Глава двадцать четвертая. «Скромная обстановка», о которой говорил Эдди, на деле обернулась особняком из

«Скромная обстановка», о которой говорил Эдди, на деле обернулась особняком из необожженного кирпича с девятью спальнями — этот дом был выстроен щедрой рукой в двадцатых годах, а потом в две тысячи третьем любовно реставрирован со всеми историческими деталями, к которым добавились и современные удобства. Особняк стоял на самом краю курорта; сам курорт представлял собой чудесный оазис естественных источников и сочной зелени, что выглядело весьма причудливо посреди острых камней цвета ржавчины и загадочного пустынного ландшафта.

Памела вышла из дома на огромную деревянную террасу, где официанты в униформах заканчивали поспешную расстановку свежих цветов и свечей на накрытом для ужина столе, а трио музыкантов настраивало инструменты. Музыка, свечи, цветы и китайский фарфор… Памела порадовалась, что взяла с собой маленькое черное платье вместо чего-нибудь попроще. Снаружи вдруг вспыхнули огни, украсив ясную невадскую ночь мягкими пятнами акварельного света.

Памела вдохнула чистый воздух пустыни. Поездка на переднем сиденье рядом с Аполлоном — он настойчиво попросил, чтобы она оставалась рядом с ним, и вид у него был такой жалобный, что Памела, вздохнув, втиснулась на переднее сиденье, к явному неудовольствию Роберта, — была чем-то вроде открытия. Памела любила Колорадо. Хотя она родилась и выросла там, ей никогда не надоедало любоваться высокими горными вершинами и зелеными склонами. Она считала себя довольно опытной путешественницей, потому что посетила немало мест в Соединенных Штатах и видела много приятного и красивого, но ни одно из этих мест не наполняло ее теми же чувствами, что родные края. И потому Памела была очень удивлена тем, как зачаровала ее пустыня. За время недолгой поездки от поместья Эдди до начала Красного каньона, где стояло арендованное ранчо, она увидела необычайные, захватывающие пейзажи. В пустыне было что-то прекрасное и загадочное. Она рождала фантазии о Диком Западе и ковбоях, коже и поте… Памела усмехнулась про себя, забавляясь столь глупыми картинками.

— Я люблю твою улыбку.

Низкий голос Аполлона напугал ее. Она резко обернулась. Он стоял позади, так близко, что она почти ощущала тепло его тела. Это было просто обычное тепло, а не бессмертная сила бога света, но Памела вспомнила предыдущую ночь и то, как огонь облизывал ее тело в такт с движениями Аполлона…

Она нервно провела рукой по волосам.

— Я не слышала, как ты подошел.

— Я не хотел тебя пугать.

Если бы только он знал… От одного его присутствия у Памелы все сжималось внутри, а щеки покрывал предательский румянец. И так было еще до того, как она узнала, что он этот проклятый бог света! За ней начал ухаживать бессмертный Аполлон. Это уж совсем не походило ни на что знакомое Памеле.

Но она не хотела отказываться от него, и, по правде говоря, это доводило ее до безумия. Аполлон! Памела не могла справиться с волнением, каждый раз охватывавшим ее при этой мысли. Это было головокружительно, безумно и ужасно пугающе.

Но вместо того чтобы начать бормотать всякую ерунду, как ненормальная, которой она, похоже, становилась понемногу, Памела лишь кивнула в сторону пустыни, надеясь, что жест получился достаточно беспечным.

— Ты тут ни при чем; я просто засмотрелась на пейзаж. Он куда лучше, чем я ожидала.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Королевство Лас-Вегас тоже поразило меня своей красотой. — Он улыбнулся и отвел с ее лба короткую прядку темных волос.

В его глазах отражались огни, освещавшие террасу, и на мгновение они как будто снова вспыхнули бессмертной синевой. Памела отступила на шаг.

— Почему? — устало спросил он. — Почему ты избегаешь моих прикосновений?

