Слава героям! Борьба продолжается!

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Современная история добавляет к этим именам удивительные типы молодых женщин, составлявших более половины членов культовых террористических организаций в Италии и ФРГ — «Красные бригады» и «Фракции Красной Армии». Светлые образы русских политических террористок вдохновляли на подвиги многих из них. Ульрика Майнхоф с автоматом в руках — это немецкая Софья Перовская.

2. Нестор Иванович Махно (1889-1934) — одна из самых своеобразных, неповторимых и достойных всяческого уважения личностей эпохи Революции и Гражданской войны. Легендарный повстанческий эталон уже в тридцатилетнем возрасте получил от матёрых, бородатых селян почётное звание, под которым вошёл в историю — Батько. Даже лютые враги называли Махно анархическим «крестьянским божком», живым олицетворением всей многомиллионной крестьянской стихии. Он был не только руководителем грандиозного Освободительного Движения, но и его символом, знаменем, выразителем воли людей, их заступником и надеждой.

Долгое время память о Махно вытравлялось напрочь, никакие реабилитации впоследствии его не коснулись. Ни тогда, когда восславлялись красные и проклинались белые, ни потом, когда стали восславляться белые и проклинаться красные. Почему? Да потому что и тем, и другим мало дела было собственно до народа: они дрались за власть над этим народом.

И красные, и белые при всём их, казалось бы, отличии и непримиримости, в огромной степени были очень схожи. Провозглашая первенствующие народные интересы, ни те, ни другие о народе вовсе не думали, преследуя свои цели. В конечном итоге ни тем, ни другим своих целей достичь так и не удалось. Получилось совсем не то, о чём мечтали победившие устроители новой жизни. Всё пошло не по догмам вымороченного учения, а своим непредсказуемым путём. Путём тяжёлым и мучительным, чего никто не предполагал и чего вряд ли кто-либо хотел.

Столь ненавистным и красным, и белым Махно стал потому, что выступал против всех режимов (старых и новых), подавляющих свободу и творческую инициативу масс, хотел освободить народные низы от любого экономического и политического закабаления. Всей своей жизнью он доказал, что можно и должно всегда противостоять любому насилию и произволу; и это свободолюбие, эту непокорность ему не могли простить ни те, ни другие. И белым, и красным он был опаснее, чем они сами друг другу. Такие люди становятся вечным, непримиримым укором, источником неосознанной зависти и собственной несостоятельности для тех, кто пошёл на сделку с совестью. Их ненавидят даже больше, чем идеологических противников. Ведь они — живое свидетельство слабости двурушников и лицемеров. А такое не прощается.

Вот и сочиняются всяческие злопыхательские небылицы. Уже написаны тысячи томов обо всех — и белых, и красных — и только о Махно и о Движении, которое он возглавлял, всё ещё нет ничего правдивого, кроме воспоминаний П. А. Аршинова «История махновского движения» (Берлин, 1923) и некоторых других анархо-коммунистических деятелей, написанных в эмиграции. Почему? Да потому что имя Махно олицетворяло и олицетворяет то, чего любая власть в России больше всего боялась и боится — и царская, и «советская», и нынешняя кремлёвская — волю народа. Его вольнолюбивый, ни в какие идеологические рамки не вмещающийся нрав, его мятежную, правдолюбивую душу.

Нестор Махно был героем, рождённым самим народом, плоть от плоти его, и потому пользовался огромным, невероятным уважением. Его слушали, ему верили и шли за ним в бой на смерть. И народная молва оставила нам немеркнущий образ Героя — защитника обездоленных, поборника справедливости. А может быть, светлая память жива до сих пор, потому что снова понадобился (народ ждёт избавления) подобный Герой, народный защитник и мститель?

Читатель вправе спросить: а откуда у Доброслава столь высокое мнение о Махно и созданной им Революционно-Повстанческой Армии? Отвечу: из рассказа жены и верной боевой соратницы Махно — Галины Андреевны Кузьменко, с которой мне посчастливилось встретиться в Москве в 1972 году.

