Сергей Есенин

Амазонка русской революции

Где ж вы те, что ушли далече?

Ярко ль светят вам наши лучи?

Сергей Есенин

Из русской истории известно, что идейные женщины-революционерки, женщины-террористки, начиная с народоволок и участниц боевых эсеровских организаций, были подчас куда решительнее, смелее и радикальнее самых отчаянных революционеров-мужчин.

Самоотверженный почин положил выстрел Веры Засулич. Бесстрашная Софья Перовская была душой заговора 1881 года. «Бабушка Русской Революции» — политкаторжанка Екатерина Брешко-Брешковская провела за решёткой 22 года. Веру Фигнер не сломили 20 лет одиночного заключения в Шлиссельбургском каземате. Дочь бывшего губернатора Забайкалья, анархистка-террористка Нина Лебедева командовала партизанским отрядом в армии Сергея Лазо и в феврале 1920 г. взяла штурмом Николаевск-на-Амуре. А имя юной Марии Спиридоновой, застрелившей в 1906 г. карателя полковника Луженовского, стало знаменем благородной борьбы героев революции против ненавистного самодержавия (1. Примечания см. в конце).

Удивительна посмертная судьба полулегендарной анархистки Марии Никифоровой, сидевшей в Бутырке и при царизме, и при большевиках. О ней самой никто толком ничего не знает, а между тем её имя стало нарицательным: среди вошедших в историю атаманш не было ни Арин, ни Марин, ни Галин, ни Полин: только Маруси. Маруся — на языке той взбаламученной революционной эпохи и Гражданской войны — это лихая Царь-Девица, предводительница вольнолюбивых, никому не подвластных, народных повстанцев-мстителей. Просто Маруся — гроза буржуев — и этим всё сказано.

Выдающиеся организаторские и незаурядные ораторские способности, неисчерпаемая взрывчатая энергия и фанатическая преданность делу Революции выдвинули Никифорову в число признанных вождей восставшей бедноты и поставили вровень с эпической фигурой Махно, которого повстанцы любовно величали Батькой (2). И если Нестора Махно за его неподдельную, чернозёмную связь с народом по праву называли сыном народа, то Мария Никифорова — по праву — дочь народа. Ибо она не страшилась рубить направо и налево всех, кого считала врагами «униженных и оскорблённых».

Она сражалась практически со всеми белыми, красными, жовто-блакитными и прочими властями и режимами, которые существовали в тот сложный и суровый период: с войсками А. Каледина, Центральной Рады, гетмана Скоропадского, Симона Петлюры и атамана Григорьева, с интервентами австро-германскими и стран Антанты, с Деникиным и Врангелем, а также с новыми кремлёвскими диктаторами — большевиками.

Она принадлежала к той породе избранных, для которых сокрушение тиранических режимов и очистительные вихри революционного пламени — их звёздный час и родная стихия: только там могут они найти себя целиком, проявить и утвердить. Никифоровой органически необходимо было быть постоянной непосредственной участницей тектонических движений вздыбившихся революционных масс. Для неё Анархизм был не чисто политическим учением, а всеобъемлющим, гармоничным, философско–этическим мировоззрением, живым и свободным от любых доктринёрских догм.

Со времён появления первых патриархальных рабовладельческих государств как аппаратов принуждения и управления, появляются и мыслители, которые, изучая и видя все пороки государственных иерархических структур, мечтают об «идеальном государстве», хотя таковое НЕВОЗМОЖНО В ПРИНЦИПЕ в силу основного своего насильственного предназначения — «держать и не пущать». Подобно Прудону, Бакунину и Кропоткину, Никифорова считала, что хорошей власти не бывает, как не бывает хорошего господина и хорошей тюрьмы. Но ей не доставало было быть лишь платонической выразительницей Анархической Идеи: она стала жизненным воплощением этой Идеи.

Эта целеустремлённая женщина видела свою задачу в том, чтобы дать трудовому народу — рабочему и крестьянину — самому творить свою судьбу без надсмотрщиков и надзирателей. Убеждённая анархистка-интернационалистка (3) Никифорова круто обходилась с буржуазией и помещиками любой национальности, включая евреев, но беспощадно карала (самолично расстреливала) тех, кто обижал бедный люд. Бóльшую часть реквизированных у крупных собственников денег она передавала местным Советам на неотложные нужды трудящихся, что отмечали даже её злейшие враги всех мастей.

