Soundtrack: Headstrong with Shelley Harland — Here In The Dark

Иногда нам кажется, что всё хорошо. Что всё в нашей жизни идёт так, как мы и хотели: работа, дом, семья, друзья, чувства. И вроде бы мы счастливы, но в то же время нас не покидает ощущение того, что что-то не так, где-то обязательно есть подвох. Что не может всё быть так гладко, обязательно что-то случится и испортит нашу кажущуюся идеальной жизнь. Но это неизбежно. За минуту/час/день/неделю/год счастья человек может потом расплачиваться всю свою жизнь. И от того или иного нашего поступка будет зависеть то, как будет развиваться наша дальнейшая жизнь. Почему мы теряем? Друзей, любимых, родителей, просто знакомых? Есть ли объяснение этому и если есть, то какое? Почему люди должны чувствовать это гнетущее одиночество и пустоту, эту дыру в сердце, которую уже ничем не залатаешь? Он был на грани. Казалось, что может быть хуже этого? Что может быть хуже того, что её больше нет? И это не страшный сон, не фарс, не шутка и не какая-то нелепая ошибка. Гермионы нет. И больше никогда не будет. Драко казалось, что хуже быть не может. Но когда целитель Кевин после осмотра тела как-то странно посмотрел на него, а потом на всех присутствующих, первой не выдержала Джинни. И когда она говорила о том, что Гермиона узнала об этом совсем недавно и сказала только ей, Малфой был убит окончательно. Слова девушки доходили до него приглушенно. Хотелось умереть. Сил уже не было ни на что, поэтому просто хотелось уснуть здесь и сейчас и больше никогда не просыпаться. Хотела сказать... Боялась реакции... Ребёнок... Любила... Сейчас бы он всё отдал, лишь бы очутиться в прошлом и запереть Гермиону в комнате под всеми существующими заклинаниями и под неусыпным контролем домовиков. И пусть она потом злилась и ненавидела бы его — это бы того стоило.

— Драко... Прости, — блондин вздрогнул, когда Джинни с тоской в глазах сжала его плечо.

— Всё нормально, — хриплым голосом произнёс Малфой, вставая с кресла. Похороны прошли как в тумане. Он ничего не помнил, ничего не видел и ничего не слышал. Казалось, сейчас вместе с ними хоронили и его, настолько было больно и пусто. Они. С тех пор, как он узнал, что Гермиона ждала от него ребёнка, он чётко разделял их. Он потерял не только любимую женщину. Он потерял и своего малыша. Её и его частичку, их жизнь, их символ любви. И теперь боль увеличилась в два раза. Если не больше. Он представлял, как после этого рокового задания говорит ей те три заветных слова, которые так и не успел сказать, а они смотрит на него этими безумно красивыми каре-зелёными глазами. Именно каре-зелёными, чтобы там не говорили другие. Он несколько вечеров потратил на то, что рассмотреть точный цвет её глаз, а Гермиона только смеялась, мешая ему и отвлекая от такого важного занятия. А потом, после свадьбы, они бы нежились на берегу моря, куда так хотела съездить Гермиона. Над предложением руки и сердца он почти не задумывался, так как был уверен в себе, и даже в мыслях не представлял отказ Гермионы. Ребёнок. Их ребёнок. И похорошевшая Гермиона, с большим животом и счастливой улыбкой. Рядом с ним. Всегда.

— Я пойду.

— Останься, — Джинни грустно наблюдала за тем, как Малфой вышел в коридор, чтобы надеть пальто. Погода резко ухудшилась, почти каждый день шли дожди, что ещё больше угнетало обстановку.

— Увидимся, — безжизненным голосом ответил Драко, даже не расслышав предложение рыжеволосой девушки. Джинни обняла себя.

