Тень Диего

Свадьба их состоялась 21 августа 1929-го года, и была похожа на карнавал: Фрида в наряде крестьянки-индианки, Диего в модном костюме гринго и в шляпе, свидетели — парикмахер и врач, и, конечно, волнующаяся родня. Гильермо Кало то и дело спохватывается: «Господа, разве все это не напоминает комедию!». Но настоящий фарс еще впереди, когда на скромный ужин является Лупе Марин, затевается ссора, и пьяный Диего палит из револьвера, — все напоминает типичное крестьянское застолье, которое не обходится без финальной драки.

На портрете 30-х годов Фрида не без иронии изобразит их лубочный союз: он и она стоят, умиленно взявшись за руки, она — маленькая и тоненькая в воздушной юбке с воланами, он — большой и рослый в грубых ботинках рабочего с палитрой и кистями в руках. Этот портрет очень напоминает деревенские снимки новобрачных, развешенные на стенах.

После свадьбы, прежде чем войти в дом мужа, Фрида после учиненной пальбы несколько дней «прячется» у родителей. Символический их союз начинается разлукой — так будет впредь, чем теснее будут официальные узы, совместные общественные и профессиональные замыслы, тем острее будет уединенность и замкнутость Фриды. Чем шире станет деятельность Диего, который будет делать гигантские росписи для американских промышленников, распишет стены промышленных и финансовых «угодий» Генри Форда и Рокфеллера, множество дворцов, школ, дворов — по заказам мексиканского правительства, тем глубже, проницательнее, острее и интимнее станет живопись Фриды. Диего охватывает шар земной, отбрасывая гигантскую тень — и это тень городов и стран, гигантская тень статуи свободы и заводских труб промышленного Детройта. В обширной этой тени первое время Фрида живет совершенно неприметно, будто как художник она не существует. Но это только первое время — обманчивое состояние бездействия. Материал Диего — революция, мятеж, оружие, история. Материал Фриды — одиночество, природа, женщина, циклы бытия. Диего — революционер внешний, по капиталистически охотно зарабатывающий модными революционными идеями (почему бы и нет, если они имеют спрос), пребывающий в гуще политических событий, но обладающий чрезвычайно мягкими, пластичными убеждениями. Фрида, напротив, мало говорит о революции, мало ее отражает, но ее чувство справедливости, гуманизма, духовного равенства и внимания к обездоленным — куда больше соотносятся с подлинными коммунистическими идеалами.

Ни одну из своих женщин Диего не брал с собой в длительные путешествия, стремясь у каждой отвоевать свободу быть со всеми. С Фридой — напротив, с первых лет их совместной жизни, она сопровождает Риверу повсюду, пребывая в лучах его известности, обаяния, репортерского внимания, газетных сплетен и политических склок.

Но прежде, чем отправиться в Америку, они едут в ухоженный, яркий мексиканский городок Куэрнавак, где Диего реставрирует и расписывает дворец Эрнана Кортеса. Здесь Фрида бесконечно счастлива: погружаясь в яркую сутолоку базара, растворяясь среди толпы крикливых крестьянок, которые словно сошли с картин художников-народников, она впервые пребывает в единении с природой, постигает неизвестную ей Мексику — страну не укрощенной природы, не порабощенного духа, страну, где грех так же естественен, как и подвиг, а смерть тождественна по значимости жизни. Отсюда она вынесет свой новый образ — живописной крестьянки, надев широкую юбку, вышитую блузку, браслеты и длинные сережки, переплетя косы, словно змеи, и украсив их цветами, она сольется с образом греховной богини грязи — Тласолтеотль. Чувственная и бесстыжая Тласолтеотль наделена уникальной мудростью, выслушав исповедь человека, она съест его грязь — грех, чтобы он, очищенный, смог обрести рай прощения. Она обладает юмором и невозмутимостью — ее не удивишь человеческим «исподним», по ее мнению, нет греха, который невозможно простить.