Официант, услыхав его вопрос, оглянулся на них с явным любопытством, и Памела увлекла Аполлона к дальнему краю террасы, где их, скорее всего, не смогли бы подслушать. Она понизила голос и постаралась не слишком суетиться.

— Я не избегаю твоих прикосновений. Я… я просто проявляю осторожность, — пробормотала она, не глядя ему в глаза.

— Не понимаю. — Он провел ладонью по лицу и вздохнул. — Видишь ли, Памела, со мной прежде ничего подобного не случалось. Ты должна объяснить мне правила любви.

Сердце Памелы вдруг забилось где-то в горле, и ей пришлось осторожно сглотнуть, прежде чем ответить.

— Я не знаю таких правил. — Она неохотно посмотрела ему в глаза. — Я не знаю, как любить бога. По правде говоря, все теперь по-другому, чем когда ты был просто Фебусом.

— Я и есть Фебус, Памела!

— Нет, ты не он! Бог мой, Аполлон… — Она умолкла, сжав губы. — Послушай! Я теперь не могу даже сказать что-то привычное… Бог мой… а ты и есть бог! Я просто не знаю, что говорить… что делать…

Она крепко потерла лоб. Музыканты заиграли вальс, и от этого ощущение нереальности окружавшей их ночи только усилилось. Как будто Аполлон нарочно подстроил музыкальное сопровождение к их разговору.

— Я не хочу любить, — тихо произнесла Памела. — Я не хотела этого и до того, как встретила тебя, а теперь все это кажется и вовсе слишком сильным… слишком невозможным.

Аполлон покачал головой.

— Нет, это возможно. Просто ты неправильно смотришь на все. Мне следовало рассказать тебе раньше, тогда тебе легче было бы это принять.

— Разве могло быть легче? Ты — некий древний бог, а я — просто смертная женщина. Нам не положено быть вместе. — Произнося слова, которые преследовали ее весь день, Памела почувствовала себя совсем больной.

— Но я выполнил твое заветное желание. — Он говорил тихо, напряженно.

— Конечно выполнил. И дело не в том, что я не желаю тебя. Желаю. Ты идеален. Я просила о романтике, а ты уж точно самая романтичная фантазия…

Памеле хотелось замолчать, остановить поток слов, но она не могла. Она боялась, что если сейчас замолчит, то тут же бросится в его объятия и захочет остаться с ним навсегда. И что потом с ней будет? Что случится с ее сердцем, когда он покинет ее мир и вернется в свой?

Он покачал головой.

— Я больше чем романтичная фантазия, да и ты просила куда большего, чем просто развлечение с каким-то богом.

— Аполлон, я знаю, о чем я просила, — с силой произнесла Памела.

— В самом деле? Тогда, возможно, тебе будет интересно знать, что тот ритуал создал связь между тобой и моей сестрой и эта связь не была разорвана до тех пор, пока в прошлую ночь ты не признала, что я — твоя половинка.

— Твоя половинка… — Памела прошептала эти слова едва слышно, качая головой. — Нет!

Этого не могло быть. Если он ее половинка, как она будет жить без него? Лицо Аполлона застыло.

— Может, мне повезло, что все эти тысячелетия я не знал любви, — сказал он. — Теперь я знаю, что это очень болезненное чувство.

Он отвесил Памеле официальный поклон, развернулся на пятках и ушел.

Но вместо того чтобы пройти через двери и вернуться в свою комнату, как он намеревался, Аполлон едва не налетел на сестру и Эдди, которые спешили ему навстречу в сопровождении Джеймса.

— Отлично! Отлично! Вы уже здесь! — воскликнул Эдди, хлопая Аполлона по плечу.

Потом он заметил Памелу.

— Блестяще! Все здесь! Джеймс, можешь распорядиться, чтобы подавали ужин. Прошу, моя богиня! Меню, возможно, будет и незатейливым, но обещаю: качество вас не разочарует.

