Примечание к части. В целом глава вышла огромной

В целом глава вышла огромной. Энджой, так сказать.
И как обычно - не бечено, публичка отрыта и принимается с благодарностью.
Ю а вэлкам!

бечено >< /Эйка

Глава 36.1.

Все ближайшие дни после музыкального фестиваля я занимался тем, что дрочил весенние тесты вместе с Майки Уэем (мама, прости меня, у твоего сына порой очень и очень грязный язык).

Сначала мы ими занимались – спокойно, ненавязчиво. Потом пришла пора мне отпрашиваться у мамы на «ночёвку у Уэев на следующих выходных» в честь дня рождения Джерарда, и в этот момент я попал... Во-первых, я просто не смог сказать этой родной (но превращавшейся в довольно серьёзную и непробиваемую в некоторых вопросах) женщине, что ночёвка эта планируется в Ашбери – небольшом городке на берегу океана, где жила бабушка ребят. Два часа на машине из Ньюарка – и ты там, но… Я просто не нашёл в себе сил сказать об этом маме. Тем более после того, как она выставила своё требование – ежедневная подготовка к грёбаным тестам.

Сами контрольные выпадали на последние числа апреля, после чего, по сути, можно было и не ходить в школу. Но учебная программа предусматривала наличие материала до самого начала июня, и я считал, что это чертовски несправедливо!

В целом, я успевал подготовиться в довольно неспешном темпе, чтобы, не особо напрягаясь, написать их хотя бы на «С». Но тут у Линды Айеро появился козырь – моё жгучее и неприкрытое (господи, кто может прикрыть желание попасть на вечеринку в старый пустой дом на берегу океана, когда именинником является человек, от которого у тебя напрочь сносит крышу?!) желание попасть на «ночёвку». После долгого и тяжёлого для меня разговора вечером в воскресенье мама обязала сдать тесты не меньше, чем на «А» и «В». А это уже серьёзно… Очень серьёзно.

«Фрэнк, - она назвала меня полным именем, и это уже что-то, да означало, - я никогда не была плохой и надоедливой матерью. Я не лезла особо в твои дела и позволяла встречаться с друзьями и заниматься музыкой столько, сколько ты этого хотел. Но сейчас конец года, и для меня крайне важно, чтобы мой сын закончил его в новой школе как можно лучше. С выигрышной позиции легче двигаться дальше. Я ведь так редко прошу тебя о чём-то?»

После этого она долго смотрела на меня своими тёмно-кофейными глазами, её губы были плотно сомкнуты, а ресницы чуть дрожали. Я понимал её, как и то, что ничего не могу (да и не хочу, чёрт с этим) противопоставлять ей. Мне было грех жаловаться на мать (да и на отца, хотя он опять пропал где-то на целых четыре месяца). Я любил родителей, как умел, и не слишком хотел быть неблагодарным мудаком.

И как результат – который день подряд мы бились с Майки над тестами по всем грёбаным дисциплинам, по которым они вообще предполагались. Бились неравно и остервенело, то и дело складывая головы на конспекты (в буквальном смысле, чёрт, шея просто ныла и грозилась поломаться от многочасовых занятий), проигрывая в неравном бою. А Майки Уэй оказался форменным психом и садистом.

Не знаю, откуда в его щуплом долговязом теле столько усидчивости, но этот парень был готов повторять/сверять/переписывать/уточнять/чёрт знает что ещё делать практически до бесконечности, чем приводил неусидчивого и подвижного меня в состояние тихого (порой громкого, я буду честен) бешенства и ненависти к весне, чертовски хорошей погоде, Джерарду (который снова пропал и которого вообще угораздило родиться в апреле!), Блому, школе, тестам, маме и, собственно, олицетворению древнего зла в эти дни – самому Майки.

