Шестой круг Ада: 53. Двери

— Моя душа — это сотни дверей... две сотни дверей... три сотни дверей… — напевал Он себе под нос, сидя, по-турецки, в проходе узкого коридора и покачиваясь взад и вперед. Он походил на очень хорошо сделанную шарнирную куклу, которая старалась вести себя как человек. Вот только чего-то ей для полного перевоплощения в живого человека все же не хватало. Его движения были какими-то безжизненными и даже покачивания, казалось, приносили ему разве что нестерпимую боль. Но зачем же тогда Он продолжал это делать?
— Моя душа — это сотни дверей... сотни грязных дверей... сотни старых дверей, — Его левый глаз и щеку скрывал старый пожелтевший бинт, но перевязки почти не было видно из-за длинной челки, да глубокого капюшона безразмерной серой кофты. Капюшон был накинут на голову, из-под него виднелись лишь тонкие бескровные губы, повторяющие как заговоренные одни и те же слова. Губы были сухие, потрескавшиеся и все в болячках так, будто их постоянно кусали до крови. Порой на них проскальзывала еле заметная ухмылка, но чему же он так ухмылялся?
— Моя душа загадок полна, вопросов полна... без ответов она, — напевая ничего не значащие для него слова, парень, словно что-то считал, то загибая пальцы на руках, ладони которых лежали у него на коленях, то вновь разгибая их. Пальцы на правой руке, тонкие, длинные и бледные, с обгрызенными ногтями, были в ссадинах и со сбитыми костяшками. Левая же рука была, так же как и глаз со щекой, перебинтована и сквозь перевязку проступала красная жидкость. Она слегка пузырилась на бинтах, стекала по колену парня на пол, из-за чего под Ним уже образовалась настоящая кровавая пузырящаяся лужа.
— Моя душа — все же, как ты слаба, под замком без ключа, во мне заточена...
— Заточена... — тихо ответило эхо, заставив парня вздрогнуть, оторвать взгляд от собственных не прекращающих загибаться и разгибаться пальцев и оглядеться. Длинный коридор, у которого Он не видел ни начала, ни конца, утопал в мягком полумраке. От него отходило бесчисленное количество дверей, и ни одна из них не была похожа на остальные. Здесь были деревянные, железные, каменные, мраморные, соломенные и самые разнообразные двери. Каждой из них было дано свое имя, табличка, указывающая, что за ней таится.
Парень же сидел между двумя расположенным друг напротив друга дверьми. Кажется, за ними пряталось нечто, что было для него куда важнее всего остального, хранящегося в иных комнатах. Дверь по правую от Него руку, была железной, мощной, усыпанной шипами и торчащими из нее острыми лезвиями. Это она была виновата в ссадинах на Его правой руке. Дверь же напротив — бамбуковая, но она не казалась особенно надежной. Она была заколочена деревянными досками, увита цепями и тяжелыми замками.
От железной двери исходил невыносимый жар, но этот жар не доставлял парню дискомфорт, боль, причиняемая им, казалась ему почти приятной. Бамбуковая же дверь источала холод, и этого холода Он боялся больше чем чего-либо другого. Из-за бамбуковой двери постоянно слышался свист ветра, что за ней бушевал. Ветер хотел вырваться, он хотел заполнить собой весь длинный коридор, снося с петель остальные двери и уничтожая то, что хранилось за ними. Но цепи и доски сдерживали его, хотя и не полностью. За долгие годы в бамбуковой двери появилась трещинка. Малюсенькая и почти незаметная, но когда как-то раз парень приложил к ней свою руку, его кожа тут же покрылась тонкой ледяной коркой. Почувствовав, как холод, словно проникает сквозь руку, парень поспешно приложил ладонь к железной двери, и корка на коже тут же исчезла, растаяв под напором горячего воздуха, но на ладони при этом появилась новая ссадина. Сидеть рядом с бамбуковой дверью парню было опасно. Именно из-за нее Его левая рука, левый глаз и щека теперь кровоточили.
Железная же дверь была чуточку приоткрыта. Самую малость, но даже этого хватало, чтобы весь коридор наполнился сладким и каким-то тяжелым жаром. Только этот жар был способен притупить ту боль, которую причинял парню ледяной ветер за бамбуковой дверью. Но и здесь таилась опасность. Ведь открой железную дверь чуть шире, и этот жар мог поглотить парня с головой и попросту уничтожить его.
— Моя душа... — вновь запел Он.
— Душа... — повторило эхо.
— Без свободы, мертва... Без желания жить, давно истлела она...
— Истлела она... — вторил парню идентичный ему голос, который принадлежал темной фигуре, что мгновение назад появилась в самой дали коридора.
— Наконец-то, — выдохнул парень, наблюдая, как фигура медленно, раскачиваясь из стороны в сторону так, будто находится на корабле, попавшем в сильный шторм, подходит к нему ближе. Ее поступь была тяжелой и немного походила на звериную. Каждый шаг фигуры отражался от стен коридора и сопровождался странным шлепающим звуком, который обычно бывает, когда идешь по жидкой грязи. Когда от парня до странной фигуры оставалось всего пара метров, Он наконец-то смог разглядеть своего гостя. Фигура была идентична тому, кто сидел в коридоре, только его рука и глаз не были перебинтованы, к тому же парень был лишь в длинной серой толстовке. Из-под толстовки по худым обнаженным ногам текли тонкие струйки крови, из-за этого-то шаги фигуры и были по звуку похожи на чавканье. Кровавые следы тянулись за незнакомцем по всему коридору, словно отметины на карте сокровищ. Кроме того у второго парня прямо из капюшона торчали лисьи уши, а из-под толстовки высовывался длинный пушистый ярко-рыжий хвост.
— Ты пришел... — выдохнул парень.
— Пришел... — повторил парень-лис, садясь напротив Него так же по-турецки, так же кладя ладони тыльной стороной на свои колени, и начиная загибать и разгибать пальцы с той же скоростью, что и его собеседник.
— Ты мое отражение.
— Отражение...
— Мое подсознание.
— Подсознание...
— Эта дверь... За ней прячется нечто, из-за чего мне было невыносимо больно.
— Больно…
— И поэтому я запер ее, заколотил на всю жизнь.
