Королевская чета

Лос‑Анджелес, 1992 год; мы с фотографом «Мелоди мейкер» Стивеном Свитом час едем на такси до Вэлли в поисках склада, где хранится куча старого кинореквизита, с помощью которого можно было бы экипировать Курта и Кортни дьяволом И ангелом для обложки рождественского номера журнала. День угнетающе жаркий, а на месте оказывается, что все костюмы мерзкие, вонючие и старые, да и парочка все равно не соглашается с нашей идеей. Мы возвращаемся в дом: у Кортни медно‑рыжие волосы; когда Стивен фотографирует Фрэнсис Бин, Курт предлагает написать на ее животе «Dier Grrrl.». Семья отказывается сфотографироваться вместе – возможно, это спонтанное решение будет стоить Стивену нового дома. Ох уж эти случайности музыкального бизнеса!

Далее идет текст интервью в двух частях с Куртом и Кортни, которое было опубликовано в «Мелоди мейкер» в рождественские каникулы 1992/93 года. Само интервью имело место как раз перед возвращением супругов в Сиэтл.

Часть первая

– Это самое сложное дело в моей жизни, – с неохотой начинает звезда. – Не верится …

Он делает паузу.

– Но все равно мне нравится! – восклицает он. – Я очень собой доволен. Просто обязанностей куда больше, чем я ожидал.

Он снова останавливается.

– Знаете, она умеет пукать так же громко, как я …

– Курт! – вмешивается его жена с оскорбленным видом.

– И рыгает так же громко, – невозмутимо заканчивает он, улыбаясь своей озорной улыбкой.

– Заткнись, – бранит его жена. – Это неженственно.

я: Но она же ребенок. Детям можно пукать.

– Ну хорошо, – покровительственно говорит мать, смягчившись и гордо глядя на малышку, которая таращится рядом с ней.

я: После появления ребенка в вашей жизни многое изменилось?

– Определенно, – отвечает Кортни. – Да …

Она умолкает, отвлеченная тем, как ее муж закатывает глаза.

– Хватит! Зачем ты это делаешь? – кричит она.

– А что делаю? – невинно спрашивает он. Фрэнсис тянется к его руке.

– Так себя ведешь при включенном диктофоне.

– Да меня просто задолбали эти вопросы о ребенке, – защищаясь, говорит Курт Кобейн – самая успешная звезда американского панк‑рока. – А мне особо нечего сказать. То есть я имею в виду, что да, это клево, это супер, это лучшее, что со мной случилось.

В спальне воцаряется. тишина. Мы возвращаемся к телевизору, где идет последняя серия мультика «Рен и Стимпи» – нового предмета культа юных американцев. Появляется няня Фрэнсис Бин Кобейн, чтобы забрать малышку – подвижную, просто головокружительно здоровую, голубоглазую девочку (глаза Курта, нос Кортни) – вниз, чтобы уложить поспать.

Молчание. Кортни прихлебывает тепловатого клубничного чаю. Я делаю глоток водки. Курт просто рыгает.

Всем нам надо соответствовать своему образу.

Курт и Кортни живут в лучшем районе Лос‑Анджелеса, окруженном пальмами и прохладными тротуарами, которые затенены листвой и защитными изгородями.

Внутри одна комната отдана под картины Курта – странные, тревожные изображения и коллажи (когда его жена была беременна, он рисовал безголовых младенцев, теперь рисует ангелов и кукол). Кухня большая, старомодная, по всей длине внешней стены зеркало, наверху множество комнат для гостей. Гардероб Кортни забит винтажными «кукольными» платьями. Он больше некоторых квартир, где мне доводилось жить. Ну или почти больше.

