Петр Успенский - Четвертый путь 27 страница

Согласно идее эзотеризма, не все ценности, приобрет„нные человечеством в период культуры, теряются им во времена варварства. Главная суть приобрет„нного человечеством в период культуры сохраняется в эзотерических центрах в эпохуварварства и впоследствии служит началом новой культуры.

Любая культура переживает подъ„м и падение. Причины этого заключаются в следующем: в любом культуре (как это можно видеть, например, по нашей культуре) одновременно развиваются и эволюционируют совершенно противоположные принципы, а именно, принципы варварства и принципы цивилизации.

Начало культуры ид„т из внутреннего круга человечества, зачастую благодаря насильственным мерам. Иногда миссионеры внутреннего круга цивилизуют дикие расы огн„м и мечом, потому что для управления дикарями нет иного средства, кроме насилия. Далее развиваются принципы цивилизации, постепенно создающие те формы духовного проявления человечества, которые называются религией, философией, наукой и искусством, а также те формы общественной жизни, которые дают индивидуизвестную свободу, досуг, безопасность и возможность самопроявления в более высоких сферах деятельности.

Это и есть цивилизация. Как было отмечено, е„ начало (т.е. начало всех е„ идей, принципов и знаний) приходит из эзотерического круга.

Но одновременно с началом цивилизации было допущено насилие; в результате нарядус цивилизацией раст„т и варварство. Это означает, что параллельно росту идей, пришедших из эзотерического круга, развиваются и другие стороны жизни, происхождение которых скрыто в человечестве, находящемся в состоянии варварства.

Варварство нес„т в себе принципы насилия и разрушения. Эти принципы не существуют и не могут существовать внутри цивилизации.

В нашей культуре очень легко проследить обе эти линии: линию цивилизации и линию варварства.

Дикарь убивал своего врага дубиной. Культурный человек имеет для этого всевозможные технические приспособления: взрывчатые вещества ужасной силы, электричество, аэропланы, подводные лодки, ядовитые газы и т.п. Все эти средства и приспособления для разрушения и уничтожения - не что иное, как формы эволюции дубины; они отличаются от не„ только силой своего действия. Культура средств разрушения, культура средств и методов насилия - это культура варварства.

Далее, значительную часть нашей культуры составляет рабство и разные формы насилия во имя государства, религии, во имя идей, морали - во имя чего угодно, что только можно вообразить.

Внутренняя жизнь современного общества, его вкусы и интересы также изобилуютчертами варварства. Жажда зрелищ и увеселений, страсть к соревнованиям, спорту, играм, сильнейшая внушаемость, готовность подчиняться всем видам влияний, панике, страху, подозрениям - вс„ это черты варварства. Они процветают в нашейжизни, используя такие средства и изобретения технической культуры, каккнигопечатание, телеграф, радио, средства сообщения и т.п.

Культура стремится установить границу между собой и варварством: проявления варварства называются 'преступлениями'. Но существующая криминология недостаточна для того, чтобы изолировать варварство. Она недостаточна потому, что сама идея 'преступления' в современной криминологии является искусственной.

Ибо, то что называется 'преступлением', на деле представляет собой нарушение 'существующего закона', тогда как сам этот закон нередко является выражением варварства и насилия. Таковы разнообразные запретительные законы, которыми полна современная жизнь. Число их во всех странах непрерывно возрастает, вследствие чего так называемое преступление нередко не является преступным действием, таккак не содержит элементов насилия или вреда. С другой же стороны, неоспоримые преступления ускользают из поля зрения криминалистики либо потому, что они ещ„ не признаны преступлениями, либо потому, что выходят за пределы некой шкалы. В существующей криминалистике есть термины 'преступник', 'преступное занятие', 'общество преступников', 'преступная секта', 'преступное содружество', - но нетпонятий преступного государства, преступного правительства, преступного законодательства. В результате, самые крупные преступления не уда„тся назвать преступлениями.

Эта суженность поля зрения криминалистики наряду с отсутствием точности и постоянства в определении понятия преступления - один из главных характерных признаков нашей культуры.