К великому сожалению, бурная и во многом загадочная жизнь Марии Никифоровой никем не описана. Её биографические данные крайне скудны, да и те взяты, в основном, из тенденциозных белогвардейских или красно-комиссарских источников, одинаково враждебных подлинно революционным идеалам Анархо-Коммунизма. Лишь Н. И. Махно несколько раз упоминает о Никифоровой в своих воспоминаниях. Документы же практически все отсутствуют, очевидцы давно мертвы, архивы для независимых исследователей закрыты, спецхраны тем более. Очень краткая биография Никифоровой, да и то до января 1919 г., есть в журнале Всероссийской молодёжной анархисткой федерации «Жизнь и творчество русской молодёжи» (сохранился один экземпляр в бывшей ленинской библиотеке).

Мария Григорьевна Никифорова (1885-1919), дочь отставного штабс-капитана Григория Никифорова, родилась на юге Украины. С юных лет отличалась обострённым чувством справедливости и была бесповоротной максималисткой. В 16 лет она, подобно Софье Перовской, бросила гимназию и ушла из родительского дома, чтобы начать самостоятельную жизнь. Трудилась чернорабочей в Александровске (ныне Запорожье) и Екатеринославе (Днепропетровск) и с лихвой познала все тяготы, лишения. Бедность и унижения, которым подвергался рабочий люд.

В 18 лет познакомилась с эсерами-большевиками и на некоторое время сошлась с ними, но даже они оказались недостаточно революционными для её пылкой, не знающей компромиссов, натуры.

В 1904 г. Никифорова встретилась с Николаем Музилем, чехом по происхождению и ярым анархистом по убеждениям. Он снабжал её политической литературой, и она окончательно поняла, что единственный путь честного человека — самоотверженная борьба с миром, где царит нажива, ложь и насилие. Она осознала умом то, что подсказывало ей сердце, — что источник всех социальных зол — бездушная государственная машина, рабовладельческая по самой своей сути.

Свободолюбивая анархическая Идея привлекла её как безудержным полётом мечты, так и возможностью проявить в служении этой Идее лучшие стороны своей души, самозабвенно отдаться благородному бескорыстному Идеалу.

Идеал этот пришёлся ей по сердцу, и уже в 1905 г. она становится анархисткой-террористкой. Первое её громкое дело — экспроприация — вооружённый налёт на кассу завода сельскохозяйственных машин в Александровске. Тогда не удалось обойтись без жертв — были застрелены сторож-охранник и главный кассир, взяты на революционные нужды 17 тысяч рублей.

В дальнейшем профессиональная революционерка Никифорова принимает активное участие в террористической деятельности ультрарадикальных анархистов-бомбометателей в Одессе, Никополе, Мелитополе, Херсоне и других городах. Попутно она постоянно усиленно занимается самообразованием. Когда полиция всё же выследила её, она пыталась покончить с собой с помощью бомбы, но та не взорвалась.

В 1908 г. по обвинению в политических убийствах и экспроприациях суд приговорил Никифорову к двадцатилетней каторге. Её перевезли в Бутырку, а затем в особую пересыльную женскую тюрьму, где ожидали этапа женщины, осуждённые за политический террор. Отсюда, в ночь на 1 июня 1909 г. совершают дерзкий побег 13 политкаторжанок, среди которых была и Никифорова. Помогали им в этом сочувствовавшие революционеркам надзирательницы, а в числе организаторов побега был юный Владимир Маяковский и его старшие сёстры. Этот побег и подготовка к нему подробно были описаны затем в мемуарах Екатерины Никитиной, члена боевой организации эсеров-максималистов, тюремной сокамерницы Никифоровой.

Вырвавшись на волю и спасаясь от преследований царской охранки, Никифорова тайком уезжает в Америку, где публикуется в эмигрантских анархических печатных изданиях, налаживает тесные связи с существующими по всему миру анархо-синдикатскими федерациями, а также участвует в создании крайне левого «Союза русских рабочих США и Канады».

Но через три года ей осточертела вся эта журналистская «мышиная возня». Она жаждет Дела. И в 1913 г. направляется в Испанию, где обучает испанских анархистов взрывной и террористической деятельности. В одной из перестрелок с полицией во время налёта на банк в Барселоне она получает ранение и тайно переправляется на лечение во Францию.