Всё изменилось. И на фоне смерти Гермионы даже окончательная победа над Пожирателями казалась сущим пустяком. Когда Джинни той ночью не обнаружила в кровати своего мужа, а нашла его в самой дальней комнате дома, в которой раньше жила Гермиона, ей самой захотелось умереть. Гарри сидел прямо на полу, прижав к себе ноги и обнимая колени, отчего он казался маленьким мальчиком, а не взрослым самостоятельным мужчиной. Его лицо не выражало абсолютно ничего, и только зеленые глаза отражали всю ту боль, которая копилась всю его жизнь и вот-вот должна была вырваться. Это стало последней каплей. С беззвучным, но кажущимся таким страшным криком Джинни подбежала к своему мужу и обняла его так крепко, словно пытаясь защитить ребенка. А потом пришёл Рон, и они втроем, такие родные, всю ночь просидели в пустой и холодной комнате, не говоря ни слова и думая о своём.

Каждое событие меняет нас изнутри. Иногда частично, иногда полностью. И чем ужаснее событие, тем хуже последствия. С потерей близких людей мы становимся сильнее, но боль в сердце и одиночество навсегда останутся с нами; с предательством друзей мы становимся осторожнее и немного циничнее, но недоверие к людям останется с нами навсегда. С потерей своей половинки, того человека, за которого готов был отдать свою жизнь, мы теряем самих себя. И уже не будет так, как прежде. Ты не можешь вернуть человека к жизни, к сожалению. Ты можешь сохранить все его фотографии, вещи, места, связанные с ним, но самого человека ты не вернёшь. И чтобы ты не делал, как бы ты не старался забыть, не думать, не чувствовать, ты никогда не забудешь это мерзкое ощущение боли и одиночества, и тугой ком в горле от невыплаканных слёз и несказанных слов. В лицо ударил прохладный свежий воздух, каким он бывает после дождя. Малфой, засунув руки в карманы, гулял по улицам, не обращая внимания на прохожих и совершенно забыв о том, что можно было бы аппарировать и уже давно быть дома. Когда это переросло в потребность? Малфой не знал. Он не знал, что делать дальше. Не знал, как жить теперь. Не понимал, как это пережить. Да и не хотел. Квартира встретила его темнотой и тишиной. Теперь она казалось нежилой, так как Драко приходил сюда исключительно ночью и, уставившись в потолок, всю ночь проводил в одном положении. Он даже забывал есть. Просто не хотел. На него напала какая-то странная апатия. В первый день, кода он вернулся в квартиру, где Гермиона уже начала обустраиваться, он целый день просидел на полу, перебирая её вещи, и там же проспал всю ночь. Вещи пахли ею. Всё напоминало здесь о ней и о том, что если бы он настоял и она бы осталась дома, Гермиона была бы с ним, рядом. И их ребёнок тоже. Маленькая девочка, точь-в-точь похожая на неё. Только волосы светлые. Зато глаза были бы её. Каре-зелёные, большие, затягивающие, гипнотические. Они словно всё видели и всё понимали.

И всё прощали.

* * *

Коридоры Азкабана всегда были грязными, темными и жутко узкими, но сейчас они казались Малфою ещё более мерзкими, чем раньше. Он помнил эту дорогу наизусть. И камеру. И человека в ней. Он приходил к нему в кошмарах, он думал о нём, когда не думал о Гермионе, он был воплощением всего того, что было раньше, в той жизни, в другой параллельности.

Люциус Малфой всегда встречал его циничной ухмылкой и презрительным взглядом. Он комментировал все слова своего сына язвительными шуточками, все новости он узнавал из газет, которые получал даже в тюрьме. Все, что касалось Драко, разбивалось при их встречах в пух и прах. Гермиона же стала отдельной темой. Сначала он ничего не говорил, а только как-то странно смотрел и периодически хмыкал. А потом сказал, что ничего другого от сына и не ожидал. Малфой-младший так и не понял его слов.

— Здравствуй, отец, — Драко смотрел в лицо уже постаревшего Люциуса Малфоя, чья известная красота уже давно исчезла.

— Зачем ты пришёл?

