|
Читайте также: |
— Каков субчик оказался! — покачал головой Блохин. — Фомин не Фомин, матрос не матрос, а самая настоящая эсерия! Умеют, сволочи, маскироваться, знают, что матросам особое доверие. Вот и рядятся в морскую форму…
Прошло с полчаса, когда наконец из внутренней комнаты вышла Рая и сообщила, что рана Сани не опасна, но от потери крови она очень слаба.
— Не томи мою душу, Раечка! — схватила ее за руки Повалихина. — Говори прямо — будет Саня жива?
— Не беспокойтесь, Матрена Спиридоновна, все будет хорошо, организм молодой, надо надеяться, справится с ранением, — утешала огорченную женщину Рая.
— А если не справится? — воскликнула Повалихина.
— Не может этого быть! Выживет Саня, — твердо произнесла Рая, хотя совсем не была в этом уверена.
Через несколько минут из операционной вышел Семенов. Он подтвердил, что Саня поправится, и разрешил Повалихиной войти к раненой.
Когда Блохин и Петров ушли к морякам, Прахов и Кустова вдвоем остались в опустевшей избе Стального отряда. Они то и дело звонили Лутковскому и справлялись, как чувствует себя Саня. Наконец Семенов лично сообщил, что девушка будет жить.
— Только бы Саня выжила, мы ей такого царевича жениха найдем, что все девчата от зависти полопаются! — пошутил Прахов.
— Вроде вас, Маркел Яковлевич, — лукаво улыбнулась Кустова.
— Какой из меня жених! — вздохнул Прахов. — Был конь, да изъездился…
— Смотря для кого…
Прахов крякнул, покрутил усы и вдруг спросил:
— Вам, Валентина Ивановна, не скучно одной жить?
— Мое дело вдовье, — опустила глаза Кустова и вдруг покраснела. — Конечно, скучно, а главное — трудно. Подрастают ребятишки, как их без отца воспитать?
— Воспитание детей, конечно, дело важное, — задумчиво сказал Прахов. — Да не это главное… Главное, что вы сами женщина хоть куда, на вас еще столько мужчин заглядываются…
— Ветрогоны все! Я вышла бы замуж только за солидного человека, который заменил бы моим детям погибшего отца.
— Уверен, что найдется такой, и скоро найдется!
Прахов ласково посмотрел на собеседницу.
Кустова вдруг вскочила, прижала руки к разгоревшимся щекам и воскликнула:
— Ой! Кажется, товарищ Блохин идет… — И выбежала из избы.
Глава 27
Как и предполагал Парский, немцы, за ночь подтянув силы, на следующий день около полудня форсировали реку южнее города, в районе Кренгольма. С часу на час они могли прервать железнодорожное сообщение с Петроградом. Это неизбежно повело бы к новому отходу, а позади оставался только один удобный рубеж обороны — по реке Луге. Но сейчас река замерзла, и немцы легко могли форсировать ее. Поэтому на совещании командиров всех отрядов, расположенных под Нарвой, было решено перейти в контратаку с целью отбросить врага за реку Нарву. По всему фронту загрохотали пушки, пулеметы и винтовки. После часовой артподготовки красногвардейцы двинулись в атаку. Их удар был так стремителен, что немцы не выдержали и начали отходить.
По снежному полю неудержимой лавиной катились красногвардейские цепи. Ожесточенно, яростно строчили немецкие пулеметы, но их бешеный треск тонул в многоголосом «ура», которое перекатывалось из края в край.
Стальной рабочий отряд атаковал немцев на участке между шоссе и железной дорогой Петроград — Нарва. Впереди цепи, размахивая маузером, бежал Блохин. Прахов старался не отставать от него. Выставив вперед черные жала штыков, мчались мартеновцы и транспортники, пушкари и прокатчики.
— За Онуприенко, за Круповича, за Антропцеву! Бей врага! — яростно кричали атакующие.