Корочки от пиццы и полупустые коробки с пирожками валяются по всей просторной гостиной. Тут есть телескоп, гитары, старые книги о роке, фотографии в рамках, повсюду разбросаны детские вещи – главное место отведено симпатичной розовой кроватке, украшенной лентами. Из стереосистемы в углу доносится Мэвис Стэплз?. Ощущение такое, что здесь нечасто живут, как и в большинстве лос‑анджелесских домов. Когда я появляюсь, супруги лежат на двуспальной кровати в главной спальне с Фрэнсис Бин («Фрэнсис! Поздоровайся со своим дядюшкой Эвереттом!» ‑ Кортни). Она: в ночной рубашке. Он: в пижамных штанах, извечном грязном кардигане и футболке. По телевизору три музыканта, одетых в платья, сюрреалистичным образом ломают инструменты, что совершенно не сочетается с музыкой. Это новый клип «Nirvana» – «Iп Bloom». Кортни изучает разноцветную коробку с письмами о «Nirvana» – все их написала Курту одна девочка. Их 30 или 40, они старательно раскрашены, подписаны вручную, прилагается и аудиозапись.

– Смотри, Курт! – Кортни достает особенно зловещего вида экземпляр. – Она написала твое имя на всех этих конвертах... о, а вот ее фотография … ой, да у нее прогрессирующая мышечная атрофия... мы должны ответить. Обязательно! Она из аутсайдеров, прямо как я!

Курт утвердительно хрюкает. Мы с новым интересом рассматриваем послания, втайне радуясь, что у нас такого заболевания нет. Кто‑то вносит ее имя в список тех, кому нужно отправить открытки на Рождество. Курт решает было рассказать нам о своих школьных деньках, но потом остывает.

– Просто ты обдолбанный тормоз, – дразнит его Кортни.

Хорошо известно, что многие часы в школе Курт провел в компании за косячком.

1 Солистка «The Staple Singегs» Мэвис обладала задушевным контральто госпелного типа. У Курта играл альбом «Mavis Staples» 1969 года (продюсер Стив Кроппер).

– Ну давай уже! Вечно я должна говорить, – тормошит Кортни мужа. – Мне уже надоело.

Еще одна пауза. Фрэнсис издает булькающий звук – очевидно, девочке пришла в голову какая‑то счастливая мысль. Нет и следа от граффити «Diet Grrrl», которое папаша нарисовал у нее на животе только что. Курт вздыхает.

Курт и Кортни (или Куртни, как называют пару) до того дали только два совместных интервью – и оба американским изданиям. Они решили побеседовать с «Мелоди мейкер», чтобы прояснить некоторые вопросы, которые возникли к Кортни после выхода сентябрьского номера «Вэнити фэйр», гламурного журнала мод.

Итак, будем двигаться постепенно.

Кортни что‑то бурчит с кровати, где она сидит.

я: Что, прости?

– Ты был неправ, – говорит она.‑ Мне следовало быть более закрытой и скромной.

– Чего‑чего?

– Помнишь, я тебе задавала такой вопрос пару лет назад, ‑ поясняет она. – В баре. В Лос‑Анджелесе.

Она имеет в виду наше знакомство в прошлом году, когда она спросила меня, как ей следует вести себя с прессой.

– Я вот раньше был очень громкий и противный, – встревает Курт. – А потом перестал общаться с людьми.

я: Почему?

Солист ерзает, развалившись на матрасе. Кортни встает, чтобы выключить телевизор.

– Потому что мне надоело притворяться кем‑то другим, чтобы ладить с людьми, да даже чтобы сохранить дружбу,отвечает он. – Я устал от фланелевых рубашек и жевания табака и стал монахом в своей келье на многие годы. И я уже забыл, что такое общение.

я: А разве ты не пил?

– Да, пил, – соглашается он. – А когда выпивал лишнего, становился несносен. В последние пару лет в школе у меня не было друзей, я не пил, не принимал наркотиков, а просто сидел в своей комнате и играл на гитаре.

я: А когда ты основал «Nirvana», то начал пить и общаться с людьми и вернулся к тому, с чем завязал за несколько лет до того.

– Не совсем, – отвечает Курт, напрягшись. – У меня по‑прежнему те же лучшие друзья, что и несколько лет назад. А мой уровень социальной активности просто минимален – притом всю мою жизнь, так что даже на пьяных вечеринках я был не особо общительнее, чем когда снова стал сходиться с людьми в Сиэтле.

Он умолкает, тщательно подбирая слова.

– Наверное, жизнь в Лос‑Анджелесе сделала меня затворником, – говорит он, – потому что мне совершенно не нравится город. По‑моему, тут совершенно нечего делать. Бессмысленно ходить на тусовки и пытаться завести друзей, потому что у меня нет татуировок и мне не нравится дэс.

