Аннотация 4 страница. – Да? – с вызовом сказал Егор

– Да? – с вызовом сказал Егор. – Тогда зачем же она встречается со мной?

– Не знаю, – пожала плечами Лиза. – Тебе виднее. Но только к Михаилу она неравнодушна, уж ты мне поверь.

Егор подозрительно посмотрел на нее и вдруг ехидно улыбнулся.

– Слушай, Кукушкина, а может, это ты к нему, неравнодушна? А? Вот и приписываешь свои чувства всем вокруг.

– Глупости, – сказала Лиза, но предательская краска разлилась по ее лицу. – Бред ты несешь.

– А я вижу, что не бред. – Егор погрозил ей пальцем. – Смотри, Кукушкина, добром это не закончится.

Лизе захотелось вылить ему на голову остатки чая, но она пожалела ни в чем не повинный напиток.

– И учти, – сказал Егор, раздавливая в пепельнице сигарету, – я живу так, как считаю нужным. И между прочим, с женщинами постарше гораздо интереснее, чем с такими малявками, как ты и твоя драгоценная Туся.

– Посмотрим, что ты скажешь через месяц, когда закончится практика, – сказала Лиза. Егор не затушил сигарету до конца, и она отмахивалась от едкого дыма. – Вот увидишь, она тебя обманет;

Егор вышел на улицу, на ходу обматываясь шарфом. Все-таки Лизе удалось слегка испортить ему настроение, но он был не из тех, кто долго раздумывает над чужими словами.

«Лилия, – он снова и снова повторял ее имя. Она не может играть со мной. К чему?».

Он думал о том, что теперь непременно должен раздобыть для нее рыжего перса, чего бы это ни стоило.

«Тогда она поймет, что я не очередной мальчишка, который ловит каждое ее слово, – говорил он себе, снова закуривая на ветру. – Она поймет, что это все серьезно… Только где же взять столько денег?»

Подходя к своему дому, он уже знал ответ на этот вопрос. Правда, для того, чтобы купить кота для Лилии, ему нужно было отказаться от своей мечты. «Ну и пусть», – решил он. Теперь его мечтой была Лилия.

Туся опоздала почти на два часа и вбежала в кафе, в раскаянии прижимая руку к груди. Лиза привыкла к ее бесконечным опозданиям, но все равно посмотрела на подругу с упреком.

– Лизочка, ну прости. – Туся положила перед ней на стол увесистую плитку белого шоколада. – По дороге встретила Волкова и Малышеву. А она такая болтливая, так меня заговорила, что не заметила, как время пролетело...

– Да ладно, – улыбнулась Лиза. – Я здесь тоже не скучала.

И Лиза рассказала подруге о том, что видела.

– Наш Егор с этой Лилией? – Было непонятно, то ли Туся радуется, то ли возмущается; – Ты уверена, что это именно свидание?

– И ребенку ясно, что когда держат друг друга за руку или целуются на прощание, то это именно свидание, – недовольно сказала Лиза. – Неужели ты думаешь, я не могу отличить свидание от деловой встречи? И потом, какие у них могут быть дела?

– Это точно, – кивнула Туся, разглядывая бычок в пепельнице. – Ты говорила с Егором?

Лиза рассмеялась.

– От тебя ничего не скроешь, друг мой Шерлок! Да, потом он подсел ко мне, и мы, как всегда, поругались.

– Кажется, с ним по-другому нельзя. – Легкая печаль пробежала по лицу Туси. – По крайней мере, у нас с тобой не выходит.

– Он сказал, что со взрослой женщиной встречаться гораздо интереснее, чем с такими малявками, как мы с тобой, – подлила масла в огонь Лиза.

– Ничего себе! – возмущенно воскликнула Туся. Можно подумать – взрослая женщина! Да там и посмотреть не на что!

Лиза не стала с ней спорить, потому что знала, что у Туси такая привычка – критиковать всех, даже самых красивых девушек. А Лилия была очень красивой. Наверное, родители дали ей такое экзотическое имя, зная, что она вырастет красавицей.

