Глава 21. Никодим

Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников иудейских.

Он пришел к Иисусу ночью, и сказал ему: равви! мы знаем, что ты учитель, пришедший от бога; ибо таких чудес, какие ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним бог. Иоанн, 3:1-2.

Вы, вероятно, помните о посольстве фарисеев, которое синедрион направил к Иоанну Крестителю. Вы помните, что делегаты возвратились в Иерусалим с твёрдым убеждением, что пожиратель саранчи с берегов Иордана не в своём рассудке.

Так вот, в интересах истины я должен признать, что один из фарисеев мучился сомнениями. Он никому ничего не говорил, но, вернувшись вечером домой, поставил перед собою целый ряд вопросов.

— Кто он, этот Иоанн? Обыкновенный сумасшедший? Или на нём действительно благодать божья? Может быть, это шут гороховый, который плетёт всякий вздор? А возможно, он всамделишный пророк? Но он это отрицает, отрицает и то, что он Илия.

Он выливает ушаты воды на головы людей и объявляет о приходе господина, у обуви которого он, по его словам, недостоин развязать ремень. Пришёл ли уже этот господин? Придёт он или не придёт? Можно ли верить этому Иоанну или нельзя? Следует ли мне доложить куда надо, чтобы этого молодчика засадили в дом для умалишённых? Или же я должен отправиться к нему и пасть перед ним, умоляя окропить мой затылок иорданской водицей?

Наш фарисей был в полнейшей растерянности. Звали его Никодим. Имя его стало нарицательным: когда хотят кому-нибудь сказать, что он дурак, обычно говорят: «Ну и Никодим же ты!»

С тех пор как Никодим увидел Иоанна Крестителя, он был словно на иголках. Он украдкой поглядывал на своего камердинера, на садовника, на повара и думал:

— Что, если это мессия? Он у меня в услужении, а я, быть может, недостоин даже развязать ремень у его обуви...

Потом, внимательно присмотревшись к своему слуге, он думал про себя: «Эх, Никодим, Никодим! Ну, зачем же мессия стал бы являться в такое время? Никогда ещё вера в бога не процветала так, как теперь, никогда люди не были столь набожны. Ежегодно на праздник пасхи храм до отказа набит паломниками, стекающимися со всех концов Иудеи. Нет, вера умирать и не собирается, значит, мессия придёт позднее».

Ночью, когда Никодим ложился в свою уютную постель, душу его опять начинали терзать сомнения, и он засыпал с мыслью об Иоанне Крестителе. С тех пор жизнь нерешительного сенатора стала невыносимой (между прочим, Никодим по совместительству был членом иудейского сената).

И вот, когда Иисус устроил в храме вышеописанную вакханалию, Никодим, прослышав об этом, был поражён и усмотрел в случившемся целый ряд совпадений с пророчеством Иоанна Крестителя.

— Человек, опрокидывающий прилавки менял, — думал он, — разумеется, особенный человек, и не каждый отважится развязать ремень у его обуви.

И он в который уже раз поставил перед собою следующий вопрос: может быть, это и есть мессия?

Никодим решил на всякий случай справиться у самого Иисуса, уж не о нём ли возвещали пророки.

Однако, хотя господину Никодиму не терпелось разрешить свои сомнения, он отнюдь не хотел себя компрометировать: он дождался ночи и только тогда отправился к Иисусу с визитом.

Ему удалось — евангелие не указывает, каким образом, — обнаружить местожительство нашего бродяги, и он постучался в его дверь.

Считая себя дипломатом, Никодим не начал разговора с расспросов. У него был план всё выведать у плотника, вызвав его самого на откровенность. Никодим поклонился Иисусу до земли и назвал его «равви».

У иудеев было два слова, оба начинавшихся на «ра», причем одно выражало высшую степень почтения, а другое, наоборот, было самым сильным ругательством. Слова эти — «равви» и «рака».

Назвать человека «равви» было равносильно величайшей похвале, назвать человека «рака» это было, пожалуй, хуже, чем публично отхлестать его по щекам.

— Равви, — медоточивым голосом обратился к Иисусу Никодим, — мы все знаем, что вы учитель, пришедший от бога, чтобы учить нас. Весь Иерусалим в один голос прославляет чудеса, которые вы творите ко всеобщему нашему удовольствию. А раз вы творите чудеса, это значит, что с вами бог.

Ну не восхитительна ли дипломатия лукавого сенатора? К тому времени Иисус ещё не сотворил в Иерусалиме ни одного чуда. Пока что в его активе значилась лишь история с претворением воды в вино в пьяной компании в Кане – ловко сработанный трюк, изрядно посмешивший неверующих назаретян. Во всяком случае, если этот фокус и был чудом, слухи о нём до столицы не дошли.

Никодим ничего о нём не знал, но, чтобы сразу же заручиться симпатией Христа, он считал, что для начала будет неплохо, если он ему тонко польстит.