– Вот Аксель хочет стать твоим другом, – напоминает ему Кортни, снова садясь. – Аксель считает, что если бы не я, то вы на каждом концерте за сценой трахали бы умирающих от ненависти к себе девчонок.

– Ага, именно об этом я всю жизнь и мечтал, – с сарказмом отвечает Курт. – Пере ехать в Лос‑Анджелес, гонять с Акселем на мотоциклах – и тут явил ась ты и все испортила.

– Аксель так считает, – объясняет Кортни. – Слышал, как на одном концерте он со сцены сказал что‑то вроде «"Nirvana" слишком хороша, чтобы снизойти до нас. Курт предпочитает сидеть дома со своей уродливой сучкой...»?

я: Ну это же правда. Если не считать слова «уродливая», конечно. Курту больше нравится сидеть с тобой дома, купать Фрэнсис Бин, шляться по квартире в твоей ночнушке, чем связываться с Акселем и его ребятами. С чего бы ему реагировать иначе? Удивительно, что порой одни знаменитости хотят общаться с другими, и только потому, что это знаменитости.

Кстати, Кортни, а тебе нравится здесь, в Голливуде, или уже надоела эта гонка? Насколько я знаю, эта гонка для тебя продолжается уже очень долго.

– Я всегда хотела обосноваться здесь, – мурлыкает она. ‑ Дженнифер [из «L7»] живет здесь, а она очень хорошая подруга. Когда я звонила ей и говорила: «Мне в этом городишке не нравится!» – она отвечала: «О, так приезжай в Лос‑Анджелес! Он такой большой, что тебя запросто засосет. Люди тут такие» …

Она замолкает в попытке подобрать нужные слова.

– Мы думали, что тут несложно будет жить, потому что здесь привыкли к славе, – наконец говорит она. – Но оказалось, что дело обстоит не совсем так. На тебя не глазеют, но знают, кто ты есть, и стоит тебе выйти из магазина, как в тут же секунду они начинают названивать друзьям и подругам...

– Слава здесь значит больше, чем действительность, – соглашается ее муж.

– Так тут‑то все и начиналось, – добавляет Кортни, – еще до того как меня признали тяжким крестом мужа, до того как я утвердилась на нынешней позиции. Но пока мы не начали выходить в свет, я и не подозревала, каковы люди в Лос‑Анджелесе.

я: Ты тоже считаешь, что Кортни – твой крест, Курт?

– Кортни или ее репутация? – спрашивает он. – Меня достало просто кретинское непонимание наших отношений. Всем кажется, что мы не можем просто любить друг друга, потому что мы герои какого‑то мультика, потому что мы общественная собственность. Поэтому считается, что наши чувства друг к другу искусственны.

я: Курт, тебе уже, наверное, надоело, что тебя воспринимают как глупого мужа с цыплячьими мозгами, потому что именно это подразумевается образом дьявольской и порочной натуры Кортни Лав.

– Да, по этому поводу уже было довольно много статей, ‑ бурчит он. – Не знаю, что со мной случается, когда я даю интервью, потому что обычно я просто закрываюсь. Очень трудно объяснить. Просто я не люблю откровенничать. Я не хочу, чтобы все знали, что я думаю и чувствую, а если они по моей музыке не могут хоть как‑то понять, что я за человек, то тем хуже для них.

Не понимаю, откуда взялось убеждение, что я дурак, – продолжает он. – Я знаю, что моя музыка отчасти умна. Я знаю, что требуется талант, чтобы ее написать, это же не просто стена шума. Есть некая формула для ее создания, и я над этим упорно работаю.

Я такой человек, что если кто‑то считает меня дураком, то – и веду себя перед этими людьми как дурак. Я никогда не чувство вал необходимости что‑то доказывать. Если кто‑то уже составил обо мне свое неверное мнение, то ради бога, пусть в нем ут вердятся. Я буду рад укрепить их в их заблуждении.