– Кажется, она по уши влюблена в Михаила, – с горечью сказала Лиза. – Зря я ревновала к Маргарите.

– Да-а, – протянула Туся. – Беда часто приходит с самой неожиданной стороны.

– Знаешь, – сказала Лиза, отламывая кусочек шоколада, – я хочу написать ему письмо.

– Письмо? – удивилась Туся. – Письмо Михаилу? А разве он уезжает?

– Нет, – сказала Лиза. – Я вижу его каждый день, но он все равно так, далеко от меня... Может быть, если я ему напишу, мне станет легче?

– Ну, не знаю. – По тону Туси можно было догадаться, что она не одобряет этой идеи. – Как-то это несовременно... Еще подумает, что ты не в себе.

– Конечно, не в себе. – Лиза отломила еще кусочек. – Я чувствую, что способна на любую глупость.

Туся посмотрела на часы и сказала:

– В кино мы, конечно, опоздали, – и вздохнула так, как будто в этом был виноват кто-то другой. Пойдем домой?

– Пойдем, – рассеянно кивнула Лиза. – А письмо я все-таки напишу. Только ты не говори никому, ладно?

– Не скажу, – пообещала Туся. – Только учти, что девушка должна писать такие письма, чтобы в том случае, если они попадут третьему лицу, это не могло бы ее скомпрометировать.

– С чего ты это взяла? – улыбнулась Лиза. Ее удивило, что Туся говорила как по писаному.

– В книжке одной прочитала. Про этикет, – стайной гордостью сказала Туся.

Дома Лиза отказалась от ужина и заперлась в своей комнате. Она села за письменный стол, включила настольную лампу, открыла первую попавшуюся школьную тетрадку и стала сосредоточенно грызть карандаш. Самое трудное – начать письмо. Лиза перебрала тысячу вариантов, но ни один ей не понравился, и листок в клетку по-прежнему оставался чистым. Как к нему обратиться? На «ты» или на «вы»? Назвать по имени-отчеству или только по имени? Написать «дорогой», «любимый» или как-нибудь еще?

На все эти вопросы не было ответов.

Наконец Лиза решила просто записывать свои мысли, как если бы она вела дневник, а потом выбрать лучшие и запечатать их в конверт.

Почему пишут письма? – вывела она аккуратным почерком. – И почему я пишу это письмо? Наверное, потому, что о чувствах легче писать, чем говорить. И еще потому, что если о них молчать, то они разорвут тебя изнутри. Я знаю, что выгляжу смешно, но меня это не тревожит. Я чувствую себя слишком усталой, чтобы заботиться о том, как я выгляжу.

Сначала мне приснился сон. Сон про тебя. Он был таким настоящим... Более настоящим, чем все, что есть наяву. Эта ночь была светлее, чем многие мои дни. А потом я увидела тебя в школе и была поражена этой близостью чуда.

Да, ты был близко. Когда ты сидел на моей кухне, смеялся, шутил, говорил с моими родителями, мне казалось, что так будет всегда, потому что просто не может быть иначе. Но оказалось, что это не так. Оказалось, что, встречаясь каждый день в школе, можно быть дальше друг от друга, чем во сне.

Ты будешь смеяться, но я все равно хочу, чтобы ты знал. Я пью только из той чашки, из которой пил ты. Это чашка из сервиза, но я привязала красную нитку к ее ручке и пью только из нее. Никто в семье не понимает моей причуды, и мне кажется, что это наша общая тайна.

Я тебя люблю, и это делает меня несчастной. Но вместе с этим я чувствую себя счастливой, как никогда. Я чувствую себя лишней и ненужной, но вместе с тем – значительной и важной оттого, что во мне, живет эта любовь.

Интересно, сколько раз ты улыбнулся, читая это письмо? Мне кажется, что я вижу, как ты смеешься надо мной. Пожалуйста, не надо. Не смейся.