После выздоровления она посещает знаменитые парижские литературные салоны и кафе Монпарнаса, вращается в обществе известных интеллектуалов, поэтов и художников-сюрреалистов, чьё творчество носило ярко выраженное бунтарское, антибуржуазное мироощущение, напрочь отвергающее, как ей казалось, «ценности» современной цивилизации. Никифорова уже поступает в основанную самим Роденом школу живописи и ваяния. Там она знакомится с писателем и публицистом Аполлоном Андреевичем Карелиным (1863-1926), одним из лидеров анархо-коммунистического движения (в 1917-1920 гг. членом ВЦИК Советов РСФСР), а также с бывшим политкаторжанином, меньшевиком (тогда) Владимиром Антоновым-Овсеенко (1884-1938), сыгравшим затем особую роль в октябре 1917 года, а потом бывшим в числе особо жестоких усмирителей восстания Антонова на Тамбовщине.

Вскоре, однако, начинается Первая мировая война, и Никифорова поступает в офицерскую школу вблизи Парижа. Закончив её, она становится единственной женщиной-эмигранткой, поучившей офицерское звание.

Далее в её биографии начинаются большие пробелы. Известно лишь, что в конце 1916 г. она (преследуя какие-то свои цели) отправляется на фронт, а в апреле 1917 г. пробирается в бушующий революционный Петроград. Здесь она, вступив в ряды анархо-коммунистов, пытается организовать вооружённое выступление против буржуазного Временного правительства.

Тогда в стране стремительно назревала революционная ситуация, особенно после того, как лидеры эсеров и меньшевиков в мае 1917 г. соглашательски вошли в состав Временного правительства, всячески оттягивавшего передачу помещичьей земли крестьянам и ратовавшего за продолжение войны «до победного конца».

К июню 1917 г. анархистские союзы и группы в Петрограде широко распространились и многие из них объединились в Петроградскую федерацию анархо-коммунистов, пользовавшуюся большим влиянием среди рабочих, матросов Балтфлота и некоторых частей Петроградского гарнизона, особенно в Первом пулемётном полку.

В июне на Родину после сорокалетней эмиграции вернулся П. А. Кропоткин, которого с энтузиазмом встречала шестидесятитысячная манифестация его сторонников. Излагая свою анархо-коммунистическую программу, Кропоткин во главу угла ставил не государство, а свободную личность и федеративный союз местных самоуправляющихся Общин (Советов), объявил целью производства не капиталистическую прибыль, а удовлетворение потребностей тружеников. Все эти не книжные, а жизненные идеи были очень созвучны настрою русской души и понятны каждому безграмотному мужику.

Надо отметить, что во всех событиях 1917 года — в том числе и в октябре — анархисты играли одну из первых ролей (что впоследствии всячески замалчивалось официальной большевистской пропагандой). Их социальная востребованность и значимость возрастали от месяца к месяцу: порой казалось, что они вот-вот овладеют волей восставшего народа и поведут его за собой — к ослепительному свету праведной жизни без бар и холопов. Русской Всенародной идеей был в тот момент не большевизм, а Анархизм.

Само понятие «советская власть», как и лозунг «вся власть — Советам!» заимствовали большевики у анархо-коммунистов, где они подразумевали переход всей государственной власти в руки самоуправляемых вольных Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов по всей стране, снизу доверху.

Вожаки анархо-коммунистов — Устин Жук, Владимир Шатов и другие — вместе с большевиками и левыми эсерами входили в состав Военно-революционного комитета, руководившего переворотом 25 октября, а дружина чернознамёнцев участвовала в захвате Зимнего. Однако пути истинных революционеров и большевиков-ленинцев разошлись очень скоро, сразу после того, как большевики предательски подмяли под себя Советы и установили свою однопартийную диктатуру. Но тогда, летом 1917 г., анархисты и большевики ещё шли в одном строю на штурм буржуазного мира. И первым серьёзным испытанием для их недолговечного союза стали события июля 1917 г., о которых так скупо и неохотно писали потом учебники истории КПСС. Ещё бы: партия «марксистов-ленинистов» оказалась в этих событиях не более чем щепкой, несомой бурными волнами солдатско-матросского моря. Если кто и пытался управлять разбушевавшейся народной стихией, так это анархисты, о роли которых в Революции большевики после своей победы и узурпации власти постарались забыть.