— Даешь Нарву! Вперед, за красный Петроград! За мировую революцию! — неслись возгласы с соседних участков.
Стальному отряду удалось выйти во фланг вражеским частям. В это время Блохин, точно споткнувшись, вдруг откинулся назад и опустился на снег.
— Принимай команду, комиссар! — прерывающимся голосом воскликнул он, прижав левую руку к окровавленному правому плечу. — Вперед, товарищи! Бей врага! Да здравствует власть Советов!
Подоспевшие санитары вынесли командира из боя.
Прахов на бегу осмотрелся по сторонам. Вырвавшийся вперед Стальной отряд клином врезался в расположение немцев, угрожая их тылам. И в то же время враг мог с обоих флангов атаковать отряд и окружить его.
«Ударь сейчас справа моряки, и противник, не задерживаясь, покатится назад», — подумал комиссар.
И почти тотчас справа послышались грозные крики «ура». Короткими перебежками по глубокому снегу мчались вперед черные фигуры матросов. За ними двигались цепи Молодежного отряда. Слева виднелись серые шинели латышей, которые молча и быстро двигались на врага.
Заметив поддержку на флангах, цепи Стального отряда еще стремительнее понеслись вперед.
— Ура! Бей кровавую гидру контрреволюции! За красный Питер! — кричали красногвардейцы, охваченные мощным наступательным порывом.
Прахов волновался: не зарывается ли Стальной отряд? Но он решил пойти на риск.
— За свободу, за революцию, за Петроград — вперед! За мной! — закричал Прахов, бросаясь вперед.
Охватываемый с фланга, противник начал быстро отходить. Бойцы Стального отряда достигли железнодорожной насыпи, примыкающей здесь к Нарвскому шоссе, и открыли огонь с близкой дистанции. У отступающих немцев началась паника.
Пехота, артиллерия, обозы, штабные автомобили карьером неслись по шоссе к Нарве, стремясь как можно скорее укрыться от обстрела. Одна из повозок опрокинулась, на нее налетел автомобиль, и мгновенно образовалась пробка. Артиллерийские запряжки пытались объехать затор по обочине и застревали в глубоких сугробах. Бились в постромках лошади, переворачивались пушки. Вокруг растерянно бегали ездовые, номера. Хрипло кричали и махали пистолетами офицеры.
А из-за насыпи дождем сыпались пули. Бросая артиллерию, обозы раненых, немцы в смертельном страхе мчались к реке. Неожиданно откуда-то сбоку по залегшим цепям Стального отряда ударили четкие ружейные залпы и пулеметные очереди.
Прахов оглянулся. От реки во фланг Стальному отряду двигались густые цени немцев. Их серо-зеленые шинели ясно выделялись на белом снежном фоне. С прибрежного холма строчили вражеские пулеметы…
«Враг бросил последние резервы… Сомнет нас! — подумал Прахов. — Надо задержать!»
Он решил повернуть цепь лицом к наступающему врагу. Но в это время из тыла на галопе вынеслись несколько артиллерийских упряжек. Пушки лихо развернулись и с ходу ударили по наступающим немецким цепям картечью. Враг сразу же залег. Однако отважные пушкари сами попали под пулеметный огонь противника и сразу понесли большие потери. Один за другим падали бойцы на свои любимые «пушечки», обильно поливая их кровью. Но оставшиеся в живых продолжали стрелять.
— Уж вы, ребятушки, постарайтесь. Наводите получше, чтобы сбить проклятые пулеметы! — кричал Прахов, подбегая к пушкарям.
Но снаряды легких пушек не могли разрушить прочные каменные пулеметные гнезда.
— Товарищи! Братцы! — закричал Прахов артиллеристам. — От вас зависит победа! Держитесь стойко.
Он сам подбежал к замолкнувшей пушке и принялся наводить ее на поднявшуюся немецкую цепь.
Неожиданно откуда-то сзади ухнула тяжелая гаубица. Прахов обернулся. В полусотне шагов от него около орудия суетились люди. Тут же стоял Петров, спокойно подавая четкие команды.
