавка, сидя на которой хорошо было видно все, что происходит в большей части комнаты, если не занавешены шторы, она всегда забывала закрывать их на ночь. Я увидел ее, и без слез плакал вместе с ней, пока не начал о ней молится, а после – я молился ей:

Она рыдала. Всю ночь. Не знаю, что было тому причиной, это и не важно, я был уверен, что ничто на свете недостойно ее слез. Жизнь когда-нибудь должна будет выплатить ей компенсацию за каждую слезинку, за каждый тяжелый вздох, за каждую минуту, растворившуюся в незаслуженных страданиях. Она ходила возле окна, вдоль и поперек комнаты с чашкой, на три четверти наполненной кофе, который давно разбавили капающие в него слезы.

Даша, время от времени, подходила к незанавешенному окну, аккуратно проводила столовой салфеткой под нижними веками глаз, потом подносила кружку к губам, и, пытаясь сделать глоток, почему-то, снова и снова начинала безудержно рыдать. Каждый раз – все сильнее.

Когда из ее огромного сердца вылились в эту несчастную кружку вся боль, весь ужас чего-то неизвестного мне – она молча поставила кофе, по видимому, на какой-то столик, стоящий в недоступном моему взгляду углу комнаты, открыла два окна, и, садясь на подоконник лицом к восходящему солнцу и мне, по-детски свесила босые ноги вниз. Казалось, что ее глаза были совершенно опустошены, вернее, что через них просвечивались очертания изломанной, распятой души.

Дата добавления: 2015-10-28