— Эдди, я хочу еще того чудесного шампанского!

— Конечно, конечно, — промурлыкал Эдди, подводя Артемиду к креслу.

Памела наблюдала, как большой мужчина кудахтал и хлопотал вокруг богини, словно огролинская наседка. Аполлон стоял напротив них по другую сторону стола. Памела ощущала на себе его взгляд. Она сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза, расправила плечи, надела на лицо профессиональную улыбку и подошла к маленькой компании. Эдди, конечно же, настоял, чтобы она села рядом с Фебусом. К счастью, как только Памела опустилась в кресло, вокруг стола засуетилась целая толпа официантов.

Эдди назвал ужин незатейливым, и Памела задумалась, что же он тогда считает экстравагантным. Блюда не подавались по очереди, как можно было ожидать на дорогом курорте; Эдди распорядился, чтобы все принесли сразу. Салат из полевых растений, неведомые свежие грибы и гроздья крошечных алых помидоров были уложены так, что походили на птичье гнездо. Паста в форме бабочек была просто божественной, она пахла чесноком и белым вином. Толстые ломти форели были зажарены безупречно, как и длинные ломтики цукини, посыпанные тающим прованским сыром, молотым перцем и морской солью. И внимательные официанты то и дело подливали в бокалы ледяное шампанское.

Все было невероятно вкусно, и Памела наконец расслабилась, а Эдди и Аполлон снова принялись обсуждать банные традиции Древнего Рима. Вообще-то Памелу всерьез заинтересовали живые подробности, которые Аполлон рассказывал о мире, предположительно давно исчезнувшем.

— Так посещение бань действительно стало чем-то вроде проявления общественной активности? — спросила она, усердно жуя форель.

Аполлон кивнул.

— Да, не смотрите на это как на простое купание. Купальный комплекс включал в себя и залы для спортивных упражнений, и массажистов, парикмахеров, рестораны, магазины и библиотеки. Это было место встреч; там можно было узнать все городские новости. Чуть в стороне находились и кабинеты, где обсуждали дела, о которых не следовало знать посторонним. Говорят, что даже сами боги нередко заглядывали в римские бани, чтобы услышать последние сплетни.

— Ха! Может, и заговорщики, убившие Цезаря, тоже собирались в римских банях? — спросил Эдди.

Артемида фыркнула.

— Цезарь! Одной из множества его ошибок было то, что он провозгласил себя богом. Ему следовало послушаться жену. Кальпурния его предостерегала. Рим слишком часто игнорировал голоса женщин, — сердито закончила она.

Глаза Эдди широко распахнулись.

— Я понял, милая! Я размышлял об этом с того самого момента, как увидел тебя. Что-то было не так… не совсем правильно, и теперь я понял, в чем дело! Никакая ты не Диана, но только теперь я знаю твое настоящее имя.

Артемида вскинула золотистые брови и отщипнула немножко от второй порции форели.

— Вот как?

— Да! Ты слишком огненное существо, чтобы быть бледной, неземной Дианой. Ты — пламя и искры, это совсем не похоже на свет полной луны. В тебе скрывается природа охотницы. Завтра мы выбросим к черту ту глупую вазу, которую ты держала сегодня, и заменим ее луком и колчаном со стрелами. Кротость Дианы нам не нужна, вместо нее появится богиня Артемида!

Памела подавилась, и официант поспешно подал ей стакан воды. Откашливаясь, она осторожно бросила удивленный взгляд на Аполлона, но Эдди еще не все сказал. Он прижал руку к сердцу и низким, гулким баритоном начал речитатив, то возвышая голос, то гудя почти басом:

Я воспеваю золотое копье Артемиды,

любящей шум охоты,

Пускающей в оленей дождь стрел.

Она наслаждается погоней,

Когда натягивает тетиву своего лука,

чтобы выпустить смертоносную стрелу.

У нее сильное сердце; она скитается по лесам,

убивая множество диких тварей.

