ХХХШ. Половое влечение

Я перехожу к группе конструктивных аффективных наклонностей. I. Половое влечение. Его значение в качестве источника высших форм духовной деятельности неоднократно подчеркивалось в психологической литературе: 1) Гюйо и Литтре, следуя за Руссо, ставят с ним в тесную связь развитие симпатических чувств (против подобной идеи протестовал учитель Литтре — Конт), 2) Грент Аллен по примеру Берке выводит из него эстетические чувствования (что оспаривает Гроос), 3) Люба (Leuba), Монморан (Montmorant) и многие другие выводят из него религиозную мистику (что оспаривает Джэмс) и, 4) наконец, ученик Фрейда Ранк выводит из него типы философского творчества. То, что есть глубокого и верного в этих мыслях, с неподражаемой силой и глубиной выразил Платон в "Пире", в своем учении о творческом Эросе, но в целом эта мысль представляется крайне односторонней. В развитии симпатических чувств происходит значительное углубление и расширение после периода половой зрелости, но не половое влечение порождает чувство симпатии — оно может лишь обострять его. Симпатические чувства зарождаются гораздо раньше, как это указывают против Руссо многие современные психологи с Дарвином во главе (Прейер, Селли, Болдвин, Гротюйзен). Точно так же чувство красоты многими своими сторонами пробуждается в ребенке вне связи с половым влечением, и то же можно сказать о первых опытах эстетического творчества, на что указывает Гроос ("Spiele der Menschen", глава об эротических играх). Попытка "дедуцировать" из полового влечения мистику и философское творчество заключает в себе неясность, которая особенно увеличилась со времени появления школы Фрейда и создания его двусмысленного термина "сублимирование". Это значит подавление. Но последнее выражение можно понимать двояко: 1) оно может означать отодвигание на задний план сознания. Так, во влечении к женщине чувственный элемент может быть заслонен (оставаясь в поле сознания) другими элементами, сочетаясь известным образом с последними, 2) он может означать отодвигание из сферы сознания в область бессознательной или подсознательной психики. Так, например, Штекель в книге "Что на дне души таится" рассказывает, как одна дама, богатая помещица, дабы отучить мужа от гомосексуализма, старалась держать его при себе в деревне, развивая в нем страсть к утонченному столу и "сублимируя" гомосексуализм обжорством. Согласно этой точке зрения, первоначальная наклонность здесь лишь отодвинута в область бессознательного. Подобное понимание сублимирования, а вместе с ним и самый raison d'etre* термина, приемлемо лишь для тех метафизиков, которые признают определенный смысл за терминами: "бессознательная, надсознательная, сверхсознательная или подсознательная" психика. Я имел случай в статье "Э. фон-Гартманн" (Русская мысль, 1906) показать, что эти понятия бесполезны для психологии и самопротиворечащи с философской точки зрения. Поэтому мы будем говорить в последующих рассуждениях не о сублимировании, а о замещении или преображении наклонностей. Религиозное и философское творчество может быть сближено с половым влечением вследствие аналогии между отношением субъекта и объекта