«Петров! Дорогой товарищ! — взволнованно подумал Прахов. — Как вовремя ты подоспел!»
Инженер поднес к глазам бинокль, а другой рукой сделал резкое движение. Гаубица грохнула и дернулась назад. Снаряд разорвался где-то за холмом.
— Прицел на два деления меньше!
Второй снаряд разорвался на вершине холма. Немецкие пулеметы сразу смолкли.
Петров снова отдал команду, и тяжелые снаряды стали рваться, разбивая еще уцелевшие пулеметные гнезда.
— Ур-ра! Вперед! — тотчас раздалось из морского отряда.
— Ура! — подхватили красногвардейцы Стального отряда.
Несокрушимый вал черных бушлатов, серых шинелей, разноцветных пальто и полушубков снова покатился к Нарве. Немецкие солдаты в панике удирали к реке или, поднимая руки, умоляли о пощаде.
Пленных обезоруживали. Они были очень удивлены, когда узнали, что в течение всего дня сражались с рабочими отрядами.
— О, мой бог, это невозможно! Как же это так? Простые рабочие — и так хорошо и храбро воюют! Где ваши офицеры? Они, наверно, англичане или французы? — бормотал пожилой унтер-офицер.
— Вот наш «офицер», — смеялись красногвардейцы, указывая на Прахова.
Немец тупо моргал глазами, глядя на сутулую, костлявую фигуру Прахова, на его поношенное черное пальтишко и очки, перевязанные суровой ниткой.
Среди пленных оказался и захваченный группой молодежи немецкий обер-лейтенант. В свалке его порядочно помяли, и он прихрамывал на одну ногу. Его усы в стрелку, как у кайзера Вильгельма, теперь поникли и рыжими мочалками висели по углам рта.
— Пришлось-таки нам порядком повозиться с этим кабаном, — жаловался Алексеев. — Стрелял до последнего, мы втроем едва одолели его. А когда свалили, он, как собака, кусаться начал. Одному чуть палец не отхватил…
Обер-лейтенант хмуро смотрел на окруживших его рабочих.
— Мне надо официрен, — проговорил он.
— Зачем тебе офицер? Нет у нас офицеров, все рабочие, — усмехнулся Алексеев.
— Командирея! — настаивал немец.
Подошел один из латышей.
— Что вам нужно? — по-немецки спросил он.
— Скажите, чтобы мне перевязали раненую ногу. Как военнопленный, я заявляю претензию: меня оскорбляют, называют кабаном, — пожаловался немец.
— Значит, вы хорошо понимаете русскую речь?
— До войны я был в России…
— Товарищи, оказывается, немец хорошо понимает по-русски и обижается, что вы его обозвали кабаном, — улыбаясь, объяснил латыш рабочим.
— Сами нагло нарушили перемирие, полезли на Питер, а тут еще обижаются! Особая вежливость ему потребовалась! — возмутился Алексеев.
— Он нам не нужен, Петрократ! Он не сердце России. Москва — сердце России, — высокомерно задрав голову, проговорил обер-лейтенант. — Вы воюет не по правил, стреляйт из-за угла, делайт засады. Это не чесни война!
— Тоже о чести мелет! Сами исподтишка напали на нас, а теперь бормочут о честности! — покачал головой Прахов и обеспокоенно оглянулся по сторонам. — А где же товарищ Петров? Молодцом он сегодня действовал.
— Ранило Петрова, — ответил один из артиллеристов.
— Ранило?! — воскликнул Прахов. — И сильно? Как же вы не уберегли такого нужного нам человека?
— Да ты не волнуйся, комиссар! — успокоил один из артиллеристов. — Ранило его легко, царапнуло руку шальной пулей… Перевяжется на медпункте и вернется в строй. А что он сегодня действовал молодцом — это точно! Случается, что и среди офицеров попадаются хорошие люди.
