XXXV. Образование индивидуально-типического фантасма в истории

Присмотримся ближе к процессу образования индивидуально-типического фантасма в истории.

I. Исходным пунктом здесь являются иконографические данные — они или проливают свет на подлинную психологическую природу изучаемого лица, или отображают представление о нем современников и потомков. Нередко, особенно в отношении к тем фигурам, которые Ренан называет "images prehistoriques"**, трудно отделить реальные

черты от идеализированных изображений. Это наблюдается нередко и в исторические времена. Так, всем нам знакома голова Платона: 1) по бронзовому бюсту в Уфицци и 2) по бюсту (в Неаполитанском музее), найденному в Геркулануме в 1759 г. Но в 1881 г. Рейнак нашел в Смирне мраморный бюст, а в 1886 г. он же заметил в Берлинском музее аналогичную мраморную голову с надписью (относящейся, судя

по форме букв, к эпохе не ранее Антонинов). Теперь насчитывается до восьми подобных бюстов. Равессон находит в них значительно менее идеализации прежде известных изображений. Изображение для историка интересно с многих точек зрения: для установки реальности данного лица или реального тожества индивидуума, носящего в истории два имени, или для определения его расовых черт, или его фамильного сходства и т. п. Но ценность психологических показаний иконографии во всем их значении еще принадлежит будущему в связи с дальнейшим прогрессом физиономики.

II. К иконографическим данным примыкает то, что Брунс в ин
тересной книге своей называет литературным портретом исторической
личности ("Das Literarische Portrat der Griechen im V-ten und IV-ten
Jahrhundert", 1896). Мы находим характеристику исторического лица,
его внешности, его habitus'a, его манер, привычек, поступков, его
modus'a cogitandi, sentiendi et agendi* у современных поэтов, ораторов
и философов (не говоря уже об историках). Это еще не научная
психологическая характеристика, но она может быть весьма ценным
материалом для таковой. Литературный портрет у оратора искажен
моральными или политическими мотивами, у поэта — эстетическими,
у философа — партийно-философскими, но все же подобный портрет
представляет весьма ценный исторический источник. Напомню о ра
ботах Иоэля о Сократе у Ксенофонта, работу Гилярова-Платонова
о Платоне как источнике исторических данных о софистах. Идеализация
и карикатурность образов, конечно, должны быть строго учтены ис
ториком, но иногда, как справедливо замечает Брунс (в унисон с Ма-
колеем), карикатура может метче и вернее схватывать подлинные
черты лица, чем всерьез написанный портрет.

III. За литературным портретом следуют подлинные высказывания
данного лица — написанное им или сказанное и точно записанное
другими. При чтении источников историк синтезирует в воображении:
А — образ лица, В — черты его духовной физиономии и habitus'a по
словесному описанию и С— его подлинные писания и высказывания.

IV. Далее в распоряжении историка может быть научно-психологичес
кая характеристика. Такая характеристика отличается от литературной
своей методичностью, она основывается на данных характерологии,
в основу ее кладется исследование личности, составленное по известному
плану, что, конечно, не освобождает психолога от дара перевоплоща
емости, от умения почувствовать целостное единство личности. Ис
следование личности приводит к установке известной законосообразной
взаимозависимости всех основных наклонностей данного лица, т. е.
к понятию корреляции ее коренных свойств. Эта область психологии
настолько мало разработана, что может оказать существенную помощь
историку лишь в будущем.

V. Для историка в первую голову важна не корреляция всех психичес
ких наклонностей данного лица, но лишь ее исторически действенные
черты; они-то и образуют исторический фантасм.

VI. Наконец, историк выявляет в исключительной индивидуальности
данного времени черты среднего человека эпохи, и

(VII) раскрывает в ней присутствие сверхличных социальных и политических сил данной эпохи (об этом см. ниже в гл. VI "Творческая мысль").

Дата добавления: 2015-10-02