Суббота, 19 августа 1961

Вчера утром мы с доном Хуаном съездили в город и позавтракали в ресторане. Он посоветовал мне изменять свои привычки в еде не слишком резко.

– Твое тело не привыкло к мясу силы, – сказал он. – Если ты не будешь есть привычную пищу, ты заболеешь.

Сам он ел с удовольствием. Когда я по этому поводу пошутил, он просто сказал:

– Моему телу нравится все.

Около полудня мы снова пришли в водный каньон. Мы опять старались сделать свое присутствие заметным для духа. Для этого мы, как и в прошлый раз, сначала громко разговаривали, а потом несколько часов сидели в напряженном молчании.

Когда мы оттуда ушли, дон Хуан, вместо того, чтобы идти домой, повернул в сторону гор. Дойдя до каких-то отрогов, мы поднялись на вершину высокого холма. Там дон Хуан выбрал для отдыха пятачок на открытом незатененном месте. Он сказал, что нам нужно дождаться сумерек, а мне следует вести себя как можно естественнее, в том числе задавать любые вопросы.

– Я знаю, что там прячется дух, – очень тихо сообщил он мне.

– Где?

– Вон там, в кустах.

– Какого типа этот дух?

Он с ехидцей взглянул на меня и спросил:

– А сколько типов существует?

Мы оба рассмеялись. Я задавал вопросы из-за того, что нервничал.

– Когда наступят сумерки, он выйдет, – сказал дон Хуан. – Нужно просто подождать.

Я молчал. Все мои вопросы куда-то улетучились.

– Сейчас нам нужно разговаривать без перерывов, – сказал он. – Человеческие голоса привлекают духов. Сейчас там в кустах прячется один из них. Мы делаем себя доступными ему, так что не молчи.

Меня охватило идиотское чувство пустоты. Я был не в состоянии отыскать какую-либо тему для разговора. Дон Хуан засмеялся и похлопал меня по спине.

– Ну ты и тип! Как нужно потрепаться, так ты словно язык проглотил. Ну-ка, пошлепай губами!

И он очень смешно шумно зашлепал губами, быстро открывая и закрывая рот.

– С этого момента о целом ряде вещей мы будем разговаривать только в местах силы, – продолжал дон Хуан. – Я привел тебя сюда, потому что это твоя первая попытка. Это место силы, и говорить здесь можно только о силе.

– Но я и в самом деле понятия не имею, что такое сила, – сказал я.

– Сила – это нечто, с чем имеет дело воин, – объяснил он. – Вначале она кажется человеку чем-то совершенно невероятным, противоестественным; ему тяжело даже думать о ней. Именно это сейчас происходит с тобой. Потом сила превращается в нечто серьезное. Человек может ею не обладать, он может даже в полной мере не осознавать ее существования, однако он уже знает – в мире присутствует нечто, чего он раньше не замечал. Затем сила проявляется, как что-то неконтролируемое, что приходит к человеку, и у него нет возможности сказать, как она приходит или чем она в действительности является. Она – ничто, и в то же время она совершает чудеса, предстающие пред его собственными глазами. В конце концов сила становиться чем-то в самом человеке, чем-то, что контролирует твои действия и в то же время подчиняется твоим командам.

После короткой паузы дон Хуан спросил, понял ли я. Я сказал, что понял, чувствуя себя при этом довольно глупо. Он, похоже, заметил, что настроение у меня заметно упало, усмехнулся и отчетливо, словно диктуя мне письмо, проговорил:

– На этом самом месте я научу тебя первому шагу к силе. Я научу тебя тому, как настраивать сновидение.

Он опять взглянул на меня и спросил, знаю ли я, о чем идет речь. Я не знал. Я вообще почти ничего не понимал. Он объяснил, что настраивать сновидение – значит обладать сознательным и прагматическим контролем над общей ситуацией сна, подобно тому, как человек управляет своими действиями, например, идя по пустыне и решая, скажем, взобраться на холм или укрыться в тени скал водного каньона.

– Начинать следует с какого-нибудь простого действия, – сказал дон Хуан. – Сегодня ночью во сне посмотри на свои руки.

Я громко рассмеялся. В его интерпретации это звучало так, словно речь шла о чем-то обычном, что я делаю изо дня в день.

– Почему ты смеешься? – удивился он.

– Как, интересно, во сне можно посмотреть на собственные руки?

– Очень просто: перевести на них взгляд. Вот так.

И он наклонил голову и, разинув рот, уставился на свои руки. Выглядело это настолько комично, что я расхохотался.

– Нет, серьезно, как это делается? – переспросил я.

