Предметно-орудийная деятельность – ведущая деятельность в раннем возрасте.

В это время в совместной деятельности со взрослым ребенок усваивает способы действия с разнообразными предметами. Взрослый учит его тому, как следует использовать ложку и чашку, как держать в руке карандаш и как – совочек, что нужно делать с игрушками – возить машину, укачивать куклу, дуть в дудочку.

Мышление первоначально проявляется в самом процессе практической деятельности.

Не только мышление развивается благодаря внешней деятельности. Совершенствуются и сами предметные действия. Кроме того, они приобретают обобщенный характер, отделяясь от тех предметов, на которых они были первоначально усвоены. Происходит перенос освоенных действий в другие условия. Вслед за отделением действий от предметов, с которыми они были связаны, и их обобщением, у ребенка появляется способность соотносить свои действия с действиями взрослых, воспринимать действия взрослого как образцы.

Ведущая деятельность в этот период – предметно-манипулятивная. Ребенок не играет, а манипулирует предметами, в том числе игрушками, сосредоточиваясь на самих действиях с ними.

Развитие психических функций неотделимо от развития эмоционально-потребностной сферы ребенка. Доминирующее в раннем возрасте восприятие аффективно окрашено. Ребенок эмоционально реагирует только на то, что непосредственно воспринимает.

Желания ребенка неустойчивы и быстро преходящи, он не может их контролировать и сдерживать; ограничивают их только наказания и поощрения взрослых. Все желания обладают одинаковой силой: в раннем детстве отсутствует соподчинение мотивов.

Развитие эмоционально-потребностной сферы зависит от характера общения ребенка со взрослыми и сверстниками. В общении с близкими взрослыми, которые помогают ребенку познавать мир «взрослых» предметов, преобладают мотивы сотрудничества, хотя сохраняется и чисто эмоциональное общение, необходимое на всех возрастных этапах.

Замечательные опыты Кёлера над интеллектом высших обезьян снова оживили вопрос о психологическом различии орудий человека и т. н. «орудий» животных. Они окончательно установили тот факт, что высшие животные в известных границах решают задачи, устанавливая связи и соотношения вещей, используя для достижения целей предметы в качестве орудий и даже иногда изготовляя последние. Эти опыты во многом обогатили наше понимание психики животных, они действительно восстановили для нас непрерывность психической эволюции от животного мира к человеку. Но в то же время они во многих отношениях стерли четкую психологическую грань между человеком и животными. Было принято думать, что орудие составляет отличительную особенность человека, что только человеку свойственна опосредствованная деятельность — но теперь в столь общей форме это должно быть принято несостоятельным. Не только мышление, но и «практическая интеллектуальная деятельность» оказались поразительно сходны с человеческими. Отрицать это сходство невозможно, и вопрос заключается лишь в том, как далеко оно заходит и каково его истинное значение. Только ли подобна «практическая интеллектуальная деятельность» животных человеческой или в самом деле это одно и то же, представляет ли собой мышление животных только упрощенную форму и лишь количественно отличается от мышления человека или, несмотря на внешнее сходство, между ними остаются глубокие внутренние различия? Разумное употребление материальных средств составляет основу этого сравнения, и решение вопроса зависит от того, как будет понято орудие вообще и «орудие» животных, в частности.

Бесспорные орудия, орудия человека, суть не только показатель интеллекта; за ними стоит труд, процесс «очеловечивания обезьяны» (Энгельс), новая линия развития общественного сознания человека. Наоборот, употребление «орудий» животными является для них случайным эпизодом и особенно демонстративно обнаруживает характерные черты животной деятельности. Применение вспомогательных средств в отдельных случаях включено в общий контекст существования того, кто ими действует, и, собственно, это определяет настоящую природу орудия. Поэтому ближайший вопрос нашего исследования будет заключаться в том, можно ли найти четкий признак, позволяющий в отдельном спорном применении материального средства установить его действительную природу: общественную — в одном случае, естественную, биологическую — в другом.

По сравнению с подлинными орудиями, вспомогательные средства животных обладают рядом отрицательных черт: они не заготавливаются впрок и не имеют постоянного рабочего назначения; их функция не закреплена в их форме и почти всегда они представляют собой естественные вещи; наконец, и это главное, они не связаны с системой общественного производства. Но все эти минус-признаки говорят о том, чего лишены «орудия» животных, но не о том, почему они этого лишены и что все-таки они собой представляют. Эти видимые признаки, которыми так отличаются орудия человека, недостаточны, чтобы полностью решить вопрос о подлинной природе «орудий» животных. Величайшие различия в распространении, сложности и совершенстве орудий, их месте и роли в человеческом обществе и в среде животных буржуазно-эволюционистская социология, принимающая общность их происхождения, считает следствием количественных различий в совершенстве и распространении самих орудий; и, конечно, только положительный показ того, что же представляют собой по сути «орудия» животных, может сообщить этим различиям иное, более принципиальное значение. Верно, употребление вспомогательных средств составляет у животных скорее исключения, чем правило. Но мы должны подвергнуть изучению именно эти исключения и показать, почему они являются такими исключениями. Наша задача представляет собой, в действительности, исследование вспомогательных средств животных.

Что же представляют собой эти вспомогательные средства? Внешне они выступают как промежуточные материальные звенья целесообразной деятельности. Но это скорее роднит их с орудиями человека, чем отличает от последних. Видимо, такое отличие нужно искать не столько во внешнем положении, сколько в способе использования промежуточной вещи, в строении квазиорудийной деятельности животных в целом. Не орудие характеризует деятельность животного, а наоборот, поведение животных определяет действительный характер применяемых ими «орудий». Характеристику «орудий» животных мы должны получить из особенностей их «орудийной» деятельности, в отличие от орудийной деятельности человека.

В чем бы ни состояло это отличие, но внедрение в деятельность материального средства при всех условиях не проходит безразлично. Будь то животное или человек, но с введением этого звена самое строение деятельности начинает определяться соотношениями между: средством и целью — с одной стороны, средством и субъектом — с другой. Эти отношения и должны быть подвергнуты анализу.

Дата добавления: 2015-10-02