Один день адвоката

ЗАПИСКИ АДВОКАТА

Уходят дни и годы, а вместе с ними и люди. От старого поколения адвокатов остались одни воспоминания в памяти тех, которых тоже не будет. А были люди, личности, характеры. Свои понятия об адвокатской этике, свои нормы общения между собой и клиентами.

Я пришел в прокуратуру в начале шестидесятых. До этого успел несколько лет поработать следователем и прокурором, часто выступал государственным обвинителем по большим и сложным уголовным делам, и моими «противными» сторонами были адвокаты. Так что с ними мне давно довелось сдружиться. Мы делали одно общее дело на ниве правосудия, хотя цели и задачи у нас были разные.

Рабочий день у прокуроров, судей и адвокатов начинается с девяти утра. К этому часу все спешат к месту работы. Прокуроры и судьи заходят в весьма приличные и просторные (по нашим понятиям) кабинеты, снимают верхнюю одежду, вешают на деревянные плечики (синий штамп «Сизо № 1» для искушенного человека красноречиво свидетельствуют о том, где была изготовлена продукция) и прячут в шкафы. Потом садятся в полумягкие кресла, достают из сейфов дела и бумаги и раскладывают их на столе, делают необходимые телефонные звонки. А в приемной в это время собираются жалобщики и просители.

У адвокатов условия труда «чуть» похуже. Все тридцать пять адвокатов Центральной юридической консультации, к числу которых изволю относится и я, в назначенное время до отказа заполняют одну-единственную комнату площадью тридцать квадратных метров. На каждого адвоката, таким образом, приходится меньше одного квадратного метра полезной жилплощади (теснее, чем в могиле). Следует еще учитывать, что в утренние часы ко многим адвокатам приходят клиенты, которые «шумной толпой» теснятся в небольшом коридорчике, служащие приемной, курят, громко разговаривают, а, встретив «своего» адвоката, сопровождают его до рабочего места.

Вот шумно хлопнула входная дверь и в коридорчик с улицы зашел адвокат Михно – один из «патриархов» адвокатуры. Внешностью он напоминает писателя Гоголя: такой же длинный нос, узкое лицо. Чувствует он себя в своей конторе уверенно, по-хозяйски.

- Товарищи, пропустите! Отойдите от дверей и не загромождайте проход! Почему вы курите? Выйдите на свежий воздух! Безобразие!

- Лев Израилевич! Я к вам! – пытается протиснуться к нему пожилая женщина.

- Подождите! Дайте человеку раздеться! Никакого приличия! Я что, приглашал вас на это время! Видите, что здесь твориться! – раздраженным голосом произносит адвокат Михно. – Зайдите после обеда. У меня сейчас процесс по гражданскому делу.

- Но вы же мне сами вчера сказали, чтобы я пришла утром, - не сдается посетительница.

- Мало ли что я мог вам сказать вчера! Видите, какое сегодня столпотворение?

Войдя в кабинет, адвокат Михно боком протискивается к своему столу. Тот, у кого есть стол – счастливчик. На тридцать пять адвокатов приходится двадцать столов. Те, у кого нет стола, дожидаются, когда счастливые обладатели уйдут на пенсию (это бывает редко), умрут (что бывает чаще), уедут в командировку или уйдут в отпуск, чтобы занять освободившееся место. Они, эти столы, стоят сплошной стеной, плотно прижавшись друг к другу. Как их только не пробовали переставлять, и вдоль, и поперек – все равно тесно. Потом поняли, что столы здесь ни при чем – нужно раздвигать стены.

Издали увидев и услышав адвоката Михно, молодой адвокат, Петя Трусов, стал поспешно убирать со стола бумаги и переместился на широкий подоконник.

- Сколько раз можно говорить, чтобы не занимали мой стол! Никакого уважения к старшим. Где только молодежь воспитывают!

