II. Противоречие развития предпринимательства.

Конспект №7

Подъём предпринимательской деятельности во второй половине XIX века – начале XX века в России.

Выполнила: студентка 1 курса

Факультета экономики

Группы Э 11

Звонарёва Кира

I. Благоприятное время развития предпринимательства.

Самым благоприятным временем для развития предприни­мательства в России был период с конца 50-х гг. XIX в. до Пер­вой мировой войны (1914). Причем нарастание предпринима­тельской активности ощущалось в течение всего периода, вне зависимости от реформаторской деятельности царей, прави­тельства, от кризисов или благоприятной конъюнктуры. Рос­сийское общество было подготовлено к преобразованиям всем ходом предшествующего внутреннего и международного разви­тия. И в этом смысле реформы 60-х годов были скорее не причиной, а следствием того, что Россия постепенно теряла свою патриархальную целостность, поворачивалась лицом к европейским образцам строения общества и образа жизни. Сложность и некоторую преждевременность этих преобразова­ний продемонстрировал период контрреформ Александра III, но в целом этот процесс был неостановим даже законодатель­ным путем; его удалось исторически временно приостановить путем тотального насилия и фактического уничтожения самой активной части общества. Но то, что период активного пред­принимательства был недостаточно длинен, свидетельствует о том, что силы традиционности и недифференцированности в российском обществе были достаточно сильны, и они не хотели нарушать свою целостность чересчур активными действиями. Итак, с одной стороны - желание новизны и стремление про­явить свою предприимчивость, с другой - желание иметь дело с повторяющимися или даже неизменяемыми вещами, и это чувство усиливается на фоне неудачных реформационных по­пыток изменить ситуацию.

II. Противоречие развития предпринимательства.

Пытающийся решить это противоречие субъект - сам государь или правительство, даже при условии революционных преобразо­ваний - не может существенно изменить конечного набора наи­более важных основ, постоянно содержащихся в обществе: "какие бы революции ни происходили в обществе, какие бы ре­формы ни делали правительства, - все остается, но является только в иных сочетаниях сил и перевеса, больше ничего".1 Наиболее эффективной может стать только та форма, которая глубже других дифференцирована, поскольку расслоение явля­ется признаком активности. "Уравненная и несосредоточенная" форма социального существования оказывается самой непроч­ной и бесплодной: в данном случае - община, крепостничество, самодержавие. В этой связи показательной является борьба двух начал, укорененных в землевладении и в общественном созна­нии. "Вековое", общинное (коллективное) начало приходит в столкновение с началом индивидуалистическим. Коллективист­ская тенденция выразилась в установлении порядка, по кото­рому выкупщиком земли становится община, а не отдельный крестьянский двор; только "столыпинские" преобразования закрепляют статус индивидуалистического начала, которое в тот момент противоречит состоянию большинства.

Еще одно постреформенное противоречие касалось отноше­ний имперской структуры, в рамках которой целостность вос­принимается как самоцель и вступает в непримиримые проти­воречия с демократическими, децентралистскими тенденциями, тем более что реформы двигались "с окраин в центр".

Но, самое главное, перспектив буржуазного развития не ви­дел никто, кроме самой буржуазии, часто стремящейся отмеже­ваться от самой себя. Народ по-прежнему не интересовался никакими конституциями и общественными правами, а богат­ство немногих среди всеобщей недостаточности сильно раздра­жало. Дворянство, чиновничество, интеллигенция по-своему хотели перемен, но даже самые думающие из них не хотели представить буржуазную цивилизацию как будущее для России, не видя в ней никаких общечеловеческих ценностей. Многим из них была глубоко чужда мысль о замене империи буржуаз­ным экономическим и конституционным строем: "надо бунто­вать народ и не забивать ему голову материями, которые довели Запад до полного гниения". Западные социальные движения были неприемлемы для интеллигентных россиян, так как эти движения останавливались перед собственностью, боялись ее разрушения, не покушались на личные свободы людей. К. Ле­онтьев, возвращающийся к нам философ конца XIX века, писал об этом настроении российской общественности так:"... ибо не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, рим­ляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, му­ченически страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, не­мецкий или русский буржуа в безобразной своей одежде благо­душествовал бы "индивидуально" и "коллективно" на развали­нах всего этого прошлого величия?...". Он видел грядущий ужас потрясений, но в чем-то его предпочитал современному буржу­азному ничтожеству, хуже и безнадежнее - некрасивее - кото­рого не было для него ничего. На Западе тоже были такие на­строения, но традиция частной собственности, гражданских прав и реального взгляда на вещи пересилила их. Буржуазный строй некрасив, особенно на стадии первоначального накопле­ния, но он соответствует человеческой природе на существую­щей стадии развития. В России этот путь осваивался чаще ин­стинктивно, чем сознательно, и рыхлость российской почвы не давала ему прочного основания.

Дата добавления: 2015-10-24