— Жизнь…
— Но боль не исчезла, просто притупилась и перестала иметь под собой основание.
— Основание…
— Я совершил ошибку.
— Ошибку…
— Нельзя было ее закрывать.
— Закрывать…
— Потому что любая запертая дверь когда-нибудь будет открыта.
— Открыта…
— И когда это произойдет, я, скорее всего, не вынесу той боли, потому что я просто к ней не готов.
— Не готов…
— Я хочу, чтобы ты охранял ее...
— Охранял ее...
— Мне нужен кто-то, кто защитит меня от самого себя.
— Я защищу…
****
Ты безумно устал, все твое тело ломит, глаза саднят, чешутся и горят как будто изнутри. Кажется, каждая клетка твоего тела стонет и воет, требуя отдыха, но заснуть ты не можешь, как ни стараешься. В твоей голове крутится настырная мысль, которая не дает тебе покоя. И эта мысль: «Что это еще за гавно с ушами? Какой еще к хуям Джонни?!»
Ты знаешь, что повел себя глупо, ты просто сорвал свою злобу на насекомом после нападения андроидов, хотя злился тогда ты лишь на себя. Это ты потащил насекомое за собой, ты подверг его опасности, из-за тебя он чуть не погиб! Думая об этом, ты зверел все больше и, в конце концов, это вылилось в добротную ссору с насекомым. Нет, конечно, было приятно узнать, что любит он тебя, тебя и только тебя. Приятно. Безумно. Хотя непонятно и верилось все же в это с трудом. Любит тебя. Тебя! За что? Первый вопрос, который приходит тебе в голову. За что тебя вообще можно любить? Как можно влюбиться в человека, который только и делает, что бьет и унижает тебя? Как, насекомое?
— Уф… я идиот, — наконец тихо стонешь ты, потирая глаза и тяжело вздыхая. Еще какой идиот! Ведь все должно было быть иначе! А совсем не так! Вы ведь должны были, черт вас побери, поговорить цивилизованно! Ты сам после долгой промывки мозгов Яном понял, что во всем ошибался, осознал, что дальше так вести себя нельзя. А потом парк… и минет. Блять! Ты готов был признаться! Себе признаться! А в твоем случае самым важным шагом в ваших отношениях было бы именно это. И в самый не подходящий момент это чудовище внезапно сбежало! Ты и это стерпел. Загнал нарастающее раздражение, злобу и бесконтрольную ярость куда-то глубоко в себя, приехал к насекомому домой, естественно, куда же еще он пойдет, как ни туда, и даже пришел раньше него. Минут десять тебе было предоставлено на то, чтобы разглядеть его комнату. Ничем не примечательная, серая, как и ее хозяин. Но как оказалось, и серый хозяин мог становиться необычайно притягательным. Ты это ощутил на себе, когда маленькое чудовище появилось на пороге своей комнаты в одном полотенце. Первая мысль естественно была о том, что под это полотенце не плохо бы было забраться. Спокойствие, Зуо, только спокойствие. Сейчас ты должен думать совсем не об этом. Совсем не об… Подумал. Прижал к стене и чуть не трахнул, забыв и о его матери, пообещавшей через пару минут притащить вам чай с гребанными печеньками, и о сестре, комната которой, кажется, была за стеной. И если бы не дурацкое сообщение Яна, а точнее, если бы не дурацкие андроиды, хрен бы ты вышел из этой комнаты, не удовлетворив своего желания.
Погоня была изматывающей и самой худшей из всех, в которых ты когда-либо участвовал. Опять же из-за глупого насекомого. С ним на заднем сидении особенно не порискуешь. Пусть ты включил био-мотор, но ты и без этого мог провернуть еще пару трюков, в которых твое выживание сводилось бы к пятидесяти процентам, зато повышался процент того, что если ты все же выживешь, тебе удастся сбежать. Рисковать своей жизнью ты мог без стеснения, но его… ты не хотел, чтобы он погиб с тобой, или еще хуже, чтобы он погиб, а ты бы остался жив. Это просто не укладывалось в твоей голове, от одной лишь подобной мысли, руки непроизвольно сжимались в кулаки, а в груди что-то начинало настырно ныть. Нет. Так нельзя. Надо спастись. Вот только как? А в результате спас вас Он. Он сказал куда ехать, Его друзья договорились о вашем ночлеге и создали для вас маскировку. Поэтому-то ты и бесился. Ты должен был защищать его, а получилось все наоборот. Ты оказался всего лишь слабым, наглым подростком, еще не совсем осознающим предела своих сил. Слишком самоуверенный. Вот что ты понял, но насекомому об этом ты сказать, конечно же, не мог, переключив свое внимание на причинение ему боли. Да, тебя это успокаивало. Тебе нравились слезы на его глазах, нравилось слышать его тупое мямлянье, после которого с твоей стороны шел бы новый выпад в самое сердце, чтобы причинить ему еще большую боль. Но в этот раз все пошло не так. Он вел себя иначе, насекомое бесилось и ревновало, и тебе это нравилось! Нравилось даже больше, чем когда он молча страдал по тебе. Ты уже хотел было взять себя в руки и попробовать быть с ним понежнее, когда произошло это…
Джонни… Он назвал тебя именем какого-то ублюдка! Были бы вы наедине, ты бы тот час пообломал бы насекомому все его насекомьи усики, но, увы, вы были не одни и поэтому ты, стиснув зубы и мысленно поливая насекомое матом, вновь стерпел. А это было сложнее всего — делать вид, что все в порядке, когда хотел крушить все вокруг, лезть на стены и выть от желания узнать, кто то гавно, о котором ты слышишь уже не первый раз! Ревность буквально снесла тебе крышу, и с каждой минутой лишь распалялась еще больше. В голове кружились сотни вопросов о том, кто такой Джонни, что он значит для насекомого, и почему он назвал его именем именно тебя? А может... может, ты просто замена?
Последнее предположение было контрольным выстрелом в голову.
Джонни, Джонни, Джонни… что это за ублюжья морда?!
Затем вы вновь убегали, и, выяснять отношения попросту не было времени.