- Но вы же вчера, Лев Израилевич, сами сказали, что с утра будите в суде, - попытался оправдаться Трусов.

- мало ли что я мог сказать вчера! Когда у вас будет свой стол, молодой человек, а для этого надо с мое поработать, тогда будите им распоряжаться. Вы же умеете читать! Что здесь написано? – При этих словах адвокат Михно постучал костлявым пальцем по стеклу, под которым на столе лежал листок бумаги, на котором крупными буквами было написано: «Стол адвоката Михно прошу некем не занимать».

- Ты что шумишь, Лев Израилевич! – отозвался с соседнего стола адвокат Кондратов Владимир Алексеевич, пожилой, полный, солидный мужчина с густой шевелюрой серебристых волос, придающих его лицу моложавость. – Тебя с утра какой-то клиент спрашивал. Сверток у него при себе был солидный.

- Что ты ему сказал? – явно забеспокоился Михно.

- Сказал, что ты будешь после обеда.

- Я вас уполномочивал давать такие показания? Все знают, что Михно будет после обеда. Почему же тогда я здесь?

- Но ты же сам, Лева, сказал вчера на планерке, что у тебя сегодня с утра процесс. Не надо нервничать. Твой клиент попал в надежные руки. Его куда-то повел Василий Иванович Прикладников.

- Мне это начинает нравится! «Куда-то повел!» - передразнил Кондратова Михно. – Как будто ты не знаешь, куда он может его повести!

В это время открылась дверь и в помещение вошел адвокат Прикладников. Это был низенький, плотного сложения мужчина лет пятидесяти. На глазах у него были очки с темными стеклами.

- Вот и Василий Иванович! Легок на помине, а ты, Лев, нервничал и переживал, - усмехнулся Кондратов.

- Что мне нервничать! – вскипел Михно. – Пусть мои враги нервничают. Вы свои нервы поберегите для своей жены, Владимир Алексеевич. Куда ты девал моего клиента? – набросился Михно на Прикладникова.

- Тихо, Лева! Тихо, не шуми! Ты же не на процессе и не у себя в синагоге, - приложив палец к губам произнес Прикладников. – Я съел твоего клиента вместе с той рыбой, которую он тебе привез. Никуда твой клиент не денется. Мы с ним немного освежились с утра за твой счет, и он пошел к своему знакомому отдыхать с дороги. Будет у тебя после обеда.

- Я вижу, как вы «немного освежились». Не дыши на клиентов, а то они с ног попадают, или попросят закусить, - сказал Михно более миролюбивым голосом.

- Моих клиентов, Лева, запахом не уронишь. Они у меня после третьей бутылки стоят на ногах тверже, чем после первой.

- Чего нельзя сказать о тебе. Ты уже еле на ногах держишься, а рабочий день только начинается. У тебя в одиннадцать процесс. Как ты пойдешь в суд?

- Ножками, Лева! Ножками…Лев…Царь законов и зверей! – Прикладников хлопнул своего коллегу по плечу и сел за свой стол. – До одиннадцати часов, Лева, можно еще три раза напиться и четыре раза протрезветь.

- Василий Иванович! К вам заведующий направил клиента. Проходите, бабуся, вон к тому столу. Видите мужчину в темных очках? – Секретарь-машинистка пропустила в комнату старушку лет шестидесяти.

- Вижу, доченька, вижу! Как не видеть? Красноморденький этот?

Василий Иванович принял солидный вид, поправил очки и прокашлялся.

- проходи, мать, смелее, не стесняйся. Присаживайся и рассказывай, что побудило тебя посетить наш шумный уголок.

- Петруху, сына мово, посадили. Аблакат мне нужен, чтобы защитил его. Ни в чемока он не виноват. Нюрка, жена яво, пьянчужка и полудница. Вона его и посадила, а сама к е…ю подалась.