Весной 1945 г. в Германии жена и дочь Махно — Галина Андреевна и Елена Нестеровна были схвачены органами НКВД и за «контрреволюционную деятельность» получили соответственно 8 и 5 лет лагерей с последующей ссылкой. Срок и ссылку отбывали в Казахстане. Выйдя на «свободу», проживали в г. Джамбуле, где Галина Кузьменко работала, как в Гражданскую войну, учительницей.

Надо сказать, что родные мои со стороны отца из тех мест, что и Кузьменко (и Мария Никифорова), — из района Гуляй-Поля (одно название говорит само за себя!). Галина Андреевна поехала в Гуляй-Поле собирать справки для выправления пенсии, но тамошние власти отнеслись к ней довольно-таки прохладно и посоветовали обратиться в высшие центральные инстанции. Нашлись в Гуляй-Поле добрые люди, которые дали Кузьменко московский адрес дальнего родственника (седьмая вода на киселе) — уроженца тех «разбойничьих» мест — Георгия Ивановича, младшего брата умершего в 1951 г. моего отца. К нему отправилась и у него остановилась вдова Нестора Ивановича; он и помог ей в её хлопотах.

Зная, естественно, о том, что его непутёвый племянник к тому времени имел уже три политические судимости, дядюшка рассказал обо мне Галине Андреевне и пригласил меня, как закоренелого, отпетого рецидивиста, в свою двухкомнатную квартиру, где я и имел честь несколько часов беседовать с высокой гостью с глазу на глаз.

На прощание Галина Андреевна подарила мне уникальную фотографию Нестора Ивановича, сделанную в 1919 г. (рядом с Махно на фоне бронепоезда стоит бывший матрос-анархист Павел Дыбенко). Хотя в то время повстанческое войско Махно формально входило в состав Заднепровской Красной дивизии (под командованием П. Дыбенко) в качестве отдельной бригады (Махно был комбригом), но сражалось под Чёрным знаменем, исповедуя анархические идеалы и сохраняя права полного самоуправления (выборность командиров и т. д.). Но самое главное — на территориях, занимаемых махновцами, приказы большевиков не имели силы, и Махно не допускал создания каких-либо распорядительно-карательных государственных органов (ЧК, ревкомы, продотряды и т. п.). Здесь испытывался на прочность небывалый всемирно-исторический опыт построения бесклассового, безгосударственного, справедливого человеческого общества. Осенью 1919 г. армия Махно насчитывала до 100 тысяч организованных повстанцев, пользовавшихся безоговорочной поддержкой населения.

Как и Разин, Махно вёл за собой раскрепощённые крестьянские массы, осознавшие ценность свободного труда. Как и Разин, Махно никому не подчинялся. Как и о Разине, в народе о Махно ходили легенды, что (несмотря на 11 ранений), пули и сабли его не берут, что он мог завораживать людей одним своим взглядом (то же самое мне говорила Галина Андреевна).

Таким Махно вошёл в народное сознание. А это — показатель безусловный и наивысший. Такое не достигается никакими пропагандистскими средствами. Много ли участников той трагической Гражданской войны вошли в народное сознание в белом ли стане, в красном ли? Завоевали ли они хоть малую толику той беззаветной любви и доверия, какими пользовался он?

Известно, что с белыми Махно никаких переговоров никогда не вёл. С красными же отношения были крайне сложными и напряжёнными. На протяжении 1918-1920 гг. Махно три раза заключал военное соглашение с большевиками: в 1918 и в начале 1919 — в борьбе против украинского гетмана и Краснова; осенью 1919 — против захватившего всю Украину и Юг России Деникина (рейд Махно по тылам белогвардейцев сорвал их поход на Москву); осенью 1920 — против Врангеля. И все три раза «советская» власть вероломно нарушала эти соглашения и объявляла Махно «вне закона».

Особенно подло поступили большевики с теми десятью тысячами махновцев, что штурмовали Перекоп. Все они были уничтожены (лишь немногим удалось вырваться из окружения). Фрунзе не мог простить махновцам отказ от участия в массовых бессудных мучительных расправах над захваченными в плен офицерами и прочей «контрой» (только за две последние недели ноября комиссары умертвили в Крыму около ста тысяч человек).