Но подъехав к Улице Зеленого Смога и встретив Вина, на какое-то время ты забыл о тупом одноклеточном, которое умудрялось постоянно трепать тебе нервы. С химиком вы разговаривали об обстановке в городе, кто кого убил, кто исчез, кто что сделал не по правилам Тосама, и это все тебя слегка успокоило. Все-таки ничто так не бодрило, как криминальная сводка родного города на ночь глядя.
Вам предоставили небольшую комнату, но и этого было вполне достаточно. Это ничтожество хотело лечь с тобой в одну постель. После того, что он сказал? Да никогда! Поэтому ты без стеснения столкнул насекомое одним пинком на пол и сообщил, что сегодня он будет спать на полу. Поговорить же с насекомым «по душам» ты собирался утром, когда вы оба восстановите силы. В тот момент тебе казалось, что ты уже ни на что не способен и лишь твоя голова коснется подушки, ты сразу заснешь. Тогда, быть может, эта сука посмеет перебраться к тебе на кровать, что ж… утром будет лишний повод разбить ему морду.
Но сон не шел. Часы перевалили за двенадцать ночи. Наступила суббота. А тебе не спится. А главное, эта чертова шмокодявка даже не попыталась покуситься на кровать! Заснул без задних ног!
Бесит!
Кажется, сейчас ты ненавидишь в нем все, что только можно ненавидить в человеке, начиная от манеры говорить и заканчивая тупыми седыми волосенками!
Тихий кашель насекомого заставляет тебя вынырнуть из пучины собственного гнева и обратить на него внимание. Хилый комок, закутавшийся в тонкое покрывало и что-то попеременно бормочущий во сне. Это выглядит… мило.
— Мило? И что это за хуету я сейчас высираю? – тихо шипишь ты на себя, — Мило, совсем пизданулся! Мило… — ты тяжело вздыхаешь, все это время неотрывно смотря на сопящий комок, который снова кашляет.
— Ты ебло теперь всю ночь кашлять будешь?! – ты хочешь закричать, но опять же слышится лишь твое тихое шипение. Просто ты не хочешь его будить.
— Не хочу будить… блять, усыпите меня кто-нибудь, я, кажется, окончательно свихнулся, — обреченно стонешь ты, сам зажимая себе рот рукой. Насекомое кашляет как-то жалко и тихо. Ты медленно поднимаешься с постели и подходишь к несчастному комку ближе.
— Если оставлю на полу, к утру он окочурится, — шепчешь ты себе, пытаясь перед собой же оправдать свои действия, — Ебанат блять, — как ни странно, но эти слова ты говоришь себе.
Ты и раньше замечал, насколько легкое насекомое, но сейчас оно кажется совсем невесомым. И это при том, что ты безумно устал и все твое тело болит от перенапряжения, ведь контролировать мотоцикл при работе био-мотора очень трудно. Био-мотор – и о чем ты только думаешь, когда держишь его в своих руках и прижимаешь такое хрупкое насекомое к своей груди.
— Что я только в тебе нашел, — наконец выдыхаешь ты с какой-то обреченностью, кладя его на кровать. Парень тут же возится на мягкой перине, поплотнее укутываясь в покрывало. Ты же садишься на край кровати рядом с ним. Минут десять просто смотришь на него в полумраке, затем все же не удержавшись, протягиваешь к нему руку и убираешь пару серых прядок, что мешают тебе разглядеть его лицо. Странное и совсем некрасивое лицо. Совсем-совсем некрасивое лицо… Думая об этом, ты медленно наклоняешься к насекомому, неотрывно смотря на его губы. В паре сантиметров от желаемого ты на секунду колеблешься, нервно облизываешься, все же подаешься ближе и…
— М-м-м-ф-ф-ф… Джонни… — шепчет во сне насекомое не просто имя, но собственный приговор. Перед твоими глазами тут же появляется кровавая дымка, и, кажется, от вмиг разгорающегося внутри тебя бешенства твоя голова вот-вот просто взорвется. В некотором роде она и взрывается. Правда, лишь сильной мигренью. Вскочив с кровати, ты хватаешь кожаный плащ, который бросил на пол, когда зашел в комнату, вытягиваешь из него длинный ремень, приближаешься к насекомому, не особенно церемонясь, вмиг закручиваешь ремень вокруг его запястий, и привязываешь их к спинке кровати.
— Эй… ты чего? – слышится сонный голос насекомого.
— Джонни, значит… — шипишь тем временем ты, садясь на живот насекомому и прижимая его к кровати.
— Что? – его расфокусированный взгляд еще мгновение блуждает по твоему лицу, кажется, он не понимает, что происходит.
— Я сказал, что за Джонни, сука?! – рычишь ты, хватая его за подбородок и буквально заставляя смотреть себе в глаза.
— Джонни? – на лице парня появляется искреннее удивление, — я не знаю никакого Джонни.
— О, значит, не знаешь? А о ком же ты тогда говорил с психологом? О ком ты говорил сегодня, когда мы переодевались… кого ты только что звал во сне? – ехидно интересуешься ты, нагибаясь к насекомому настолько близко, что ваши кончики носов почти соприкасаются. Еще пару мгновений насекомое удивительно правдоподобно делает вид, что ничего не понимает, но затем в глазах его панику и растерянность резко сменяет какое-то тяжелое, усталое, гнетущее спокойствие.
— Ты, правда, хочешь знать кто это? – наконец тихо говорит он.
— Да, хочу! – буквально воешь ты, со злости вжимая его плечи в кровать с такой силой, что нормальный бы человек уже давно вскрикнул от боли. Но насекомое не кричит, лишь испытующе смотрит на тебя пару минут, прежде чем, наконец, задает следующий вопрос:
— Зачем?
— Что значит зачем?!
— Тебе не всё ли равно с кем я общаюсь и кого вижу в своих снах? Ну, есть некий Джонни. Ну и что? У меня есть знакомые парни, как это не странно! С таким же успехом я мог звать того же Сэмми или теперь уже Айта или Дрэя.
— Нет…
— Я мог позвать, кстати, и Минни, и Мифи, и Ленни…
— Нет! – повторяешь ты сквозь зубы.
— Что нет?
— Я знаю… что он не просто друг!