Знаково то, что когда Карго Блом появился в музыкальном подвале в первый же понедельник после фестиваля (мы едва успели попрятать по углам банки и бутылки с незаконно-пронесённым-и-распиваемым-в-школе-пивом, отмечая наш эпатажный дебют) и, сделав вид, что не заметил витающий над ним кисловатый пивной душок, спросил: «Какие нетестовые дисциплины вы хотите закрыть без сдачи в знак моей благодарности за выступление на фестивале?», почти все в голос взвыли: «Физподготовку!»

Я тогда даже рассмеялся, но был в своём веселье в гордом одиночестве. Когда Блом, подозрительно изогнув бровь, окинул нас взглядом, после чего, наконец, ушёл, мне доступно и красочно описали, от какого грёбаного ада мы избавились. Нормативы нашей миссис-«так точно, сэр!» сдать было так же нереально, как выпросить у Блома не один, а пару автоматических зачётов. Этот мужик был непреклонен и холоден, как Снежная Королева. А физподготовку, в итоге, сдавали по целой неделе, задерживаясь после занятий – где-то к десятой пересдаче сердце «железной леди» мягчело и подтаивало, и она (изменённым голосом Рэя Торо) провозглашала: «Господи, очередная калека… Как ты с девушкой (парнем)-то своей справляться собираешься? Свободен, и чтобы до следующего года глаза мои тебя не видели!» Это означало конец мучений и натянутый, буквально выстраданный потом и кровью зачёт. Но кто же в здравом уме захочет тратить на этот ад свои личные вечера в летнее прекрасное время? Мы вытянули свои счастливые билеты, можно сказать!

В сегодняшний четверг мы занимались у меня дома. Когда я открыл дверь Майки, он выглядел загадочно, чего обычно с ним не случалось. Хмыкнув, я зашёл на кухню за кофейником (по негласной договорённости мы всегда пили свежесваренный кофе перед тем, как засесть за тесты – крепкий настолько, что почти хотелось блевать), а потом – в комнату. Мой уставший от занятий стол был завален бумагами, конспектами и исчерканными вариантами тестов. Сегодняшний вечер был знаменателен тем, что завтра в наших с Майки совместных мозгодробительных занятиях намечался перерыв – школьная волейбольная команда играла финал с какой-то другой школой (я совершенно не был в курсе спортивных дел, мне было как-то плевать) на нашей площадке, и из-за этого все старшие классы снимались с последнего урока, чтобы обязательно завалиться толпой в спортивный зал и болеть за нашу команду. Блом сказал, что собирается курировать посещаемость мероприятия лично, а это означало… что она будет стопроцентной.

- У меня тут привет от Джи, - сказал Майки, роняя рюкзак на пол рядом с диванчиком и расслабленно опускаясь на зелёный, чуть выцветший плед. Внутри что-то глухо стукнулось совсем не по-книжному.

Я только изогнул бровь, выражая интерес. Хлам на столе был раздвинут заученным движением локтя, в пальцах кувыркалась ручка с искусанным кончиком. Я был готов заниматься и преисполнен рвения, а тут такая непредвиденная заминка…

- Знаешь, Фрэнк, когда он все-таки рассказал мне про комикс, над которым работал, я очень сильно обиделся. На него, и на тебя тоже, когда он добавил, что ты помогал ему… - в голосе Майки не было обиды или злости, но он говорил это таким тоном… Таким тоном умеет говорить только Уэй младший. Он просто говорит, а ты уже осознал свою вину и раскаялся, и очень сильно хочешь, чтобы Майки не расстраивался. Это странный и невоспроизводимый его особый тон. Я напрягся.

- Это был не мой секрет, - виновато промямлил я. – Я не мог рассказать, потому что Джерард попросил никого не беспокоить.

- Я знаю, - Майки кивнул, начиная расстёгивать старенькую, а от этого сопротивляющуюся молнию на рюкзаке. – Поэтому, подумав, решил, что на тебя обижаться бессмысленно. А то, что мой брат порой бывает мудаком, я и без этого знал.

Он какое-то время копошился рукой в открывшемся проёме, неловко наклоняясь вниз и при этом не сводя с меня взгляда.