9 июня в Петрограде, на даче бывшего царского министра Дурново (экспроприированной революционным народом ещё в апреле), состоялась общегородская конференция анархо-коммунистов. Делегаты от почти ста предприятий и воинских частей Петрограда приняли резолюцию: пора поднимать восстание и свергать Временное правительство, которое только что приняло крайне непопулярное среди солдат и матросов решение о наступлении на фронте. Был избран Временный революционный комитет и провозглашены были ближайшие цели анархо-коммунистической революции: немедленная передача частновладельческой земли крестьянам, заводов рабочим, прекращение кровопролитной империалистической войны за интересы Антанты. Но вскоре революционный штаб был окружён верными Временному правительству войсками и взят штурмом, причём оставшиеся в живых защитники покончили с собой, подорвавшись на гранатах.

Несмотря на это, 4 июля в Петрограде под лозунгом «Вся власть — Советам!» прошла грандиозная полумиллионная демонстрация, в ходе которой звучали призывы к вооружённому свержению Временного правительства. Демонстрация эта была организованна не столько большевиками, сколько, в основном, революционными кронштадскими матросами. Главную роль в ней сыграли вожаки анархистов — Устин Жук, Анатолий Железняков, Ефим Ярчук и Мария Никифорова. Срочно вызванными с фронта воинскими частями демонстрация была рассеяна, имелись многочисленные убитые и раненые. Одни руководители революционного выступления оказались в тюрьме, другие вынуждены были скрыться. Никифорова пробирается в родные края — на юг Украины и сразу же становится там признанным лидером анархистов и левых эсеров.

В Александровске, Екатеринославе, Одессе, Мелитополе, Николаеве, Горловке, Юзовке, Херсоне, Каменке создаёт она Вольные боевые дружины анархисткой Чёрной гвардии, ведущей вооружённую борьбу с государственными структурами Временного правительства республиканской России, а с сентября 1917 г. — с новыми государственными структурами Украины. Тогда-то Никифорова впервые встречается с будущим вождём Революционно-Повстанческой Армии — Нестором Махно.

А дальше начинается головокружительная эпопея — ожесточённая война Маруси Никифоровой со всеми антинародными режимами — интервентскими, российскими, украинскими, белыми и красными. К концу 1917 г. она уже во главе целого анархистского войска в полторы тысячи сабель и штыков, беспрекословно повинующегося только своей харизматической амазонке. По воспоминаниям очевидцев, в отряде Маруси были и матросы-дружинники, и необычайные испанские анархисты в чёрных накидках. Отряд этот действует на огромной площади, включающей несколько областей. Поняв, что большевиков интересует только власть, Маруся мечтает о Третьей Анархической Революции, способной установить, наконец, подлинную а не декларативную свободу и социальную справедливость.

Первые революционные деяния отряда Маруси — взятие Александровска и Елизаветграда (ныне Кировоград) и утверждение там анархо-коммунистического советского строя. Но в феврале 1918 г. большевики произвели в Москве разгром и полное разоружение боевых анархистских дружин, объявленных мятежниками; это сопровождалось арестами и расстрелами анархистов. Вскоре отряд Маруси разгоняют и даже частично разоружают за неподчинение большевистским декретам. Сама Маруся, спасаясь от ареста, скрывается в Саратове, где пытается поднять восстание против псевдосоветского кремлёвского режима. Дело, однако, проваливается и заканчивается арестом Маруси. В сентябре 1918 г. её под усиленным конвоем вывозят в Москву и заключают в столь знакомую ей Бутырку: местные чекисты просто не решились расстрелять знаменитую революционерку-политкаторжанку, лично знавшую Ленина и многих видных партийцев.

21 сентября 1918 г. Никифорову выпускают под поручительство члена ВЦИК Советов РФ анархо-коммуниста А. Карелина и командующего Красными войсками Юга России и Украины В. Антонова-Овсеенко. Ревтрибунал же состоялся в январе 1919 г. За «дезорганизацию и дискредитацию советской власти» Никифорова была приговорена к «лишению на шесть месяцев занимать ответственные командные посты в РСФСР». Смягчающими обстоятельствами были признаны свидетельские показания А. Карелина и В. Антонова-Овсеенко. Первый сказал: «Я давно знаю Марию Григорьевну Никифорову. Это идеалистка в лучшем смысле слова. Честнейший человек из тех, которых я когда-либо знал». А большевик Антонов-Овсеенко заявил: «Марусю Никифорову знаю давно и ничего за ней скверного не видел… Слышал от товарищей, что Никифорова — боевой человек, самоотверженно сражающийся и держащий свой отряд в железной дисциплине».