Наверное, ты думаешь, что я – просто легкомысленная дурочка, которая влюбляется три раза в год и каждый раз думает, что это навсегда? Нет, это совсем не так. Я чувствую, что такая любовь, как моя, приходит один раз за всю человеческую жизнь, а к кому-то не приходит вовсе. Я знаю, что ты никогда меня не полюбишь, но смирилась с этим. Это было бы слишком хорошо и слишком неправдоподобно.

Я боюсь только одного. Боюсь того времени, когда закончится практика, и я тебя больше никогда не увижу. Я не понимаю, зачем вообще ходить в школу, если там не будет тебя. Туся сказала бы: «Как раньше ходила, так и ходи». Но раньше все было по-другому. Говорят, что лучше вообще не знать счастья, чем потерять его, когда узнаешь.

Для меня счастье – просыпаться и знать, что я тебя обязательно увижу, счастьем было думать о тебе.

Спасибо, что пришел ко мне на встречу к Есенину.

Это было очень благородно, потому что, если бы ты не пришел, я бы умерла от стыда. Мне бы хотелось думать, что ты не станешь презирать меня за это письмо, потому что нельзя презирать человека, который не лжет.

Мой дорогой, мой любимый друг! Я знаю, что не имею права так к тебе обращаться, но тем-то и хорошо письмо, что ты не можешь меня оборвать. Я люблю тебя, и что бы ни случилось в будущем, буду любить всегда, даже если это никому и не нужно. Пожалуйста, иногда вспоминай обо мне; о том, как я сбила тебя с ног на катке, о том, как я уронила несчастный цветок, засмотревшись на тебя, о том, как я – тебя любила. До свидания.

Лиза

Дверь тихонько отворилась, и.в комнате появился папа. В одной руке у него была чашка горячего чая, а в другой – тарелка с кусочком орехового торта:

Лиза быстро закрыла тетрадь, спрятала ее в сумку и вытерла слезы. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как она жалеет саму себя. Даже папа.

– Я подумал, что даже если ты не хочешь ужинать, – сказал он, подходя к столу, – это еще не значит, что ты не хочешь кусочек торта. Я прав?

– Как всегда. – Лиза улыбалась, но старалась не поднимать на папу заплаканных глаз. Лиза любила сладкое, ведь когда съешь, что-нибудь вкусненькое, на душе становится хоть чуть-чуть полегче.

– И можно узнать, почему ты такая грустная? – спросил папа таким будничным тоном, как будто они говорили о погоде. – Тебя кто-то обидел?

Папа был способен понять многое. Но о своей любви Лизе не хотелось говорить даже с ним, потому что папе вряд ли понравится то, что она влюблена в учителя.

– Никто, – сказала Лиза, и ей вдруг снова захотелось заплакать. – Никто меня не обидел, но никто меня и не любит.

– А я такая несчастная девчоночка, – запел папа. Никто меня не любит! Никому я не нужна!

Лиза засмеялась, потому что папа пропел эти слова очень весело, что не соответствовало их смыслу.

– Тебе лишь бы шутить, – буркнула она, стараясь казаться недовольной. – А меня действительно никто-никто не любит.

– А ты что, у всех спрашивала? Может, кто-нибудь да любит.

– Нет, точно никто, – уверенно сказала Лиза. – Если бы кто-нибудь любил, я бы догадалась.

Она взялась за чашку и заметила, что к ее ручке привязана красная ниточка. Она удивленно посмотрела на папу, а он ей загадочно улыбнулся в усы.

– Я принес тебе то, что надо? – спросил он.

– Ты что, все понял?

– В чем, в чем, а в наблюдательности мне не откажешь, – сказал папа и потрепал Лизу по голове. – Не переживай. Может быть, когда-нибудь он еще зайдет к нам в гости.

– Да, – согласилась Лиза, – только для этого мне снова придется сбить его на катке.