— Да какой он офицер? Он же наш инженер, с орудийной мастерской Стального завода! И студентом еще у нас работал. Свой парень! — уверенно проговорил седоусый слесарь.
Пришел Семенов, осмотрел и забинтовал раненую ногу немца.
— Можно его теперь отправлять прямо в Сибирь на каторгу, — пошутил он.
— Как Сипир? Сачем Сипир? — испуганно залепетал немец. — Я чесни зольдат. Ви не имейт права так делайт!
— За то, что полез на Петроград рабочую власть скидать, надо бы тебя упрятать в Сибирь до наступления мировой революции… Ну, ладно, я пошутил… — сказал Семенов.
Перепуганного немца отправили к Дыбенко.
Петров был ранен в последние минуты боя на командном пункте гаубичного взвода. Пуля рикошетировала от земли и ударила в правое плечо инженера. Толчок был так силен, что Петров не устоял на ногах. Снег около него сразу окрасился кровью. К инженеру бросились орудийные номера. С их помощью он поднялся и наскоро перевязался носовым платком, так как давно отдал кому-то из раненых свой индивидуальный перевязочный пакет. Несмотря на острую боль и значительную потерю крови, до окончания боя инженер отказался идти на перевязочный пункт. Когда он наконец пришел на перевязку, по его бледности и лихорадочно горящим глазам Рая сразу поняла, что он ранен. Первым ее движением было бросить остальных раненых и перевязать любимого, но инженер категорически запротестовал.
— Сначала закончи перевязку всех тяжелораненых и раньше меня прибывших, а потом уже займешься мною, милая Раечка. Мне не так уж плохо. Правда, я не смог бы сейчас с тобой повальсировать, но этого и не требуется, — шутил инженер, превозмогая боль в раненом плече.
Только через час дошла наконец очередь до Петрова. Лаврентий Максимович внимательно ощупал плечо инженера, тщательно очистил рану и, дав Петрову понюхать наркоз, произвел небольшую операцию. Пуля была разрывная и довольно сильно повредила плечевые мышцы. Когда Петров пришел в себя, на рану наложили повязку с дренажем для стока могущего накопиться гноя.
— Кости-то целы, папаня? — тревожно допытывалась Рая.
— Целы. Но возможно нагноение. Его и надо постараться избежать, хорошенько продезинфицировав рану.
— Зато сердце у Аркадия Васильевича давно насквозь прострелено вашими глазками, Раечка, — пошутила Кустова, помогавшая накладывать повязку на рану.
— Ошибаетесь, Валентина Ивановна! Глазки Раечки обладают для меня лечебным средством — убивают в ране все вредоносные бактерии, — отпарировал Петров.
Глава 28
К концу дня красногвардейские части полностью очистили от врага правый берег реки Нарвы и получили приказ закрепиться. За реку были направлены разведчики. Стальной отряд снова расположился на мызе Лилиенбах. Прахов и Петров начали подсчет потерь и трофеев. Убыль в людях составила около ста человек, из них убитыми — тридцать. Отряд захватил десяток легких пулеметов, винтовки, ручные гранаты, патроны. Исправных орудий в числе трофеев не было, но шесть зарядных ящиков с полной упряжкой попали в руки рабочих. Особенно радовался Семенов: среди брошенных немцами повозок была обнаружена полевая аптека с ценным набором хирургических инструментов, перевязочных материалов и различных лекарств.
Долго в этот вечер толпились рабочие в жарко натопленной избе, где помещалось командование Стального отряда. Одни справлялись о погибших товарищах, другие приносили сведения о захваченных трофеях, рассказывали о подвигах, совершенных в минувшем бою.
На широкой скамье у печи полулежал на подушке Блохин. Он категорически отказался от эвакуации и теперь, превозмогая боль в ране, прислушивался к разговорам. Возле него попеременно дежурили Рая и Кустова.