Культура варварства раст„т одновременно с культурой цивилизации. Но важнейшим является то, что обе эти культуры не в состоянии развиваться параллельно до бесконечности. Неизбежно наступает момент, когда варварство прерывает развитие цивилизации и постепенно, а то и очень быстро полностью е„ разрушает.

Может возникнуть вопрос: почему варварство неизбежно разрушает цивилизацию, почему цивилизация не в состоянии разрушить варварство? На этот вопрос нетрудно ответить. Во-первых, подобная вещь, насколько нам известно, никогда не наблюдалась в истории, тогда как противоположное явление разрушения цивилизации варварством и его торжества над цивилизацией постоянно случалось раньше и случается сейчас. И как указывалось выше, мы можем предугадать судьбу великой волны культуры на основании знакомства с судьбоймалых волн культуры - индивидуальных рас и народов.

Но коренная причина развития варварства пребывает в самом человеке: ему присущи внутренние принципы, способствующие росту варварства. Чтобы уничтожить варварство, необходимо уничтожить эти принципы. Но, как известно, с самого начала доступной нам истории цивилизация не в состоянии была уничтожить принципы варварства в душе человека; поэтому варварство всегда развивается параллельно цивилизации. Более того, варварство развивается обычно быстрее, чем цивилизация, и в большинстве случаев уже в самом начале останавливает развитие цивилизации.

Можно найти бесчисленные примеры того, как цивилизация отдельного народа бывала остановлена развитием варварства внутри этого же народа.

Вполне возможно, что в некоторых одиночных случаях в небольшой (или даже достаточно большой, но изолированной) культуре цивилизация временно одерживала верх над варварством. Однако в других культурах, существовавших одновременно, побеждало варварство; со временем оно побеждало и захватывало те страны, где цивилизации удавалось преодолеть варварство.

Вторая причина победы варварства над цивилизацией, которая бросается в глаза, заключается в том, что первоначальные формы цивилизации поддерживали и известные формы варварства для защиты собственного существования, для самоизоляции; среди них: организация военных сил, армии, развитие военной техники и военнойпсихологии, поощрение и легализация различных форм рабства, узаконивание разнообразных варварских обычаев и т.п.

Эти формы варварства очень скоро перестают подчиняться цивилизации, перерастаюте„ - и начинают видеть цель своего существования в самих себе. Их сила в том и состоит, что они способны существовать сами по себе, бех посторонней помощи.

Цивилизация же, наоборот, приходит извне; она в состоянии существовать и развиваться только за сч„т посторонней помощи, т.е. помощи эзотерического круга.

Но развивающиеся формы варварства вскоре отрезают цивилизацию от е„ источника; тогда цивилизация, утратив в себе уверенность, начинает служить развитым формам варварства, полагая в этом свою цель и судьбу. Все формы, созданные цивилизацией, подвергаются процессу изменения и приспособления к новому порядкувещей, - т.е. становятся пособниками варварства.

Так, теократическое правление превращается в деспотию. Касты, если они существовали и были признаны, становятся наследственными. Религия, принимая форму 'церкви', оказывается орудием в руках деспотизма или наследственных каст.

Наука, превратившаяся в технику, служит целям разрушения и уничтожения.

Искусство вырождается и становится средством удержания масс на уровне слабоумия.

Такова цивилизация на службе у варварства, в рабстве у него. Подобные взаимоотношения между цивилизацией и варварством можно наблюдать на протяжении всей исторической жизни, но эти взаимоотношения не в состоянии существовать неопредел„нно долго. Рост цивилизации прекращается, цивилизация оказывается какбы переплавленной в культуру варварства. В конце концов ей приходится совсем остановиться. Тогда варварство, не получая притока силы от цивилизации, вс„ более и более снижает свой уровень до элементарных форм и постепенно возвращается к своему первоначальному состоянию, пока не станет тем, чем в сущности было всегда - даже во времена переодевания в пышные одежды, заимствованные у цивилизации.

Варварство и цивилизация в своих взаимоотношениях могут сосуществовать (как мы это наблюдаем в нашей исторической жизни) лишь в течение сравнительно краткого периода. Затем наступает такой момент, когда техника разрушения начинает расти так быстро, что уничтожает свой первоисточник, т.е. цивилизацию.