Джеки, няня Фрэнсис Бин, кричит снизу, что Курта просят телефону. Курт отвечает ей, что он перезвонит, кто бы это ни был. Я вновь отхлебываю водки и продолжаю:

– Вот вопрос, который уже довольно долго меня беспокоит. Насколько революционна «Nirvana». Ведь Кортни по ряду причин, не последние из которых – ее феминизм и желание утереть нос истеблишменту, – именно такова. А вот «Nirvana»?

– Нет, – резко отвечает Курт. – Нельзя быть революционерами в коммерческом мире, потому что тебя распнут. Мы пытались – и нас это почти что разрушило.

– С нами случилось столько всего такого … – поддерживает Кортни, но на секунду замолкает.

– Вот когда родилась Фрэнcuс, – продолжает она, – ко мне в палату вошел социальный работник, размахивая фотографией из «Вэнити фэйр» и пытаясь забрать ребенка. Нам пришлось подтянуть в гостиницу юристов, просто дурдом, сраный дурдом. Мои подруги‑роженицы были в ужасе – и все из‑за того, что один человек солгал! Да, я невыносима, потому что я …

Она задыхается от гнева.

– Удивительно, сколько вреда может нанести всего одна статья, – рычит Курт. – Кортни была обрисована в дурном свете, как «плохая девчонка» американского рока – паразитка, мать, которая принимала наркотики, будучи беременной, «Йоко», которая пыталась развалить «Nirvana», предательница дружбы со своей «лучшей подругой» Кэт Бьелланд, обманщица, наркоманка. Очень удобно «позабыли» тот факт, что она была – и предположительно еще будет – уважаемой певицей с собственным стилем, особенно если все получится с новым cuнглом («Beautiful Soп»).

Статья в «Вэнити фэйр» подробно и резко останавливал ась на заявлении Кортни о том, что Мадонна ~ это вампир, что она готова выхватить у Кортни всё, чего та хотела.

«Кто такая, – якобы говорила Мадонна, – эта Кортни Лав?» А ей следовало бы знать. Ведь именно Мадонна просила своего менеджера устроить контракт группы Кортни с ее лейблом. Именно Мадонна сама звонила Кортни, чтобы договориться о встрече. Хотите знать, почему я так уверен? Я разговаривал с Кортни сразу же после того звонка, а никто не будет так нагло врать.

– Лучше бы я никогда не попадалась ей на глаза, – плачется Кортни. – Разве не заслуга перед панк‑роком в том, что я ее кинула?

– Кортни пришлось в два раза хуже, – поясняет Курт,потому что у нее даже не было такого шанса самореализоваться, как у меня. Одно дело мои мятежные настроения – я могу себе это позволить. Думаю, мне сойдет с рук, даже если я в телевизоре порву фотографию Папы; шума такого не будет, как если бы это сделал кто‑то из мейнстрима вроде Шинейд [О'Коннор] или Кортни, у которой нет оправдания в виде кучи проданных альбомов...

Ребенок плачет. Кортни возбужденно перебивает мужа.

– Как могло так получиться, – спрашивает она, вероятно действительно озадаченная, – что всего за три месяца меня стали воспринимать не как певицу, записавшую альбом года на «Village Voice», а как Нэнси Спанген?

Если бы в мои мозги верили, никто бы и подумать не мог, что я – это Нэнси Спанген, потому что Нэнси Спанген была совсем не интеллектуалка, – заявляет Кортни. – Просто я решила разговаривать с миром на языке этого мира – я сказала: «Хорошо, я пойду на этот эксперимент». Большую часть жизни я была простенькой и непривлекательной. Поэтому я решила сбросить несколько килограммов, начала краситься и стала ждать, что из этого выйдет, – стала более опасной, более мятежной.

– Это гораздо проще, черт возьми, – говорит ее муж.

– Да, для меня так и было, ‑ соглашается она, – но в то же время вот что из этого вышло: мы поженились, а все эти люди хотят высосать мои жизненные силы, они хотят отобрать у меня то, что значит для меня больше всего после семьи. А теперь хотят еще и расправиться с семьей.

Когда мы с Куртом поженились, мы были ровня – его группа была всегда впереди, но они и начали раньше, – и тут «Nirvana» вдруг становится очень успешной, и мы больше не наравне. Им свободно торгуют по всей Америке, а я не имею на это особого влияния. Просто видеть забавно.

Она умолкает.