- Сегодня перед уходом на работу он передал мне, что Блом наконец-то одобрил комикс и отправил в печать. Так что вы молодцы, - он улыбнулся, доставая из недр сумки две банки пива, заставляя теперь и вторую мою бровь удивлённо поползти вверх. – Это он впихнул, когда я сюда собирался. Сказал отметить нам с тобой печать его первого комикса. Ну и в знак благодарности.

Банки выглядели немого влажными, и я мог предположить – были ещё прохладными. Я, тогда не слишком большой любитель алкоголя, сглотнул слюну. Тёплый ветерок лениво заползал в открытое на проветривание окно, на улице светило чёртово солнце и нагло зеленела молодая листва, а я сидел в пыльной комнате с пристрелом провести грёбаный вечер над конспектами и тестами в компании самого нудного и педантичного (о да, когда вопросы касались тестов!) чувака во Вселенной. И да, я очень сильно хотел это даже на вид обалденное пиво.

- А ещё он передал, что выбил у Блома ещё один зачёт для тебя – по живописи.

Кажется, я издал какой-то странный звук. В голову полезли разные идиотские мысли и неприличные образы того, что пришлось сделать Джерарду, чтобы Карго Блом согласился на второй зачёт для меня. Но потом я вспомнил, что на самом деле причастен к созданию вёрсточного варианта. Почти бессонная ночь в молчаливой работе… Это было трудоёмко. Но в тот момент это совершенно не имело значения.

- С-спасибо, - только и сказал я. – Это круто.

- Сам Джи скажешь. Круто – не то слово. Я тебе даже завидую, если честно, - Майки улыбнулся – светло и как-то невинно, что было понятно, на самом деле ему совершенно плевать на мой зачёт по живописи. Дисциплиной больше, дисциплиной меньше. А зачётную работу ему Джерард поможет набросать, я уверен. Я встал и направился к вожделенной банке пива в руках Майки.

- Эй, Фрэнки, стоп. Пива сейчас я не дам. Сначала занимаемся, потом – пьём.

Я взвыл, не доходя до Уэя пару шагов.

- Оно же нагреется, изверг! И мама уже вернётся, как ты себе это представляешь?

- Ну… к примеру, сейчас кинем его в холодную воду в какую-нибудь чашу. Чашу оставим в комнате. И оно будет смотреть на наши праведные труды и подбадривать: «Давайте, ребята, ещё немного! Я такое прохладное и вкусное…»

- Я говорил, что у вас, Уэев, не все дома? Вы чёртовы психи… - вздохнул я устало и развернулся, возвращаясь к своему стулу у стола и одинокому девственно-белому пока листу на нём.

- Нет, Фрэнки, - хихикнул Майкл. – Но я учту твоё мнение, когда у меня спросят, что ты хочешь в подарок на своё совершеннолетие.

- До этого ещё надо дожить, - пожал я плечами, - так что валяй.

- У меня очень хорошая память, - он улыбался, а потом встал и, не выпуская из рук влажных, вспотевших и таких желанных банок, ушёл на кухню – за тарой и водой, как я понял.

Я вздохнул и кинул жалкий взгляд за окно. Как бы мне хотелось сейчас… Да многого хотелось! Прокатиться на роликах, выпить пива, проездить до самой темноты… Потом встретить – пускай и случайно – Джерарда по пути на его работу (или ещё лучше – по пути домой), пройтись с ним по тёмным уже улицам… Случайно-намеренно остаться наедине в каком-нибудь узком переулке и вырвать свой положенный поцелуй. Конечно, впереди (запретными сладостями?) маячил его день рождения, но то ли на почве весеннего обострения, то ли из-за того, что Джерард снова почти совершенно пропал из моего поля зрения, я хотел его (общества, голоса, запаха, рук, губ, тела, всего его!) просто до черноты перед глазами.

В итоге мы не меньше трёх часов дрочили физику. Эта чёртова наука давалась мне хуже всего, а пиво так призывно поблескивало матовыми мокрыми боками из пластикового таза на полу, что к концу занятия я буквально сходил с ума.