Следует отметить, что далеко не все повстанческие командиры одобряли военный союз Махно с Красной армией против Врангеля в конце сентября 1920 г. Многие ушли вместе со своими отрядами, и в целом махновская армия сократилась на 12 тысяч бойцов.

Командующий Старобельским полком Каменюк и некоторые другие покинувшие Махно партизанские командиры, оставили ему письмо, где заявили: «Мы не хотели мира с большевиками, которые способны обмануть. Мы не желаем проливать свою кровь на врангелевском фронте лишь потому, что нашими плодами воспользуются большевики. Мы не признаём их революционерами и боремся с ними как с государственниками, властителями и законниками. Желаем вам успеха в деле разгрома Врангеля и умоляем — не ложите пальцы в рот большевикам — откусят».

И они оказались правы: для бесчестных кремлёвских узурпаторов-макиавеллистов временный союз с Махно был всего лишь военной хитростью, «гибкой дипломатией», обманом. «Мавр сделал своё дело…». Нестор Иванович всю свою жизнь оставался благородно-наивным политиком на фоне «реальной политики» тех лет и её прагматических проводников — Ленина, Свердлова, Петлюры, Деникина, Врангеля…

В одном из своих воззваний 1919 г. Махно писал: «Главный наш враг, товарищи крестьяне, — это Деникин. Коммунисты всё-таки революционеры. С ними мы сумеем посчитаться потом».

Но оказалось, что революционные понятия большевиков были совсем иными. Впрочем, вряд ли Махно испытывал какое-либо доверие к большевикам — циничным, коварным, беспринципным политикам. Вероятно, он, находясь меж двух огней, просто выбрал из двух зол то, которое казалось ему тогда меньшим. Это предположение находит косвенное подтверждение в письме Владимира Галактионовича Короленко (от 9 августа 1921) Максиму Горькому, где сказано: «Всякий народ заслуживает то правительство, какое имеет: русский народ заслужил своим излишним долготерпением большевиков. Они довели народ на край пропасти. Но мы видели деникинцев и Врангеля. Они слишком тяготели к помещикам и царизму. А это ещё хуже».

3. Интернационализм в правильном понимании — это дружба свободных, равноправных народов. Интернационализм подразумевает сохранение каждым народом его исконных традиций и уважительное отношение любой нации к другим, без всякого возвеличивания своей нации за счёт унижения других, шовинизма и расизма. Как здоровая идеология, интернационализм является характерной чертой любого подлинного национализма, или любви к своему народу. Он прямо противостоит космополитизму, проповедующему слияние всех народов в единую безликую, бесцветную, безродную биомассу, оторванную от корней и лишённую своего физического и психического расово-национально облика.

4. Летом 1918 г. в Вятский край из центральной России были посланы воинские части так называемой Продовольственной армии, в их числе и Первый Московский продовольственный полк. Задачей армии (и полка), как следует из названия, были репрессивные действия, связанные с изъятием продразвёрстки: государство забирало продукты у крестьян с помощью продовольственной диктатуры — насильственного и практически бесплатного изъятия хлеба. Преступные действия комиссаров вызвали взрыв народного негодования и массовое повстанчество. Но главный «подарочек» большевикам преподнес Первый Московский продовольственный полк. Большая часть его во главе со своим командиром Степановым отказалась стрелять по крестьянам и повернула винтовки против красных. «Степановцы» захватили небольшие города Уржум, Мамлыж, Нолинск, Лебяжье, Сердеж и ряд других населённых пунктов по реке Вятке. Повстанцы подчёркивали, что не хотят восстановления дореволюционных царских порядков и в то же время выступают против антинародной большевистской диктатуры. Атаман Степанов стал одним из первых «красно-зелёных» атаманов Гражданской войны. Лишь к ноябрю 1918 г. удалось вытеснить его отряды из Вятского края и разъединить их с марийскими и предуральскими партизанами.