Часть вторая

– Единственное, что меня тут порадовало, – говорит Кортни, прикуривая, – что меня удивило и отчего я многое поняла, так это та психологическая поддержка, которую я получила от стольких девушек и женщин …

Она замолкает. Я не очень понимаю, что она хочет сказать.

– Я имею в виду, что это просто очевидно, если ты не совсем уж даун, – продолжает она. – Вот я с невинным видом могу сказать: «О, ему нужно было жениться на модели, но он выбрал меня».

Это уже более знакомо. Подобную линию Кортни обычно выбирает по отношению к людям, которые считают, что Курт напрасно на ней женился. Она хочет этим сказать что‑то вроде этого: ну а на ком ему было жениться? На модели? Смысл в том, что Курт совершенно не такой.

– Я высказала «Вэнити фэйр» порядка шестидесяти саркастических идей, – продолжает она, – и их опубликовали в первозданном виде, потому что они тупые. Вообще вся идея статьи примерно такова: «Давайте теперь удостоим вниманием и этих сраных мелких панков и намекнем, как плохо в их мире быть успешным. Разве не мило?»

я: Курт, но ведь ты‑то никогда не говорил, что успех – это плохо?

– Смотря какой успех, – вздыхает он. – Успех вообще? Финансовое преуспеяние? Популярность как рок‑группы? Большинство считает, что успех – это большая популярность в коммерческом мире, это продавать кучу альбомов и зарабатывать мешки денег. Быть всегда на виду. А я считаю, что добился успеха, потому что не шел в своей музыке на компромиссы,‑ продолжает он, – но это разговор с художественной точки зрения. Ясное дело, что все остальное, что связано с успехом, меня просто бесит – господи, да мне в половине случаев хочется себя убить!

я: А люди этого до сих пор не понимают. Мои знакомые жалуются на «Nirvana», потому что: а) Курт Кобейн постоянно ноет; б) «Nirvana» стала коммерческой группой, даже оставаясь собой.

– О неблагодарный ублюдок, отстань от него! – смеется Кортни.

– Вот чего я точно терпеть‑не‑могу в успехе, так это когда мне говорят: «Да надо просто привыкнуть и получать удовольствие», – объясняет Курт, перебивая жену. – Уже не знаю, сколько раз мне пришлось это говорить. Я никогда не ставил ycпех во главу угла. Но деньги, полагаю, действительно приносят мне радость, ‑ смягчается он. – По крайней мере, они дают ощущение безопасности. Я знаю, что моя дочь не будет голодать, когда вырастет. Это действительно приятное чувство, это прекрасно, но, знаешь …

я: Но с Фрэнсис будут хорошо обходиться только в ее присутствии: могут одновременно целовать ее в задницу и пинать в спину.

– Да, но она будет об этом знать, потому что она ведь наша дочь, и с детского сада мы воспитаем ее циничной, – отвечает Кортни, с нежностью глядя на пустую кроватку. – Она уже циник. – Я вовсе не хочу все время ныть, – продолжает Курт. ‑ Просто очень много есть всего, что я не могу подробно объяснить.

– Я могу, – встревает Кортни.

– Но никто не понимает, что происходит, – жалуется ее муж. – И от этой отвратительной политики, с которой связаны успешные коммерческие рок‑группы, еще хуже. Неизвестно, как с этим бороться.

– Да пофигу, – почти кричит Кортни. – Все твои беды от того, что ты добился успеха, и он превратил тебя в жертву ‑ а я до сих пор еще ничего сама себе не доказала. Помню, как в прошлом году Кэт приезжала в Чикаго, мы пошли в бар, и там играл «Nevermind» – как раз тогда он становился жутко популярен. Мы сидели там, пили, пили и в конце концов чуть не спятили. Потому что поняли, что ни одной девушке такое не подcuлу. Я хочу сделать золотую запись и пока что этого не добилась.

я: Тут я с тобой не согласен, Кортни. «Nevermind» – действительно великий альбом. Но таким же был и «Teenage Whore». «Nevermind» записала компания пацанов. Почему бы его не могла записать компания девчонок?

– Ни одной девушке из андеграунда не удалось бы, – спорит на. – Просто по факту. Так и есть.

