Читайте также:
|
|
Говоря о религиозной сущности революции, имеет смысл вспомнить известную притчу из “Тысячи и одной ночи”, в которой рассказывается о рыбаке, который выловил на берегу океана кувшин, запечатанный печатью Соломона. Когда он открыл эту печать, из кувшина вылез огромный и страшный джинн (ифрит), сказавший, что сидел в нем три тысячи лет. Джинн поведал, что когда он сидел в кувшине первую тысячу лет, он обещал тому, кто освободит его, все золото мира, вторую тысячу лет — исполнение всех его желаний, а третью тысячу лет — убить того, кто распечатает кувшин. Это история толкуется посвященными как глубоко сакральный образ того влияния, которая авраамическая традиция оказывает на историю и судьбу человечества. Интерпретируя эту историю, необходимо отметить, что джинн (ифрит), представляющий в исламской традиции хтоническую, разрушительную силу, энергию низшего порядка, заключен в глину, являющуюся субстанцией, из которой создан первый человек. В то же время мотив сокрытия колоссальной разрушительной энергии в сыром, инертном веществе — важная архетипическая идея, которая чрезвычайно важна для эзотерического понимания истории с точки зрения авраамизма.
“Глиняное человечество” выступает в роли некоего хранителя энергии, которая извлекается из него под невероятно жестким, тяжелым контролем так называемой “мировой элиты”, субтильными слоями коллективной человеческой пирамиды. Необходимо отметить, что эта энергия расходуется прежде всего на воспроизведение “коллективного человеческого существа” во времени. “Коллективный человек” погружен в бушующий океан энтропии, ибо само его центральное положение в структуре космоса есть уже некий вызов законам физического мироздания. Поэтому поддержание социально-биологической реальности человечества в космосе в каждый данный момент требует гигантских энергозатрат. Эти энергозатраты в “нормальным” историческом процессе происходят крайне медленно, дозированно. В стандартной ситуации социум строится по типу пирамиды, вершина которой запирает энергию, бушующую внизу, на уровне ее основания. Тем не менее время от времени эта вершина, “крышка” пирамиды, слетает, и джинн освобождается из глиняной субстанции. В этой ситуации очевиден вопрос — какая сила освобождает джинна, являющегося тем алхимическим агентом-провокатором, при соединении с которым человечество превращается в ядерную бомбу?
Можно уверенно утверждать, что за пределами четырех с половиной тысяч лет, за пределами того времени, когда в истории проявился принцип Авраама, революции в нашем современном понимании не существовало. На это ясно указывает история пророка Ноя; согласно авраамическому преданию, существующему в различных версиях в Коране и Библии, Ной в течение продолжительного отрезка времени вел проповедь среди своих соплеменников, но в конце концов его миссия не увенчалась успехом, и он, выполняя приказ Бога, покинул землю, обреченную на потоп. История Ноя — это своеобразная модель конфронтации духа и материи в доавраамический период. В авраамическую эпоху ситуация меняется кардинально — ее характеризует четкое осознание того факта, что пирамидальную структуру социума на самом верху неизбежно завершает тиран. Иными словами, это констатация того, что общество в своем “естественном” виде есть манифестация фундаментальной неправды. В доавраамический период такого рода убеждение не могло выйти за пределы сознания одного или нескольких исключительных индивидуумов.
С началом авраамической эпохи действия людей, которые называются “посланниками Бога”, получают совершенно другой исторический резонанс. Возникает конфронтационная сюжетность истории, начинается противостояние ярко окрашенных сил — черной и белой. В авраамическую эпоху пророки — посланники Бога — выступают носителями некоего принципа, при соприкосновении с которым “влажная глина”, в которой складирована эта колоссальная энергия противостояния энтропии, внезапно переходит от медленного, мягкого, плавного выделения к бурному процессу энергетического выброса. С этим процессом связана и глубинная мистическая, “энергетическая” парадигма революции, которая стала возможна как особое социальное явление только в авраамический период. В рамках этой парадигмы центральный атрибут человеческого существа, который является его субъектным стержнем, его истинным духовным центром, вступает в парадоксальное противостояние с фундаментальным устройством мира, с основополагающими принципами онтологии. Последние определяют логику Вселенной, рационально-небесное устройство бытия. И по отношению к ней в глубочайшем противоречии находится то, что мистики и гностики, принадлежащие и к христианству, и к исламу, испокон веков звали “тайным шепотом Святого Духа”. В Коране, в суре “Ночь могущества”, говорится: “Ночь могущества лучше тысячи месяцев, нисходят в нее ангелы и Дух для выполнения всяких повелений”.
Итак, революция — это действо Святого Духа, религиозная мистерия, которая невозможна вне религиозного контекста авраамизма. Прямое вмешательство Святого Духа в историю есть основная причина и движущая сила революции. В теологическом же плане Дух Святой есть экслюзивное достояние авраамизма, отличающееся от “пневмы” платоников именно тем, что оно является негативным контрапунктом ко всему сущему.
Современные люди явно не понимают того, что еще в девятнадцатом веке было достаточно очевидно: революция имеет прямую связь с религией, революция — это религиозная мистерия. В России такая потеря осознанной религиозной интуиции революционного действия начала происходить, быть может, раньше, чем в других местах, поскольку она была сопряжена с интенсивным проникновением западных квазиреволюционных доктрин. Уже для декабристов религиозные истоки социального бунта, восстания, были не очевидны, поскольку они стояли на просветительских позициях, характерных для масонского менталитета постреволюционной Франции.