Когда Эдди запел, Артемида перестала жевать. Богиня уставилась на него с откровенным изумлением. Большой человек помолчал немного, потом махнул рукой негромко игравшим музыкантам. Они умолкли, но когда Эдди снова запел, арфистка подхватила мелодию его песни, и волшебные звуки живых струн стали сопровождать певца.

Но когда пускающая стрелы богиня насладится охотой

И опустит свой туго натянутый лук, она

отправляется в огромный дом своего брата,

Фебуса-Аполлона, в сияющие славой Дельфы…

Эдди кивком указал на Аполлона, и тот царственно вскинул голову, признавая истинность произнесенных слов.

…чтобы насладиться прекрасным танцем муз и граций.

Там она вешает на стену свой упругий лук и стрелы

И надевает изысканные драгоценности, чтобы

вести танец.

Божественные звуки раздаются там,

Когда музы начинают петь о рождении

прекрасных близнецов,

Кто выше всех богов в своих делах и мудрости.

Привет, о дочь Зевса и златовласой Лето!

Я буду восхвалять тебя и помнить…

Голос Эдди задержался на последней ноте, а арфистка в это время сымпровизировала нечто фантастическое. А потом все умолкли, и ночь стала невероятно тихой. Памела перевела взгляд с Эдди на Артемиду. И застыла от изумления. Она увидела, что необычайно голубые глаза Артемиды наполнились слезами. А потом богиня наклонилась и одарила Эдди долгим поцелуем.

— Ты знаешь гимны Гомера… — прошептала богиня.

— Я знаю гимны Гомера, — торжественно ответил Эдди.

— Ты удивил меня, Эдди.

Богиня улыбнулась с искренним восторгом, и у Памелы перехватило дыхание от ее красоты.

— Брат, — сказала Артемида, не отводя глаз от Эдди, — я хочу вознаградить нашего хозяина за его острую наблюдательность. Можешь ты сыграть для меня?

— Разумеется, — ответил Аполлон. — Но у меня нет инструмента.

Громкий голос Эдди прогудел на всю террасу.

— На сегодня с нас довольно музыки. Можете идти, — сказал он, обращаясь к музыкантам. — Но оставьте здесь инструменты. Мой помощник проследит, чтобы вам их вернули завтра.

Три женщины быстро и тихо покинули террасу, а Памела подумала, сколько же им заплатил Эдди, если они вот так, не моргнув глазом, оставили свои инструменты.

Аполлон занял освободившееся место арфистки и положил руки на инструмент, ничем не выдав своего волнения. В конце концов, он бог музыки. Бесчисленные столетия арфисты поклонялись ему и воспевали хвалы. Музы почитали его. С того самого дня, как он уговорил юного Гермеса подарить ему самую первую лиру, известную человечеству, он наполнил силой бессмертного этот инструмент. Для него играть — то же самое, что дышать, что пить вино — это всегда с ним. Но сегодня он не был бессмертным Аполлоном. Он был просто мужчиной. Да, он знал ноты. И ощущение арфы было знакомым. Но все равно он очень волновался. Что, если дар исчез вместе с силой? Что, если он возьмет неверную ноту? Или, того хуже, сыграет правильно, но так плохо, что это будет звучать как ошибка?

Он посмотрел на сестру. Артемида встала и грациозно отошла от стола, чтобы у нее было пространство для танца. Взгляд Эдди не отрывался от ее лица. Аполлон прижал руку к туго натянутым струнам. Он понимал, как чувствует себя сейчас писатель. Бог света неохотно перевел взгляд на Памелу. Она пристально смотрела на него, без сомнения ожидая услышать нечто блистательное, что должен сыграть бог света. И в это мгновение ему искренне захотелось обладать бессмертной силой — или же действительно стать смертным по имени Фебус. Он вдруг отчаянно пожелал быть или тем или другим, но кем-то одним. Застрять между двумя мирами — это примерно то же самое, что очутиться на поле битвы с одним лишь воспоминанием об оружии.