Рассматривая современную жизнь, мы видим, сколь незначительную роль играют в нейте принципы цивилизации, которые не находятся в рабстве у варварства.

Действительно, какое ничтожное место в жизни среднего человека занимает мышление или искание истины! Но принципы цивилизации в фальсифицированных формах используются уже в целях варварства, как средство подчинения масс и удержания их в повиновении; в этих формах они процветают.

Лишь по отношению к этим фальсифицированным формам проявляется терпимость.

Религия, философия, наука, искусство (если они не находятся в непосредственном подчинении варварству) не пользуются признанием в жизни, исключая самые слабые и ограниченные формы. Любая попытка выйти за пределы тех узких рамок, которые им отведены, немедленно встречает противодействие. Усилия же человечества в этом направлении чрезвычайно робки и беспомощны.

Человек жив„т удовлетворением своих желаний, страхами, борьбой, тщеславием, развлечениями и увеселениями, бездумным спортом, интеллектуальными и азартными играми, приобретательством, чувственностью, отупляющим ежедневным трудом, повседневными заботами и беспокойствами, а более всего - подчинением и наслаждением подчинением; если он переста„т подчиняться одной силе, то немедленно начинает подчиняться другой. Человек бесконечно дал„к от всего, что непосредственно не связано с интересами и заботами текущего дня, от всего, что хоть немного поднимается над материальным уровнем его жизни. Если не закрывать на вс„ это глаза, то мы пойм„м, что в лучшем случае заслужили себе имя цивилизованных варваров, т.е. варваров, обладающих некоторой степенью культуры.

Цивилизация нашего времени - это бедное, чахлое растение, которое едва жив„т во мраке глубокого варварства. Технические изобретения, улучшенные средства сообщения и методы производства, возросшие способности борьбы с природой - вс„ это бер„т от цивилизации, вероятно, больше, чем да„т ей.

Истинная цивилизация существует только в эзотеризме. Именно внутренний круг представляет собой цивилизованную часть человечества; члены внутреннего круга - это цивилизованные люди, которые живут в стране варваров, среди дикарей.

Это бросает свет на происходящее и с другой точки зрения. Я уже упоминал часто задаваемый вопрос: почему члены эзотерического круга не помогают людям в их жизни, почему они не выступают на стороне истины, почему не стремятся поддержать справедливость, помочь слабым, устранить причины насилия и зла? Но если мы представим себе, что небольшое число цивилизованных людей жив„т в огромной стране, насел„нной дикими и варварскими племенами, которые постоянно враждуют и воюют друг с другом, если даже мы вообразим, что эти цивилизованные люди живут там в качестве миссионеров, от всего сердца желая принести просвещение дикарям, мы пойм„м, что они, конечно же, не станут вмешиваться в борьбу плем„н, не будут принимать в возможных столкновениях одну из сторон против другой. Предположим, что в такой стране рабы подняли мятеж; это вовсе не значит, что цивилизованные люди должны им помогать, ибо цель рабов состоиттолько в том, чтобы подчинить себе своих господ и сделать их рабами, а самим занять место господ. Рабство в самых разных формах - один из характерных признаков этой дикой страны, и миссионеры не могут ничего с ним поделать; они в состоянии только предлагать всем желающим поступить в их школы, учиться там и сделаться свободными людьми. Для тех, кто не желает учиться, условия жизни изменить невозможно.

Этот пример - точная картина нашей жизни, наших взаимоотношений с эзотеризмом, если он существует.

Если мы обратим теперь внимание на жизнь человеческой расы и представим е„ в виде серии поднимающихся и падающих волн, мы прид„м к вопросу о начале и происхождении человека, о начале и происхождении этих поднимающихся и падающихся волн культуры, о начале и происхождении человеческой расы. Как уже было сказано, так называемая 'теория эволюции' (т.е. все теории наивного дарвинизма в том виде, в каком они существуют) по отношению к человеку оказывается неверной и совершенно безосновательной. Ещ„ менее основательны различные социальные теории, т.е. попытки объяснить индивидуальные особенности человека влиянием окружающейсреды или требованиями общества, в котором он жив„т.