Однако в середине девятнадцатого столетия в России появляется уникальный религиозно-революционный гений — Федор Михайлович Достоевский, который резко изменил духовные векторы русской судьбы. Этот человек своей личностью, своим сознанием, своим творчеством соединял в себе два аспекта одного великого феномена — религию и революцию. Глубоко ошибаются те, которые считают, что Достоевский после каторги “исправился”, оставил мысли о революции и т.д. В действительности Достоевскй встал на позиции скрытого религиозного социализма, который он связывал с доктриной о необходимости мессианской роли русского народа. Внимательное изучение того послания, которое содержится в его книгах, указывает на то, что Достоевский предвосхитил все основные архетипы, задействованные в русской революции. Сегодня особенно важно подчеркнуть, что базовая парадигма русской революции в гораздо большей степени определялась страстным пафосом Достоевского, чем теориями экономического материализма, которые не проникали дальше чисто внешнего усвоения, никогда не переходили на уровень коллективного бессознательного.
В предреволюционной России, стоявшей на пороге 1917 года, сошлись несколько особых условий, которые предопределили соответствие Красного Октября сакральному архетипу революции. Во-первых, в России существовал уникальный феномен антиномистских гностических сект, адепты которых верили в актуальное противостояние сущему вокруг них злу — на мистической, религиозной основе. Во-вторых, в России присутствовал уникальный феномен “бедного еврейства” — там жили люди, генотипически соответствовавшие эсхатологической секте зелотов, противостоявших римлянам две тысячи лет назад. В-третьих, была и группа интеллигентов из числа бывших семинаристов, типичными представителями которой были Чернышевский, Добролюбов, а также Сталин. Эти люди принадлежали к беднейшему слою духовного сословия, близкого к народу, и именно в их среде произошел странный взрыв веры, которая выражается в прямом отрицании конформных догматических проявлений этой веры — в отрицании церкви, катехизиса, воцерковленности. Соединение этих трех религиозных констант и привело к революционному взрыву в России.
К сожалению, религиозная сущность революции вскоре пришла в противоречие с ее внешней, догматической, псевдорационалистической формой. Разрыв между религиозной сутью и марксистским догматическим содержанием, антирелигиозным видением себя стал первой, основной, катастрофической причиной поражения революции. С этим же был связан и перенос стратегических приоритетов с Коминтерна на СССР, что привело к созданию специфической бюрократии — номенклатуры, которая стала расценивать свои классовые интересы выше, чем интересы мировой революции. Очевидно, что если в России существовала бы теология революции, адекватная ее подлинной инспирации, то “новой бюрократии” было бы невозможно перетянуть приоритеты на локальный проект.
Следуя марксистским догматическим постулатам, революционное руководство России также неверно выбрало вектор революционной экспансии. Распространение мировой революции в направлении “на Варшаву, на Берлин” было очевидной ошибкой — Россия не могла физически организовать прорыв в Центральную Европу, преодолеть инертный балласт лимитрофных государств, Малой Антанты, которая возникла на ее западных границах. Создавая свои теории в девятнадцатом веке, Маркс и Энгельс рассматривали Европу как центр мира и полагали, что революция должна победить в самых “развитых” и “передовых” странах.
Однако Первая мировая война положила конец европоцентризму, Европа превратились из центра мира в некую отсечную, тупиковую позицию, о чем Маркс и Энгельс не могли знать в середине девятнадцатого века.
Однако революция могла победить уже на самом первом этапе, если бы ставка была бы сделана полностью и всерьез на освобождение колониальных масс юга Евразии — прежде всего на освобождение народов Британской Индии, свержение иранского шаха и поддержку антибуржуазных элементов в исламистском движении Турции. Таким образом можно было разом, одним ударом сломать всю систему глобального контроля, существующую со стороны Запада по отношению ко всему остальному миру.
Переход к системе неоколониализма, который совершился к 1961 году, тогда еще не был возможен; и при некоторых условиях он мог не состояться вообще — если бы ресурс колониальных империй, который был затрачен на этот переход, был выбит из рук Запада. До появления атомной бомбы оставалось тогда еще 20 лет, и Запад не смог бы навязать России военным путем иную политику.
Если бы гигантские ресурсы Южной и Северной Евразии оказались бы под контролем Коминтерна, мировая революция могла бы победить. Этот проект абсолютно реален, и не зря Ленин в последние годы своей жизни сказал: “Каким путем пойдут Россия, Китай и Индия (имелась в виду тогдашняя Британская Индия, включавшая современные Пакистан и Бангладеш — Г.Дж.), таким путем пойдет весь мир”. Однако время уже было упущено. Решающую роль в этом также сыграли ложные, европоцентристские представления о революции, основанные на атеистическом марксизме.
Возвращаясь к вопросам сегодняшнего дня, нужно отметить, что революция и сейчас не ушла из России. Вопреки тому, что мы являемся свидетелями усталости, апатии народа, ментального шока в результате страшной информационной войны, сегодня революция перешла с субъективного, внутрипсихологического среза на уровень объективный. Кризис системы колониального контроля в России делает новую русскую революцию неизбежной. И не случайно, что эстафета революции, декларируемой как явно и открыто религиозная, была подхвачена в Иране, южном соседе России. Сегодня она апеллирует к России как фактору, который предопределит мировой размах революционного процесса в двадцать первом столетии.
Дата добавления: 2015-10-24; просмотров: 48 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
ОРИЕНТАЦИЯ - ИСЛАМ, ИЛИ НАЗАД В БУДУЩЕЕ | | | ИСЛАМ - САКРАЛЬНАЯ ОППОЗИЦИЯ МИРОВОЙ СИСТЕМЕ |