— Сыграй любимую мелодию Терпсихоры, — властно произнесла сестра.

Аполлон знал эту мелодию. Он присутствовал, когда муза танца сочинила ее, и он играл ее, когда муза представляла танец на одном из великих пиршеств Зевса. Аполлон закрыл глаза и сосредоточился. Сначала он коснулся струн осторожно, почти неслышно пробуя их, но его пальцы оказались куда более уверенными, чем сам бог. Им было знакомо ощущение серебряных струн, и они пробежались по ним вверх и вниз, как старые друзья, отвечающие на приветствие.

Глаза Аполлона открылись. Артемида плыла по террасе, воссоздавая искусство Терпсихоры. Аполлон нежно улыбнулся сестре. Этим вечером она не обладала бессмертной силой, но и не нуждалась в ней. Короткое шелковое платье, должно быть купленное для нее Эдди, грациозно обвивалось вокруг тела Артемиды. Ее движения были плавными и полными завораживающей гибкости. Пальцы Аполлона скользили по струнам, ускоряя темп музыки. Артемида не отставала, кружась и изгибаясь точно в такт крещендо, — а потом элегантно упала у ног Эдди.

— Нет! — вскрикнул Эдди, поспешно поднимая тяжело дышащую Артемиду, — Это мне следует пасть к твоим стопам, моя богиня!

Артемида рассмеялась, задыхаясь.

— Так тебе понравилось вознаграждение?

— Я буду до последних дней своей жизни помнить этот танец!

Богиня сразу стала серьезной.

— Я и думать не хочу о том, что ты умрешь.

Теперь настала очередь Эдди рассмеяться, и он это сделал от всей души.

— Тогда не думай об этом, потому что этот день наступит еще ох как не скоро, моя богиня!

Артемида улыбнулась.

— Эдди, не прогуляешься со мной? Я понимаю, уже темнеет, ночь наступает, но…

— Твое желание — закон, — заявил Эдди. — Идем, тут все вокруг хорошо освещено, а для меня огромная честь — сопровождать тебя.

Даже не оглянувшись на Памелу и Аполлона, парочка спустилась с террасы, склонив друг к другу головы, и Эдди тут же начал расспрашивать Артемиду об историческом происхождении ее танца. Памела, все еще ошеломленная удивительным выступлением богини, смотрела им вслед. Она поверить не могла… Артемида танцевала для Эдди так, словно действительно делала это от всей души, словно по-настоящему интересовалась им и хотела отблагодарить… Какие изменения всего лишь за один-единственный день! Утром Артемида была надменной и невыносимой. Конечно, богиня и теперь оставалась до невозможности высокомерной, абсолютно испорченной и до глупости самовлюбленной и тщеславной. Но когда она смотрела на Эдди, можно было не сомневаться: ее взгляд смягчался. Неужели у Артемиды есть сердце?

Два тихих волшебных аккорда, проплывших в воздухе, снова привлекли внимание Памелы к ее бессмертному. Ее бессмертному… От этой мысли по телу Памелы пробежала легкая дрожь. До сегодняшнего дня она не представляла, как выглядит мужчина, играющий на арфе, и ей казалось, что это обязательно должен быть женоподобный парень, почти наверняка голубой. Но Аполлон не был ни женоподобным, ни голубым. Он был фантастически мужественным. И он не просто играл на арфе; он касался струн нежными движениями, извлекая прекрасные звуки, — как будто его ласка оживляла инструмент… Аполлон, с его золотистым крепким телом и солнечными волосами, выглядел словно древний воин, отдыхающий между сражениями и воспевающий героические дела. Памела встретилась с ним взглядом в тот момент, когда он запел, а его пальцы продолжали наигрывать чувственную ритмичную мелодию.

Я тот самый мужчина, что сидит напротив

напротив тебя,

И, будучи так близко к тебе, слушает твою

нежную речь,

И смеется от любви — того чувства, что

заставляет

Трепетать сердце в моей груди.