– Я же тебе показал, – отрезал дон Хуан. – В принципе можешь смотреть на что хочешь – на свои ноги, на свой живот, хоть на свой член, в конце концов. Я советую смотреть на руки только потому, что лично мне так было легче всего.

Только не думай, что это шутка. Сновидение – это так же серьезно, как видение, как смерть, как все, что происходит в этом жутком таинственном мире. Пускай для тебя это будет чем-то занимательным. Представь себе все самые невероятные вещи, которые ты мог бы совершить. Ведь возможности того, кто охотится за силой, в сновидении почти безграничны.

Я попросил дать мне какие-нибудь указания.

– Нет тут никаких указаний.

– Не может быть, чтобы тебе нечего было добавить, – настаивал я.

Он покачал головой и, сведя глаза, несколько раз быстро на меня взглянул.

– Все мы разные, – наконец произнес он. – То, что ты называешь указаниями, может быть только тем, что делал я сам, когда учился. Но мы с тобой непохожи. В нас нет даже намека на сходство.

– Но, может быть, твой рассказ в чем-то мне поможет.

– Проще будет, если ты просто начнешь смотреть на свои руки. Тебе же проще.

Дон Хуан задумался, словно что-то для себя формулируя и время от времени кивая головой.

– Каждый раз, когда ты смотришь во сне на какой-нибудь объект, он меняет форму, – произнес он после долгой паузы. – Когда учишься настраивать сновидение, весь фокус заключается в том, чтобы не просто посмотреть на объект, а удержать его изображение. Сновидение становится реальностью тогда, когда человек обретает способность все приводить в фокус. Тогда нет разницы между тем, что делаешь, когда спишь, и тем, что делаешь, когда бодрствуешь. Понимаешь?

Я ответил, что слова его мне понятны, но принять то, что он сказал, я не в состоянии. В цивилизованном мире есть масса людей, имеющих разнообразные иллюзии. Такие люди не в состоянии провести грань между реальными событиями и тем, что происходит в их фантазиях. Я сказал, что все они, вне всякого сомнения, больны, и с каждым разом, когда он советует мне действовать подобно сумасшедшему, мне становится все более и более не по себе.

После моей тирады дон Хуан обхватил щеки ладонями и тяжело вздохнул, изображая отчаяние. Получилось довольно смешно.

– Слушай, оставь ты в покое свой цивилизованный мир. Ну его! Никто тебя не просит уподобляться психу. Я уже говорил тебе: для того, чтобы иметь дело с силами, на которые он охотится, воин должен быть совершенен. Как ты можешь представить себе то, что он неспособен проводить различие между вещами? С другой стороны, друг мой, тот, кто знает, что такое реальный мир, в мгновение ока запутается и погибнет, если будет зависеть от твоей способности понять что реально, а что нет.

Я, очевидно, не смог выразить то, что имел в виду. Каждый раз, когда я протестовал, то просто выражал свое невыносимое разочарование из-за несостоятельности своей позиции.

– Я вовсе не пытаюсь сделать тебя больным, помешанным, – продолжал дон Хуан. – Этого ты с успехом можешь добиться и без моей помощи. Но силы, которые ведут по миру каждого из нас, привели тебя ко мне, и я пытался научить тебя, как изменить свой дурацкий образ жизни, и начать жить, как подобает охотнику – жизнью твердой и чистой. Потом силы еще раз направили тебя и дали мне понять, что я должен учить тебя дальше, чтобы ты научился жить безупречной жизнью воина. Похоже, ты на это не способен. Но кто может сказать наверняка? Мы так же таинственны и так же ужасны, как этот непостижимый мир. И кто может с уверенностью сказать, на что ты способен, а на что – нет?

В тоне дона Хуана явственно сквозила печаль. Я хотел было извиниться, но он снова заговорил:

– Вовсе не обязательно смотреть именно на руки. Выбери что-нибудь другое, но выбери заранее, а потом найди это в своих снах. Я посоветовал выбрать руки, потому что они всегда при тебе. Когда они начнут терять форму, отведи от них взгляд и посмотри на что-нибудь другое, а потом опять – на руки. На то, чтобы в совершенстве освоить этот прием, требуется время, много времени.

Я настолько увлекся своими записями, что не заметил, как начало темнеть. Солнце уже скрылось за горизонтом. Небо затянулось облаками. Приближались сумерки. Дон Хуан встал и несколько раз украдкой взглянул на юг.

– Идем, – сказал он. – Нам нужно идти на юг до тех пор, пока не покажется дух источника.

