Глава 63. От Пилата к Ироду и обратно

Пилат спросил его: ты царь иудейский? Он же сказал ему в ответ: ты говоришь. И первосвященники обвиняли его во многом. Пилат же опять спросил его: ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против тебя обвинений. Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился. Марк, 15:2-5.

— Стража, слушай мою команду! — затянул капитан. — Направление — на дворец правителя. Вперед, шагом... арш!

И вот Иисус в сопровождении солдат замаршировал к претории римского правителя Понтия Пилата. Священники остались в храме, где уже начинались утренние жертвоприношения, остальные же поспешили за солдатами, образовав довольно многочисленную процессию. Пока она двигалась через город, в неё вливались любопытные прохожие и зеваки, и вскоре она достигла внушительных размеров.

К тому времени горожане проснулись и уже собирались приняться за повседневные дела, но не тут-то было!

Огородники, торгующие морковкой и цветной капустой, продавщицы корма для птиц, трубочисты, зеленщики, направлявшиеся к рынку с овощами и фруктами, молочницы с их кувшинами, бакалейщики, уже открывшие свои лавочки, — короче, весь Иерусалим побросал свои занятия и устремился за осуждённым ко дворцу правителя, ибо всем хотелось поглазеть на даровое зрелище.

Иисуса ввели в преторию. На какое-то время его оставили там одного, однако стража охраняла все входы и выходы. Пилат вышел к обвиняемому. Крепко связанный, сын голубя имел такой жалкий вид и настолько не походил на опасного преступника, что Пилат проникся к нему сочувствием. Он уже слышал о пророчествах этого тёмного простолюдина и о его призывах к восстанию против римлян, однако, пока никакого восстания не предвиделось, предпочитал не заносить карающую десницу.

Итак, Пилат посмотрел на бывшего плотника, вышел к иудеям и спросил:

— В чём вы обвиняете этого человека, приведенного в мою преторию?

В ответ посыпались обвинения, как из дырявого мешка:

— Он бунтовщик!

— Греховодник!

— Он восставал против наших законов, карающих прелюбодеек!

— Он нарушал закон субботы, запрещающий трудиться в день праздника саббат!

— Он путался с гулящими девками!

— Он подстрекал народ против правительства!

— Это бродяга!

— Мародёр!

— Он украл осла!

И так далее и тому подобное.

— Всё это понятно, — ответил Пилат, — но мне-то какое дело до вашего пленника? Берите его и наказывайте по своим законам.

— Видите ли, — возразил ему один из мудрецов синедриона, — ряд совершённых им преступлений у нас карается по закону смертной казнью. А вы сами знаете, что после того, как наша страна вошла в состав Римской империи, мы потеряли право выносить смертные приговоры без предварительного согласования с представителями цезаря.

— Это весьма опасный смутьян! — добавил другой, видимо, сборщик местных налогов. — Неоднократно призывал он народ не платить налоги, говоря, что он царь иудейский. Кроме того, он уверял, будто он Христос, то есть спаситель, или мессия, призванный освободить Иудею. А это ещё хуже!

— Хорошо, — согласился Пилат. — Но сначала я хочу его допросить.

Правитель вернулся к Иисусу.

— Послушай, ты в самом деле считаешь себя царём иудейским? — спросил он.

Иисус ответил:

— Вы спрашиваете об этом по собственному желанию? Или по наущению врагов моих, которые обвиняют меня, будто бы я считаю себя царём иудейским? У него снова работала только человеческая сущность, а потому Христос просто увильнул от ответа. Пилат поморщился.

— До твоих врагов мне нет никакого дела. Я римлянин, а не еврей. В ваши иудейские раздоры я не вмешиваюсь. Твой народ и твои жрецы привели тебя ко мне. Объясни, что ты сделал?

Однако Иисус воздержался от ответа.

— Скажи хотя бы, что представляет собой твое царство, на которое ты, говорят, претендуешь?

— Моё царство не здесь. Если бы это царство было на земле, мои приверженцы сражались бы за меня и не дали бы мне попасть в руки врагов моих.

— Значит, ты царь без царства?

— Повторяю: моё царство не от мира сего.

— Где бы оно ни было, ты все-таки считаешь себя монархом, не так ли? Значит, ты царь?

— Вот именно, вы сказали.

«Похоже, бедняга просто слабоумный», — подумал Пилат. Он снова вышел к первосвященникам и народу.

— По-моему, — сказал он, — ваш пленник не заслуживает виселицы.

В ответ вся толпа дружно завопила:

— Нет, нет! Заслуживает! Смерть ему!