— Откуда? – брови насекомого приподнимаются, на бледных губах начинает играть саркастическая ухмылка, и ты вновь чувствуешь ту самую опасность, которая ощущалась тобой тогда у школы, когда ты проиграл спор. Что он тогда сказал? «А ты ведь проиграл» Так, кажется? Тогда тебя словно током ударило, и сейчас в этот самый момент ты ощущаешь то же самое. Твои звериные инстинкты шепчут тебе об опасности, о том, что твоя жертва в эту самую минуту превращается в полноценного и скорее всего не уступающего тебе хищника.
— Просто… я это чувствую, — наконец выдавливаешь ты, проклиная себя за каждое слово. Но ты понимаешь, что пора уже разобраться в ваших отношениях раз и навсегда.
— Чувствуешь? Ревнуешь… — это был не вопрос. Скорее констатация факта.
— Ненавижу, — само собой срывается с твоих губ. Да… разум, словно взбунтовавшись против решения, которое ты для себя принял, старательно оттягивает момент признания, после которого пути назад уже не будет.
— А я тебя, — улыбается в ответ насекомое как-то особенно зло, заставляя тебя вздрогнуть, — Но ты не беспокойся… Это не мешает мне тебя еще и любить. Нет… наоборот, это Позволяет мне любить тебя. Понимаешь? Эй… спорим, ты постоянно думаешь о том, почему же я влюблен в тебя? Спорим? Ведь это так странно, любить не кого-нибудь, а Тебя, ведь ты думаешь именно так? – глаза насекомого смотрят на тебя, не мигая, и словно видят тебя насквозь, словно читают с твоего лица все твои мысли как с книги, — Это в тебе говорит неуверенность в себе. Да, Зуо, в действительности ты очень скованный. Ведь о чем – о чем, а о любви ты ничего не знаешь. Тебе ведь никогда не делали признаний? Еще бы… к тебе боятся подходить. А родители когда-нибудь говорили, что любят тебя? Было ли это когда-нибудь? Хоть раз? До меня.
— Не помню… — выдыхаешь ты, теперь просто сидя на насекомом и зачем-то жадно вслушиваясь в каждое его слово, словно на подсознательном уровне понимая, что сейчас слушать его необходимо.
— Наверное, все-таки не было, — протягивает тем временем насекомое, — И тебе очень странно ощущать себя кем-то любимым, не так ли? – ты молчишь. Его вопросы словно загоняют тебя в капкан, из которого выбраться ты уже не сможешь, — я всегда делил людей на две категории: тех, кого я могу сломать, и тех, кто уже давно сломан. Правда есть еще люди-мусор, но их я своим вниманием предпочитаю обделять. Итак, тех, кого я могу сломать – люди обычно умные, возможно амбициозные, стремящиеся к власти… прямо как ты, а вторые: просто психи. Психов ломать труднее, знаешь почему? Ломать уже сломанное не интересно, а порой и просто бесполезно. У психов все работает не так предсказуемо, как у обычных людей. От них можно ожидать абсолютно всего! На первый взгляд кажется, что нельзя просчитать их действия, как в шахматной партии, потому что тогда как ты пойдешь ладьей на Е4, стараясь поставить Шах и мат, ответом тебе будет Флеш-рояль. Понимаешь, о чем я? На шахматный ход ответят карточным. И это будет в порядке вещей. Это-то и странно. Страшно в некотором роде, и, конечно же, мне совсем непонятно, но безумно интересно, — парень говорил тихо, но четко, а ты прислушивался к каждому его слову как завороженный, — Ты хотел знать, почему я влюбился в тебя? Я сам не до конца понимал это до недавнего времени. То мне казалось, что я запал на твою внешность, то вдруг думалось, что во всем виноват твой характер, твое желание быть доминирующим. Но теперь-то я понимаю, что в действительности я влюблен в тебя потому, что ты псих, Зуо. Причем псих в квадрате! Ведь ты не всегда ведешь себя как больной на всю голову. Ты можешь думать как обыкновенный человек, и тогда просчитать твой следующий ход безумно просто. Но только я расслабляюсь, уверенный в том, что все под моим контролем, как ты срываешься. Звереешь и превращаешься в форменное чудовище, которому ничего больше не надо кроме крови и желания причинить боль. Понимаешь меня? От обыкновенного психа, в конце концов, ты начинаешь ожидать чего-то непонятного, и поэтому можешь сразу отбросить варианты поведения, свойственные обычному человеку. То есть просчитать то, как поведет себя безумец, становится проще, главное понять его логику, ведь логика есть всегда и везде. Поняв логику, ты сразу осознаешь, что его флеш-рояль можно убить одной единственной шашкой. Но ты... ты можешь повести себя нормально, или же не нормально. И в этом самая главная сложность твоей натуры. В этом и состоит загвоздка понимания твоей сущности. Ты ведь и сам не знаешь, что сделаешь в той или иной ситуации! Разве не так? – он прерывается и испытующе смотрит на тебя, кажется, ожидая ответа.
— Ты прав… — ты сам удивляешься, насколько спокойно это говоришь.
— Я знаю, — пожимает плечами парень, — Я люблю тебя Зуо. Только тебя. Тебя одного. Одного тебя, и люблю тебя я. Я уже не знаю, как еще извратиться и как еще признаться в этом, — вздыхает насекомое как-то по-старчески, — Может, развяжешь, наконец, мои руки? — внезапно просит он.
— Нет… — сухо бросаешь ты.
— Почему нет? – в глазах парня вновь появляется удивление, — мы же все уже решили. Ревновать у тебя причин нет, так что…
— Я хочу знать, кто он, — не успокаиваешься ты, понимая, что весь прошлый диалог был направлен на отвлечение от первоначальной проблемы, — скажи мне, и я отпущу тебя, — наклонившись к нему, тихо шепчешь ты насекомому на ухо.
— Зачем тебе это?
— Я убью его… — выдыхаешь ты, несильно кусая насекомое за мочку уха.
— Я расскажу тебе одну свою маленькую тайну, — вместо ответа, торопливо шепчет парень. — Когда мне становится совсем плохо, когда одиночество настолько сильное, что хочется наложить на себя руки, и лишь страх не досмотреть любимый сериал не дает мне это сделать, я закрываю глаза и представляю коридор, — его тихий шепот действует на тебя как успокоительное. Оставив на его шее слабенький засос, ты слезаешь с него и просто ложишься рядом, теперь вглядываясь в потолок.