в половой любви и отношением познающего духа к познаваемому Космосу или Богу в религии и философии. Половые противоположности переносятся у пифагорейцев путем антропоморфической проекции в сферу основных космических сил: arrhen u thelu, мужское и женское — одна из пар мировых противоположностей, она же в виде антитезы активного и пассивного начал фигурирует у Платона и Аристотеля. У новоплатоновцев и гностиков, в каббале, у Якова Бёме, у Шеллинга, у Конта, у Шопенгауэра, у Гартманна и у Соловьева можно проследить отзвучия тех же психологических антитез. С другой стороны, анализируя творчество мистиков и философов с субъективной стороны, можно найти аналогии подобного же рода, только их надо понимать не как двусмысленное сублимирование, а как преображение. То, что первоначально с объективной стороны выражалось в психологических представлениях, гипостазированных в метафизические реальности, а с субъективной — проявлялось в переживаниях, имевших эротический оттенок, превратилось в поэтический образ в описаниях экстаза мистиков и в простую метафору у философов. Эротика и мистика перерождаются в философском творчестве во вселенское чувство, в любование миром как целым. Природа вселенского чувства и его отношение к мистике выявлены мною подробно в исследовании "Вселенское чувство". Это — чувствование, связанное или с понятием о мире, или с понятием о мировом идеале. Вот как характеризует эту "космическую эмоцию" (Cosmic Emotion) английский ученый Клиффорд: "Под космической эмоцией я разумею эмоцию, испытываемую по отношению ко вселенной как совокупности всех вещей, рассматриваемой с точки зрения космического порядка". В этой эмоции есть две разновидности: одна более направлена на макрокосм — мир внешний, другая — на микрокосм, мир наших собственных душ. Когда мы пытаемся объединить самые общие концепции, какие мы можем образовать о великом агрегате непрестанно совершающихся событий, установить род равновесия между чувствованиями, которые эти события вызывают в нас, и когда мы пытаемся присоединить к этим чувствам (the feeling of vastness) чувство необъятности, ассоциируемое с попыткой представить целокупность бытия (the whole of existence), то мы переживаем космическую эмоцию первого рода; она может иметь характер благоговения, почитания, но может возобладать в нас в виде стимула к действию, подобно тому действию, которое оказывают на музыканта его товарищи, играющие в оркестре: они увлекают его и вынуждают исполнить его партию с силой и точностью темпа и интонации. Если, с другой стороны, мы рассматриваем совокупность наших действий и чувствований, сопровождающих эти последние, если мы составляем себе наиболее высокое обобщение в целях охарактеризовать природу добрых действий и чувствований и если мы свяжем это обобщение с чувством широты, захватывающим совокупную деятельность остальных людей, мы испытаем космическую эмоцию второго рода" (Clifford: "Lectures and Essays": "The cosmic Emotion"). Вселенское чувство есть пафос, одушевляющий философа, по отношению к выработанной его системой концепции мира как целого и социального мирового идеала. В этом пафосе можно видеть преображение религиозного чувства и эмоцию философского порядка.

После сказанного присмотримся к аргументации Ранка. Он в своей книге "Психоанализ в науках о духе" делит всех философов на три типа: 1) метафизики-художники — мистики и натурфилософы, 2) синтетические мыслители — Конт, Спенсер, 3) аналитики — Кант, Спиноза, Декарт, Юм. У двух последних типов констатируется сублимирование полового влечения мышлением. Это сублимирование находит себе объяснение в безбрачии философов — они анэротики. У первого же типа libido проецируется на картину мира — они гиперэротики. На это можно возразить следующее: 1) Безбрачие не свидетельствует об анэротичности, именно натуры с чувственными наклонностями нередко бывают безбрачными, и именно художники, например Лермонтов. Правда, Даргомыжский, Бетховен, Лист, Чайковский, Балакирев, Мусоргский были холостыми, но что же из этого следует? 2) Среди философов-систематиков как быть с Аристотелем, Гегелем и Контом, которые, как и множество других, были женатыми? Аристипп говорил о своей любовнице, знаменитой красавице Лаисе: "Я обладаю, но не мною обладают". Демокрит на вопрос, почему он выбрал себе такую маленькую жену, ответил: "Я выбрал из зол наименьшее". Аристотель питал к первой жене (он был женат дважды) столь сильную страсть, что велел воздвигнуть в память ее статую (см.: Gomperz. "Gnechische Denker", В. III). А Конт был весьма чувственной натурой, об этом нам свидетельствует его биограф, Дюма, излагая подробно оба его романа — с Каролиной и Клотильдой (см. "Les deux Messies positivistes — Comte et Saint-Simon"). Выходит, что и философы, систематики и аналитики, не анэротичны, но что сильные чувства и страсти низшего порядка преобразились в их духовном развитии в философский пафос. Весьма вероятно, что к великим творцам философских систем применимо замечание, сделанное Соловьевым по отношению к основателям новых религий. В своей превосходной биографии Магомета Соловьев, указывая на сильную чувственность Магомета, прибавляет: "Сила духа, обнаруживаемая человеком, находится в прямом отношении с силою тех низших страстей, которые он поборет в себе" (Сочинения, т. VI, стр. 550).

Кому случалось читать переписку Абеляра и Элоизы, тот поражается бросающимся в глаза контрастом между страстностью писем Элоизы и безжизненным схоластическим резонерством Абеляра. Ранк, очевидно, представляет себе творческий дух философа в образе Абеляра. И для Ранка природная апатия представляется психическою основою интеллектуального ("сухого, холодного") творчества: философ — это "холодный мужчина". Руссо в "Исповеди" рассказывает, что одна венецианская куртизанка после неудачи, которую он потерпел в попытке ухаживать за ней, с негодованием сказала: "Lascia le donne e studie la matematica!"* Таков и Ранк!¹.

¹ В "American Journal of Psychology" (1918) имеется психоаналитический этюд, посвященный Огюсту Конту, Blanchard'a.

Дата добавления: 2015-10-02