я: Но «Hole» – замечательная группа, особенно вживую. Мало артистов смотрятся на сцене так мощно и притягательно, как ты. Я имею в виду это.

– Да, но, Эверетт, мало кто об этом помнит, – вздыхает Кортни.

я: Я так понимаю, что ты судишь себя по своему мужу, а это просто смешно. Ты пишешь не такие песни, как Курт, – да и зачем бы тебе это? Вы же разные люди. Если коммерческий рынок отказывается принимать твою музыку, в этом виноват рынок, а не твоя музыка.

И еще кое‑что: из‑за брака и беременности твоя карьера в прошлом году затормозилась. Ты написала не так много новых песен, не выпустила альбом, не выступала с концертами. А это значит, что те, кто знает тебя только по Курту, не могут судить о тебе иначе, как по твоему собственному публичному образу «плохой девчонки».

То есть тебе нужно выступать, если ты хочешь вернуть.то уважение к своей музыке, которым когда‑то пользовалась. И никакие препятствия здесь ничего не значат.

– То, что я сужу себя по Курту, значит также, что я принимаю всю эту этику мужского рока, – объясняет Кортни. ‑ Знаешь, Ким Гордон – да и все женщины, которых я уважаю, ‑ говорила мне, что этот брак обернется для меня несчастьем. Мне говорили, что я важнее Курта, что я лучше пишу тексты, что я более культурно значима, и все они в точности предсказывали, что будет.

А я говорила: «Нет, такого точно не случится», – с горечью вспоминает она. – «Все знают, что у меня есть группа, все знают, что это за группа, и мой брак не заслонит мою группу».

Она умолкает, а потом взрывается.

– Но мой брак не только оказался важнее, чем моя долбаная группа; он еще и был поставлен под угрозу, – плачет она. – Если бы не это совместное интервью, ни один рок‑журналист мужского пола не осмелился бы спросить Курта, любит ли он свою жену: «Ты любишь свою жену? Вы трахаетесь? Кто сверху?» Тебя я не имею в виду, Эверетт.

Курта не стали бы просить объяснить наши отношения, потому что он мужчина, а мужчины – это мужчины, они не несут ответственности ни за какие свои решения.

Она трясется от возмущения.

– Мужчины – это мужчины! – восклицает она. – Они занимаются мужскими делами. И если у них плохой вкус на женщин … что ж! И вот Аксель, и Джулиан Коуп, и Мадонна решили, что я – это признак плохого вкуса, и это проклятие моей жизни и полное дерьмо. Что тут сказать?

Я раньше никогда не испытывала сексизм на себе, – возбужденно говорит она. – Никогда это не проявлялось по отношению к моей группе – до этого года, а сейчас я поняла, каково это. Все считают, что Курт важнее меня, потому что его записи лучше расходятся. Да пошли вы! Сосите все!

И теперь считают, что я приношу вред ребенку! – восклццает она с мучением, готовая к новой оратории. – Мы – два последних человека во вселенной, которые тPollyли бы пальцем ребенка или любого безобидного человека! Я никогда не обижала тех, кто этого не заслуживал. Всегда только порочных людей ‑ или более порочных, чем я.

Молчание.

– Вот, – мягко говорит она. – Я закончила. Издалека доносится детский плач.

– я ни о чем таком не думал, когда записывался, – взволнованно говорит Курт. – Хотя, с другой стороны, я же не возразил, когда альбом получился более гладким и коммерческим, чем я хотел. Не знаю почему – наверное, просто смертельно надоело слушать одни и те же песни. Мы пересводили их три раза, звонили профессионалу [Энди Уоллесу], чтобы этим занялся он, и к тому времени я уже так устал слушать одно и то же, что сказал: «Ладно, делайте что хотите».

– Говоришь, ни о чем таком не думал, потому что ты больший панк, чем я? – спрашивает его возмущенная Кортни.

– Нет, я ничего такого не говорю, – обрывает ее Курт.Честно говоря, я вот как раз размышляю, что, возможно, я тогда подсознательно желал успеха, потому что …

– Ну неужели такой грех признаться, что ты хотел попасть в «Биллборд»? – спрашивает она. – Что ты знал, что станешь популярным, рок‑звездой?