— Ты слушаешь? – подает голос парень, поворачиваясь к тебе.
— Слушаю, — тихо бросаешь в ответ ты.
— Так вот… я представляю длинный темный коридор, в котором сотни дверей. И за каждой дверью хранится свое воспоминание. Мое воспоминание. Мои ячейки памяти, если хочешь. Сознание человека… оно, если подумать, мало чем отличается от виртуалии. Я давно это заметил. Кажется еще в детстве. Просто закрой глаза и погрузись в свой собственный мир. Тут главное не заснуть, а так… лежать и чувствовать то, что в реалии никогда не почувствуешь и быть там, где никогда не побываешь. Сознание человека… его разум и внутренний мир… ты когда-нибудь задумывался о том, почему внутренний именно Мир? Ни город, ни комната, а именно мир! Ведь получается, нам открытым текстом говорили о том, что в душе каждого из нас существует своя собственная вселенная, в которой происходит столько всего, сколько тебе и не снилось. Эй… Зуо… мы ведь с тобой тоже можем быть всего лишь частичкой чьего-то внутреннего мира, плодом чьего-то воображения. Представляешь? Я сейчас говорю, а в действительности каждое мое слово кем-то пропечатывается!
— Глупости, — бросаешь ты лениво.
— Может и глупости… а вдруг нет? Может быть, все миры и даже наш всего лишь входит во внутренний мир человека, который нас попросту придумал? А мы персонажи... я наверняка главный герой! Точно тебе говорю! Обо мне пишут книгу!
— Говорю, глупости, — с тихим раздражением повторяешь ты.
— Боишься оказаться персонажем третьего плана? Но все же… ты, наверное, прав… — внезапно соглашается насекомое, — пусть так, но я отвлекся. Мой мир – это коридор и двери. Много-много-много дверей. Там есть и дверь с табличкой Зуо! Знаешь, какая она? Железная. Тяжелая. И вся в лезвиях. Прикоснешься и тут же порежешься. Ее нельзя открыть, не причинив себе боль, но… она такая теплая. Горячая. Этот жар сводит меня с ума! Но есть и другая дверь… Она как раз напротив твоей. На ней табличка с именем Джонни.
Ты вздрагиваешь и резко поворачиваешься к насекомому.
— Я не знаю кто это… Каждый раз стоя у этой двери, я боюсь к ней прикоснуться. Она заколочена. Она в цепях. И ее охраняет Лис. Думаешь, я спятил? Нет, Зуо, я даже не шизофреник. Лис — не моя вторая личность, я не страдаю раздроблением сознания, Лис — это имя, которым я прикрываюсь каждый раз, когда делаю что-то, что выходит за рамки поведения человека, роль которого я играю. Но еще Лис — это охранник. Мой разум, если хочешь. И он каждый раз преграждает мне дорогу и говорит, что к той двери прикасаться нельзя. Он охраняет меня. Знаешь почему? Потому, что когда-то я сам его об этом попросил. Я этого не помню, так же как и не помню, кто же такой Джонни. И не хочу вспоминать. Но…
— Но?
— В двери трещина. Возможно, она была всегда, а может, появилась недавно. Кто знает. И поэтому иногда… на миллисекунды воспоминания, что закрыты за той дверью возвращаются ко мне. Я не помню этого, но знаю. Знаю, что у меня бывают провалы в памяти. Всегда знал. А еще знаю, что в те моменты, я теряю себя. Словно зацикливаясь на одном воспоминании, я лишаюсь остальных. И каждый раз мне страшно, что однажды вспомнив то, чего я не хочу, то навсегда забуду все остальное. Я ведь забуду даже тебя. Зная все это, ты все еще хочешь, чтобы я открыл эту дверь?
— Хочу…
— Мне будет больно.
— Ну и что…
— Тебе совсем наплевать на меня? – вопрос был самым обыкновенным, но он заставляет тебя вздрогнуть.
— Это не так, — наконец сквозь зубы шепчешь ты.
— Тогда позволь мне не открывать эту дверь.
— Кто он?!
— Я люблю тебя…
— Хочу знать кто он!
— Только тебя…
— Я убью его, и только затем успокоюсь!
— Он уже мертв… — тихо шепчут губы насекомого.
— Что?
— Я сказал, что люблю только тебя… так какой смысл говорить о том, кого я даже не помню? – как ни в чем не бывало, вздыхает парень, — теперь развяжи меня.
— Нет…
— Зуо? – нервно смеется насекомое, наблюдая как ты внезапно стаскиваешь с себя драную футболку, — Тебе… жарко? – наконец с какой-то надеждой в голосе спрашивает он.
— И тебе сейчас станет так же, — обещаешь ты, бесцеремонно подползая к насекомому ближе, раздвигая его ноги и размещаясь между ними.
— Эм… а может спать? – с мольбой в голосе бормочет серое нечто.
— Я не могу заснуть, — выдыхаешь ты, задирая его рваные футболки, — твой чертов Джонни не дает мне покоя, — признаешься ты.
— Так выпей успокоительного или снотворного!
— Ты и будешь моим снотворным, — ухмыляешься ты, искренне радуясь тому, что тяжелый спокойный взгляд насекомого исчезает, а вместо него появился тот самый, как всегда пропитанный наивностью и растерянностью.
— Нет-нет-нет! – ноет насекомое, начиная извиваться под тобой как змея, — Ты отвратительный любовник! Ясно! Не хотел тебе говорить, но секс с тобой это кошмар! – заявляет он, упираясь одной ногой тебе в грудь и стараясь тем самым оттолкнуть тебя от себя.
— О, я исправлюсь, — ухмыляешься ты в ответ, одним ударом убирая мешающую тебе ногу насекомого и наваливаясь на него, прежде чем он очухается.
— Нет! Не надо! Не хочу!
— Правда что ли? – твоя ухмылка становится шире, и ты наклоняешься к его шее и буквально впиваешься в нее. Со стороны ты наверное смотришься как озабоченный придурок, на уме у которого лишь секс, но в действительности ты хочешь забыться и хочешь, чтобы об этом разговоре забыл и он.