И снова на помазанную миром голову посыпались самые страшные обвинения.

Тогда правитель приказал привести Иисуса и обратился к нему:

— Слышишь, сколько свидетельствуют против тебя? Бывший плотник хранил молчание. Ему снова предъявили обвинение в подстрекательстве к мятежу, и Пилат спросил:

— Где же он вёл мятежные речи?

— Повсюду! — ответили ему. — От Галилеи до Иерусалима!

Слово «Галилея» подсказало правителю выход из положения: он вовсе не собирался брать на себя ответственность за это запутанное дело.

— Послушай-ка, Иисус, — обрадовано сказал он, — а ты случайно не галилеянин?

— Конечно, галилеянин!

— В таком случае, господа, — проговорил Пилат, обращаясь к первосвященникам и народу, — это дело не входит в мою компетенцию. Оно касается только Ирода. Так что берите вашего обвиняемого, и пусть его вешает Ирод, если хочет. Я здесь ни при чём.

И вот Иисуса повели к тетрарху. Ирод уже был наслышан о Христе. Как сообщает евангелист Лука, «Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть его, потому что... надеялся увидеть от него какое-нибудь чудо». К сожалению, в тот день Иисус был не в ударе и решительно отказался продемонстрировать даже самый пустяковый фокус. Тщетно упрашивал его Ирод: бывший плотник, по одному слову которого якобы двигались горы, ничего не сказал и ничего не совершил.

Ирод, как и Пилат, подумал, что у обвиняемого просто не все дома и что вряд ли можно возлагать на него ответственность за подстрекательскую болтовню. Он приказал облачить Иисуса в белые одежды — общепринятая в те дни форма для сумасшедших и слабоумных — и в таком виде отослал его обратно к Пилату.

Римский правитель был уже сыт этой историей по горло.

— Вы приводили ко мне этого человека, — сказал он первосвященникам, — и обвиняли его в том, будто он подбивает народ на восстание. Я его допросил и не считаю опасным преступником. Я отослал его к Ироду, но и тот не счёл возможным предать его смерти. Чего же вы ещё хотите?

Жрецы храма, уже совершившие утренние жертвоприношения и прибежавшие к тому времени во дворец Пилата встретили его слова глухим ропотом. Им нужно было отделаться от Назарянина любой ценой! Как известно, священно служители всех времён и народов отличались одинаковой жестокостью.

Услышав ропот, Понтий Пилат решил их успокоить и предложил:

— За всякие мелкие провинности Иисус будет наказан: я прикажу его выпороть, но потом отпущу.

— Нет, нет! — закричали иерусалимские попы. — Мы со всем не за этим пришли! По нашим законам он должен умереть. Смерть ему.

Тогда правителю пришла в голову мысль, лишний раз свидетельствующая, что он был человеком гуманным. Понтий Пилат вспомнил о своём праве амнистировать на пасху одного заключённого. Это делалось, чтобы народ не забывал о милосердии римлян.

Он приказал своим воинам привести из тюрьмы самого мерзкого преступника. Это был некий Варавва, совершивший на своем веку все мыслимые и немыслимые злодеяния.

Замысел Пилата был прост.

«Я покажу толпе Иисуса и Варавву, — думал он. — А потом спрошу: «Кого вы хотите, чтобы я отпустил?» Священники злы на Иисуса, однако народ должен больше страшиться Вараввы. Кроме того, сегодня здесь у дворца собрался почти весь Иерусалим. Если этот Иисус действительно исцелил множество калек, как уверяют его последователи, все эти бывшие хромые, слепые, кривые, прокаженные и паралитики должны встать горой за своего врачевателя».

Идея была, право же, неплоха!

Но — увы, увы и ещё раз увы! — Пилат не учёл человеческой неблагодарности. Он не подозревал, что бывшие кривые, бывшие хромые, бывшие безногие и тому подобные первыми потребуют смерти для своего исцелителя и уж, во всяком случае, присоединятся к хору врагов Иисуса. Поэтому, когда Пилат представил народу Иисуса и Варавву, он услышал в ответ единодушный вопль:

— Отпусти нам Варавву! Распни, распни Иисуса!

Это была последняя попытка. Напрасно супруга Пилата, мадам Клавдия Прокула, которая принимала участие в судьбе сына голубя, послала своему мужу записку, где говорилось: «Не вмешивайся в это дело. Ночью мне приснился из-за Иисуса кошмарный сон, это плохая примета». Пилат решил, что перед лицом столь единодушного и недвусмысленного требования толпы отступать уже поздно.