Это было что-то вроде их ритуала. Всегда, когда он приходил к нему, именно с этих слов они начинали свою беседу.

— Увидеть тебя, — соврал Драко. Он всегда приходил сюда, когда не мог найти ответа на какой-то важный для него вопрос. Вот и сейчас он пришёл в надежде что-то понять.

— Лжешь, — браво, Малфой-старший. Вы, как всегда, проницательны.

— Да, — просто ответил Драко, прислоняясь к стене. Больше никто не сказал ни слова. Прошла пара минут, а может, и пара часов, пока Драко не услышал голос отца:

— Ты хочешь понять, виноват ты или нет? Смог бы ты изменить что-нибудь или нет?

Конечно, Люциус Малфой всё знал. Он всегда всё знал.

— Я виноват, — Драко закрыл глаза. Это давало иллюзию того, что сейчас темно и его никто не видит.

— Конечно, — просто согласился Люциус.

Драко горько усмехнулся. В этом был весь Люциус. Но это было лучше, чем видеть жалостливые взгляды четы Поттеров, всех Уизли, матери, Блейза, да и всех других. Хотелось выть от этого. И они все поголовно считали нужным напомнить, что он ни в чём не виноват. Ложь. И от этого было ещё хуже.

— Ты виноват. Ты виноват в том, что пошёл против традиций, — Драко закатил глаза, — Ты виноват в том, что позоришь фамилию Малфой, — Драко уже собрался уходить, как замер от следующих слов: — Ты виноват, что так долго не мог разобраться в своих чувствах. Драко обернулся. Люциус смотрел на него жестким взглядом, но, в то же время, с оттенком неведомой грусти. — Ты виноват, что не смог защитить свою любимую женщину. Виноват, потому что подверг её опасности, виноват, потому что позволил ей рисковать. Виноват, потому что она погибла. Это твоя вина, Драко, — это были жестокие слова, но именно их не хватало Драко. Он хотел их услышать, хотел, чтобы хоть кто-то кроме него само сказал ему то, о чём он и сам думает. — В этом виноват только ты.

— Я знаю, — хрипло ответил Малфой-младший. — Знаю...

— И хуже всего, что ты всю жизнь будешь жить этим. Чувством вины. Оно никогда не уйдет, ты это понимаешь? — пронзительный взгляд серых глаз, таких же, как и у него, от которого хочется разреветься словно беззащитный мальчишка, который упал и больно ударился, а рядом папа, который успокоит и скажет, что мужчины не плачут. А Малфои тем более.

— Что мне делать, отец?

— Только ты знаешь ответ на это вопрос, сын, — серьёзно сказал Люциус. — Но ты не сможешь избавиться от этого. Ты можешь забыть на время, спрятать это чувство далеко вглубь себя, но оно всегда будет возвращаться. Через пять лет, через десять, через пятьдесят. Ты не сможешь ничего исправить, но ты всегда будешь помнить о том, что у тебя было и чего ты лишился. Поверь мне, — Драко резко поднял взгляд на отца. В его глазах на мгновение промелькнуло нечто, отдаленно напомнившее тоску, но потом сразу же исчезло. Или показалось?

В темной камере, где единственным препятствием между двумя мужчинами была только решётка, двое людей думали о том, что потеряли и чего уже никогда не вернут. Эти двое в этот момент были похожи как никогда, не только внешне. И, может даже быть, это был единственный случай, когда два таких разных человека испытывали одни и те же эмоции.

* * *

Драко Малфой напился. Хуже того, он напился в Малфой-меноре. Хуже того, Нарцисса обнаружила это сразу же. От её жалостливого взгляда и так было тошно, так теперь у неё появилась возможность почитать ему жизненно-важные лекции о том, как плохо запивать своё горе и самое лучшее, что Драко мог бы сделать — начать жить дальше. Проблема заключалась в том, что он не хотел продолжать жить. Зачем? И если бы не пронырливые домовики, то Драко давно бы отравился от такого количества алкоголя.