— Блин! Нх-х-х… мф-ф-ф… черт! Зуо… ах! – не прекращает насекомое попыток вырваться из твоих объятий, но из-за этого он лишь активнее трется своим пахом о твой. Пока он до смешного слабо, но настойчиво сопротивляется, ты припадаешь к его шее, целуешь его за ухом, ниже, ключицы, вновь вверх, медленно добираешься до подбородка, наконец, ловишь зубами его нижнюю губу и слегка оттягиваешь ее на себя. В ответ на это он что-то недовольно бормочет, отворачивается от тебя, закусывая губы и тем самым предотвращая твои новые попытки поцеловать себя. Тебе плевать. Ты уже вновь впиваешься в его шею, втягиваешь губами мягкую кожу, затем облизываешь появившееся красное пятнышко, чуть надкусываешь его, и лишь чувствуя несильный пинок со стороны насекомого, которому твой укус видимо причиняет боль, ослабляешь хватку и переключаешь свое внимание на его брюки. Когда пояс с юбкой тобою грубо задирается, ширинка его штанов расстегивается, и твоя рука ныряет в нее, насекомое застывает и, кажется, даже задерживает дыхание. То, что у него встало новостью для тебя не становится, но подобное поведение парня все равно кажется тебе странным.
— Ты там не умер? — наконец решаешь ты осведомиться.
— Нет… — сквозь зубы обиженно цедит парень.
— А че рожа такая, словно рожаешь.
— Вдруг я сделаю одно неверное движение, и ты мне член оторвешь, — бормочет в ответ насекомое, густо краснея и отворачиваясь от тебя. Когда он смущается, так и хочется смутить его еще больше.
— Член? — наигранно удивляешься ты, — так этот отросток с мой мизинец, твой член? Вот это новость!
— Что-о-о?! — парень тут же забывает о смущении, — да у нас с тобой почти одинаковые! – нагло заявляет он.
— Да ла-а-адно! — язвительно протягиваешь ты, — Проверим?
— Н... ну ладно... у меня... меньше... я и сам меньше! И младше! Я еще расту, между прочим! Это ты уже чертов старпер! А я молод и в самом расцвете сил!
— О, то, что ты мелочь пузатая, заметно, — ехидно отвечаешь ты, когда как твоя рука, взяв его член в плотное кольцо, начинает медленно спускаться по твердому стволу вниз к основанию, а затем так же медленно подниматься вверх, сжимая пальцы сильнее и тем самым почти выдавливая из него смазку. Насекомое выгибается, невольно толкаясь навстречу твоей руке. На его лбу выступает пара капелек пота, которые тебе безумно хочется слизнуть и ощутить вкус его тела. Не убирая руки, ты приподнимаешься над ним, чтобы рассмотреть его лучше. Как ни странно, но сейчас ты благодарен Дрэю, который додумался нацепить на насекомое эти длинные серые пряди волос. Они ему жутко шли и сейчас рассыпанные на кровати и прилипающие к его шее и губам, заставляли тебя заводиться все сильнее.
— Зуо, черт! Развяжи меня! – стонет насекомое еще через пару секунд твоих действий, украдкой смотря то на тебя, то на твою руку.
— Нет, — широко улыбаешься ты, развязывать его пока еще не входило в твои планы. Такая ситуация была куда интереснее.
— Зуо, рука… — хнычет он, но ты, не разбирая его шепота, продолжаешь массировать его член, впиваясь губами в тонкую шею и чувствуя его ни с чем неповторимый запах. Запах, который несет в себе некую невинность, смешивающуюся с какой-то недетской тяжестью, тоской и, наконец, одиночеством. То, что связывало вас, и делало похожими, было именно одиночество. И почему ты раньше не задумывался об этом. Как-то глупо… все это безумно глупо и не понятно. И те чувства что ты, кажется, все же испытывал к нему. И то, что делал в эту самую минуту. Зачем ты прикасаешься к нему. Почему с такой жадностью целуешь его шею и возбуждаешься от его тихих всхлипов и стонов. И сегодня… быть может, только сегодня тебе не хочется делать ему больно.
Насекомое тем временем вновь шипит твое имя, выгибается, и твоя рука чувствует горячую влагу.
— Ты… кончил?
— Да, кэп! – раздраженно фыркает он, багровея.
— Оу… не слишком ли быстро для того, кто мучается от домогательств плохого любовника? – зло ухмыляешься ты. Он в ответ что-то недовольно бурчит себе под нос, но расслышать ты умудряешься только последнюю кинутую фразу:
— Развяжи, а?
— Нет… — какой же он настырный. Дабы он больше не лез к тебе с дурацкой просьбой, которую исполнять ты пока все равно не собирался, ты заглушаешь его слова глубоким поцелуем. Твой язык требовательно проникает в его разгоряченный рот и тут же наталкивается на бурный ответ. Насекомое, кстати говоря, неплохо целуется. И где он только этому научился? И с кем? Разозлить тебя очень просто, ты можешь завестись от одной мысли, и как ни странно, мысль о том, что до тебя были другие, тебя бесит как никакая другая. Именно поэтому вскоре ты, как и днем, начинаешь не целовать, но кусать его нежные губы до крови. Солоноватый привкус заводит лишь сильнее. Он тихо шипит, старается что-то сказать, но твои глубокие поцелуи ему этого не позволяют. Мало того, ты так впиваешься в него, что попросту не даешь нормально дышать и в те мгновения, когда все же отрываешься от него, он делает глубокий вздох. Один лишь вздох, после которого следует новый долгий страстный болезненный, но такой желанный сладкий поцелуй. Твоя рука тем временем скользит вниз его члена, затем прикасается к его яичкам, и тихий стон дает понять, что ему нравится и это. Ты не сдерживаешься от очередного смешка, но пальцы ползут дальше. Они уже влажные от его спермы, поэтому в лишней смазке не нуждаются. Но лишь указательный палец прикасается к его узкому отверстию, все мгновенно меняется. Он больше не отвечает на поцелуи, не выгибается и не стонет. Лишь мелкая дрожь его тела дает тебе понять, в чем дело. Ты нехотя отрываешься от его губ и смотришь ему прямо в глаза.