5. Известно, что в войне с крестьянским повстанчеством обычные красноармейские подразделения часто оказывались ненадёжными и нередко даже переходили на сторону восставших. Потому в этой войне обязательное участие принимали войска ВОХР и ЧК, спецотряды ЧОН и особенно карательные интернациональные формирования, состоявшие из мадьяр, латышей, эстонцев, китайцев и прочих «сознательных пролетариев» под начальством евреев-комиссаров, безжалостных к чуждому им местному населению. Именно эти карательные войска общей численностью более 250000 бойцов, сыграли решающую роль в подавлении всех народных восстаний. Вот чьими руками "рабоче-крестьянская» власть воевала против всего крестьянства.

6. Атаман Зелёный — один из самых загадочных и вместе с тем один из самых известных атаманов Гражданской войны на Киевщине — стал архетипом лесного партизанского вождя. Ещё при жизни он был для своих земляков легендарной личностью, а после своей гибели (никто толком не знает, когда и как он погиб) вообще превратился в мифологического персонажа, в подобие нового Пугачёва или Карла Моора.

Настоящее имя Зелёного — Данило Терпило. Родился он в 1886 г. в большом селе Триполье, а в 1905 г. стал одним из основателей местной революционной анархо-коммунистической организации и возглавил группу боевиков-террористов.

В Гражданскую войну Зелёный во главе повстанческой армии вёл партизанскую войну под лозунгом «Советы без коммунистов!» (т. е. против насильственной большевизации местных Советов). Захваченное у продотрядников продовольствие атаман раздавал местным беднейшим крестьянам. После подобных безвозмездных раздач на митингах проходила добровольная мобилизация крестьян в дивизию Зелёного.

Зелёный стал легендой ещё при жизни. И даже после смерти он был страшен для своих врагов. Их пугала сама мысль, что, будучи похороненным в родной деревне, в обычной могиле, он может стать символом народного гнева, а могила — местом поклонения. Люди в кожаных куртках забрали тело и увезли в неизвестном направлении.

В 80-ых годах XX в. краеведы записали воспоминания старожилов об атамане: «Выбить Зелёного с Триполья было, как тот дуб вырвать. Попробуй. Даже когда убили его — и то тела не нашли».

7. Вождь «Красной Армии Правды» А. В. Сапожков — личность не менее значительная, чем Чапаев, только известно о нём очень мало. Бывший левый эсер, он в июле 1918 г. примкнул к большевикам, активно участвовал в борьбе с Деникиным и Колчаком, и вообще с «кадетами», хотевшими, как полагал Сапожков, отобрать у крестьян землю обратно и посадить им на шею опять власть помещиков и городских господ.

Сапожков возглавил первый партизанский отряд и затем стал командиром Девятой Кавалерийской дивизии. В 1920 г., после разгрома белоказаков и Колчака, Сапожков поднял широкое антибольшевистское восстание в Самарской губернии, взял штурмом Бузулук, сделав его своей столицей. В «Воззвании ко всем трудящимся и красноармейцам» Сапожков заявил о себе, как об «идейном анархисте», призвал бороться за Революцию, но против диктатуры коммунистической партии «за Правду с большой буквы, против неправды Ленина и Троцкого». Восстание Сапожкова стало одним из первых антибольшевистских восстаний крупного соединения Красной армии в Центральной России. В 1921 г. две трети знаменитой Чапаевской дивизии (погибший в 1919 г. Чапаев состоял в 1917 г. в Саратовской организации анархо-коммунистов) перешли на сторону Сапожкова и влились в его «Красную Армию Правды». Части Сапожкова поддерживались местным населением и постоянно пополнялись добровольцами. Почти два года продолжалось это восстание, постепенно принимая характер партизанского, зелёного движения, прежде чем окончательно было подавлено властями. Сапожков был убит в ходе боя в сентябре 1921 г.

Говоря о бывших красных командирах, ставших на сторону восставшего народа, нельзя не упомянуть левого эсера М. А. Муравьёва, первого главнокомандующего войсками Восточного фронта, поднявшего летом 1918 г. в Самаре восстание против «советской» власти и убитого при подавлении этого восстания.