Этот образ станет духовным фундаментом будущей зрелой живописи Фриды, мотивы смерти, красоты, ужаса, вожделения, крови, страдания и юмора которой будут отсылать к древней культуре индейцев и, прежде всего, к образу Тласолтеотль.

Но в 30-е годы Фрида пишет очень мало, она — живет, и эта пауза счастья — своеобразная награда судьбы за причиненное зло (увечья и физическую боль), она же — благодатная передышка перед новыми испытаниями. Пока Диего вынашивает замыслы новых фресок в Чапинго и Куэрнаваке, Фрида тоже кое-чтозадумала. Как и многие женщины, страстно желающие завладеть непостоянным Диего, Фрида хочет от него ребенка, даже, несмотря на состояние здоровья и запреты врачей. Но малышу не суждено будет родиться, вся его роль сведется к прообразу зародыша, символически воспроизведенного в картинах разного периода.

Когда в ноябре 1930-го они уезжают с Диего в Сан-Франциско, для Фриды — это повод ускользнуть от тяготящих ее мыслей. Ей нравится город и залив, не нравятся «гринго» и на их языке, по ее словам, она может «пролаять» только самое необходимое. Но она в восторге от китайских детей, и своей подруге она с юмором напишет, что может украсть одного китайчонка, дабы предъявить его очарование.

Впоследствии, когда они приедут на лето в Мексику (1931-й год), Диего начнет строить для них дом в Сан-Анхеле и выкупит у Гильермо Кало дом в Кайокане, чтобы поправить материальное положение их обнищавшей семьи, Фрида сравнит Америку и Мексику. И заметит, что хоть дома и делается все «кое-как», все же у Мексики есть «несказанная красота земли и индейцы». В отличие от Диего, который не замечает поверхностности американского образа жизни и образа мышления, от Фриды не ускользает ни снобизм, ни алчность, ни искусственность «гринго».

После Сан-Франциско Диего будет работать в Нью-Йорке и Детройте. И там, и там Фриде будет очень одиноко. Чванливый Манхеттен ей не по духу, здесь с изумлением смотрят на ее индианские наряды, но в этом изумлении больше унизительного презрения, нежели восторга. Она не знает языка, да и ей не по вкусу пустые светские разговоры. Пока Диего занимается живописью, и его жизнь наполнена смыслом, Фрида скучает в отеле «Барбизон-Плаза». Ее отталкивает сытость американцев и их погоня за деньгами.

Фрида замыкается в молчании, в уединении, ходит в кино и театр, бесцельно гуляет по улицам, вспоминая тихое очарование Кайокана. Заниматься в отеле живописью не может — она вынужденно молчит.

В 1932-м году Диего расписывает промышленные пространства Генри Форда, а Фрида вновь беременна и решается, несмотря на предостережения врачей, родить. Своими тревогами относительно здоровья она не делится с Диего, чтобы не тревожить его и не омрачать его работу. Ее заточение в молчании обнаруживается в письмах к далеким корреспондентам — врачам, сестрам, эти письма, словно эхо ее «я», замкнутого в своих мыслях и личных, интимных переживаниях. Пока летит конверт с советом, успокоением и заботой близких, трагедия опережает медлительную почту. Фрида отказывается от аборта, на котором настаивают врачи, но в июле 1932-го года, истекающую кровью, ее забирают в клинику Генри Форда, — она второй раз потеряла ребенка.

Именно сюда Диего принесет ей карандаши и краски, и она напишет первый свой шедевр. Картина «Госпиталь Генри Форда» — это исповедь женщины, утратившей не только своего ребенка, но и свою женственность, свой род, свое предназначение и будущее. По горизонту — урбанистический ландшафт Америки, в центре — железная больничная кровать, на которой лежит истекающая кровью Фрида, символично связанная пуповиной с зародышем, улиткой и анатомическим макетом. Лаконизм и простота символов Фриды обнажают сложность ее переживаний, статичность образов подчеркивают немую, застывшую боль. О ней вслух она никогда никому не скажет, так уж она привыкла — aguantar (терпеть) и рисовать.