Стоило Лизиной голове коснуться подушки, как она тут же заснула – глубоко и без сновидений. Почему-то на душе у нее стало очень спокойно после того, как она доверила свои мысли бумаге. Как будто то, что нестерпимо жгло ей душу, перешло на чистый лист в клетку. А бумага все стерпит.

Егор закрылся в своей комнате и включил музыку на полную мощность. Он залез под свой письменный стол и оторвал от его задней стенки конверт, приклеенный скотчем. Никто не знал о существовании этого конверта, это была тайна Егора, его мечта. Уже несколько месяцев он откладывал деньги на покупку мотоцикла, и накопил довольно много, но все равно недостаточно.

Конечно, можно было просто попросить родителей, но Егор не хотел ни у кого одалживаться. К тому же отец обязательно скажет, что надо думать о поступлении в институт, вместо того чтобы бессмысленно гонять по улицам с дружками, а мать схватится за сердце или за голову, говоря, что на мотоциклах ездят только самоубийцы и что у ее сына будет эта машина смерти только через ее труп.

Для Егора мотоцикл был чем-то большим, чем средством передвижения, но им этого было не понять. В прошлом году он несколько раз одалживал мотоцикл у своего приятеля. Он знал, что человек на мотоцикле – это что-то особенное. Такому человеку все по плечу. Такого человека боятся и уважают, перед ним заискивают, на него оборачиваются – а девушки, все, как одна, мечтают прокатиться, и крепко прижимаясь к его спине в кожаной куртке.

Он попросил родителей дарить на праздники не подарки, а деньги, экономил на развлечениях – почти не ходил в кино, не дарил девушкам цветов, даже почти бросил курить. Егор пробовал работать курьером, но такая работа была ему не по вкусу, к тому же платили катастрофически мало, и тогда он продал свои почти новые часы и кожаную сумку, привезенную родителями из Лондона.

И все это для того, чтобы было что положить в конверт, скрытый от людских глаз. Каждый раз, бережно приклеивая его скотчем к задней стенке письменного стола, Егору казалось, что он все явственнее слышит рычание мотоцикла и чувствует запах бензина. Это было похоже на любовь, но только гораздо лучше, потому что никто не мог его обмануть или посмеяться над ним.

Но когда Лилия заговорила о своей любви к рыжим персам, Егор почувствовал, что должен что-то предпринять. Он позвонил в кошачьи клубы и узнал об их стоимости. Тот котенок, который был нужен Лилии, стоил очень дорого, но Егору хватило бы денег на его покупку.

«Что же, – думал он, открывая драгоценный конверт, – может, так будет даже интересней. В конце концов живая девушка гораздо лучше, чем мертвая машина».

А в том, что Лилия будет с ним, если он исполнит ее желание, Егор не сомневался ни секунды. Он перебирал в руках хрустящие купюры, скопить которые ему стоило большого труда, и ему было совсем не жаль расставаться с ними.

На следующий же день, словно боясь передумать, Егор отправился в самый лучший клуб в городе, где его уже ждали.

– Вот этот, – сказал он, показывая на маленький рыжий комок. Котенок оказался таким лохматым, что было непонятно, где у него глаза или уши. Я бы взял этого.

Котенок как будто понял, что речь идет о нем, и издал тонкий, пронзительный вопль.

– Очень хороший выбор, – одобрительно сказала женщина средних лет, ужасно похожая на кошечку. Глядя на нее, можно было поверить в теорию переселения душ. – Его родители были чемпионами многих выставок. А самого его зовут Вильгельм Понтий Август.

– А не длинноватое имя для такого маленького? – не удержавшись, спросил Егор.

Женщина посмотрела на него с осуждением и провела ладошкой по щеке совсем как кошка, которая умывается.

– Молодой человек, – с упреком сказала она, – это еще очень короткое имя для такого родовитого кота. Если бы вы знали всю его родословную, то так бы не говорили! Да у него документов больше, чем у нас с вами! Когда его прапрабабка была вывезена из Англии...