Не считаясь с приговором Ревтрибунала, Антонов-Овсеенко сразу назначает Марусю Командиром Вольной боевой дружины, и она сражается с гайдамаками-петлюровцами. Но под красным командованием свободолюбивая Маруся находилась только полтора месяца. Ей претили политические интриги, беспринципность и лицемерие комиссаров, подменявших Справедливость демагогической «революционной целесообразностью». Напрочь разойдясь с «властолюбцами-большевиками», Маруся навсегда покидает их стан и в марте 1919 г. вступает со своим отрядом в Повстанческую армию Нестора Махно (ещё в 1917 г. Марусю, уже широко известную анархистку, Махно лихим налётом освободил из уездной тюрьмы).

Маруся рассказывает Махно о преследованиях, арестах и расстрелах большевиками московских и питерских анархистов, однако на него эти рассказы большого впечатления не произвели. Да и вообще со своенравным батькой Маруся с трудом ладила, постоянно упрекая его в диктаторстве и лояльности к большевикам. Но тут, как говорится, нашла коса на камень. Призывы Маруси к Третьей Социальной Революции, к продолжению Октября в форме народного восстания против комиссародержавия для установления подлинно советской власти, её грандиозные планы анархо-коммунистического террора, направленного и против белых, и против красных лидеров, в силу ряда других причин не нашли тогда должного отклика у Нестора Ивановича. И в июне 1919 г. Маруся со своим отрядом навсегда покидает Махно.

Что было с ней дальше? Но прежде надо сказать о том, что творилось в то смутное время на необъятных просторах нашей Родины.

Правильное освещение и понимание вопроса о трёх силах (вместо, якобы, двух) является ключевым для осознания всей глубины трагических событий 1917-1922 годов.

Массовое крестьянское сопротивление военно-однопартийной «диктатуре пролетариата», единое по всей стране и сквозь всю Гражданскую войну, является именно ТРЕТЬЕЙ СИЛОЙ в социалистическом и революционном смысле. И в этом видится почвенное историческое единородство повстанчества и всего народного антикрепостнического сопротивления с бунтарскими освободительными движениями Разина и Пугачёва, с революционным народничеством, с анархо-коммунистическими учениями Бакунина и Кропоткина.

То была всеобщая крестьянская война — «взрыв изнутри», а если смотреть глубже, то война села против города как центра насилия, против всей урбанистической цивилизации, органически враждебной земле.

Понятие городской власти испокон века для селян было связано лишь с представлениями о налогах, поборах, чиновничьем произволе и «узаконенных» грабежах. Городская, господская власть приходила в село всегда только как сила разрушающая, развращающая, эксплуатирующая и закабаляющая. Со своими реквизиционными, мобилизационными, карательными отрядами. Телесные наказания крестьян (публичная порка за недоимки) были отменены лишь в 1904 г. Помнили крестьяне и кровавые дни 1905-1907 годов, когда для защиты помещичьих усадеб и усмирения бунтующих крестьян царское правительство посылало бесчинствующие казачьи полки.

Народные мужицкие представления о справедливости сводились, прежде всего, к равенству, то есть к равному распределению всех земель, к передаче земли тем, кто обрабатывает её СВОИМ ТРУДОМ. Но самое поразительное, писал А. И. Энгельгардт, что богатые мужики, купившие после 1861 г. большие земельные участки в полную собственность, тоже не возражали против уменьшения своих законно приобретенных наделов. Жадность к земле, страсть к наживе, частнособственническое стяжательство не задушили в русском человеке понимание, что и другие, обделённые землёй, имеют право на свою долю от щедрот Матушки-Природы.

Идеи «чёрного передела», равного перераспределения всех земель, всегда жили среди крестьянства. И потому наибольшей поддержкой в деревне, а, следовательно, и во всей стране пользовались партии «Народная воля», затем — «Земля и воля», «Чёрный передел», а позднее — эсеры. Когда же летом 1917 г. солдаты и крестьяне разобрались, что эсеры, вошедшие в правительство Керенского, ратуют за продолжение империалистической войны и откладывают делёж земли до Учредительного собрания, то начался самочинный захват помещичьих земель, с которым Временное правительство уже ничего не смогло поделать.