- Мать, не спеши, - прервал ее Прикладников. – и выражаться здесь нельзя. Это тебе не свиноферма, а учреждение посолиднее. Здесь культурные люди находятся. Рассказывай по порядку, за что посадили твоего сына. Просто так у нас людей не садят. Раньше было, но сейчас другие времена.

- Нюрка энта, жена Петра, мово старшего сына, сб… совсем.

- Мать! Мать! Ведь я тебя предупредил! Люди же кругом.

- Извини, сынок! Ну, то есть скурвилась она. Живет прямо в открытую со скотником Прошкой, корявый такой, морда шилом бритая. Вот мой Петруха и пришел на скотофирму и энтому Прошке о голову доильный аппарат сломал. Вот его и посадили.

- А ты что же, мать, хотела? Чтобы за такие дела его на сельскохозяйственную выставку отправили!

- Зачем на выставку? Прошку надо было посадить, а не мово сына. Он у меня никогда не крал и не воровал, а Прошка энтот все корма растащил и пропил. Скотина с голодухи с ног падает. За энто яво и судить надо, а Петруха у меня хороший.

- Ты подожди, мать, не части! Слушай, что я тебе буду говорить. Сына твоего посадили за хулиганство, и вытащить его оттуда будет трудно. Выяснял он отношения с Прошкой, или, как ты сказала, ломал о его голову доильный аппарат не у себя дома, а в общественном месте, ну, то есть, на скотном дворе… Это одно и то же… Доярки там, посторонние лица, очевидно, были. Вот и припаяют твоему Прошке злостное хулиганство. В лучшем случае от года до пяти. Доказательства у тебя есть при себе?

- Каки ишо доказательства, - удивилась старушка.

- Ну… деньги у тебя есть, чтобы поручение оформить?

- А как же! – бойко произнесла она. – Кто же без денег к аблакату ходит? Даром чичас и чирий не сядет.

- Правильно ты, мать, мыслишь! – оживился Прикладников. – Даром только за амбаром!

При этом словах он достал из портфеля две книги и выложил на стол перед старушкой. Одна книжка была чахлая, тоненькая – это был уголовный кодекс. А другая – толстая, солидная, с черным переплетом, на котором крупными буквами было написано: «Настольная книга следователя». После этого Прикладников стал заполнять регистрационную карточку.

- А теперь, мать, будем решать вопрос о гонораре. По какому закону будем защищать твоего сына? Если по этому, - он взял в руки уголовный кодекс, - то это будет стоить двадцать четыре рубля. Ну а если по вот этому, - он постучал ручкой по «Книге следователя», подержал ее в руках и передал старушке. – То стоить это будет намного дороже… Усекла? Думай, мать, думай…

- А чо мне, сынок, думать? Не думать я сюды пришла. Зашшишай мово Петруху сразу по обоим энтим законам. Бери деньги, сколь положено. Я тебе ишо и так приплачу, лишь бы сына мово ослобонили.

- Гарантию, что его освободят, я тебе, мать дать не могу. Если тебе требуется гарантия – рядом с нами часовая мастерская. Там дают гарантию на шесть месяцев и на год, но бывает, что часы после ремонта останавливаются на другой день. Мы такой гарантии не даем. Будем работать. Чем больше доказательств, тем лучше будет работа. Пошли к заведующему и в кассу.

***

В консультации появился адвокат Широбоков Борис Владимирович. Он никогда не являлся на работу раньше десяти утра. Ему это прощалось. Всю свою жизнь он проработал в адвокатуре, если не считать «небольшого» перерыва с 1938 по 1948 год. В те смутные времена он рассказал анекдот одному своему клиенту. Тот уловил в содержании этого анекдота политическую подоплеку и бегом в НКВД. За контрреволюционную агитацию и пропаганду Широбокову и влепили червонец. С той поры тяга к анекдотам у него пропала, но остроумия он не утратил, хотя острил только по поводу бытовой тематики и политики не касался.