Его голос был так прекрасен, что не поддавался описанию, и Памела попыталась представить, как он должен звучать, когда Аполлон вкладывает в него свою бессмертную силу. Нечего было и удивляться, что многие поколения людей строили храмы в его честь и ваяли его изображения. А теперь он сидит здесь и поет для нее… В это мгновение желание охватило Памелу с такой силой, что она едва не задохнулась. Не осознавая, что делает, она встала и пошла к нему.

Когда я смотрю на тебя,

Я теряю дар речи.

Мой язык примерзает к небу,

Под кожей вспыхивает огонь,

В ушах начинает звенеть,

И холодный пот покрывает меня,

А все тело пробирает дрожью.

Я становлюсь зеленее травы,

И мне кажется, что я умираю.

Памела остановилась перед ним. Единственной силой, которой он обладал сейчас, была сила любящего мужчины, но все равно он зачаровывал ее. Памела содрогнулась, когда он повторил первые строки и окутал ее теплом своих чувств.

Я тот самый мужчина, что сидит напротив

тебя,

И, будучи так близко к тебе, слушает твою

нежную речь,

И смеется от любви — того чувства, что

заставляет

Трепетать сердце в моей груди.

Когда легкий вечерний ветерок унес вдаль последнюю ноту, Памела осторожно, одним пальцем погладила руку Аполлона, все еще лежавшую на струнах арфы.

— Ты сам это сочинил?

Он улыбнулся и взял ее ладонь в свои.

— Нет. Это написала Сафо. Она была греческой поэтессой и страстно любила женщин. Я позаимствовал у нее слова. Она обладала весьма едким чувством юмора и острым умом. Думаю, наш случай показался бы ей забавным и вдохновляющим, и уверен, она не стала бы возражать против того, что я кое-что изменил в ее речитативе.

— Это было прекрасно. Твой голос… — Памела помолчала, пытаясь найти слова, способные описать то, что она слышала. — Твой голос как полузабытая мечта. Нечто слишком фантастичное, чтобы быть реальным.

— Но это реально. И я сам реален.

Аполлон привлек Памелу к себе. Она неохотно подчинилась, и он обнял ее за талию. Аполлон изголодался по ее вкусу, по ощущению ее кожи, но она была такой напряженной и неподатливой, что ему пришлось удовлетвориться почти целомудренным поцелуем — сначала в губы, потом в щеку. Наконец она расслабилась настолько, что опустила голову на его плечо, и он вдохнул чистый запах ее волос. Но когда он наклонил голову, чтобы снова поцеловать ее, Памела вскинула руку и прижала пальцы к его губам.

— Я хочу тебя попросить: дай мне время, — сказала она.

— Время?

— Мне нужно подумать о том, что произошло между нами, а я не в состоянии думать, когда ты прикасаешься ко мне и целуешь. Вот я и прошу тебя дать какое-то время на размышления. Можешь ты это сделать для меня?

Аполлону хотелось сказать «нет», отшвырнуть арфу подальше, подхватить Памелу на руки и медленно и страстно ласкать ее, пока она вообще не лишится дара мысли. Он знал, что смог бы убедить ее прямо сейчас отдаться ему; он ощущал желание в ее теле, тянувшемся к его телу, видел страсть в ярком взгляде, устремленном на него. Он знал, что в Памеле тлеет страсть, и знал, как разжечь ее. Но что потом? Утром она может снова уйти от него. А он хотел, чтобы она пришла к нему по своей воле, без последующих утренних сожалений.

Аполлон выпустил ее из объятий. И вместо того чтобы снова попытаться поцеловать ее, он лишь отвел в сторону короткую прядь темных волос, как всегда упавшую ей на лоб.

— Да, я дам тебе время подумать.

Он грустно улыбнулся, поцеловал ей руку и медленно ушел с террасы. Один.

Дата добавления: 2015-10-28