Индийская кампания

2 октября Тимур переплыл Инд на сооруженном для него понтоне. Противостоять ему не могла никакая сила. Он вступил в Толомбу без единого выстрела. Уступая своей ярости, воины немедленно приступили к грабежам и насилию. Однако Великий эмир сумел защитить и саидов, и улемов. Оттуда он двинулся на Мултан, где после того, как от повальной болезни погибли все лошади, Пир-Мухаммед оказался окруженным объединенными силами раджей-соседей. После снятия осады с города на Пенджаб обрушилась лавина насилия, все сметавшая на своем пути. Грабежи и убийства продолжались несколько дней. Особенно много народа тогда было угнано в рабство. Между Дипальпуром, после взятия которого перепуганные горожане бежали, бросая все нажитое, и Дели стояла мощная Бхатнирская крепость. Ее обороняло крупное, как утверждают не без преувеличения некоторые, стотысячное войско раджпутов, истинных воинов, во главе которых находился Рай Дул Чанд.

Проводя рекогносцировку позиций противника, Тимур слишком близко к ним подъехал и был ранен в плечо отравленной стрелой. Несмотря на это, разведку он продолжил, но внезапно почувствовал тяжесть во всем теле. Великого эмира привезли в шатер, где ему было дано противоядие. Минуло всего несколько часов, и он уже сидел в седле, ведя своих ратников в бой.

Дело было жаркое. Раджпутам, возможно, недоставало воинского таланта, но они умели сражаться и не боялись смерти. Тамерлан вполне убедился в том, ворвавшись в Бхатнир. Горожане поджигали свои дома и бросались в огонь. Не желая оказаться в руках Джагатаидов, мужчины убивали себя, но прежде умерщвляли собственных жен и детей. Интервентам пришлось прикончить десять тысяч человек, которые, будучи прижатыми к стене и зачастую смертельно раненными, продолжали оказывать сопротивление. Знавший, что такое мужество и отвага, Тамерлан не мог скрыть своего восхищения. Тем не менее он до основания уничтожил укрепления и саму цитадель, стер с лица земли город, но, когда побежденный Рай Дул Чанд явился и пал ниц у его ног, он поднял его и, милуя, одарил в знак уважения почетным халатом и мечом. [102]

Несколько дней спустя, не встретив на своем пути других препятствий, Великий эмир уже был у ворот Дели. Нелепо утверждать, что взятие Бхатнира подняло моральный дух Тимуровых полков. Султан по-прежнему внушал страх; прежде всего опасались его слонов, численность которых иные определяли ста двадцатью головами (а другие — несколькими сотнями), а также дотоле не известных «огненных горшков» — удивительных зажигательных гранат, начиненных горящей смолой, и ракет с железными наконечниками, которые, коснувшись земли, взрывались и подскакивали.

Узнав о том, что Махмуд-шах покинул свою столицу и устремился навстречу трансоксианцам, Тамерлан принял решение укрыться во рвах. Почему была избрана эта чисто оборонительная тактика, столь не свойственная Тимуру, точно не установлено. Была ли то военная хитрость Великого эмира, полагавшего, как говорит хроника, таким способом убедить врагов в том, что его «ратники слабы и трусливы»? Но, может, сии последние не были морально готовы к наступлению? Ответов на эти вопросы не существует. Определенно известно одно: завоеватели оробели.

Индийцы все не показывались. Бесконечно отсиживаться в траншеях и за земляными валами было невозможно, и стало ясно, что надо дать бой. Быть может, именно это имел в виду Тимур? На военном совете два эмира, Джахан-шах и Сулаим-шах (их имена достойны памяти потомков) обратили внимание на то, что сто тысяч пленных, находившихся в обозе, представляют собой реальную опасность, — хотя, скорее всего, то были просто угнанные из своих деревень земледельцы, — что лучше было бы от них избавиться. Конечно, со стороны воинов это явилось бы серьезной жертвой, ибо каждый раб стоил дорого, но безопасность войска ее окупала: кто мог предугадать, как поведут себя взятые в плен люди, когда начнется битва, особенно при неблагоприятном ее развитии? Найдя совет разумным, Тимур велел предать смерти всех пленных и предупредил, что собственной рукой убьет того, кто по скупости или из жалости его ослушается. Приказ был исполнен ровно за один час. Говорят, что находившийся в его свите некий ученый, который дотоле не мог лишить жизни и овцы, зарезал все свои полтора десятка рабов. [103]

От крови хмелеют, и лучшего алкоголя для возбуждения храбрости перед наступлением не потребовалось. Следуя обычаю, Тамерлан обратился к астрологам. Те объявили, что звезды расположены неблагоприятно. Пренебрегши их словами, Великий эмир открыл Коран и в глаза его бросились следующие слова: «Бей неверных». «Бог с нами!» — воскликнул он и двинул полки в атаку. Это совершилось 17 декабря 1398 года, в поречье Джаммы, близ Панипата, где так часто решалась судьба индийцев.