Адвоката Широбокова поджидал в консультации клиент. Это был солидный мужчина интеллигентной наружности. На нем было пальто с боровым воротником, соболья шапка, на ногах новенькие резиновые калоши. Он вальяжно развалился на стуле и излагал Широбокову суть дела. Его молодого сына привлекли к уголовной ответственности за изнасилование.

- Уж вы его, пожалуйста, защищайте, Борис Владимирович! Не жалейте сил и труда. Уж я вас после отблагодарю, уж я вас после…

- Минуточку! – прервал его речь Широбоков. Он снял очки, внимательно посмотрел на клиента, как бы изучая его. – Вы кто будите по профессии?

- Я? Я музыкант! – с достоинством произнес отец насильника.

- Тогда к вам еще один вопрос? Какие вы знаете ноты?

- Не понимаю вас, Борис Владимирович! – удивился музыкант.

- Зато я вас прекрасно понимаю. Так какие вы знаете ноты?

- Ну, ноты до, ре, ми, фа, соль…

- Достаточно! – прервал его Широбоков. – Скажите, а нота «после» есть?

- Ноты «после» нет, произнес музыкант, все еще не соображая куда клонит адвокат.

- Так вот, гонорар надо вносить до-о-о процесса, а не после.

Музыкант поспешно удалился и его место заняла пожилая дама в каракулевом манто.

- Спасибо вам, Борис Владимирович! – с жаром говорила клиентка. – Огромное спасибо! Вы так хорошо защищали моего мужа. Я думала, что меньше десяти лет ему не дадут (мужа этой гражданки судили за растрату). – Уж не знаю, как вас благодарить? Ну как мне вас благодарить?..

Широбоков посмотрел на даму и равнодушным голосом сказал:

- Смею вам заметить, что с той поры, как человечество изобрело денежные знаки, ваш вопрос по меньшей мере наивен.

***

Постепенно консультация опустела. Адвокаты разошлись по своим делам: одни направились в суд, другие – в милицию или прокуратуру, кто-то поехал в следственный изолятор на свидание с осужденным. На месте остались только заведующий, секретарь-машинисткой, стрекочущая на машинке, кассир и дежурный адвокат, на прием к которому граждане идут праздничной колонной в течение всего рабочего дня.

У Владимира Алексеевича Кондратова дел сегодня в суде нет. Он достал из портфеля маленький термос и поставил его на стол, еще извлек из портфеля льняную салфетку и выложил на нее бутерброды с сыром и сухой колбаской. И сыр, и колбасу Владимир Алексеевич всегда резал на тоненькие дольки остро отточенным ножом, и не потому, что экономил, Боже упаси! Человек он был щедрый и хлебосольный. Просто он считал, что если эти продукты нарезать толстыми кусками, то они теряют свой вкус, и, пожалуй, был прав. Продукты тогда были в изобилии и можно было изощряться.

Отвернув от термоса крышечку, Владимир Алексеевич плеснул туда грамм сто коричневой житкости, но не стал пить ее маленькими глотками, как пьют горячий чай или кофе, а осушил единым махом, после чего приступил к еде (то есть к закуске).

Из суда возвратился адвокат Михно.

- Ты что-то быстро, сегодня, Лева, отстрелялся, - сказал Кондратов, аппетитно пережевывая ароматную колбасу.

- Провел небольшое гражданское дело об установлении юридического факта. Проживал в сельской местности один молодой еврей. Среди этой нации встречаются люди либо очень умные, ну, скажем, такие как я, либо совсем дураки, ну, например, как… - Михно сделал паузу, подыскивая пример для сравнения, но Кондратов прервал его.

- Ты, очевидно, хочешь сказать, такие как я?

