Утраченная аутентичность

Вопреки очевидности по-прежнему живуч стереотип, навязывающий образ типичного британского футбольного болельщика как истинного «Хорнби-фана». И это не должно удивлять, поскольку крохотный процент подлинных фанатов в духе Хорнби доминирует в общенациональной дискуссии по поводу фанатства. Это в порядке вещей, потому что именно они больше всего заинтересованы в такой дискуссии. Для них быть футбольным фанатом — не просто хобби, а способ самовыражения, неотъемлемая часть их личности. Кроме того, именно они создают непропорционально большую часть футбольной экономики — не зря Тапп называет их «самыми ценными клиентами» — а потому клубы и СМИ прислушиваются к их мнению гораздо внимательнее, чем к речам из стана «разборчивых потребителей». Будьте уверены, у каждого «Хорнби-фана» есть за душой необоримо притягательная история. И почти всегда это истории искренней преданной любви, во всяком случае, лучшие из них. Не забывайте и того, что мы слышим их из уст тех, кто каждую неделю прилюдно заявляет о своей любви.

Впрочем, существует и более глубинная причина, объясняющая, почему в Британии так легко прижился нарисованный Ником Хорнби образ футбольного фаната. В нем воплотились представления о корнях, о чувстве принадлежности — о любви длиною в жизнь, унаследованной от отца или деда, что особенно импонирует британцам с их на деле вопиющей оторванностью от корней. Для Британии, пережившей не одну крупную историческую трансформацию, образ «Хорнби-фана» с его неразрывной связью со своими корнями — как бальзам на душу.

Мы же помним, что Британия стала первой страной в мире, где крестьянство в массовом порядке снималось с родных мест и текло в промышленные города, чтобы пополнить собой армию наемных рабочих. Британии суждено было первой увидеть, как постепенно пустеют церкви; и те узы, что дают всем народам в мире осознание своего места на земле, у коренных британцев поразительно слабы.

Даже после Промышленной революции они никогда не оседали прочно на одном месте. Современный средний британец каждые семь лет меняет место жительства, гораздо чаще, чем другие европейцы, за исключением скандинавов и голландцев — об этом свидетельствует опрос, проведенный в 2005 г. исследовательским центром Европейской комиссии «Евробарометр». Многие британцы эмигрируют. На сегодняшний день примерно 6 млн проживают за пределами родины, как и еще 50 с небольшим миллионов человек британского происхождения. Вероятно, только индийцы и китайцы образуют такие же многочисленные, но рассеянные по всему свету диаспоры, утверждает британское правительство.

Эта вечная тяга к перемене мест препятствует формированию прочных привязанностей к чему-то или кому-то, пускай даже к футбольному клубу. И действительно, Тапп и Клоувс обнаружили, что многие из «фанатичных» болельщиков изучаемого ими клуба — его земляки, т.е. прожили всю жизнь в том же городе, где базируется клуб. Но именно нерегулярные болельщики клуба, те, кто «во взрослом возрасте часто переселялись с места на место», более типичны для склонного к миграциям британского населения. Например, Тапп и Клоувс выявили одну группу, которую назвали «скитальцами в силу профессии»: это «люди (в основном менеджеры и/или специалисты), которые сменили несколько мест работы, что всегда было сопряжено с переездом в другой район страны. Всякий раз они принимались болеть за местный клуб (впрочем, довольно умеренно), а при переезде к следующему месту работы сохраняли эту привязанность». Как и большинству британцев, «скитальцам в силу профессии» вечно не хватало социальной укорененности, чтобы стать настоящими фанатами — в том смысле, какой вкладывает в это понятие Хорнби. Ни один из нерегулярных болельщиков, опрошенных Таппом и Клоувсом, «в отличие от фанатиков не ощущал тесной связи с местным сообществом».

Британцы пали жертвой еще одной напасти, усугубившей их бесприютность: мало того, что они оторвались от родных мест, они еще оказались выкорчеваны из своего социального класса. Это явление приняло особенно широкий размах в 1960-х гг. С ростом экономики все больше британцев получали возможность окончить среднюю школу и поступить в университет, что кардинально изменило социальный состав населения: из нации преимущественно рабочего класса британцы трансформировались в нацию среднего класса. Для многих это была травматическая перемена в жизни. Если отцы всю жизнь трудились на заводах и фабриках, то сыновья становились менеджерами и/или специалистами-профессионалами, что в корне меняло качество жизненного опыта и набор жизненных ценностей. Снова обрывалась связь с истоками. Немудрено, что многие из них начали тяготиться недостатком социальной аутентичности.

В 1990-х гг. британский футбол вырос в крупный доходный бизнес. Тотчас взлетели цены на билеты. Если раньше на подходах к стадиону продавали традиционно любимый рабочим классом пай, то теперь его заменил традиционно любимый средним классом киш. Многочисленные перемены провоцировали бесконечные сетования на утраченную пролетарскую культуру, причем из уст тех, кто сам когда-то забросил на антресоли матерчатый картуз пролетария. Теперь они жаждали вернуть себе аутентичность.

Все это делает истинного футбольного Фаната фигурой в особенности притягательной для британцев. Он олицетворяет британскую версию мифа о соли земли. Он не утратил связи со своими истоками. Пускай сменяются поколения, пускай синие воротнички делаются белыми, а он, Фанат, продолжает хранить преданность своей «местной» команде в игре, что и по сию пору считается «исконно пролетарской». Многие британцы, которым далеко до «Хорнби-фана», спят и видят, как бы им стать. Это не просто фигура необоримо притягательная. «Хорнби-фан» — британская национальная мечта?

Дата добавления: 2015-10-02