А вспыхнула эта Великая Мужицкая Революция уже в начале XX века. Согласно подсчётам, за 1905-1907 гг. в Европейской России было разгромлено от 3 до 4 тысяч помещичьих усадеб. Внимательное изучение истории показывает, что области, бывшие наиболее активными в антипомещичьих крестьянских движениях в 1905 г., очень часто были также и наиболее активными в антибольшевистских народных выступлениях 1918-1922 годов.

В революционные 1905-1907 гг. огромная Тамбовская губерния с населением 3,5 млн. человек была наиболее крестьянской из всех губерний Центральной России (в её городах проживало всего 8% населения) и была одновременно наиболее взрывчатой областью Российской империи. Происходившие здесь крестьянские возмущения нередко выливались в прямые столкновения с полицией и вызванными казачьими частями. Именно здесь в 1906 г. вчерашняя гимназистка Мария Спиридонова прямо на перроне вокзала в г. Козлове в упор расстреляла палачествовавшего карателя полковника Луженовского.

Статистика свидетельствует, что Тамбовская губерния стояла на втором месте после Саратовской по количеству разрушенных в 1905 г. помещичьих имений: здесь бунтующими крестьянами было разорено 130 имений. Летом и осенью 1917 г. тамбовские крестьяне прославились массовым самовольным захватом барских земель: официально зарегистрировано 358 подобных крестьянских выступлений.

Крестьянство тамбовской губернии активно выступало против помещиков в 1917 году. Но ещё было активно против большевистской «диктатуры пролетариата» с её продотрядами и прочими устрашающе-карательными подразделениями. В этой губернии осенью 1917 г. наиболее активными были крестьяне Борисоглебского, Тамбовского, Козловского, Кирсановского и Моршанского уездов. Весьма примечательно, что именно эти же уезды стали оплотом и территорией действий партизанской армии Антонова. А наиболее активными районами в этих уездах были как в 1905 г., так и в 1920-21 гг. Рассказовский и Сампурский в Тамбовском уезде и Инжавинский в Кирсановском.

Победа красных над белыми вовсе не означала окончание Гражданской войны. Напротив, она только разгоралась. На борьбу с комиссародержавием поднялись широчайшие крестьянские массы. Их поддержали рабочие и даже часть красноармейцев; ведь красноармейцы были теми же крестьянами, мобилизованными под страхом расстрела семьи (4). О Революционно-Повстанческой армии Махно мы уже говорили. Летом 1920 г. вспыхнуло тамбовское восстание под руководством левого эсера А. С. Антонова. Почти одновременно произошли вооружённые крестьянские выступления в Поволжье, на Дону, Кубани, в Западной и Восточной Сибири, на Урале, в Белоруссии, Карелии, Средней Азии.

На огромных пространствах Росси тоталитарный большевистский режим держался только в крупных городах и узловых станциях вдоль железных дорог: всё остальное было для него либо «вражеской территорией», либо фронтовой полосой — полем постоянных боевых действий. Повстанцы создавали свои армии, штурмовали и брали города, формировали органы народного самоуправления. Практически вся страна была объята пламенем крестьянской войны.

Правдивая история героической повстанческой эпопеи ещё не написана. Слишком значительна, величественна и драматична она, слишком обильно полита кровью её участников, слишком глубока, сложна и своеобразна, чтобы историки могли писать о ней на основании одних только документов и противоречивых свидетельских показаний.

Как красные, так и белые борзописцы, обычно поливающие друг друга грязью, сходятся, однако, в едином утверждении, будто вожди повстанцев, атаманы мужицкой рати, были обычными бандитами и погромщиками. Но за бандитов, без идеологии, без совести, добровольно не шли бы на смертный бой десятки тысяч русских, украинских, белорусских парней.