В этом же году она напишет картину «Автопортрет на границе между Мексикой и США», в которой не только противопоставит небоскребы, трубы и металлические черепа Америки широкой листве, корням, солнцу Мексики, но и утвердит символический смысл пограничья своей жизни. Отныне все разломилось надвое, все внешнее равновесие их отношений с Риверой утрачено, между ними двумя, между «слоном и голубкой» проползла змея — искушение, вожделение, ненасытность Диего.

Он увлекается натурщицами, флиртует с художницей-киевлянкой Луизой Берлявской, оставляя Фриду наедине с ее размышлениями в съемной квартире на окраине Нью-Йорка.

Вернувшись в Мексику, в 1934-м году он изменяет ей с ее младшей сестрой Кристиной, разбивая их интимный союз с невозмутимостью людоеда и пожирателя женских сердец.

О своих переживаниях Фрида с иронией напишет в картине «Несколько маленьких уколов»: кровавая постель, черная птица смерти и мужчина с ножом, стоящий над распростертым телом Фриды — Диего.

1935–1939-й годы — время затяжных ссор, в течение которого Фрида мстит мужу, флиртуя с мужчинами и женщинами, мимолетно увлекается американским фотографом Николасом Мьюреем, уезжая в Нью-Йорк, и заводит демонстративный роман с Львом Троцким в 1937-м году, которого впоследствии иронично назовет «стариком», предельно ясно проливая свет на истинные чувства к нему.

В 1939-м году Диего просит развод, по его же словам, придумывая самый вульгарный предлог. Судя по всему, он обвиняет Фриду в ее сексуальной холодности, в том, что ему нужна женщина, которая была бы столь же чувственна, сколь и он сам. Он придумывает это в панике, желая одного — поскорее прекратить затянувшийся период взаимных упреков и обвинений. Но это не смягчает его вины, не делает обвинение в жестокости менее обоснованным, ведь кто как ни он знает о многочисленных операциях, об неутоленной жажде материнства, о переживаниях по поводу своей женской сущности, выраженных со всей остротой в картинах Фриды.

Она скажет короткое «да», и ее молчание будет красноречивее слов.

Когда впоследствии, в 1940-м Диего вновь предлагает ей выйти за него замуж, вполне объяснимо, откуда столь странные условия Фриды: брак без интимной близости, жизнь — в разных частях дома, материальная независимость друг от друга. Это ответ гордости, оскорбленного женского достоинства, уязвленной женственности все еще любящей женщины.

Они вновь поженятся 8 декабря 1940-го года, но это уже будет союз двух разных планет, двух разных домов, двух разных мастерских и в общем-то двух разных людей. Найти объяснение жестокости Диего, с которой он будет неукоснительно следовать условиям Фриды (зная, как она нуждается в том, чтобы он все их нарушил), можно только в его безукоризненной душевной слепоте и блестящей поверхности его ума. «Слон и голубка» — эта родительская метафора оказалась пророческой, выйдя за пределы исключительно внешних подобий. Толстокожий, непроницаемый в своем эгоизме, жажде удовольствий, нечувствительный к чужому страданию Диего-слон и скрытная, нежная и ранимая Фрида-птица-голубка.

Период с 1941-го по 1954-й год она проведет в уединении родительского дома, занимаясь живописью, болея, мало выезжая в Мехико, редко встречаясь с друзьями. Диего на волне вновь вспыхнувшей популярности в это время много работает у себя в мастерской, в Сан-Анхеле, соблюдая их «контракт» с подчеркнутой и едкой скрупулезностью. В одиночестве Фрида напишет лучшее из своего наследия: «Автопортрет (Диего в мыслях)» — 1943, «Корни» — 1943, «Сломанная колонна» — 1944, «Безнадежность» — 1945, «Маленькая лань» — 1946, «Автопортрет» — 1948 и т.д.

Дата добавления: 2015-09-04