Они все время пытались уговорить Блохина уйти в другую комнату и заснуть, но он упрямо качал головой и повторял:
— Мне на людях легче… Здесь все свои, друзья…
За столом сидел Петров и, морщась от боли в плече, диктовал донесение. В сенях Прахов опрашивал артиллеристов о наличии снарядов. Потом там послышались оживленные возгласы, и в комнату, прихрамывая, вошла Лебедева. Ее лицо выглядело еще более похудевшим и усталым, но глаза горели прежним молодым, бодрым огнем.
— Здравствуйте, товарищи! — приветствовала она. Заметив Блохина, сразу обернулась к Прахову:
— Почему до сих пор не отправили командира в тыл? Потрудитесь немедленно его эвакуировать. Чем скорее он выздоровеет, тем лучше будет для революции…
— Не подчиняется он мне, товарищ комиссар! — пожаловался Прахов. — Говорит, на людях и смерть красна.
— Мы, большевики, должны думать не о смерти, а о жизни. Впереди нам еще предстоит длительная и упорная борьба с врагами рабочего класса. Товарищ Блохин, приказываю вам в порядке партдисциплины отправиться в госпиталь! — нахмурилась Лебедева.
— Разрешите только попрощаться с бойцами, — попросил Блохин, по суховатому тону Лебедевой понимая, что возражения здесь не помогут.
— Не разрешаю! Вам нельзя волноваться. Живее собирайтесь! Товарищ Петров, распорядитесь немедленно подать машину для перевозки Блохина, — приказала Лебедева.
Инженер поспешно вышел из избы. Лебедева провела ладонью по лбу и продолжала уже другим тоном:
— Сейчас получено сообщение о победе под Псковом. Там немцы отброшены к самому городу.
— Значит, мы и там остановили немцев! — воскликнул Блохин. — Теперь можно со спокойной совестью и в госпиталь ехать!
На улице резко и продолжительно загудела машина. В избу вошел Петров.
— Ваше приказание выполнено, товарищ комиссар! — доложил он.
Лебедева молча кивнула. Блохин стал прощаться с товарищами. Особенно тепло обнял он Прахова и Петрова.
— Товарищ Блохин! — вытирая слезы, сказала Повалихина. — Встретишь, быть может, в госпитале Саню, передай привет ей от всех нас. Скажи, чтоб немедля подала о себе весточку.
Поддерживаемый Раей и Семеновым, Блохин вышел на крыльцо, где его уже ожидали красногвардейцы. Они было бросились обнимать Блохина, но Семенов энергично запротестовал:
— Раненого нельзя тревожить!
Проводив Блохина, все вернулись в избу.
— Кстати, о Фомине, — сказала Лебедева, устало опускаясь на скамью. — Он оказался совсем не Фоминым, а Руковичем, хотя имел документы и на имя Дятлова. По заданию партии эсеров он хотел перебежать к немцам, чтобы сообщить сведения о расположении руководящих военных, партийных и советских организаций в Петрограде. С ним направлялся его старый знакомый Жданович, махровый бандит. Фомин сегодня расстрелян по приговору военного трибунала…
— Собаке собачья смерть! — сурово сказал Прахов. В полночь Лебедева уехала к морякам.
— Ну, давайте попьем чайку да покумекаем, что завтра будем делать! — потирая руки, сказал Прахов.
Кустова достала из печи закопченный чайник. Петров попросил Раю перебинтовать ему раненое плечо, и они вышли.
На перевязку почему-то потребовалось около двух часов. Прахов успел напиться чаю и даже вздремнуть. Бодрствовала только Кустова.
— Что-то долго нет инженера, — проснувшись, покачал головой Прахов. — За это время можно отрезать ногу и пришить ее обратно на место…
— Операции в области сердца всегда бывают затяжными, — усмехнулась Кустова.
— И обычно кончаются смертью, — вставил вошедший Семенов, не поняв, о чем идет речь.
— Или свадьбой! — расхохотался Прахов. — Видать, тебе, Максимыч, скоро придется свадьбу справлять.