Но Егор дальше не слушал. Он взял на руки пушистый комок И принялся им любоваться. Котенок был таким маленьким, что помещался на ладони.

«А я бы назвал тебя Рыжиком, – подумал Егор и подул на рыжий мех. – Может, звучит не так величественно, как Вильгельм Генрих или как там еще... Зато по-человечески».

Котенок спал и был невесом, как пуховая варежка. «Вот Лилия обрадуется. – Егор представил ее лицо, ее широко распахнутые глаза, удивленно вскинутые брови заулыбался. – Сначала будет отказываться, скажет: «Наверное, это очень дорого... Не надо было этого делать...» А что я тогда? Я отвечу: «Подумаешь, дорого!» И небрежно пожму плечами, как будто вообще не понимаю, о чем речь. И еще скажу: «Для меня это – пустяк. И потом, твое желание для меня – закон…» – А она возьмет его на руки и закружится с ним, как девочка, у нее будут слезы на глазах. Разумеется, от счастья, потому что исполнилась ее мечта. А потом она меня поцелует и скажет: «Никто не делал для меня ничего подобного. Понимаешь? Ты особенный, знаешь об этом?» Я скажу: «Знаю, конечно, но иногда напоминай мне об этом...»

– Молодой человек, – окликнула его женщина, похожая на декоративную кошечку, – можете производить оплату.

– Оплату? – переспросил Егор, выходя из мира· грез. – Ах, да; конечно.

– Документы будут оформлены уже сегодня, продолжала женщина. – Я вас поздравляю. Надеюсь, вы будете ходить на заседания Клуба?

– На заседания? – Это не входило в планы Егора. Но по выражению ее миловидного личика он понял, что, если не согласится, смертельно обидит ее в лучших чувствах. – Конечно, как же иначе...

Выходя на улицу и прижимая котенка к груди, он увидел·мотоциклиста, проехавшего на полной скорости. Егор едва успел отскочить, чтобы его не обдало дорожной грязью.

– Самоубийца! – сказал он с осуждением. – Никого вокруг не замечает! И мотоцикл у него – так себе, правда, Рыжик?

Но котенок ничего не ответил и только плотнее свернулся клубком на груди у Егора.

Он позвонил Лилии, чтобы договориться о встрече, и она сказала:

– Приходи ко мне. Как раз никого, кроме нас, не будет.

Ему показалось, что в этих словах есть и обещание, и надежда. Он повязал красный бант на шею Рыжику. Тот почти не упирался, как будто понимая неизбежность этой процедуры.

– Жалко с тобой расставаться, приятель, – сказал Егор, когда Рыжик пытался то ли укусить, то ли облизать его пальцы. – Да ничего не поделаешь. Надеюсь, мы все равно будем часто видеться.

Лилия открыла дверь не сразу. На ней был только шелковый халат и такие же шелковые, вышитые цветами тапочки.

– Извини, я была в ванной, – сказала она, встряхивая тяжелыми мокрыми волосами, которые от воды завивались еще больше. – Проходи, я сейчас.

Она даже толком не взглянула на него и, уж конечно, не заметила сверток с Рыжиком. Егор прошел в комнату и сел на диван. Диван был кожаным, холодным и скользким. Он огляделся: много ковров, лепнина на потолке, книги, стоящие ровными рядами... Казалось, что в этой квартире давно никто не жил.

– А вот и я. – Лилия высушила волосы феном, но по-прежнему была в халате, который постоянно распахивался. Егору, хотя он и был не из стеснительных, приходилось старательно отводить глаза.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, когда она села рядом. – Закрой глаза.

– Хорошо, – кокетливо сказала она, закрывая глаза, запрокидывая голову и подставляя ему свои. ярко накрашенные губы. – Я жду...

Ее губы были совсем близко, халат еще шире распахнулся на груди, но от такой доступности Егору стало не по себе.

– Вот, теперь можешь открывать, – сказал он, выпуская котенка на ковер. – Это тебе.