– Я знал, что мы станем популярными, но не думал, что до такой степени, – говорит он. – Я уже устал это говорить. Я устал говорить: «Ой, Я думал, что мы будем на уровне "Soпic Youth"» – и всякий прочий отстой. Это с какого‑то момента жутко надоедает.

– Но разве не проявилась другая часть тебя в «Aero Zeppelin»? – начинает Кортни.

– Точно! – восклицает муж. – Так и есть. И раз уж я решил, что запись будет сводиться коммерчески, чтобы любая песня оттуда могла попасть на радио, то, наверное, думал, что будет забавно, просто смешно посмотреть, куда мы можем продвинуться и насколько популярными стать.

– Вот я также оправдывал ась до брака, – пожимает плечами Кортни, – что будет забавно и типа смешно, а теперь не думаю, что так и получилось. Хотя желание па‑прежнему остается. И я не стала для «Nirvana» Йоко Оно – это я потеряла двух участников группы, а не Курт.

– Ну не по этой же причине, – парирует Курт в раздражении.

– Не по этой, – соглашается Кортни. – Но это моя группа осталась без двух человек. Отсюда можно сделать любые выводы и сказать, что это ты разрушаешь мою жизнь. Где же теория, что это ты у нас в семье главный? Никто почему‑то так не считает. Тебя не приносят в жертву все эти мачисты.

– Я бы лучше оказался в твоей шкуре, чем допустил бы, что меня считают каким‑то придурком, – жалуется Курт, – марионеткой на веревочке, которой манипулируют двадцать четыре часа в сутки. Ты теряла участников группы вовсе не из‑за брака со мной, и вообще я тут ни при чем …

– Да я этого и не говорю …

– От меня ушло больше барабанщиков, чем от тебя, – указывает Курт.

Кортни замолкает, а затем начинает разговаривать на другую тему.

– Всем не угодишь, – заявляет она. – Меня не беспокоит критика. Мне наплевать, если обо мне появляется плохая статья. Наплевать, если говорят, что я агрессивная сука, потому что я и есть агрессивная сука. Или пишут, что я ведьма, или Пол Лестер [редактор «Мелоди мейкер»] утверждает, что я уродина, а вот Дебби Гибсон [звезда американских чартов мелкого пошиба] ‑ красавица. я думаю, что это просто охренительно смешно. Это просто безумная ложь. Понимаете?

Кортни опять начинает сердиться.

– Это моя жизнь, – отчеканивает она. – Социальный работник приходит ко мне в больницу и пытается отобрать у меня мою девочку. Сотни тысяч долларов ушло на юристов … И та, далее. Знаю, звучит жутко …

Она умолкает, переводя дух.

– В «Вэнити фэйр» мне приписали кучу всего, я якобы сказала что‑то такое о Мадонне, а ведь ничего подобного не было, ‑ продолжает она. – Всё перевернули с ног на голову.

Я не принимала героин во время беременности. Даже если u так, да хоть бы я еще вдобавок каждую ночь нюхала кокаин, а днем закидывалась кислотой, это мое личное дело, вашу же мать! Если я аморальна, то это я аморальна. И не ваше собачье дело, аморальна я или нет.

Она снова останавливается, чтобы разобраться в потоке слов. – Фотограф из «Вэнити фэйр» заснял, как я курю. Это был мой день рождения. Я выкурила где‑то четыре сигареты за шесть часов. На одной из фотографий я с сигаретой. И потом в журналах эту фотосессию посчитали настолько важной, что этот засранец потребовал от меня за нее пятьдесят тысяч долларов. Это шантаж, чистейший и обыкновеннейший шантаж. И если я не выкуплю фотографии, у меня заберут ее [Фрэнсuс Бин].

В некоторых американских штатах этих фотографий хватило бы для доказательств того, что Кортни «не подходит для роли матери», после чего государство имело бы право забрать ребенка на свое попечение.

– На меня завели дело, основанное только на «Вэнити фэйр» ‑ и ни на чем больше. Никаких других доказательств, что я не могу быть хорошей матерью, черт возьми! – продолжает она. – Да, я курила во время беременности. Да пошли вы! Все курят во время беременности – и всем насрать! Просто я вышла замуж за Курта, а он такой молодой, клевый и милый.