Он приказал освободить Варавву от цепей, объявил первосвященникам, что те могут делать с Иисусом все, что им заблагорассудится, а чтобы яснее показать, что он умывает руки, велел принести кувшин и таз, и подтвердил свое заявление действием.

Тем временем солдаты уже бичевали Иисуса к вящему удовольствию собравшихся.

Богословы христианской церкви, дабы разжалобить паству, рассказывают об этом бичевании всякие ужасы: с Иисуса якобы сорвали одежды, обнажили его до пояса, привязали к столбу и принялись хлестать верёвками, розгами и бычьими жилами. На это можно было бы им ответить, что пытки инквизиции были куда страшнее бичевания Христа, которому не выворачивали ни рук, ни ног, не дробили в тисках костей, не обливали кипящим маслом или расплавленным свинцом, не прижигали грудь горящей смолой, не сдавливали череп специальным обручем и не вливали ему в открытый с помощью особой распорки рот целые ведра воды, причём не сразу, а капля за каплей на засунутую между зубов губку или мягкую тряпку.

К этому можно прибавить, что иудейские священники не отрубили Иисусу кисти рук, не размозжили ему ноги в «испанском сапоге», не вырезали ремни из его спины, не посадили его на железный кол, не вывихнули ему руки из плеч и не подвесили его за ноги. Плотник из Назарета, который был одновременно богом и всегда имел в своём распоряжении вторую божественную сущность, позволявшую ему вообще ничего не чувствовать, если страдания превышали человеческие возможности, не испытал, таким образом, и сотой доли того, что претерпели мученики свободной мысли от милосердных служителей божьих.

Но мы не станем говорить всего этого нашим священникам. Достаточно будет взять в руки евангелие и сказать им, что все басни о бичевании Христа, о пролитой крови и рассеченной коже — плод их воспалённого воображения. В Евангелии от Матфея (глава. 27:26) сказано: «Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие».

Евангелие от Марка (глава. 15:15) повторяет: «Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие». Лука об этой детали вообще не упоминает. Евангелие от Иоанна (глава. 19:1) гласит: «Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить его».

Следует заметить, что в переводе глагол «бить» не передает смысла подлинника «хлестать», связанного с понятием розги. По сути дела знаменитая мука господня, из-за которой чувствительные святоши проливают столько слёз на страстной неделе, сводилась к самой обыкновенной порке.

Кроме того, из рассказов евангелистов явствует, что если первосвященники и народ Иерусалима и требовали смерти Иисуса, то воины стражи ограничивались бранью, затрещинами и главным образом грубыми шуточками, не имеющими ничего общего с утончённым садизмом. Пара подзатыльников, полдюжины пинков, презрительный плевок — вот и все страсти пресловутого бичевания!

Чтобы не отставать от развесёлых иудеев, Пилат не только оставил Иисусу белое одеяние сумасшедшего, но ещё прибавил от себя «багряницу» — плащ из красной шерсти, — дал ему в правую руку трость и повелел надеть ему на голову венок, сплетённый из молодого тростника с парой веточек чертополоха. Этот знаменитый «терновый венец», по уверениям архиепископа парижского, хранится у него в соборе Парижской богоматери. За умеренную мзду его можно там увидеть. Я сам его видел. Это обыкновенный веночек из морского тростника, на котором нет никаких колючек.

В таком наряде Иисуса представили толпе, говоря:

— Вот он, царь иудейский! Радуйтесь!

Солдаты для вящего веселья затащили бывшего плотника на помост, отобрали здесь у него трость и несколько раз стукнули этой же тростью.

Пилат, как следует вымыв руки, в последний раз обратился к народу:

— Предупреждаю вас самым серьёзным образом: раз вы осудили этого человека и единодушно требуете его смерти, я не стану противиться, однако запомните: это вы его осудили, а не я. И если он невинен, пусть его кровь падёт на вас.

— Согласны! — завопила толпа. — Пусть падёт! Не возражаем!

При этом Иисус, должно быть, подумал, что, к сожалению, его кровь не может пасть ни на кого, ибо он для того и явился, чтобы пролить её на земле во искупление прошлых, настоящих и будущих грехов всего рода человеческого. Происходило это между половиной одиннадцатого и одиннадцатью часами утра. Теперь уже ничто не препятствовало казни осужденного.

(Смотри евангелия от Матфея, 27:2-31; Марка, 15:1-20; Луки, 23:1-25; Иоанна, 18:28-40; 19:1-16.)

Дата добавления: 2015-10-24