Народно-партизанское повстанчество, одинаково враждебное и белым, и красным, можно назвать ЗЕЛЁНЫМ ДВИЖЕНИЕМ. Настоящая стихия Зелёных — родные леса. Лесные братья не давали житья угнетателям. Они действовали везде: в белорусском Полесье и сибирской тайге, в черноморских плавнях и дебрях Приморья. Они были вездесущи, молниеносны, неуловимы и скрывались, казалось, за каждым кустом. Не желая служить в армии любой из сторон, они уходили в леса, создавали вооружённые отряды революционной вольницы, борясь с существующими эксплуататорскими системами (и белыми, и красными) методами партизанской войны. Отряды эти были естественно, органически связаны с условиями партизанской войны в густых лесах. Оттого-то так долго противостояли они своим врагам. Будучи не в силах справиться с народным партизанским движением обычными военными методами, и белые, и красные прибегали к безжалостному повальному террору, обескровливая сопротивление массовыми казнями родственников повстанцев и просто заложников (5).

Кстати сказать: и Деникин, и Колчак были биты в первую очередь крестьянскими повстанцами (махновцами и сибирскими партизанами), а уже потом добиты Красной армией.

Во всём зелёном движении прослеживается поразительная (на первый взгляд) закономерность — в конце 1920-1921 гг. против большевиков начали восставать самые «красные» районы, служившие им надёжной опорой и подпольным убежищем в предыдущие годы Гражданской войны.

Распознав истинную суть новых властителей, повернули против них оружие партизаны Сибири. На Дону восстали казаки в «мироновских» Хопёрском и Усть-Медведицком округах. В Воронежской губернии — Богучарский уезд, где прежде всего формировались войска для борьбы с белоказачеством. То же самое наблюдалось на Урале и в Пермском крае, в Крыму и Черноморье, на Северном Кавказе и в Туркестане.

Восставали те обманутые, кто сгоряча поддался большевистским агиткам и поддержал поначалу октябрьский переворот. Но обманы стали вскрываться. Диктаторские методы правления и хозяйствования с помощью трибуналов, вначале объявлявшиеся большевиками временными, вынужденными, необходимыми в условиях борьбы с белогвардейцами и Антантой, оказались будничными, неотъемлемыми свойствами нового государственного порядка. Люди стали доискиваться правды, что и пугало, и приводило в бешенство большевистских лидеров, которые никогда не были романтиками-идеалистами, а руководствовались лишь очень своеобразно понимаемой «революционной целесообразностью». Большевистская этика провозглашала беспощадность доблестью и «образцом классовой сознательности». Эти кровожадные призывы всегда перевыполнялись — тысячи истерзанных трупов и сожжённые дотла деревни оставляли после себя карательные красные отряды.

В январе 1921 г. началось мощное Западносибирское восстание под руководством Сибирского крестьянского союза, охватившие Омскую, Тюменскую, Оренбургскую, Челябинскую и Екатеринбургскую губернии. Возглавил это массовое народное восстание эсер В. А. Родин.

Лозунг ТРЕТЬЕЙ, ЗЕЛЁНОЙ силы — «Советы без коммунистов!» — подлинно СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ, равно антибольшевистский и антибуржуазный. И хотя кронштадтские матросы сражались не в лесах, их восстание в марте 1921 г. было зелёным не только по таким же лозунгам, но и по своей революционной сути.

Зелёный вал крестьянской стихии прокатился по всей стране десятками и сотнями крупных восстаний (6). Зелёным были особенно близки анархо-коммунистические и левоэсеровские максималистские установки. Зелёными армиями Черноморья, Украины, Тамбовщины, Урала, Сибири и Дальнего Востока руководили, как правило, анархисты и левые эсеры. Десятки сельских и уездных вожаков-атаманов представляли своеобразную власть на местах, исходя из народного волеизъявления и крестьянской смекалки. Всех зелёных объединяла бедняцко-батрацкая направленность идеологии, враждебность «диктатуре города» и неприятие любых административно-командных государственных структур. В основе сельских мечтаний и устремлений была подлинная Советская власть без коммунистов и иных политических партий, т. е. общественная самоорганизация и самоуправление, построенное «снизу вверх», где местный сельский сход или выбранный этим сходом Совет решает сам все наболевшие вопросы без каких-либо приказов и декретов, а общество (мир) держится на началах социального равенства, справедливости и товарищества.

Характерными самобытными сторонами этого мощного социального движения были: отрицательное отношение к нетрудовым или привилегированным группам общества; недоверчивое отношение к любым политическим партиям; отрицание диктатуры над народом какой бы то ни было организации; неприятие принципов государственности и крупной частной собственности; полное самоуправление трудящихся у себя на местах.

