Социальный страх творчества

Многое уже было сказано о расщеплениях в поле - основе контакта. Обратимся теперь к формированию гештальта в поле и к спонтанности самости.

Как мы пытались показать в Главе 6. (Человеческая природа и антропология невроза), существует эпидемический страх спонтанности; она «инфантильна» по определению, поскольку не принимает в расчет так называемую «реальность»; она безответственна. Но давайте рассмотрим общественное поведение в условиях обычного политического разногласия, и мы увидим, что означают эти термины. Существует некое разногласие, проблема; и существуют оппозиционные партии. Формулировки, в которых ставится проблема, берутся из политики, выражающей их интересы, и из истории этих партий. Их подходы к проблеме рассматриваются как единственно возможные. Партии образованы не в соответствии с реальной сущностью проблемы (исключая великие революционные моменты), но сама проблема представляется «реальной», только если она укладывается в принятые рамки. Фактически, ни один из противоположных политических подходов не возникает спонтанно, как реальное решение реальной проблемы; таким образом, постоянно предлагается выбор «меньшего из двух зол». Естественно, такой выбор не возбуждает энтузиазма или инициативы. Вот это и называется «быть реалистичным».

Творческий подход к трудности прямо противоположен: он пытается продвинуть проблему на другой уровень посредством открытия или изобретения какого-то нового третьего подхода, который соответствует сути проблемы и зарекомендовал себя спонтанно. (Потом это может стать политикой и партией). Когда производится выбор исключительно «меньшего зла», без поиска истинно удовлетворительного решения, то, вероятно, это не реальный конфликт, а лишь его личина, в которую никто не хочет всмотреться. Наши социальные проблемы обычно поднимаются для маскировки реальных конфликтов и противодействия реальным решениям -поскольку это могло бы потребовать серьезного риска и изменений. Если человек, так или иначе, спонтанно выражает реальное раздражение, или простой здравый смысл, и ставит своей целью творческое приспособление, его называют эскапистом, утопистом, непрактичным и нереалистичным. Принятый способ постановки проблемы, а не саму проблему, принимают за «реальность». Мы можем наблюдать такое поведение в семьях, в политике, в университетах, в профессиональной жизни. (Так, мы замечаем, почему прошедшие эпохи, чьи социальные формы мы переросли, кажутся в некоторых отношениях такими глупыми. Мы не находим для них оправданий, потому что теперь-то мы видим, что спонтанный подход (другими словами, немного большая доля здравого смысла) смог бы легко решить их проблемы, предотвратить ужасные войны, и так далее, и тому подобное. За исключением этого, как показывает история, какой бы свежий подход ни был в то время предложен, он был просто не «реален».)

Большая часть реальности «принципа реальности» состоит из этих социальных иллюзий, и они поддерживаются само-угнетением. Это очевидно, если мы вспомним, что в естественных науках и технологии каждая догадка, желание, надежда или проект принимались без малейшей вины или тревоги; реальный предмет не «согласовывается» с чем-то, а зачарованно наблюдается и исследуется в смелых экспериментах. Но в других делах (где нужно сохранять лицо) мы имеем следующий порочный круг: принцип реальности делает творческую спонтанность неуместной, опасной или психотической; подавленное возбуждение более агрессивно разворачивается против творческой самости; и «реальность» норм тем самым переживается как действительно реальная.

Самая унылая робость не является ни боязнью инстинкта, ни страхом причинить вред. Это страх сделать что-нибудь новым, своим собственным способом; или не сделать чего-то, что субъекта в действительности не интересует. Люди обращаются к учебникам, авторитетам, журналистам, информированным мнениям. Какая картина самости предстает перед нами? Она собрана из плохо пригнанных кусочков неассимилированных интроектов.

Дата добавления: 2015-10-28