— Эх, жизнь так быстро идет! — покачал головой старый фельдшер. — Давно ли сам стоял под венцом, а теперь скоро и дочка улетит из дома!..
Наконец вернулся Петров и стал смущенно извиняться за задержку.
— Ладно уж! Отправь донесение Дыбенко, — добродушно перебил его Прахов.
Глава 29
Активные военные действия прекратились, и на Нарвском фронте стало тихо. Немецкое командование, удивленное и напуганное успешными действиями красногвардейских отрядов, отказалось от мысли о захвате Петрограда и согласилось на переговоры о перемирии. Немцы удерживали город, а рабочие отряды отводились за реку Лугу. Между враждующими сторонами создавалась нейтральная полоса.
Прахов решил использовать спокойный день для проведения открытого партсобрания и приема новых членов в партию. Собрались в просторном сарае мызы. За большим столом расположились Прахов и Лебедева. В передних рядах на скамьях разместились члены партии, дальше все места заняли беспартийные.
Открывая собрание, комиссар Стального отряда прежде всего предложил почтить память погибших.
В сарае наступила тишина. Молча, с опущенными головами стояли мартеновцы и пушкари, слесари и транспортники. Каждый думал о тех, кто никогда уже больше не войдет в цехи родного Стального завода…
— Товарищи! — негромко заговорил Прахов. — Велики наши потери. Много лучших наших товарищей погибло в боях. Но не для слез и причитаний собрались мы сюда, а для того, чтобы памятью павших поклясться в вечной верности нашей социалистической Родине и великой партии большевиков. Наша победа будет лучшим памятником павшим товарищам, которые геройски погибли за рабочее дело, за свободу и независимость первой в мире пролетарской республики. В минувших боях из наших рядов выбыло тридцать членов партии, из них половина убита. Во всех боях, всегда и везде большевики были впереди, показывая остальным пример мужества и стойкости. И сейчас на смену павшим в ряды партии хотят вступить новые товарищи, Я получил уже свыше пятидесяти заявлений. Сейчас мы рассмотрим эти заявления…
Первыми к столу подошли Самохин и Демин. Прахов зачитал их заявления. Затем молодые красногвардейцы рассказали свои краткие биографии.
Смущенно переминаясь с ноги на ногу, парни передали простую историю своей жизни. Оба они из одной деревни. Спасаясь от голода, ушли в Петроград и поступили чернорабочими на Стальной завод. Последние полтора года были подручными у Онуприенко, вместе с ним ушли на фронт…
— Геройски погиб наш друг Андрей Онуприенко, — сдерживая волнение, проговорил Самохин. — Партия потеряла в нем верного сына и крепкого большевика. И мы с Деминым решили вступить в партию, чтобы продолжать бороться за то дело, за которое погиб наш друг. Клянемся, что не посрамим его памяти и с честью будем носить почетное звание большевика!
Прахов продолжал задавать вопросы, но из разных концов сарая закричали:
— Подходящие ребята! Ни в чем плохом не замечены! Воевали храбро! Хорошие большевики будут!
— Кто за прием, поднимите руки! Сейчас голосуют только партийные, — предупредил Прахов.
Обоих приняли в партию единогласно.
К столу вышла разрумянившаяся Рая Семенова. Запинаясь от волнения, она рассказала свою несложную биографию. Родилась на Стальном заводе, там же росла, училась в заводской школе. С четырнадцати лет помогала отцу в амбулатории, затем поступила в медицинский институт. Во время каникул работала в заводской амбулатории. С отрядом ушла на фронт.
— Как только окончу учебу, вернусь на свой завод. Я хочу стать детским врачом. Не раз видела, сколько слез проливают жены рабочих над своими безвременно погибшими от разных болезней ребятами. Даю слово, что, пока жива, не изменю рабочему классу и нашему заводу, буду верной дочерью большевистской партии, — закончила Рая и закрыла лицо руками, чтобы скрыть выступившие от волнения слезы.