Конкретной и начальной формой этого самоуправления были вольные трудовые Советы крестьянских и рабочих объединений. «Вольные» в них означало то, что они должны были быть совершенно независимыми от какой бы то ни было центральной власти, входя в общую хозяйственную систему на основах равенства.

К сожалению, Третья Революция начала обретать массовых крестьянских приверженцев только с июня 1918 г., когда её главные глашатаи-анархисты были уже разгромлены, разоружены и обезглавлены. Она полыхала несколько лет, несмотря на неисчислимые кровопролитные потери. Ещё весной 1921 г. на Украине действовало около 40 тысяч повстанцев, на Тамбовщине и Дону — тоже не менее 40 тысяч, в Западной и Восточной Сибири — до 80 тысяч.

Но к концу 1921 г. крестьянское сопротивление было окончательно подавлено огромной регулярной армией, накопившей опыт тотального уничтожения непокорных. Исчезли повстанческие армии Махно, Антонова, Сапожкова (7). Вожди-атаманы были уже в земле или на чужбине…

Но мы отвлеклись. Подлинные события Гражданской войны несколько увели нас от повествования о нашей героине — буревестнице Третьей Революции — Марусе Никифоровой.

12 июня 1919 г. в бронепоезде К. Ворошилова был вероломно арестован начштаба Махно Я. Озеров и целый ряд махновских командиров: все они без суда были расстреляны. Тогда Маруся с группой верных соратников покидает Махно и направляется в Москву, где вместе со своим мужем польским анархистом-террористом Витольдом Бжестоком разрабатывает план убийства Ленина, Троцкого и всей партийной верхушки: ведь против лома нет приёма, окромя другого лома. Одновременно особый боевой отряд посылается в Сибирь с целью ликвидации Колчака.

Реализованной частью этого грандиозного плана (куда там Савинкову!) стал мощный взрыв в здании Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке 25 сентября 1919 г., где ожидалось присутствие Ленина (но он задержался на совещании и не прибыл вовремя).

Но Маруси тогда в Москве уже не было. В конце августа она с мужем и отрядом из 16 анархистов выехала из Москвы в Крым, занятый тогда белогвардейцами. Из Крыма они хотели пробраться в Таганрог, чтобы взорвать Деникина. Но в Севастополе Никифорова была опознана белогвардейским офицером, выдана контрразведке и по приговору военно-полевого суда повешена вместе с Бжестоком во дворе севастопольской тюрьмы. По свидетельству белой прессы Никифорова со стоическим спокойствием встретила смерть: «Да здравствует Анархия!»

Но в народе ходят упорные слухи, что Маруся осталась жива. Не укладывалось в народном сознании, что просто так бесследно могла исчезнуть благородная разбойник-атаманша, восхищавшая своей отвагой, удалью, а главное — Правдой-справедливостью, за торжество которой пролила столько своей и вражеской крови. Ибо благодарная народная память никогда не допускала гибели своего Героя — заступника, радетеля и мстителя, неуловимого и бессмертного.

Уже в 1920 г. в армии Махно появляется боевая атаманша Маруся Кривущенко, командовавшая конным полком около года и погибшая в бою с красными летом 1921 г. на юге Украины. Но это была уже «не та» Маруся.

Известна ещё повстанческая атаманша Маруся Соколовская, действовавшая в районе Чернобыля и Овруча и расстрелянная красными в конце 1919 г. Но это тоже уже «не та» Маруся.

Прославилась и ещё одна партизанская командирша — Маруся Косова в армии Антонова на Тамбовщине. Но и это тоже уже «не та» Маруся. В общем же все эти воительницы Маруси в народной памяти слились в один фольклорный образ — миф, известный только по имени Маруся. Такова бесхитростная нерукотворная слава, не требующая никаких официальных агиток (8).

От такой личности, как Мария Никифорова, исходила не то что уверенность, но какая-то неизъяснимая сила, заставляющая людей подчиняться ей и верить в неё.

При всём нашем уважении и даже преклонении мы не делаем из Никифоровой анархистскую «икону». Как всякий человек, всякая личность, она, конечно же, имела и свои отрицательные черты, свои просчёты и заблуждения. Но они настолько мелки и ничтожны по сравнению с великой положительной сутью всей её жизни, что обращать на них особое внимание нет никакого смысла.

Дата добавления: 2015-10-24