Чтобы легче было отбивать атаку слонов, Тамерлан распорядился вырыть рвы и набросать в них металлических шипов. Увы, это «толстокожих» не остановило: они давили Джагатаидов своими древообразными ногами, проделывая в их рядах широкие проходы. Тогда Тимур велел поставить перед конницей буйволов (или верблюдов), обвешанных связками соломы и веток хвойных деревьев, и поджечь их; обезумевшие от страха животные устремились на мастодонтов и немалое число их обратили в бегство. Однако точку поставила конница. Как замечает Рене Груссе, «боевые слоны индийцев были не в силах устоять перед Тимуровой конницей, как во времена Чны перед кавалерией македонской». Когда враги прорвались сквозь порядки трансоксианцев, Великий эмир сказал: «Победа — женщина. Она отдается не всегда, и надо уметь ею овладевать». Побежденный султан бежал в Гуджарат, и 19 октября Тамерлан вступил в один из прекраснейших и величайших городов тогдашнего мира.

По просьбе мусульманских влиятельных лиц Тимур Дели пощадил, но обложил огромной данью. Он выставил охрану вокруг наиболее богатых кварталов, но полностью защитить их от грабителей из числа солдатни было невозможно, так что грабежи и насилие совершались. Население попыталось защищаться, но бесчинства только усугублялись; дело дошло и до убийств. На призывы несчастных сбегались другие солдаты, которые свои злодеяния присовокупляли к преступлениям предшественников. Очень быстро все вокруг было залито кровью и охвачено пламенем. Горожане пошли к Тимуру. Он был пьян и спал. Когда эмир проснулся и пришел в себя, было уже поздно: зло зашло слишком далеко. Тем не менее он попытался, как обычно, спасти священников, ученых и художников. (Ранее им было принято решение вывезти в Самарканд камнетесов, построивших главную городскую мечеть, произведшую на него сильное впечатление.) Картина была ужасная. Более страшного избиения мирного населения не найти в записях летописцев. [104]

Тамерлан, чтобы обелить память о себе, заявил: «Я этого не хотел». Что касается армии, то она озолотилась, сделавшись богатой, как никогда дотоле. Ни в какое сравнение не шли богатства Индии с богатствами Герата, Исфагана, Шираза и Багдада. Любой ратник мог похвастаться несколькими мешками золота, самоцветов, кубков из ценных металлов, изделий из яшмы и оникса; за некоторыми плелись до ста — ста пятидесяти рабов.

Проведя полмесяца в Дели, Тимур устремился к Гангу и добрался до него, не встретив на пути никакого войска, а лишь многочисленное население, которое можно было облагать оброком, убивать и обращать в рабство. То была уже не война, а обыкновенная бойня. Когда, утомленные поливанием земли кровью и спермой, трансоксианцы поворотили домой, по дорогам двинулось не войско, а некий кочующий народ, ведший за собой стада животных, женщин и мальчиков. Ратники, прославившиеся на весь Средний Восток быстротой переходов, теперь с трудом делали по семь километров за день. И какой ценой!

По пути им встретился Меерут; взяв его, они перебили всех горожан, несомненно, по привычке, но официально — из гуманных соображений; дело было в том, что брамины требовали от женщин, чтобы они заживо сжигали себя на кострах, на которых совершалась кремация их усопших мужей.

Трансоксианцы буквально смели две армии, которые с роковым опозданием потщились заступить им дорогу домой. Одну в поречье Хардвара, другую — в Сивалике. В провинции Джамму пленный раджа спас себе жизнь тем, что признал «красоту ислама». Дабы удостовериться в его правоверности, его принудили съесть говядину! 15 апреля 1399 года Тимур перешел Сырдарью под Термезом. В Кеше его встречали делегации, прибывшие из всех уголков империи. «Не кто иной, как Бог, дал мне эту победу», — объявил он народу. Скорее всего он этому верил, но мы не обязаны разделять его мнение, и нам позволительно считать, что она ему досталась по воле сатаны.

Дата добавления: 2015-10-24