Из повстанческих вожаков, бывших будённовцах, наиболее известен кавалер двух орденов Красного Знамени, комдив Г. С. Маслаков. О знаменитом «Маслаке» писали не только Бабель и Маркши, но и Махно, Белаш и Будённый. В начале февраля 1921 г., чекисты, подозревавшие Маслакова в тайных отношениях с махновцами, решили отдать его на расправу Ревтрибуналу. Но Маслаков опередил события: 8 февраля он открыто призвал кавалеристов Первой Конной армии и местное население вместе поддержать Повстанческую армию Махно. В листовке Маслакова говорилось: «Мы не идём против Советской власти, а боремся за неё против диктатуры коммунистов, за действительную Советскую власть без узурпаторов-большевиков». Объединившись с махновцами и другими зелёными партизанами, «маслаковцы» до конца сражались с посланными против них карательными частями.

8. К этой славе не преминул примазаться даже изрядно политизированный питерский уголовный мир 20-ых годов XX века. О его кумире Лёньке Пантелееве, совершавшем налёты на банки и грабившем нэпманов, в народе поговаривали, что он связан то ли с левыми эсерами, то ли с анархистами и, подобно герою романа Леонида Леонова «Вор», мстит большевикам за «предательство революции». Так вот; среди фартовых подельниц Пантелеева не было ни мурок, ни сонек: одни Маруси.

Эпилог (по-русски — послесловие)

В 50-х годах прошлого века сидел я в спецлагерях для особо опасных государственных преступников, где общался, естественно, со своими сверстниками (которые, в общем-то, были всё-таки старше меня).

Ничего спиртного мы не употребляли, а вот в крепчайшем чае, можно сказать, души не чаяли (извините за каламбур). Придя в зону после каторжного трудового дня, собирались мы к вечеру где-нибудь подальше от лишних глаз и по кругу шла почерневшая от копоти чифирная кружка.

Надо сказать, что любимым моим писателем был Джек Лондон, и я знал чуть ли не наизусть целые отрывки из его бесподобных северных рассказов. Герой одного из них, сидя у печки в хижине, за порогом которой бушует снежный буран, провозгласил тост: «За тех, кто в буре!»

БУРом в лагере назывался барак усиленного режима камерного типа (штрафной изолятор по-нынешнему), куда сажали на 15 суток за всякие нарушения и где я сиживал неоднократно. Если все обычные бараки были деревянными, то БУР, находившийся вне зоны и под особой охраной, был кирпичным. Нароповал, страшная холодина, горячая баланда через день, в общем, как поётся в блатной песенке: «Пайку получаем триста грамм, к вечеру заводим тарарам…» Но мы не унывали и развлекались тем, что придумывали разные казни для своих мучителей. А выйдя в общую зону и делая по два глотка из общей чифирной кружки, стали, вслед за мной, произносить: «За тех, кто в БУРе!»

К чему я об этом пишу? А к тому, что сейчас в застенках этого подлейшего из подлых режимов, в жесточайших (мягко говоря) условиях томится много замечательных людей, чьи имена уже золотыми буквами вписаны в историю Русского Освободительного Движения. Об одних из них я только слышал, с другими по возможности переписываюсь. НО ВСЕХ ИХ ВСЕГДА ДЕРЖУ В СВОЕЙ ПАМЯТИ. УВЕРЕН, ЧТО ОНИ ОБ ЭТОМ ЗНАЮТ ИЛИ, ХОТЯ БЫ, ДОГАДЫВАЮТСЯ. И Я БУДУ СЛАВИТЬ ИХ, ПОКУДА БЬЁТСЯ МОЁ СЕРДЦЕ, ДА И ПОТОМ ОНИ БУДУТ ОЩУЩАТЬ МОЮ ЛЮБОВЬ, И ЭТО ПРИДАСТ ИМ СИЛЫ. Иначе быть не может.

Постоять за Правду можно, вот поди-ка посиди. Поэтому призываю наших Соратников и Соратниц, находящихся «на воле», поднимать тост (хотя бы квасом) «За тех, кто в БУРе!»

Дата добавления: 2015-10-24