— Не бойся… — твой голос кажется до странного хриплым, но какая тебе разница боится он или нет? Вставил бы ему и отодрал его по самое не балуй. Отомстил бы и за царапину на мотоцикле, и за бегство, и за слишком длинный язык, и, в конце концов, за Джонни, пусть он хоть трижды дохлый. Но почему-то ничего из этого не было сейчас хоть чуточку важно. Единственное, что тебя действительно заботило, эти серые глубокие глаза, припухшие от поцелуя губы с маленьким кровавым пятнышком у уголка рта, и запах. Его неповторимый терпкий запах тела, который медленно распространился по всей комнате, буквально сводя тебя с ума. Стоило поторопиться, иначе ты можешь сорваться, и тогда секс для насекомого действительно будет настоящим испытанием.
— Легко сказать «не бойся». Посмотрел бы я на тебя, если бы на тебя улегся маньяк насильник, который вот-вот выебет тебя в жопу! – тем временем причитает он.
— Я не насильник, — тут же ощетиниваешься ты.
— А ну да, ты просто привязал меня к кровати и хочешь трахнуть против моей воли, конечно, ты не насильник!
— Придурок, у тебя стоит!
— Да мало ли что у меня стоит, моя жопа все равно не жаждет продолжения!
— А ее никто и не спрашивает…
— Еще бы… я бы удивился, если бы ты внезапно с задницей моей заговорил… хотя выглядело бы это наверняка забавно.
— Я сейчас зуб тебе выбью…
— Оу… ты это мне или моей жопе?
По идее тебе стоило разозлиться и действительно одарить его парой ударов, но почему то эффект оказался ровно противоположный. Тебя начал буквально раздирать смех. И хотя поначалу ты пытался его сдержать, тебе это едва удавалось, а потом ты затрясся от настоящего хохота, буквально сгибаясь пополам и упираясь лбом насекомому в грудь. Почему ты смеешься? Потому что его слова до глупого смешны, и почему ты раньше этого не замечал? Ты смеешься и смеешься, не замечая того, как все это время насекомое смотрит на тебя, не мигая и не отрывая взгляда, и только когда ты, наконец, успокаиваешься от внезапно напавшей истерики, он тихо шепчет тебе про твою улыбку и насколько она красивая. На секунду ты застываешь. Его слова словно эхом отдаются внутри тебя и даже слегка, совсем чуть-чуть смущают. Но чувство смущения не из тех, которые тебе нравятся, поэтому дабы заглушить его, ты вновь наклоняешься к насекомому, когда как твой указательный палец, наконец-то, проникает в него. Он вновь начинает дрожать.
— Я же сказал…
— Просто не делай мне больно!
— С каких это пор ты боишься боли?
— Всегда боялся… — тихо признается он, — хотя еще больше я боюсь геморроя, — добавляет он и тебя снова начинает раздирать смех. Благо со вторым приступом ты справляешься куда быстрее и дабы это чудовище не начало пороть глупую херню и дальше, играя на твоих нервах, вновь целуешь его. Твой палец меж тем медленно проникает в него, затем начинает мягко массировать стенки отверстия, смазывая их горячей спермой. Насекомое что-то мычит, но ты это игнорируешь. Второй палец входит куда легче из-за уже влажных стенок, но все равно довольно туго. Он воет и в сотый раз просит отвязать его руки. Ты отвечаешь уже привычное «Нет», спускаясь от его губ к груди и начиная ласкать его затвердевшие соски, один пальцами, другой губами. За этим следуют уже привычные сопротивления, из-за которых пальцы лишь глубже проникают внутрь него. Шипение. Напряжение и, наконец, полное расслабление. Ты чувствуешь как насекомое, словно смирившись со своей участью, теперь просто лежит и стонет под тобой, не смея сделать и одного движения. Прекрасно. Так и должно быть.
С этой мыслью, ты убираешь пальцы, сдергиваешь с него штаны, расстегиваешь свою ширинку и даешь волю давно разбухшему члену. На его головке уже появилось изрядное количество смазки, все это время твой член настырно упирался в тугую ширинку, что приносило тебе, мягко говоря, дискомфорт. Но теперь все было в порядке. Просто прекрасно. Ты раздвигаешь его ноги, видишь обмазанное прозрачно-белой спермой отверстие и закусываешь губы от желания войти полностью с одного грубого толчка. Но ты терпишь, запихиваешь свои садистские желания подальше, ибо понимаешь, что второй такой веселой ночки насекомое может и не простить. Прощение, с каких пор оно тебе необходимо?
Мотаешь головой, отбрасывая лишние мысли, приставляешь головку к его отверстию, чувствуя, как от нетерпения пульсирует твой член, как вздуваются его вены. Насекомое напрягается, ощущая влажную головку у своего ануса, но ты сначала аккуратно поглаживаешь его бедра, приподнимаешь их, и очень осторожно проникаешь в парня. Слышится его сдавленный стон, хочешь остановиться, но не можешь. Желание берет свое. Следующие два проникающих толчка куда грубее и сильнее. Нежностью здесь и не пахнет. Ты видишь, как насекомое цепляется за ремень, что связывает его руки и жмурится явно не от удовольствия. Когда ты полностью входишь в него, становится чуточку легче и ты, вновь взяв себя в руки, нависаешь над ним, прикасаешься к его лицу, сначала к губам и кровавой ранке, затем стираешь большими пальцами, появившиеся на его глазах слезы.
— Прости, — зачем-то шепчешь ты, слизывая соленую капельку с его века. Он шмыгает носом и неуверенно подается к тебе, желая поцеловать, и ты в ответ прижимаешь его к постели требовательным не терпящим возражения поцелуем, одновременно с этим начиная медленно двигаться внутри него. Жарко и узко, настолько хорошо, что ты впиваешься пальцами в кровать, из последних сил заставляя себя держать медленный темп и не применять слишком много силы. На третий толчок становится еще и очень влажно. Не совсем понимая, в чем дело, ты медленно отрываешься от его губ и только теперь понимаешь, что он кончил снова. Странно, но сейчас насекомое выглядит безумно соблазнительно. Кончив дважды, он уже расслаблен настолько, насколько только это возможно, его слегка затуманенный взгляд следит за каждым твоим движением, а тело с готовностью отвечает на каждый твой поцелуй и толчок.
В комнате тем временем становится невыносимо душно и жарко. По твоей спине начинают ползти капельки пота, из-за которых длинные красные пряди прилипают к коже. Но ты не чувствуешь этого. Ты чувствуешь только его и поглощен им настолько, что, кажется, сейчас ничто уже не сможет завладеть твоим вниманием. Только он.