Лилия, хлопая глазами, уставилась на котенка, а потом перевела недоуменный взгляд на Егора.

– Что это?

– Помнишь, ты говорила, что хочешь рыжего перса? Вот, это для тебя. Настоящий клубный кот. Вильгельм Понтий Август.

– А документы? – спросила Лилия, опускаясь на колени перед котенком. – Документы оформлены правильно?

– Наверное, – сказал Егор, протягивая ей бумаги. – Тебе нравится?

Лилия, просматривая документы, медлила с ответом, но наконец улыбнулась Егору и сказала:

– Шутишь? Это же моя мечта! Именно такой котик!

Она вскочила, села так близко к Егору, что оказалась почти у него на коленях, обняла за шею и заговорила прямо на ухо, отчего ему стало даже немного щекотно:

– Это все ты сам... Ты для меня... Ты не представляешь что это для меня значит... Такой очаровательный такой милый... И ты и он... Вы оба...

«Это гораздо лучше, чем мотоцикл, – мелькнуло в голове у Егора. – Даже сравнивать нечего».

– Я зову его Рыжиком, – сказал Егор, про водя рукой по ее спине. – Как только увидел, сразу подумал: его зовут Рыжик.

– Плебейское имя, – сморщилась Лилия. – Он же не беспородный, чтобы так называться. Лучше я буду называть его Билли, от Вильгельма. Так благозвучней. Тебе нравится?

– Конечно, – сказал Егор. – Ведь теперь это твой котенок.

Когда она сидела так близко, целовала его в шею и говорила слова благодарности, ему нравилось все. Даже безвкусное имя Вилли.

Ученики редко радовали Людмилу Сергеевну.

В основном они ее мучили или раздражали, но она и не думала уходить из школы. «Такова нелегкая доля учителя» – вздыхая, говорила она на педсовете и·возводила глаза к давно не крашенному потолку. Ей нравилось играть роль мученицы, но еще больше ей нравилась та власть, которую она имела над этими «неуправляемыми созданиями с уголовными наклонностями». Но то, что Людмила Сергеевна обнаружила как-то вечером, проверяя тетради, превзошло ее самые мрачные ожидания. Она поставила тройку за домашнее задание в тетрадь Кукушкиной и принялась в задумчивости переворачивать страницы, когда наткнулась на записи, которые показались ей занятными. Она углубилась в чтение и с каждой строчкой ужасалась все больше и больше.

Лиза Кукушкина писала своему новому учителю Михаилу Юрьевичу. При этом тон письма был фамильярным, как если бы их связывали длительные отношения. К тому же Лиза упоминала о какой-то встрече на катке, о свидании около памятника и о том, как Михаил Юрьевич был у нее в гостях.

Этого оказалось достаточно, чтобы Людмила Сергеевна пришла к страшному, но очевидному выводу – ее несовершеннолетняя ученица и новый учитель вступили в неподобающие отношения.

«Как я могла не уследить. – Людмила Сергеевна сняла очки и стала покусывать дужку, как делала всегда в минуты задумчивости. – Значит; их роман развивался у меня под носом, а я ничего не замечала».

Но раздумывала она недолго, потому что была человеком действия, особенно в таких критических случаях, как этот.

На следующий день она вызвала в свой кабинет Михаила Юрьевича и, сверля его глазами, сказала:

– Мне надо с вами поговорить; Но может, вы хотите сами мне все рассказать?

Она считала себя очень справедливым человеком и не могла не дать ему последней возможности раскаяться. Но Михаил Юрьевич, смотрел на нее как-то особенно безмятежно и непонимающе, и это еще больше разозлило ее.

– О чем, Людмила, Сергеевна? – спросил он и улыбнулся. – О чем рассказать?

– Ну, например, о том, как вы нарушаете педагогическую этику, – багровея, сказала она. – О своем романе с ученицей...