Если мы возьм„м биологическую сторону вопроса, тогда даже для научного ума в происхождении видов и их многообразии найд„тся масса обстоятельств, совершенно необъяснимых случайностью или приспособлением. Эти обстоятельства заставляют нас предположить существование определ„нного плана в работе того, что называется природой. А когда мы предположим или допустим существование плана, нам прид„тся допустить и существование особого рода ума, интеллекта, т.е. наличие каких-то существ, работающих над этим планом и следящих за его выполнением.

Чтобы понять законы возможной эволюции, или преображения человека, необходимо понять законы деятельности природы, методы работы Великой Лаборатории, которая управляет всей жизнью и которую научная мысль стремится заменить 'случайностью', ведущей процесс всегда в одном и том же направлении.

Иногда для понимания более крупных явлений полезно найти явления более мелкие, в которых проявляется действие тех же причин. Иногда, чтобы понять принципы, лежащие в основе крупных явлений, во всей их сложности, необходимо уяснить сложность других явлений, которые выглядят мелкими и незначительными.

В природе существует множество явлений, которые никогда не подвергались анализуи, будучи представлены в ложном свете, послужили основой для разных ошибочных теорий и гипотез. Но если рассмотреть их в правильном освещении и верно понять, они объясняют многое, скрытое в принципах и методах деятельности Природы.

В качестве иллюстрации к высказанному выше положению я возьму явление такназываемой мимикрии и вообще явление сходства и подобия в растительном и животном мирах. Согласно новейшим научным определениям, слово 'мимикрия' относится только к явлениям подражания, когда одни живые формы подражают другим живым формам; далее, ему приписывают как некоторые улитарные цели, так и известные ограничения. Иными словами, под мимикрией понимают только явления какого-то определ„нного класса и характера - в отличие от более обширного класса 'охранительного сходства'.

В действительности, оба явления принадлежат к одному и тому же порядку, и отделить их друг от друга невозможно. Кроме того, термин 'охранительное сходство' совершенно ненаучен, ибо предполагает готовое объяснение феномена сходства, которое на самом деле ещ„ не объяснено и содержит много таких черт, которые противоречат термину 'охранительный'. Поэтому мы будем употреблять слово 'мимикрия' в его полном значении, т.е. в смысле любого копирования или подражания одних живых форм другим живым формам или окружающим естественным условиям. Ярче всего явление мимикрии проявляется в мире насекомых.

Некоторые страны особенно богаты насекомыми, которые в своей окраске или строении воплощают различные условия окружающей среды, или растения, где они живут, или других насекомых. Есть насекомые-листья, насекомые-веточки, насекомые-камешки, насекомые, напоминающие мох или зв„здочки (например, светляки). Даже общее и поверхностное изучение этих насекомых открываетнастоящий мир чудес. Тут и бабочки, чьи сложенные вместе крылья напоминаютширокий сухой лист с зазубренными краями, симметричными пятнами, жилками и тонким рисунком; они или прилипают к дереву, или кружатся в потоке ветра. Тут и жуки, подражающие серому мху. Тут и удивительные насекомые, тела которых напоминают маленькие зел„ные веточки - иногда с широким зел„ным листом на конце.

Последних можно найти, например, на черноморском побережье Кавказа. На Цейлоне встречаются крупные зел„ные насекомые, которые живут в листьях особого вида кустарника и в точности копируют форму, цвет и размеры листьев этого кустарника.

На расстоянии метра отличить насекомое, которое сидит среди листьев, отнастоящего листа совершенно невозможно. Листья кусьарника почти круглы по форме, диаметром в полтора-два дюйма, остроконечные, довольно толстые, с жилками и зубчатыми краями, с красной ножкой внизу. Точно такие же зазубрины и жилки воспроизведены на верхней части тела насекомого. Внизу, где у настоящего листа начинается черенок, у насекомого расположено небольшое красное тельце с тонкими ножками и головкой с чувствительными усиками. Сверху его невозможно увидеть: оно прикрыто 'листом' и защищено от любопытных взоров.

Мимикрию в течение долгого времени 'научно' объясняли как результат выживания наиболее приспособленных особей, обладающих лучшими охранительными свойствами.