После мы, развалившись на моём диванчике в самых расслабленных позах, в полнейшей тишине и при выключенном свете (на улице как раз начинало смеркаться) потягивали замечательно прохладное пиво – наш сегодняшний трофей и награду.

- Вы продолжаете заниматься с Рэем? – вяло спросил я, когда в моей банке осталось меньше половины. – Ты неплохо сыграл на фестивале, учитывая дебют и волнение. Тебе надо продолжать играть, - я легонько толкнул Майки плечом и снова глотнул.

- Спасибо, Фрэнк. Это важно для меня, - младший Уэй (клянусь, я заметил это краем глаза!) смущённо улыбнулся. – Мне нравится играть, хотя я уверен, что получается пока не то чтобы очень.

- Эй-эй, я, к примеру, держу гитару с восьми лет, Рэй тоже играет очень давно, а ты хочешь за пару месяцев стать асом? Так не бывает, чувак, - беззлобно ответил я ему.

- Да я понимаю, без претензий, - Майки тоже хлебнул из банки, поморщился и спустился бёдрами ещё ниже по дивану. – Мы сейчас не занимаемся, но я иногда поигрываю дома. Тренируюсь. Это конечно совсем не то, но хотя бы что-то.

- А Рэй что? – поинтересовался я. Наши с Майки позы были вальяжны и разнузданны до предела. Если бы рядом был Уэй-старший, мы бы уже давно не сидели и не разговаривали так запросто. Я бы просто не сдержался. И тот факт, что из всех предоставленных в этом городе Уэев мне был нужен именно Джерард, порядком меня успокаивал. Значит, со мной ещё не всё так плохо. Я мысленно с облегчением выдохнул, без всякого интереса разглядывая острые расставленные колени Майкла.

- У Рэя выпускной класс, вообще-то. Много всяких занятий – дополнительных лекций и лабораторных. Если честно, я не в курсе конкретно. Он кое-что запустил, как я понял, теперь разгребает. Рэй ведь метит в «Руттгерс» на стипендию. А для этого надо потрудиться.

«Руттгерс», значит? Я присвистнул.

- Неплохо, - кивнул я. - У Рэя должно получиться.

- Я тоже надеюсь. Иначе он сильно расстроится, - речь Майки становилась всё медленнее и заторможеннее. Он надолго задумывался, уставившись в окно, прежде чем делать очередной глоток из алюминиевой баночки.

- А Джерард? Ничего не решил? – с какой-то странной интонацией, будто это меня вообще не интересует, спросил я.

- Ничего не отвечает. Посылает меня к чёрту с этими вопросами, - Майки улыбнулся. – Мать звонит часто последнее время. Пилит, наверное. Джи старается, это видно. Пытается подтянуть некоторые предметы. Наверное, просто хочет закончить не совсем уж стрёмно.

Я молча кивнул. Джерард сказал, что не знает, чем хочет заниматься. Сказал мне, что не собирается поступать, пока не определится. Он, такой талантливый и интересный, собирается потерять бесценное время, работая в какой-нибудь забегаловке, чтобы в итоге вообще забыть, в чём же был вопрос, чтобы потерять суть своего поиска. Ведь так случается очень часто – в любом кино, в каждом сериале. Я видел это и был согласен – нет ничего более постоянного, чем самое временное.

И я надеялся, проклиная самого себя и всю свою мерзкую влюблённую душонку, что он так и сделает. Что никуда не денется из Ньюарка, из их дома через парк. Будет работать, будет думать. Будет встречаться со мной, или же я сам буду заходить к ним после очередных занятий после школы. Я хотел, чтобы он был в зоне досягаемости. Я желал этого страстно, потому что хотел продолжения нашего «непонятно чего» так долго, сколько это вообще было возможно. Я был влюблён – совершенно и безоглядно, и был чёртовым эгоистом. И меня это устраивало.