– Ах, это! – Он махнул рукой и облегченно вздохнул. – Вы все неправильно поняли. С Аней Малышевой я задержался после урока для того, чтобы обсудить тему ее доклада. Ну, мы разговорились и просидели почти до закрытия школы, но я вас уверяю...

Она не дала ему договорить.

– Да как вы смеете надо мной издеваться? – прошипела она, выгибая шею, как кобра, готовая к прыжку. – При чем тут Малышева? Я говорю о вашем романе с Кукушкиной!

– С Лизой? – удивился Михаил, – О моем, романе с Лизой?

– Не надо по сто раз переспрашивать! – возмутилась Кошка. – Так вы только тянете время...

– Я переспрашиваю, потому что удивлен.– Голос Михаила звучал так искренне, что было трудно ему не поверить. Но Людмилу Сергеевну никогда не пугали трудности. – Я встречался с Лизой только однажды, да и то – по делу.

– Знаю я эти ваши дела, – отрезала Кошка. – А на катке? А у нее дома?

Михаил озадаченно смотрел на нее, соображая, как можно одним словом ответить на такое количество дурацких вопросов.

– Да, я случайно встретил их с Тусей на катке, потом Лиза упала, и мы с Маргаритой Николаевной проводили ее домой... Но я не понимаю, откуда...

– Откуда мне все стало известно? – Кошка испытывала радость следователя, поймавшего преступника с поличным. – Вот, полюбуйтесь, что пишет ваша ученица! Прямо в тетради по физике, вы только подумайте!

И она протянула Михаилу Лизину тетрадь, открытую на нужной странице. Он пробежал глазами несколько первых строчек и сказал:

– Я не получал этого письма.

– Да, – подтвердила Кошка. – К счастью, его получила я.

– Но ведь оно адресовано мне. И если вы это поняли, то должны были мне и передать.

– Вот еще, – возмутилась Людмила Сергеевна. – Что же вы мне прикажете – быть почтовым голубем вашей любви?

Но Михаил Юрьевич не слушал ее. Он читал Лизино письмо, каждая строчка которого дышала такой любовью и преданностью, что У него сжалось горло и защипало в глазах. Ему стало нестерпимо больно от мысли, что кто-то чужой, злой и равнодушный, прочитал это письмо раньше, чем он.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он, сжимая в руках тетрадь.

– Вы должны отдавать себе отчет, что такое поведение – аморально. Поэтому, во-первых, я вызову Лизиных родителей и поставлю их в известность, во-вторых, я сделаю внушение ей самой, а в-третьих, я бы попросила вас впредь...

– Вы не должны этого делать, – как можно спокойнее сказал Михаил, хотя внутри у него все дрожало от возмущения. – Это недоразумение. Первая детская влюбленность, над которой нельзя смеяться. Лучше оставьте все как есть. Поверьте, так будет лучше...

– Лучше для кого? – Кошка сузила глаза. – Для вас?

– Для всех, – твердо сказал Михаил.

– Отдайте мне тетрадь, – сказала Кошка, требовательно протягивая руку. – Мне нужен фактический материал для серьезного разговора с родителями.

– Не отдам, – без малейшего колебания ответил Михаил, убирая тетрадь во внутренний карман пиджака. – Раз письмо написано для меня, оно и должно оставаться со мной, не так ли?

Людмила Сергеевна чуть не задохнулась от злости, потому что мало кто осмеливался разговаривать с ней в таком тоне. А пока она приходила в себя, Михаил вышел из кабинета и побежал вниз по лестнице, чтобы встретить Лизу и предупредить о нависшей над ней угрозе.

А в это время Лиза поднималась наверх по другой лестнице и разговаривала с Тусей. Вдруг кто-то схватил ее за локоть так, что она чуть не потеряла равновесие и не упала.

– Боря, – заныла она, – ну сколько раз я тебя просила – не подкрадывайся со спины!

– Кукушкина, – Боря про пустил мимо ушей ее слова, так он поступал со всеми просьбами, – тебя Кошка вызывает. Срочно поднимайся в ее кабинет. – А зачем это? – насторожилась Туся.