Так, например, утверждалось, что одно из насекомых могло 'случайно' родиться с телом зел„ного цвета. Благодаря этому цвету насекомое удачно скрывалось среди зел„ных листьев, лучше обманывало врагов и получило большие шансы на оставление потомства. В его потомстве особи зел„ного цвета лучше выживали и обретали больше шансов на продолжение своего рода. Постепенно, через тысячи поколений, появились уже полностью зел„ные насекомые. Одно из них 'случайно' оказалось более плоским, чем другие, и благодаря этому стало менее заметным среди листьев. Оно могло лучше укрываться от врагов, и его шансы на оставление потомства возросли.

Постепенно, опять-таки через тысячи поколений, появилась разновидность с плоским и зел„ным телом. Одно из этих зел„ных насекомых в плоской разновидности напоминало по форме лист, вследствие чего удачно скрывалось в листве, получило большие шансы на оставление потомства и т.д.

Эта теория в разных формах повторялась уч„ными так часто, что завоевала почти всеобщее признание, хотя на самом деле в своих объяснениях она крайне наивна.

Рассмотрев насекомое, похожее на сухой лист, или бабочку, сложенные крылья которой напоминают зел„ный листок, или насекомое, которое подражает зел„номупобегу с листом на конце, мы обнаружим в каждом из них не одну, не две, не три черты, которые делают его похожим на растение, а тысячи таких черт, каждая их которых, согласно старой 'научной' теории, должна была сформироваться отдельно, независимо от других, так как совершенно невохможно предположить, чтобы одно насекомое вдруг 'случайно' стало похожим на зел„ный лист во всех деталях. Можно допустить 'случайность' в одном направлении, но никак не в тысяче направленийсразу. Мы должны предположить или что все эти мельчайшие детали сформировались независимо друг от друга, или что существует особого рода общий 'план'.

Допустить существование 'плана' наука не могла; 'план' - это совсем не научная идея. Оста„тся только 'случайность'. В этом варианте каждая жилка на спине насекомого, каждая зел„ная ножка, красная шейка, зел„ная головка с усиками, все мельчайшие детали, все точайшие ч„рточки - должны были возникнуть независимо отвсех остальных. Чтобы сформировалось насекомое, в точности похожее на листрастения, на котором оно жив„т, были бы необходимы не тысячи, а возможно, десятки тысяч повторных случайностей.

Изобретатели 'научных' объяснений мимикрии не приняли в расч„т математическойневозможности такого рода серии 'случайных' сочетаний и повторений.

Если подсчитать сумму преднамеренной и до некоторой степени сознательной работы, необходимой для того, чтобы получить из куска железной руды обычное лезвие ножа, мы ни за что не подумаем, что лезвие ножа могло возникнуть 'случайно'. Было бы совершенно ненаучно ожидать, что в недрах земли найд„тся готовое лезвие с торговой маркой Шеффилда или Золингена. Но теория мимикрии ожидает гораздо большего. На основании этой или аналогичной теории можно надеяться на то, что в каком-то слое горы мы найд„м сформированную естественным пут„м пишущую машинку, которая вполне готова к употреблению.

Невозможность комбинированных случайностей - именно она долго не принималась во внимание 'научным' мышлением.

Когда одна черта делает животное невидимым на фоне окружающей его среды (как, например, белый заяц не виден на снегу или зел„ная лягушка не видна в траве), это можно с натяжкой объяснить 'научно'. Но когда число таких черт становится почти неисчислимым, такое объяснение теряет всякое логическое правдоподобие.

В дополнение к сказанному было установлено, что насекомое-лист обладает ещ„ одной удивительной особенностью. Если вы найд„те такое насекомое м„ртвым, вы увидите, что оно напоминает увядший лист, наполовину высохший и свернувшийся в трубку.

Возникает вопрос: почему, если живое насекомое напоминает живой лист, м„ртвое насекомое напоминает м„ртвый лист? Одно не следует из другого: несмотря на внешнее сходство, гистологическое строение обоих объектов совершенно различно.