Не развязывая его рук, переворачиваешь его на живот, ставишь на колени и входишь вновь. Он сам помогает тебе проникнуть глубже, насаживается на тебя, каждый раз тихо постанывая. Вот теперь можно и развязать его руки. Ремень оказывается на полу. Его запястья истерты до крови. Ты берешь одну его руку и медленно проводишь языком по кровавым следам, при этом не прекращая двигаться внутри него. В ответ слышится лишь смесь стона и болезненного возгласа. Отпустив его руку, резко прижимаешь его голову к постели, при этом приподнимая его бедра лишь выше, ты шепчешь ему, чтобы он прикоснулся к себе. Как ни странно, но дважды повторять не приходится. Он тянется к своему члену и начинает массировать его одной рукой, второй цепляясь за спинку кровати. Но ласкать себя у него получается едва ли, он просто не может сосредоточиться из-за каждого все более сильного и глубокого толчка. Наконец он и вовсе убирает руки, цепляясь обеими в подушку и явно вновь кончая. При этом тело его содрогается и он сжимается настолько, что до пика почти доходишь и ты. Но лишь почти. Ты выходишь из него и он падает на кровать тяжело дыша и, кажется, не в силах пошевелить и пальцем. Но толком отдохнуть ты ему не даешь. Хватаешь за руку, заставляешь подняться и сам усаживаешь его на себя. Он лишь тихо стонет, обнимая тебя за торс и в прямом смысле раздирая твою спину. Не важно. Сейчас это совсем не важно. Укладываешь его на спину и наконец-то делаешь то, как больше нравится тебе, сильно, грязно и очень грубо. Он шипит и извивается, ему больно. И ты бы рад остановится, но все нарастающее удовольствие срывает твою крышу окончательно.
****
— Зуо… ты дебил… — после очень долгого, прямо таки гробового молчания смог выдавить я из себя.
— Ага… — только и выдохнул сэмпай в ответ.
— Хотя в этот раз мне понравилось больше… — немного подумав, добавил я. И я не врал. В этот раз действительно секс был классный. За исключением конца, когда Зуо перешел все допустимые границы и, пардон, выеб меня как сидорову козу!
— У меня снова теперь жопа болит. А ведь могло обойтись и без этого! – не уставал причитать я.
— Харе ныть, ты кончил раз пять…
— Четыре… — поправил я сэмпая, слегка краснея.
— Ну, вот и захлопнись…
— Захлопнусь, когда болеть перестанет…
— А ты мне всю спину разодрал, у тебя там что когти метровые?
— Вовсе нет! У меня вообще ногтей нет, я их все сгрызаю! – возмутился я, демонстрируя Зуо свои ногти.
— Угу… — кажется, сэмпай уже засыпал, потому что слова он произносил тихо, и непривычно растягивая гласные.
— Не время спать! Мне надо в ванну! – так просто от Зуо отставать я не собирался.
— Ну, так вали… — выдохнул в ответ сэмпай.
— Я сам не встану… — без охоты все же признался я. Только после этого Зуо недовольно привстал на кровати, с какой-то критичностью осмотрел меня, кажется, размышляя по поводу того, говорю ли я правду. Затем все же поднялся с постели, легко взял меня на руки и притащил к незаметной двери, за которой оказался туалет и душ. Усадив меня на холодный кафель, Зуо включил теплую воду и со словами «наслаждайся» уже собирался выйти из ванны, но я так пристально и жалобно на него смотрел, что сэмпай остался. Хотя я-то как раз не рассчитывал на то, что мой взгляд на него подействует, но видимо мои безумные чары наконец-то начинают действовать и на Зуо.
Вместо того чтобы уйти, сэмпай уселся на крышку унитаза и начал пристально разглядывать меня.
— Чего? – наконец не выдержал я изучающего взгляда.
— А тебе идет… юбка, — саркастически заметил он. А ведь правда, сейчас я был лишь в драных футболках и юбке и выглядел наверное до жути глупо, — И ножки ниче так.
Я вздрогнул и воззрился на Зуо:
— Это ты мне сейчас комплимент сделал?
— Э? – Зуо, кажется, в полудреме не совсем соображал, что говорит, поэтому сейчас, придя в себя, он спохватился и тут же выпалил:
— Это был сарказм, придурок. Кому нужны твои кривые тощие ноги!
— Ну не знаю… тебе, может? – ухмыльнулся я, довольный тем, что пусть и на секунду, но Зуо дал слабину и сказал то, что думает, а это явно было совсем не часто.
Просидев под душем минут десять, я буквально выполз из ванны. Снял с себя все мокрые вещи, отыскал под кроватью трусы, натянул их и лег на кровать. Зуо буквально бухнулся рядом со мной на живот, отвернувшись от меня. Пару минут я просто разглядывал его затылок и длинные красные пряди, желая прижаться к ним и зарыться носом, пусть и в искусственные, но все равно волосы Зуо. Но это ведь было глупо, правда? Ведь когда я говорил с сэмпаем, я не врал. Он действительно псих в квадрате и то, как поведет он себя в следующую минуту, я понятия не имею. Он может ответить мне, а может прорычать что-нибудь обидное, из-за чего я расстроюсь лишь сильнее.
Вы никогда не замечали, что чем круче секс, тем опустошеннее и хуже потом. Я сейчас это чувствовал. Почему-то мне было жгуче одиноко и даже обидно за себя. Но я знал, что если Зуо скажет мне какую-нибудь гадость, то станет во много раз хуже. Поэтому я просто отвернулся от сэмпая, обнял свое одеяло покрепче, представляя, что это рука Зуо, и постарался заснуть. Но благо в этот раз я провалился в сон не так быстро, как это было пару часов назад, и поэтому успел почувствовать, как сэмпай сначала перевернулся на спину, а затем прижался ко мне, обнял меня за талию, утыкаясь носом мне куда-то в макушку. Вот теперь можно было спать спокойно.
— Спокойной ночи Зуо, — не удержавшись, прошептал я.
— Уже рассвет, кретин… — было брошено мне в ответ.
— Тогда спокойного утра…

Дата добавления: 2015-10-24