Однако Никодим имел дело с сильным противником. Иисус подбоченился и ответил:

— Вы очень милы. Но я знаю, зачем вы пришли сюда: вам хочется получить точные сведения о моей миссии. Однако, друг мой, чтобы узреть царство божье, сначала надо взять на себя труд родиться сызнова.

Ответ, как видите, довольно туманный. Никодим пребывал в полнейшем недоумении.

— Прошу прощения, — сказал он, — но я не вполне уясняю смысл ваших слов. Как это человек может родиться, если он уже стар? Неужели он может вернуться в материнскую утробу, чтобы появиться на свет второй раз? Иисуса разбирал смех.

«Ну, и простофиля! — думал он. — Намёков, не понимает! Так уж и быть, придётся ему помочь». И он сказал:

— Истинно, истинно говорю вам, милейший Никодим, если кто не родится вновь от воды и духа, тот не может войти в царство божье.

— От воды?..

— Разумеется, от воды и духа.

— Как же это понять?

— В том-то всё и дело: вас не окунал в воду мой кузен Иоанн, голубь не дул на вашу лысину. Потому вы ни бельмеса не смыслите. Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от духа есть дух.

Никодим вытаращил глаза. Иисус продолжал:

— Не удивляйтесь тому, что я рассказываю. Всё это очень серьёзно. Я повторяю, что вам надобно родиться вновь. Голубь дует, куда ему заблагорассудится, и вы слышите его голос, но вам неведомо, откуда он приходит и куда уходит. Так бывает со всяким, кто родился от голубя.

— Что за чёрт! — воскликнул Никодим. — Никак не уразумею, что вы мне тут нарассказали; видать, не моего ума это дело. Ну, взять хотя бы голубя, который дует и от которого рождаются люди; или, к примеру, ванна, которую необходимо принять у вашего кузена Иоанна, чтобы родиться второй раз, — как всё это возможно?

Тут уж Иисус сделал удивлённый вид и сказал:

— Ай-ай-ай! Вы, такой искушенный богослов, член синедриона, и не можете понять, на что я намекаю. Странно, очень странно!..

— Но я действительно не понимаю!

— Истинно, истинно говорю вам, я не утверждаю того, чего не знаю и чего не в силах доказать. То, о чём я говорю, я видел, а вы стоите разинув рот, будто я сказки рассказываю. Но если вы не верите мне, когда я говорю о воде и духе, то есть о земном, как же вы мне поверите, когда я буду говорить вам о небесном? Ведь никто не восходил на небо, как только сошедший с небес сын человеческий, сущий на небесах. И как Моисей вознёс медного змия в пустыне... Вы меня слушаете?

— Слушаю, давайте дальше!

— Ну вот... так должно вознесену быть сыну человеческому...

— Но какая тут связь?..

— Дабы всякий верующий в него не погиб, но имел жизнь вечную. Видите ли, любезный друг, бог так возлюбил мир, что отдал сына своего единородного.

Вы удивляетесь? Однако это так. Ибо не послал бог сына своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасён был чрез него. Всё это я объясняю вам для того, чтобы вы знали, что сын божий — это... это некто, о ком вы и не догадываетесь!..

Этот разговор полностью приводится в Евангелии от Иоанна, 3:1-17. Заметьте, дорогой читатель, что я воздерживаюсь от комментариев, ибо вовсе не хочу, чтобы с вами приключилось то же, что приключилось с Никодимом, когда он вышел от господа.

Бедный сенатор был повержен в пучину недоумений. Сначала его интриговал Иоанн Креститель, а теперь ему заморочил голову сын Марии. Между тем по части хвастовства Креститель и в подмётки не годился своему кузену. Нигде в евангелии мы не находим указания на то, что Иоанн Предтеча был хоть сколько-нибудь красноречив.

Иисус же — совсем другое дело. Правда, речам его зачастую не хватало смысла, но зато он мог часами тараторить без умолку: для него это не составляло ни малейшего труда. Когда господь говорил глупости, он на них не скупился.

У бедняги Никодима в течение нескольких дней голова ломилась от бессвязных фраз, которые ему намолола эта божественная мельница. Когда он пришёл к себе домой, в ушах у него стоял звон, ему казалось, что он всё ещё слышит нескончаемое гудение.

Словом, он задумал тонкий манёвр, но потерпел неудачу. Домой он вернулся дурак дураком, как и прежде, и с ещё большим упорством спрашивал себя:

— Мессия это или не мессия? Уж не Иоанн ли это Креститель? Или Иисус? А может быть, просто никто? В своём ли рассудке Иоанн? Возможно, Иисус смеялся надо мной? Как бы мне родиться снова?

Сказать ли моим коллегам по синедриону, что скоро придёт сын человеческий? Или лучше сказать им, чтобы ни о чём не беспокоились и поменьше прислушивались к болтовне всяких шутов?

А что, если доложить обо всём Ироду? Впрочем, может быть, подождать, пока я не почувствую на своей лысине дыхание голубя?

Дата добавления: 2015-10-24