Таким образом, сходство м„ртвого насекомого с м„ртвым листом опять-таки представляет собой черту, которая должна была сформироваться совершенно отдельно и независимо. Как объясняет это наука? Но что она может сказать? Что сначала одно м„ртвое насекомое слегка напоминало увядший лист; благодаря этому оно имело больше шансов скрыться от врагов, производить более многочисленное потомство и т.д.? Наука не может сказать ничего другого, потому что таков непременный вывод из принципа охранительного или полезного сходства.

Современная наука уже не в состоянии следовать этой линии; хотя она по-прежнемусохраняет дарвиновскую и после-дарвиновскую терминологию 'охранительного принципа', 'друзей', 'врагов', ей уже не уда„тся рассматривать явления сходства и мимикрии исключительно с утилитарной точки зрения.

Были установлены многие странные факты. Известны, например, случаи, когда изменение окраски и формы делает насекомое или животное более заметным, подвергает его большей опасности, делает его более привлекательным и доступным для своих врагов.

Здесь уже приходится отбросить принцип утилитаризма. И в современных научных трудах можно встретить совершенно бессодержательные и смутные рассуждения о том, что явление мимикрии обязано своим происхождением 'влиянию окружающей среды, одинаково воздействующей на разные виды', или 'физиологической реакции на постоянные психические переживания, такие как цветоощущения (Британская энциклопедия, т. XV, ст. 'Мимикрия', 14-е издание).

Ясно, что и здесь перед нами вовсе не объяснение.

Чтобы понять явления мимикрии и сходства, наблюдающиеся в животном и растительном мирах, необходим гораздо более широкий взгляд; тогда в стремлении обнаружить их руководящий принцип можно будет добиться успеха.

Научное мышление, в силу своей некоторой ограниченности, не в состоянии его обнаружить.

Принцип же этот - общее стремление природы к декоративности, 'театральности', тенденция быть или казаться чем-то отличным от того, чем она в действительности является в данное время и в данном месте.

Природа всегда старается украсить себя, не быть собой. Таков фурдаментальныйзакон е„ жизни. Она вс„ время облачается, то и дело меняет свои одеяния, постоянно вертится перед зеркалом, глядит на себя со всех сторон, восхищается собой - а затем снова одевается и раздевается.

Е„ действия зачастую представляются нам случайными и бесцельными, потому что мы стараемся приписать им какой-то утилитарный смысл. Однако на самом деле нетничего более дал„кого от намерений природы, чем работа ради какой-то 'пользы'.

Польза достигается лишь попутно, при случае. А то, что можно считать постоянным и намеренным - это тенденция к декоративности, бесконечные переодевания, непрекращающийся маскарад, в котором жив„т природа.

Действительно, все эти мелкие насекомые, о которых я говорил, наряжены и перенаряжены; они носят маски и причудливые одеяния; их жизнь проходит на сцене.

Тенденция всей их жизни - не быть самими собой, а походить на что-то другое - на зел„ный лист, на кусочек мха, на блестящий камешек.

Однако подражать можно только тому, что действительно видишь. Даже человек не в состоянии придумать или изобрести новые формы. Насекомое или животное вынуждено заимствовать их из окружающей среды, подражать чему-то в тех условиях, в каких оно родилось. Павлин украшен круглыми солнечными пятнами, которые падают на землю от лучей, проходящих сквозь листву. Зебра покрывается тенями древесных ветвей, а рыба, живущая в водо„ме с песчаным дном, копирует своей окраскойпесок. Насекомое, живущее среди зел„ной листвы особого кустарника на Цейлоне, наряжено под лист этого кустарника, и другой наряд для него невозможен. Если оно ощутит склонность к декоративности, к театрализации, к ношению необычных нарядов, к маскараду, - ему прид„тся подражать зел„ным листьям, среди которых оно жив„т. Потому что листья - это вс„, что оно знает, что видит; и вот оно облекается в одеяние зел„ного цвета, притворяется зел„ным, играет роль зел„ного листа. В этом можно видеть лишь одну тенденцию - не быть собой, казаться чем-то другим 3.

Конечно, это чудо - и такое чудо, в котором содержится не одна, а много загадок.

Прежде всего, кто или что наряжается, кто или что стремится быть или казаться чем-то иным? Очевидно, не отдельные насекомые или животные. Отдельное насекомое - это только костюм.