— Надеемся на тебя, Раиса! Знаем, что ты нашего, рабочего корня, и верим тебе. Вопрос, по-моему, ясен! Принять! — проговорил Прахов.
Собрание единодушно поддержало это предложение.
Дошла очередь до Повалихина.
— Больно ты тихий да скромный для большевика, Матвей Степанович, — покачал головой Прахов. — Партийные побойчее должны быть!
— Тихий, тихий, а дома страсть даже какой упрямый, особенно со мной! Что в голову взял, того колом не вышибишь, — подала реплику Повалихина.
В сарае прокатился смешок.
— Такая жинка хоть кого смирит! У тебя и Соловей-Разбойник ягненком станет, — крикнул Орехов.
За прием Повалихина в партию высказался Фесин:
— Тихий, но надежный товарищ, на него можно положиться, не подведет…
Повалишин тоже стал большевиком.
Затем к столу подошла Повалихина. Сразу присмиревшая, она необычно тихим и робким для нее голосом стала рассказывать о своей жизни:
— Роду-племени своего не знаю. Мать умерла, когда мне было восемь лет. С тех пор я пошла работать по людям. Тумаков и побоев видела куда боле, чем хлеба. Оттого и характер у меня испортился… Девушкой пришла на завод, поступила в столовую судомойкой. Тут и познакомилась со своим муженьком… Большевикам сначала не очень верила, когда они говорили, что мы, женщины, во всем равны мужчинам. А теперь, когда я повидала товарища Лебедеву и узнала настоящую большевистскую правду, решила записаться в партию и всячески помогать в ее делах. Правда, не очень я еще грамотная, но постараюсь выучиться, стать верным членом большевистской партии. Все!
— Скандалить-то с мужем перестанешь? — строго спросил Прахов.
— От темноты от нашей и скандалы у нас… Муж мой меня дурой считает, — вздохнула Повалихина. — А я вижу, что он дурнее меня. Чуть заспорим, я его по лбу, а он меня в ухо — и пошел скандал. Теперь мы с ним по-другому жить начнем… Очень я надеюсь на партию. Она меня направит на верный путь.
— Правильно делаете, товарищ Повалихина, что на партию надеетесь! — поддержала ее Лебедева. — Партия всем трудящимся женщинам открывает широкий путь в жизни. Слыхали, верно, что товарищ Ленин сказал: «Всякая кухарка должна уметь управлять государством». Эти слова никогда нельзя забывать.
Кто-то спросил Повалихину шутливо:
— Раньше ты своего мужика кулаком била, а теперь чем будешь?
Повалихина вздохнула и с суровой сдержанностью ответила:
— Не до шуток мне сейчас! В партию вступаю, как под венец иду: и боязно, и радостно… Кто знает, как моя теперя жизнь пойдет! Но знаю, что лучше, правильнее, чем раньше.
Приняли и Повалихину, хотя несколько человек и высказались против ее вступления в партию:
— Больно скандальная! Не человек, а гром и молния! Только срамить партию будет…
— Сумейте перевоспитать ее, на то вы и партийцы! — ответила Лебедева.
Когда собрание закончилось, Рая и Петров вместе вышли из сарая. Взявшись за руки, они медленно шли по тихой заснеженной улице.
— Товарищ Петров! — вдруг окликнул женский голос.
Инженер и девушка обернулись. Их догоняла на своих легких санках Лебедева. Точно испуганные ребятишки, влюбленные поспешно разомкнули руки.
Лебедева чуть заметно улыбнулась.
— Идите-ка сюда на минутку! — сказала она, останавливая сани. — Как, товарищ Петров, вы не думаете подавать в партию?
