Россия - территория сопротивления

Прежде всего необходимо отметить, что Россия — это не древняя Русь. Россия — это и Московская Русь, и орда, и Кучумово царство, то есть это несколько крупных компонентов из разных регионов, из разных геологических пластов, которые сошлись вместе. Они сошлись на волне некой единой воли, образовавшей эту империю, как многие справедливо отмечают, функционально и методологически ничего общего не имеющей с колониальными империями английского, французского и другого типа. Почему и как это произошло? Что это за воля? В этом контексте хотелось бы выделить русское искание правды. Русское страшное, такое безбывное противостояние кривде и глобальной лжи. Поиск правды. Движение такого кочевника во имя истины, запечатленного странника. Это можно углядеть и в перемещениях, миграциях крестьян, и в движениях казачества, и вообще в такой странной связанной с ощущением скорбной, нищей стороны материальной реальности характером русского религиозного менталитета. Ощущение поля, ощущение пространства, как юдоли и скорби, из которой душа гностически рвется к свету. Вот это — противостояние кривды и правды. Противостояние истины того, что есть, и правды того, что должно быть, — как императив русского нравственно-этического характера. Система ценностей, которая не находит принципиально удовлетворения в каких-то фиксированных позитивных конечных исчисляемых определениях — что будет определенный уровень благоденствия и вместо истины придет правда. Идея справедливости в России постоянно прорывается за границу, за рамки какой-то рациональной фиксации. Эту идею будет очень трудно, не впадая опять-таки в новую форму лжи, описать в финале. Вот Чернышевский пытался описать идею справедливости — “Что делать?”. У него появился алюминиевый дворец, любовь втроем, сон Веры Павловны и т.д. Сразу идея справедливости ушла. В основе метаистории России присутствует нравственный инстинкт, который можно нащупать, угадать только какой-то собственной рацией сердца или в каких-то проявлениях духовной культуры, литературы, он выглядит притянутым за уши, но это на самом деле последняя инстанция и последняя энергетическая истина, та пружина, которая движет историю в этой стране.

В нашей стране, как и во всем остальном мире, люди погружены в поле рациональности, они отвечают на такие житейские вопросы о смысле жизни и цинично, и рационально, но последняя правда, которая обнаруживается в экстремальных ситуациях, самая конечная причина, — заставит этого человека, человека из России, из Евразии, который может что-то там цинично ответить о том, в чем он видит смысл жизни, но он поведет себя радикально иначе, чем американец, чем скандинав в экстремальной ситуации, потому что в его последнем инстинкте есть этот момент неприятия того, что есть, как финального ответа на все вопросы. То есть поиск правды, которая за пределами этого.

Люди, которые сюда приходили, приезжали с Запада, с Востока, откуда угодно, они становились русскими искателями правды. Например, приезжает немец и становится евразийским человеком. Китаец, кто угодно. Это все доказывает, что Россия — это не страна каких-то расовых, генотипических парадигм, это духовное пространство, которому безразлично, кто в него попадает, у него есть своя воля, свой ритм. Конечно, здесь живут силы, которые противятся этому, беда России в том, что ее правящая элита всегда противостояла ее внутреннему, духовному, тайному смыслу.

Вся территория Северной Евразии — это зона великих этнических миграций... Представим себе, что существует зона сопротивления. Условно — зона. Вот всюду мы ходим, и это рационально. Дома, интересные переулочки в Риме, в Вашингтоне. Все рационально. И приходим куда-то, перешагиваем границу и оказываемся, условно говоря, в волшебном царстве. То есть попадаем, как сталкеры, в какую-то специальную полосу. Так вот, люди могут специально идти со стороны для того, чтобы реализовывать то, что их мучит. Если в сердце этих людей есть что-то, что их мучит, они специально ищут эту страну и приходят сюда. И пытаются здесь осуществить какую-то свою миссионную судьбу. Это могут быть немцы, это могут быть татары, это могут быть евреи, это могут быть славяне, но они приходят сюда с какой-то сверхзадачей. И они пытаются здесь сделать нечто, совершенно не похожее на то, что происходит во всем остальном мире. А почему это получается? Потому что здесь, на территории Северной Евразии, — зона перманентного кризиса. Обусловлено это тем, что задача позитивного строительства приходит в противоречие с антипотребительской идеей, которая здесь доминирует.

Сюда, в Россию, приезжают люди с какими-то наработками обычного, рационального, западного или восточного человечества, не важно какого, но они обременены таким общечеловеческим буржуазным подходом. Вот их потомки, не важно, будь то потомки немца или еврея, возвращаясь назад, в Америку или в Германию, чтобы там получше жить, и они там — белые вороны. У них генотип людей, которые, пройдя в три, пять, шесть поколений обкатку в России, возвращаются, и они безбытны, они неустроены, они бросаются в глаза, их вытесняют, на них родимое пятно, что они пришли из зоны сопротивления, которая ставит иные задачи, чем обычная трехмерная буржуазная публика с квадратными принципами восприятия мира. Откуда это взялось? Это не генетически... Они прошли алхимическое воздействие времени и пространства в России за несколько поколений.

Есть такое понятие — “Россия”, которое не надо отождествлять с государством, с режимом не надо его отождествлять, потому что режим и Россия — это всегда противостоящие друг другу факторы. Может быть, метаисторическая сверхзадача, чтобы на каком-то этапе эти параллели сошлись. Чтобы наконец-то в России был режим, который являлся бы духовным выражением этой тайной сути. Но не надо отождествлять Россию ни с тем, ни с другим, ни с этническими группами. Россия не является сугубо русской, или сугубо татарской, или тюркской, или смешанной русско-тюркской. Она является именно этой мистической, непонятной Россией, точкой на пересечении несмыкаемых вещей. При этом эта точка громадна. Конечно, можно найти какой-нибудь город, зону вне России, где живут нонконформисты, оппозиция, странные люди. Потому что, даже если это очень хорошие нонконформисты, их число на западе не превышает нескольких тысяч. А здесь у нас двести миллионов на одной шестой суши. Это то, что может потрясти мир. В том-то и дело, что Россия — это страна, где три процента пассионариев могут быть восприняты как свои люди, за которыми идут и в которых верят. А в любых других государствах пассионарии — это люди, которых запирают в тюрьму или в лучшем случае дают им полгода-год погулять, а потом на гильотину и казнят. Пассионариям в любой другой стране не дают пробежать дальше десяти шагов. А Россия — это страна, которая ждет своих пассионариев!

Дата добавления: 2015-10-24