- Нет, зачем же! Я так не думал. Ты занимаешь промежуточное положение между первыми и вторыми. К тому же, к твоему несчастью, ты не еврей. Так вот, когда у них стали вводить паспортную систему, то списки граждан составляли с их слов, и при желании можно было убавить или прибавить возраст и т.п. Ну, в данном случае, какой-то Ванька-грамотей написал сыну Израиля имя вместо Арон – Орел… Тот вначале не рассмотрел, да и грамоте плохо был обучен, а когда спохватился – было поздно. Так он всю жизнь и летал под облаками. Сейчас настало время оформляться на пенсию, а в документах у него расхождение. Вот обратился он в суд. А судья усомнилась, кто же он на самом деле. Вот он сегодня в суде и заявляет:

- Граждане судьи! Взгляните на меня внимательно. Чем я похож на Орла. Разве что носом. Но где у меня перья, крылья?.. Ведь Орел – это же птица, хищник (при этих словах он взмахнул руками, словно пытаясь взлететь в воздух), а я Арон! Человек!..

- Ладно, Лева, не кипятись, оставь в покое своего Орла. Когда ты будешь оформляться на пенсию, то выясниться, что ты вовсе не Лев – царь зверей, а какой-нибудь мелкий грызун, навроде таракана… Не хочешь чайку глотнуть?

- У тебя сегодня какой: грузинский, армянский, азербайджанский?

- Не угадал, молдавский, «Белый аист». Ты любишь птичьи имена.

- О-о-о! Благородный напиток! Ты знаешь, я предпочитаю чистенькую, беленькую водичку, но от «Белого аиста» не откажусь. Плесни грамм пятьдесят.

В консультации появился Василий Иванович. Увидев, как Кондратов наливает в крышечку, он с порога произнес:

- Буду третьим!

- Тебе хватит! – одернул его Михно. – До сих пор не протрезвел. Где мой клиент?

-Твой клиент пошел в консультацию, но опять об меня запнулся. Мы выпили с ним у твоей родственницы, тети Хаси, за твой счет, разумеется, по стаканчику северного сияния, и он окончательно окривел. Рыбу твою где-то припрятал. «А без рыбы, - говорит, - адвокат со мной разговаривать не будет». Уехал домой. Я его проводил до автовокзала, и мы в буфете выпили по стаканчику портвейна. В автобус я занес его на руках и положил на свободное место. Плесни мне, Володя, за мой труд. Расходы можешь отнести на счет Льва.

Кондратов налил в крышечку немного коньяка и протянул ее Василию Ивановичу. Тот взглянул на донышко и сморщился.

- Комар может больше выпысать. Плесни еще немного.

- Хватит тебе! – отстранил его руку Лев. – Сегодня же производственное собрание. Как ты будешь в прениях выступать? А потом Машу Шустову будем поздравлять. У нее юбилей, сорок лет исполняется. Она обязательно на стол накроет. Успеешь еще набраться.

«Когда я пьян, а пьян всегда я…», - запел Василий Иванович, хлебнув из крышечки, но тут же осекся, так как в дверях появился заведующий. «Не рано ли вы сегодня запели?», - сказал он, и закрыл за собой дверь.

- Петь и пить никогда не бывает рано, - торжественно заявил Василий Иванович. – Слегка под Бахусом – это мое рабочее состояние. Как поется в одной оперетте Кальмана: «Всегда под мухой – судьба моя-я-я…» Я как-то два дня не попил, а на третий заявился в президиум. Розанов увидел меня, да как зашумит: «Василий Иванович! Что с вами? Я вас не узнаю! Вы случайно не пьяны? Идите домой, проспитесь, и чтобы я вас больше в таком состоянии не видел. Безобразие! Будем ставить вопрос на президиуме». Вот я и вынужден теперь выполнять указания председателя президиума. Слово начальника – закон для подчиненного.

- Выходит, что он тебя за двадцать лет трезвым первый раз увидел, потому и не узнал. Ну ты даешь! Истинно русская душа, - сказал Михно. – С таким аппетитом тебе не в консультации, а знаешь где работать?..

- Знаю! В зоопарке!

Дата добавления: 2015-10-24