Мы шли примерно полчаса. Вдруг характер местности резко переменился, и мы оказались на открытом пространстве. Впереди виднелся большой круглый холм, весь чапараль на котором сгорел. Холм напоминал лысую голову. Мы направились к нему. Я думал, что дон Хуан намерен подняться вверх по пологому склону, но он остановился и весь буквально превратился во внимание. Все его тело напряглось. Потом он задрожал и через мгновение полностью расслабился. Было непонятно, как ему вообще удается сохранять вертикальное положение при настолько расслабленных мышцах.

В это мгновение сильнейший порыв ветра встряхнул все мое тело. Тело дона Хуана повернулось лицом на запад – туда, откуда этот ветер пришел. Он не использовал для поворота своих мышц; по крайней мере, для того, чтобы повернуться, дон Хуан не воспользовался мышцами так, как это сделал бы я. Впечатление было такое, что его развернула некая внешняя сила.

Я смотрел на дона Хуана. Краем глаза он взглянул на меня. На лице его была написана решимость, целеустремленность. Он снова был весь внимание. Я разглядывал его с удивлением: на моей памяти мы ни разу еще не оказывались в ситуациях, требующих от него столь странной концентрации.

Вдруг по его телу прошла дрожь, словно на него вылили ведро ледяной воды. Потом он еще раз вздрогнул и, как ни в чем ни бывало, пошел дальше.

Я последовал за ним. Он начал подниматься на голый холм с востока и, когда мы дошли примерно до середины склона, остановился и повернулся лицом на запад.

С того места, где мы теперь стояли, вершина холма уже не выглядела такой круглой и гладкой, какой она казалась издалека. Возле самой макушки холма была дыра, похожая на вход в пещеру. Я принялся пристально смотреть на нее, потому что дон Хуан делал то же самое. Налетел еще один сильный порыв ветра, от которого вверх по моему позвоночнику побежал холодок. Дон Хуан повернулся на юг и принялся обшаривать глазами местность.

– Вон там! – шепотом сказал он и указал на что-то, лежавшее на земле.

Я напряг зрение. Метрах в шести от нас что-то лежало на земле. Оно было светло-коричневого цвета. Когда я на него посмотрел, оно задрожало. Я сосредоточил на нем все свое внимание. «Это» было почти круглым, словно кто-то лежал, свернувшись калачиком. Совсем как собака.

– Что это? – шепотом спросил я у дона Хуана.

– Не знаю, – точно так же шепотом ответил он, всматриваясь в «это». – Как ты думаешь, на что оно похоже?

– На собаку.

– Великовато для собаки, – прозаично сказал он.

Я сделал к «этому» пару шагов, но дон Хуан мягко остановил меня. Я снова принялся всматриваться в «это». Определенно – какое-то животное. То ли спит, то ли умерло. Я почти различал голову с торчащими, как у волка, ушами. К тому моменту я уже был в полной уверенности, что перед нами – какое-то животное, которое лежит, свернувшись калачиком. Я решил, что это, возможно, бурый теленок, и шепотом сообщил об этом дону Хуану. Он ответил, что животное слишком невелико для теленка, и, кроме того, у него острые уши.

Животное еще раз вздрогнуло, и я понял, что оно живое. Я видел, как оно дышит, хотя дыхание это не было ритмичным. Оно делало вздохи, скорее походившие на неравномерные спазмы. И тут меня осенило.

– Это животное умирает, – прошептал я дону Хуану.

– Ты прав, – шепотом ответил он. – Но что это за животное?

Я не мог различить никаких характерных признаков. Дон Хуан сделал в направлении него пару осторожных шагов. Я – за ним. Было уже довольно темно, и мы сделали еще два шага, чтобы рассмотреть животное.

– Осторожно! – прошептал дон Хуан мне на ухо. – Если оно умирает, то может броситься на одного из нас из последних сил.

Но зверь, казалось, находился на последнем издыхании. Дыхание его было неравномерным, тело спазматически вздрагивало. Но лежал он по-прежнему свернувшись. Однако в какой-то момент страшный спазм потряс все его тело, буквально подбросив зверя на месте. Я услышал дикий вопль, и зверь вытянул лапы. Его когти были более чем пугающими, они были тошнотворными. Вытянув лапы, зверь завалился набок, а затем опрокинулся на спину.

Я услышал устрашающее рычание зверя и крик дона Хуана:

– Беги! Спасайся!

Что я и исполнил незамедлительно. С невероятной быстротой и ловкостью я кинулся взбираться на макушку холма. На полпути оглянувшись, увидел, что дон Хуан стоит там же, где стоял. Знаком он позвал меня. Я бегом бросился вниз.

– Что случилось? – спросил я, очень тяжело дыша.

– Похоже, зверь умер, – ответил он.

Мы осторожно приблизились к зверю. Он, вытянувшись, лежал на спине. Подойдя поближе, я чуть не заорал от страха. Зверь был еще жив. Тело все еще вздрагивало, торчавшие вверх лапы дико дергались. Это явно была агония.