— Драко...

— Мама, не начинай, — перебил он. — Хватит с меня вашей чуши про жизнь и смерть. Просто не трогайте меня.

— Но так нельзя...

— Можно. Я же так делаю, — пожал плечами Малфой, пытаясь встать.

— Драко, пойми ты, она бы...

— Хватит! Это вы поймите! Откуда вам всем знать, что бы она сказала или сделала в таком случае? Она мертва, мама! Мертва. Они обе мертвы.

— Обе? — Нарцисса удивленно посмотрела на сына. — Ты хочешь сказать, что она была…

— Была... Была живой, была беременной, была моей, — Драко горько усмехнулся и вновь предпринял попытку встать с кресла, но сразу упал обратно. Поняв всю тщетность своих попыток, он вновь притянул к себе бутылку коньяка и отхлебнул прямо из горла, ничуть не смущаясь присутствия матери.

— Она ждала ребёнка? Девочку? — Нарцисса зажала рот рукой, а красивые голубые глаза заблестели.

— Не знаю, но я уверен, что это была бы девочка, — Драко вдруг улыбнулся, представляя себе малышку, бегающую по дому от занудных домовиков-воспитателей.

— Драко, — Нарцисса ахнула и обняла сидящего в кресле парня. Прошёл месяц после похорон Гермионы, а на лице Драко не проскользнуло никакого намека на эмоции: ни улыбки, ни слез, ни даже злости или отчаяния. Ничего. Он был лишь оболочкой, а душа будто уже покинула этот мир. Умерла вместе с его семьёй. Нарцисса тихо плакала и гладила сына по волосам, на что тот никак не реагировал. — Она тебя очень любила, слышишь? — Нарцисса тихо, как колыбельную напевала эти слова. — И у вас была бы замечательная дочка, красивая и умная, как мама, и упрямая и наглая, как папа, — Драко слабо улыбнулся. — А ещё она попала бы на Слизерин, была бы самой красивой на своём курсе, разбила бы тысячу сердец, но всегда любила бы больше всех только одного мужчину, — улыбнулась Нарцисса.

— Кого? — не понял Драко, не отрывая взгляда от огня в камине.

— Тебя, Драко. Ты был бы замечательным отцом, сынок, а твоя малышка была бы самой счастливой дочерью в мире. Драко Малфой сглотнул. Ком, застрявший в горле, требовал немедленного выхода. Все слова, сомнения, мысли вдруг очень захотелось высказать хоть кому-то.

— Почему, мама? Нарцисса непонимающе уставилась на сына. — Почему? Почему она? Это несправедливо...

— Знаю, милый.

— Несправедливо. А что теперь делать мне? Я не хочу жить без неё, — голос сорвался. Драко вдруг осознал всю сложность ситуации и неизбежность происходящего. Случившегося не изменить. Никак. — Я не сказал ей... Не сказал, что люблю, — Драко закрыл голову руками. — Чёрт!!

— Она знала это, Драко. Поверь мне. Она знала это и так. Ты же понимаешь это и сам, правда?

Драко встал с кресла и, пройдя несколько шагов, вдруг без сил опустился на пол.

— Драко, ты пьян, — Нарцисса осторожно подошла к лежащему сыну. Тот уже поднялся и, прислонившись спиной к стене, остался сидеть на полу.

— Я мёртв, мама. Мёртв.

— Драко...

— Знаешь, чувства всегда казались мне глупостью. Любовь, дружба, верность... Я думал, что нельзя зависеть настолько от другого человека, что это смешно и нелепо. Но сейчас я понял одну важную вещь...

— Какую?

— Я никто без Гермионы. Я был никем до неё, и я никто теперь. И я не хочу менять что-либо.

— Драко... — Нарцисса еле сдерживала слёзы.

Боль ребёнка всегда страшнее для матерей, чем их собственная, и видя, как умирает от боли Драко, ей хотелось умереть самой, только чтобы Драко не страдал больше.