Вдруг в прихожей ожил телефон. Я слышал его навязчивое дребезжание и буквально видел, как он подпрыгивает от нетерпения. Если бы мама была дома, она бы подняла трубку. Но она ещё не вернулась с работы, а мне совершенно не хотелось поднимать свою задницу и тащиться отвечать.

- Ты снимешь трубку? – наконец спросил меня Майки после, кажется, шестого звонка.

- Чёрт… - я вздохнул и, подтянув тело повыше, встал с уютного и такого родного дивана. – Ну кому там неймётся, в конце концов?

Звонящий оказался весьма настойчивым. Я успел неторопливо дошаркать длинными задками джинс по полу до коридора, опереться лбом (приятно гудящим от умственной усталости и баночки прохладного пива) о стену, вздохнуть и обхватить пальцами пластик трубки.

- Алло? Дом Айеро, слушаю… - вяло сказал я. Сидеть на диване и потягивать пиво, рассматривая сгущающиеся тени парка, было намного приятнее, чем стоять здесь, в тёмном коридоре. Свет я так и не включил.

- Фрэнки? – радостный и почти неверящий, смутно знакомый голос на том конце провода, от которого сначала кольнуло сердце, а потом точно ошпарило кипятком. – Фрэнки, привет!

- Лала?! – я ожил и как-то резко протрезвел. Насколько надо быть идиотом, чтобы вот так запросто убирать в дальний ящик за ненадобностью такие тёплые, важные воспоминания и людей, что за них в ответе. Всё же расстояние и смена круга общения накладывают своё грёбаный отпечаток на всё… - Лала, привет, детка… Если честно, я чувствую себя таким мудаком сейчас, - совершенно искренне повинился я подруге.

- Не страшно, Фрэнк, - звонко рассмеялась она. – Мы собираемся попасть в Нью-Йорк в субботу, и если ты готов принять нас на ночь в пятницу, у тебя будет беспрецедентная возможность почувствовать себя мудаком ещё раз, только уже в нашем обществе.

Я слушал её улыбку и чувствовал такое приятное тепло от её слов. Никакой обиды или упрёка не было в них, и хоть от этого не становилось легче (я мудак Фрэнк Айеро, который забывает своих друзей, только дай волю…), я всё же был чертовски счастлив слышать её. А потом до меня дошло.

- Что? Лала, вы серьёзно собираетесь заехать в Ньюарк? – неверяще и с восторгом спросил я.

- Не просто заехать, Фрэнки. А спать на твоей кровати, мыться в твоём душе, есть твою еду и пить твой кофе на завтрак, если быть точными. Ну так что, мама не будет против?

- Ты шутишь? – изумился я. Во-первых, она просто не могла быть против. Она любила близнецов ничуть не меньше, чем я. А во-вторых, каким бы ни было её мнение, в данном случае я готов был выгрызать свою правоту зубами или нести какие угодно тяготы и лишения, если вдруг что пойдёт не так. – Приезжайте без вопросов, моя кровать, душ и прочие жизненные радости к вашим услугам.

- Я счастлива, Фрэнки. Я очень соскучилась по тебе. Вот и Эл тоже, - я услышал приглушённые слова на заднем фоне, что-то типа «передай привет и от меня этому засранцу». И улыбнулся ещё шире.

- Я тоже очень соскучился по вам, ребята. Приезжайте обязательно, я буду ждать.

В трубке – междугородняя связь была не дешёвым удовольствием, - уже давно прерывистым пиканьем раздавались гудки, а я до сих пор стоял и улыбался стене с обоями в невнятный мелкий цветочек, потому что только в эту самую секунду совершенно искренне понял, что на самом деле очень сильно, просто до дрожи в коленях хочу увидеть их. Просто увидеть. И даже если нам не о чем будет разговаривать, или мы покажемся друг другу уже не такими родными и близкими, меня это совершенно не будет беспокоить.

Есть люди, с которыми просто приятно находиться рядом, независимо от количества времени, проведённого в разлуке. И Эл и Лала были для меня именно такими людьми.

Дата добавления: 2015-10-24