За ним стоит кто-то или что-то.

В явлениях декоративности, в формах и окраске живых существ, в явлениях мимикрии, даже в 'охранительности' можно видеть определ„нный план, намерение и цель; и очень часто этот план совсем не утилитарен. Наоборот, переодевание нередко содержит много опасного, ненужного и нецелесообразного.

Так что же это может быть? Это мода, мода в природе! А что такое 'мода'? Что такое мода в человеческом мире? Кто созда„т е„, кто ею управляет, каковы е„ руководящие принципы, в ч„м тайна е„ повелительного воздействия? Она содержит в себе элемент декоративности, хотя его часто не правильно понимают, охранительный элемент, элемент подч„ркивания вторичных признаков, элемент желания не казаться или не быть тем, чем на самом деле являешься, равно как и элемент подражания тому, что более всего действует на воображение.

Почему случилось так, что в XIX веке, с началом царства машин культурные европейцы в своих цилиндрах, ч„рных сюртуках и брюках превратились в стилизованные дымовые трубы? Что это было? 'Охранительное сходство'? Мимикрия есть проявление той же самой 'моды' в животном мире. Всякое подражание, копирование, всякое сокрытие есть 'мода'. Зел„ные лягушки среди зелени, ж„лтые в песке и почти ч„рные на ч„рной земле - это не просто 'охранительная окраска'. Мы можем найти здесь элементы того, что 'сделано', что является респектабельным, что делает каждый. На песке зел„ная лягушка будет привлекать слишком много внимания, окажется чересчур заметной, 'неприличной'. Вероятно, в силу какой-то причины это не разрешается, считается противоречащим хорошему вкусу в природе.

Явления мимикрии устанавливают два принципа понимания работы природы: принцип существования некоего плана во вс„м, что делает природа, и принцип отсутствия в этом плане утилитаризма.

Это подводит нас к вопросу о методах, к вопросу о том, как вс„ это достигается.

А такой вопрос немедленно вед„т к следующему: 'Как сделано не только это, но и вообще вс„?' Научное мышление вынуждено признать возможность странных 'прыжков' в формировании новых биологических типов. Спокойная и уравновешенная теория происхождения видов доброго старого времени давно отброшена, и защищать е„ нетныне никакой возможности. 'Прыжки' очевидны, и они опрокидывают всю теорию.

Согласно биологическим теориям, которые стали 'классическими' во второй половине XIX века, приобрет„нные качества становятся постоянными только после случайных повторений во многих поколениях. Но на самом деле новые качества очень часто передаются сразу и в чрезвычайно сильной степени. Один этот факт разрушает всю старую систему и обязует нас предположить наличие особого рода сил, управляющих появлением и упрочением новых качеств.

С этой точки зрения можно предположить, что так называемые животное и растительное царства суть результаты сложной работы, провед„нной ВеликойЛабораторией. Глядя на растительный и животный мир, мы можем думать, что в какой-то гигантской и непостижимой лаборатории природы проводится целая серия экспериментов, следующих друг за другом. Результат каждого эксперимента как бы заключ„н в отдельную стеклянную пробирку, запечатан и снабж„н ярлыком; в таком виде он попадает в мир. Глядя на него, мы говорим: 'муха'; следует ещ„ эксперимент, ещ„ одна пробирка, - и мы говорим: 'пчела', затем: 'змея', 'слон', 'лошадь' и так далее. Вс„ это = эксперименты Великой Лаборатории. Самым последним был провед„н сложнейший и труднейший эксперимент - 'человек'.

Сначала мы не видим в этих экспериментах никакого порядка, никакой цели, и некоторые эксперименты (такие, как вредные насекомые, ядовитые эмеи) кажутся нам злой шуткой природы над человеком.

Но постепенно мы начинаем усматривать в работе Великой Лаборатории определ„нную систему и направление. Мы начинаем понимать, что Лаборатория экспериментируеттолько с человеком. Задача Лаборатории состоит в том, чтобы создать 'форму', которая эволюционировала бы самостоятельно, т.е. при условии помощи и поддержки, но своими собственными силами. Такая саморазвивающаяся форма и есть человек.

Дата добавления: 2015-10-24