— Я?! — Жаркий румянец вспыхнул на щеках инженера. — Я бы всей душой… Но я не знаю, примут ли меня… Я ведь бывший офицер…
— Примут! — уверенно и тепло проговорила Лебедева. — Вы на деле доказали, что достойны быть членом нашей партии… Я сама дам вам рекомендацию. И Прахов, я уверена, не откажет…
— Спасибо, товарищ Лебедева! — горячо и радостно воскликнул инженер.
— Пишите заявление!
Лебедева шевельнула поводья, и легкие санки умчались, осыпав молодых людей мелкой снежной пылью. Рая снова взяла Петрова за руку.
— Знаешь, Аркаша, я ощущаю в себе необыкновенную радость, как будто я добилась чего-то очень хорошего, значительного. Просто не верится, что я стану членом партии. Ведь большевики — стойкие, мужественные бойцы. И вдруг я, скромная девушка, тоже вошла в их богатырскую семью! Аркаша, ты понимаешь меня? — прижалась девушка плечом к Петрову.
— Понимаю, — взволнованно ответил он. — Для тебя это очень серьезный шаг в жизни. Я даже немножко робею: смогу ли сохранить твою любовь?..
— Мы вместе станем большевиками! — убежденно сказала Рая. — Вместе будем учиться у Ленина, у партии, как строить новое человеческое общество!
Дойдя до околицы, они повернули назад и незаметно дошли до флигеля, где размещалась продовольственная часть. Около кухонь возилась неутомимая Повалихина.
— Теперь у тебя жена член партии, — поучала она супруга. — И должен ты ко мне относиться с полным уважением. Теперь мы поравнялись: оба партийные. Понял, богом данный мне муженек? И заживем мы с тобой душа в душу. Я буду говорить, а ты меня слушать…
— Я и раньше тебе попусту не перечил, — отозвался мастер.
— Помни, что партия сказала: кухарка может управлять государством, а не только вы, мужики. Значит, и в нашем доме я всем могу управлять и все должно быть по-моему! — категорическим тоном заключила Повалихина.
— А у нас кто будет командовать, Аркаша? — прошептала Рая, взглянув на Петрова смеющимися серыми глазами.
— По очереди: то ты, то я, не правда ли? — шутливо ответил Петров.
Глава 30
На следующий день было получено официальное сообщение о заключении перемирия. Сообщить об этом в Стальной отряд приехала Лебедева. По ее распоряжению на деревенской улице выстроились уцелевшие бойцы Стального рабочего отряда.
Лебедева с Праховым и Петровым вышли на крыльцо.
— Товарищи! — обратилась комиссар к красногвардейцам. — С немцами заключено перемирие. Военные дела прекращаются. Немцы не смогли одолеть рабочих и крестьян, которые встали на защиту своей социалистической Родины. Мы одержали победу под Нарвой и Псковом — первую победу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Впереди их будет еще немало. Горячо поздравляю вас с ней! Да здравствует организатор Рабоче-Крестьянской Армии и нашей победы — великая партия большевиков!
Казалось, что ветхие деревенские избенки рухнут от могучего, раскатистого, ликующего «ура». Кое-кто вскинул винтовку и выстрелил в воздух, выражая свою радость. Несколько минут ничего не было слышно. Прахову и Петрову пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить рабочих.
Затем Лебедева сообщила, что Стальной отряд вливается в один из вновь формируемых полков Рабоче-Крестьянской Красной Армии, а значительная часть рабочих должна вернуться на завод, где не хватает квалифицированной рабочей силы. По приказу из Смольного в Петроград возвращались Петров, Рая, Семенов. Прахов, как его ни отговаривала Валентина Ивановна, выразил желание остаться в армии.
— Повоюю немного, а потом вернусь к вам, Валентина Ивановна, ежели вы не прогоните от себя такого забияку, — шутил он.
Перед отъездом в Питер рабочие Стального отряда решили с честью похоронить павших в боях товарищей. Место для братской могилы выбрали на вершине холма, на опушке сосновой рощицы.
Дата добавления: 2015-10-24; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Вместо предисловия 11 страница | | | Вместо предисловия 13 страница |