И я уверена, что о ребенке никто не беспокоится, – добавляет она. – И если вы хотите меня спросить про мои проблемы с наркотиками, спросите у моей крупной, толстой умненькой десятифунтовой дочурки, она ответит на любые ваши вопросы.

– Однако я бы хотел вернуться к проблеме «Курт сожалеет о своем успехе», – говорит Курт, прерывая женин поток инвектив. ‑ Сколько вопросов в каждой статье посвящено моему отношению к успеху? Многие так этим поглощены, что мне больше и о чем и говорить‑то не дают. Одно и то же в каждом интервью по десять раз в разных вариациях.

– Смешной ты мальчуган! – передразнивает Кортни его мучителей. – Ты так не приспособлен к успеху! Ангелочек наш! Золушка!

– Отлично, просто отлично, – саркастически говорит он.Меня все это реально затрахало.

– Почему бы нам не поменяться? – говорит Кортни, и интервью возвращается в исходную точку. – Я буду скромной и молчаливой, а ты ‑ громким и несносным.

я: Ты так станешь Акселем Роузом.

– Нет, я тогда стану его сучкой, – поправляет она меня. ‑ Трахни меня, Курт, трахни меня, Джулиан, трахни меня, техник Джулиана по барабанам, дайте мне почувствовать свою значимость! Это смешно. А еще всего за пятьдесят тысяч надо купить фотографию глубоко беременной женщины с венком в волосах и сигаретой в зубах, символ плодородия с сигаретой. Как будто я сделала ее специально, словно бы для провокации!

Она опять в ярости.

– После статьи в «Вэнити фэйр» кто‑то позвонил моему менеджеру и спросил: «Что Кортни себе думает – что она крутая штучка из семидесятых?» – как будто я специально раздувала эти табачно‑наркотические сенсации!

Спросите Курта, – продолжает она. – Я не хотела говорить с «Вэнити фэйр», потому что знала, что разговор будет крутиться вокруг Мадонны и нашего с Куртам брака. Они ведь не интересуются рокерами – у меня разошлось всего шестьдесят тысяч альбомов, что им от меня может быть нужно? Но я все равно согласилась, потому что мне надоело, как бабы из шоу‑бизнеса сплетничают про меня и рассказывают всякие гадости.

Я думала, что если я появлюсь в «Вэнити фэйр», то они наконец заткнут свои поганые рты и оставят меня в покое, – восклицает она. – Но это была ошибка, не следовало мне этого делать. Мне бы надо было лучше знать мейнстримовую прессу и то, как там работают.

А вся эта конкуренция с Кэт [Бьелланд] – просто провокация … Я обиделась на что‑то на Кэт, и меня спровоцировали на вынесение сора из избы.

Согласно «Вэнити фэйр», Кэт и Кортни ввязались в жаркий спор о том, кто первой стал носить наряд шлюшки‑куколки, которым обе прославились. Кэт якобы сказала: «Прошлой ночью мне снилось, что я eе убила. Я была невероятно счастлива».

– А потом они заставили Кэт говорить гадости обо мне, пересказав ей мои слова, – продолжает Кортни. – Если ты заметил, то Кэт в прессе никогда обо мне не говорила ничего плохого – и, разумеется, я тоже не собиралась этого делать. Да, мы больше не лучшие подруги, но мы вовсе друг друга не ненавидим. Смешно просто: как можно выбирать между нами? Мы просто разные. Мы по‑разному пишем.

Но в этом и состоит дух соперничества, – добавляет она.Вот почему он так прижился в фокскоре и «Riot Grrrl». Это как если в пространстве есть место только для одного из вас.

Пленка кончается. Кортни решает, что сказала уже достаточно. Курт кивает в знак согласия. Пора еще раз пересмотреть новый клип «Nirvana» и решить, куда пойти вечером. Ирландская рок‑группа «Therapy» выступает в «Whiskey‑A‑Go‑Go».

Кортни решает составить мне компанию – в первый раз после родов она собирается выйти в люди в Лос‑Анджелесе.

Курт предпочитает остаться дома и заняться ребенком.

Глава 24

Дата добавления: 2015-10-24