Я шел впереди дона Хуана. Еще один спазм встряхнул тело зверя, и я увидел его голову. В диком ужасе я оглянулся на дона Хуана. Судя по телу, животное явно было млекопитающим. Но у него был клюв, как у птицы!

Я смотрел на зверя в полнейшем ужасе. Ум отказывался верить тому, что видели глаза. Я был оглушен, подавлен. Я не мог вымолвить ни слова. Никогда в жизни мне не приходилось встречаться ни с чем подобным. Перед моими глазами находилось нечто абсолютно невозможное. Я хотел попросить дона Хуана объяснить мне, что за невероятное явление – этот зверь, но получилось лишь нечленораздельное мычание. Дон Хуан смотрел на меня. Я взглянул на него, потом на зверя, и вдруг что-то во мне привело мир в порядок. Я сразу понял, что это за зверь. Я подошел к нему и подобрал его. Это была большая ветка. Она обгорела, и в ней запуталась сухая трава и всякий мусор, что сделало ее похожей на крупного зверя с округлым телом. На фоне зелени цвет обгоревшего мусора воспринимался как светло-бурый.

Я засмеялся по поводу своего идиотизма и возбужденно объяснил дону Хуану, что ветер шевелил то, что запуталось в этой ветке и что делало ее похожей на живого зверя. Я думал, что ему понравится моя разгадка природы таинственного зверя, но он резко повернулся и пошел к вершине холма. Я последовал за ним. Он заполз в углубление, которое снизу казалось пещерой. Это была всего лишь неглубокая ниша в песчанике.

Дон Хуан набрал мелких веточек и вымел из углубления мусор.

– Нужно избавиться от клещей, – объяснил он.

Знаком он предложил мне сесть и велел устраиваться поудобнее, потому что нам предстояло провести там всю ночь.

Я заговорил было о ветке, но он сделал мне знак замолчать.

– То, что ты сделал, – отнюдь не триумф, – сказал он. – Ты зря растратил прекрасную силу – силу, вдохнувшую жизнь в сухой хворост.

Он сказал, что истинной победой для меня было бы отказаться от сопротивления и следовать за силой до тех пор, пока мир не прекратил бы свое существование. Дон Хуан, похоже, вовсе на меня не сердился и не был расстроен моей неудачей. Он несколько раз повторил, что это – только начало, что нужно время для того, чтобы научиться управлять силой. Он потрепал меня по плечу и пошутил, что еще сегодня я был человеком, знавшим, что реально, а что – нет.

Я был смущен. Я принялся извиняться за свою склонность быть всегда уверенным в правильности своего подхода.

– Брось, – сказал дон Хуан. – Это неважно. Ветка действительно была зверем, реальным зверем, и этот зверь был жив, когда сила коснулась ветки. И поскольку сила делала его живым, весь фокус состоял в том, чтобы, как в сновидении, сохранять образ зверя как можно дольше. Понял?

Я хотел его еще о чем-то спросить, но он снова велел мне молчать. Я должен молчать всю ночь. Но не спать. А говорить сегодня будет только он, и то – недолго.

Дух знает его голос и может оставить нас в покое, если говорить будет только он. Открыться силе – это очень серьезно. Это действие, которое может повлечь за собой далеко идущие последствия. Сила разрушительна, она может легко привести к человеческой смерти, и с ней следует обращаться очень осторожно. Открываться ей следует постепенно, систематически и всегда очень осторожно.

Для этого нужно сделать свое присутствие явным, изображая громкий разговор или делая что-то другое, производящее много шума. А потом нужно долго сохранять полное молчание. Контролируемые вспышки активности и контролируемые периоды тишины являются отличительными чертами воина. Я должен был еще хотя бы некоторое время сохранять образ живого чудовища. Спокойно, полностью себя контролируя, не теряя головы и не сходя с ума от возбуждения и страха, я должен был постараться «остановить мир». После того, как я бежал на холм, искренне веря, что спасаю свою жизнь, состояние мое было идеальным – как раз таким, в котором «останавливают мир». В нем соединились страх, благоговение, сила и смерть. Дон Хуан сказал, что еще раз ввести меня в это состояние будет довольно трудно.

Я прошептал ему в самое ухо:

– Дон Хуан, что ты имеешь в виду, говоря «остановить мир»?

Прежде чем ответить, дон Хуан яростно взглянул на меня. Но потом объяснил, что «остановка мира» – это техника, практикуемая теми, кто охотится за силой. Техника, посредством которой мир, в том виде, каким мы его знаем, рушится.

Дата добавления: 2015-10-24