— Милый, знаешь, Господь забирает к себе рано только тех, кого очень сильно любит. Любит больше всех. И им сейчас хорошо, дорогой. Пожалуйста, не злись на них.

— А я? Почему же Господь не мог оставить ту, кого я тоже люблю больше всех? Почему? Это несправедливо. А как же я? — Драко с такой обидой в голосе это сказал, что Нарцисса вспомнила его в год поступления в Хогвартс, когда он, сам не понимая, что чувствует, рассказывал о том, как в поезде познакомился с девочкой, но потом она предала его и стала дружить с Поттером. Тогда это казалось милым детским лепетом, а сейчас это говорил человек, потерявший всё и не понимающий, почему.

— Только сейчас понимаю, что от волшебства нет никакого проку. Зачем оно вообще нужно, если ты не можешь вернуть то, кто тебе так необходим?

— Драко...

Малфой закрыл глаза. Хотелось спать. Просто спать и ни о чём не думать.

Он приходил сюда каждый день ровно в семь вечера и до ночи, а иногда и до утра сидел здесь, без перерыва смотря на два могильных надгробия. На одном, побольше, были вырезаны имя и фамилия Гермионы и даты жизни и смерти. Это — всё, что остается от человека после его ухода в иной мир. Второе надгробие было маленьким и неподписанным. Малфой посчитал кощунством не оставить памятник своему ребенку, но он не мог написать что-то на нём. Это напоминало ему, что у него могло бы быть и чего он лишился. За то время, что он приходил сюда, он так никого и не встретил. Ни разу. Только один раз у могилы Гермионы он встретился с Поттером, и они половину ночи просидели прямо на земле, не сказав друг другу ни слова. Сегодня же он был здесь совершенно один. Полгода, десять дней, двадцать три часа и тридцать пять секунд прошло с момента смерти Гермионы, а для него будто ничего и не изменилось. Он вспоминал это снова и снова, и ему казалось, что всё произошло только вчера.

— Здравствуй, любимая... — Драко положил букет белых роз на большую могильную плиту и маленький букетик пионов на памятник поменьше. — Привет, малыш. Как у вас дела? Я по вам очень скучаю, мои хорошие... — Драко уже по привычке устроился на земле, совершенно не заботясь о чистом костюме.

Каждый его день начинался с мысли, что он вечером вновь пойдёт на кладбище. Именно это давало ему силы прожить, вытерпеть этот бесполезный день и вновь оказаться рядом с ней. Хотя бы таким образом. После неудачной попытки самоубийства он с сожалением отказался от этой идеи, понимая, что нужен матери и отцу. Ещё нужен. Но в его сердце всегда жила надежда на то, что рано или поздно они встретятся. И не важно, где. Потому что даже после смерти люди будут с теми, кого любят. В этом он был уверен полностью. — Пожалуйста, Гермиона, дождись... Я люблю тебя, моя милая. Вас обоих люблю.

Ты не можешь надеяться, что в твоей жизни всё будет так, как ты хочешь. Ты не можешь исправить свои ошибки. Если человек умер, ты не можешь заставить его стать снова живым. Никто не знает, что его ждёт, и как бы он не планировал свою жизнь, не ставил целей, не стремился к мечте, всё может измениться в один момент. Прекрасная сказка, в которой есть и принц, и принцесса, и друзья, и злые герои, и добрая волшебница, может остаться без самых главных и нужных героев. Но это всего лишь жизнь. И если что-то в ней произошло, значит в этом был какой-то смысл. Наша же задача понять — какой.

P.S. Это конец. Да, это не хэппи-энд или что-то вроде этого, но я вижу конец этой истории именно таким. Те, кто поймут меня, огромное спасибо. У тех, кого я разочаровала — прошу меня простить. Спасибо за то, что читали и оставляли отзывы) Ваша Lorik.

Дата добавления: 2015-09-04