– Она мне не докладывает, – и он потрепал Лизу по голове, портя ее прическу. – Не дрейфь, Кукушкина, может, на этот раз обойдется.

– Что обойдется? – спросила Лиза, но Шустов, отмахиваясь, побежал дальше. – Зачем я ей понадобилась? – пожала плечами Лиза. – Этого еще не хватало.

Они уже поднялись выше на следующий этаж, когда Туся спросила:

– Кстати, ты написала письмо? Ну, помнишь, ты хотела?·

Лиза остановилась, как вкопанная, и остановила немигающий взгляд на Тусином лице.

– Пожалуйста, не смотри на меня так, – попросила Туся, помахав рукой у нее перед глазами. Когда на меня так смотрят, я чувствую себя последним кроликом.

– Ой, дура! – Лиза схватилась за голову и села прямо на ступеньки. – Это надо же быть такой идиоткой!

– Ну, ты полегче, полегче, – несколько обиженно проговорила Туся. – Что я такого сделала?

Лиза подняла на нее полные слез глаза и сказала:

– Не ты. Только я. Я во всем виновата: Письмо было написано в тетради по физике, понимаешь?

– Ты что, сдала тетрадь на проверку вместе с письмом? – расширяя и без того большие глаза, спросила Туся.

Лиза только обреченно кивнула.

– Да-а, хуже не придумаешь, – сказала Туся, садясь с ней рядом.

– Теперь Кошка меня убьет. Точно убьет, а потом еще выгонит из школы. Но перед этим опозорит на весь район.

– Да? Опозорит? – ехидно переспросила Туся. – Да если она только начнет читать тебе лекцию о морали, ты ей напомни, что она увела отца у Марины. – Туся, – с упреком сказала Лиза. – Разве так можно? Об этом не говорят...

– Не говорят, – вздохнула Туся, – а очень жаль. Терпеть не могу, когда такие вяленые воблы учат других жизни. Знаешь, как это называется? Двойная мораль. Это когда самой себе разрешается все, а другим – ничего!

Лиза понимала справедливость Тусиных слов, но ей сейчас было просто страшно, И никто не мог разделить с ней этот страх.

– Сколько раз нужно вам говорить, что нельзя сидеть на бетонных ступенях! – услышали они за спиной голос Кошки. – Немедленно поднимайтесь!

Девочки переглянулись и одновременно встали, оправляя юбки.

– Интересно, давно она стоит у нас за спиной? – шепнула Туся.

– Твои взгляды, Крылова, мне в общих чертах ясны, – сказала Кошка, как будто отвечая на Тусин вопрос. – Теперь можешь быть свободна, а ты, Лиза, пройди в мой кабинет.

– Я пропала, – шепнула Лиза одними губами, но Туся поняла.

– Держись, – сказала она. – Если ты не вернешься, я съем твой завтрак.

Когда за Лизой захлопнулась дверь Кошкиного кабинета, к Тусе подбежал запыхавшийся Михаил Юрьевич.

– Она там? – спросил он, кивая на дверь.

– Там. – Туся посмотрела на него с одобрением и интересом. – Правда, она сумасшедшая?

– Нет, не надо так говорить, – сказал Михаил, с тревогой глядя на дверь. – Она очень хорошая, а таким всегда трудно.

– Да я про Кошку! – усмехнулась Туся, догадавшись, что Михаил говорит о Лизе. – Какая-то ненормальная. До всего ей есть дело.

Оставшись с завучем наедине, Лиза старалась на нее не смотреть. Она чувствовала себя так, как будто и вправду была в чем-то виновата. Людмила Сергеевна, напротив, не сводила с нее глаз, отчего Лизе все больше и больше делалось не по себе.

– Так, так, Кукушкина. – По тону Кошки можно было догадаться, что она настроена на долгий и не для всех приятный разговор. – От кого другого, а от тебя не ожидала подобной выходки.

Дата добавления: 2015-10-02