Обаяние любви

Когда она второй раз встречает Диего Риверу, ей девятнадцать лет. По революционной моде той поры и под влиянием подруги-коммунистки итальянки Тины Модотти Фрида носит брюки и узкие юбки, белые строгие блузки и брошь в виде серпа и молота. Она — в вихре революционной романтики, которая витает в Подготовительной школе, ставшей центром коммунистического молодежного движения. У Тины Модотти, несмотря на множество мужчин, пылкая любовь с кубинским революционером Хулио Антонио Мелья — кумиром молодежи, историческим предшественником легендарного Че Гевары.

Эти влюбленные необыкновенно красивы, страстны и целеустремленны. И чем трагичнее смерть Мельи, который истекает кровью на руках у любимой женщины, тем острее Фрида ощущает потребность в такой же яркой любви, страсти, самоотверженности, даже к такому страданию, каким охвачена ее подруга.

Диего… Он, конечно, далеко не так молод, как Мелья, далеко не так порывист, свеж и романтичен, как Че, и он совершенно некрасив. Фигура его несколько фарсовая, несмотря на донжуанский список побед и славу распутника: большая голова с одутловатым лицом и влажными выпуклыми глазами, огромный живот, женственные очертания бедер и рук. Он, словно фигурка плодородия, обманчиво представшая в мужском облике. Однажды, расписывая Школу изобразительных искусств в Сан-Франциско, он иронично изобразил и себя, точнее свой огромный зад, свисающий с лесов. Этот юмор и самоирония, а также ненасытность и острая жадность к жизни, плюс неисчерпаемое обаяние рассказчика и даже сочинителя (широкими мазками приукрашающего действительность), — все это делало его в глазах многих современников необыкновенно притягательным.

Диего Ривера полностью выразил свою личность в подходе к творческому: он всеохватен. Мурализм — патетическая, эпическая роспись стен и целых архитектурных форм — вот истинный размах его души. Ему было тесно на полотне, его фантазии, размаху его кисти и мысли нужны были здания и города. И, как справедливо подметил Ж.-М. Леклезио[5], если бы собрать все фрески Риверо, получился бы отдельный живописный город.

Рассказывая басни, о том, как поедает он женские груди и попы, и устрашая ими обитателей Монпарнаса, он, конечно, бессовестно врал, но делал это образно, метафорически и символически. С женщинами был галантен, нежен, страстен, но жесток. «Поедал» их судьбы, хрустя нежнейшими косточками души, без сожалений, без оглядок в прошлое. Легко уходил, меняя любовниц также стремительно, как менял свои творческие идеи, как менял города, как, служа коммунистической идеологии, менял заказчиков, флиртуя с западными капиталами.

Диего Ривере была свойственна элегантная и притягательная поверхностность, вбирая жизнь, ее живительный дух страстей, желаний, удовольствий, свершений, он, словно медуза, всеми щупальцами присасывался к действительности, к смене внешних впечатлений. Именно поэтому его живопись на сегодняшний вкус менее актуальна, утратив нерв того источника, которым питался Диего, — его современности, она потеряла свою смысловую остроту.

Из них двоих, Фрида, несмотря на юность — глубже, Диего, несмотря на зрелость, — легче, интереснее. Родители Фриды назовут их отношения «союзом слона и голубки».

Обращаясь к Диего за советом относительно своего творчества, Фрида приглашает его в Кайокан и встречает, сидя на дереве и насвистывая Интернационал. Она ребячится, скрывая за инфантильностью преклонение перед великим художником, знаменитостью, пряча страх перед его профессионализмом, и, вероятно, испытывая влечение к его обаятельному образу, созданному газетными репортерами-сочинителями.

К тому времени у нее набралось не очень много работ, но их хватает, чтобы Диего распознал в ней художника. Он откровенно восхищен той самобытностью, которая пока еще только угадывается, но уже — очевидна, ошибиться в таланте невозможно. Однако он покорен и другим: юностью, блестящим взглядом темных глаз, в которых за насмешкой проглядывает искреннее восхищение, пылкостью и тем, чего ему самому так недостает, — глубиной. Пережитые физические страдания, собранность воли, стремление жить, не показывая своего увечья и своей ущербности, — все это хорошо видно даже на фотографиях. За озорством, когда Фрида жмурится, глядя в объектив, или закусывает губами ожерелье, за внешним ребячливым хулиганством, служащим ширмой, кроется печаль. Глазами ее смотрит одиночество.

Диего Ривера покорен, и впервые он очарован не женщиной, а личностью. Фрида не его идеал. Его фрески, его натурщицы, его подруги — весь собирательный типаж его женщины — яркое свидетельство тому, что Диего любил тело. Плодородное женское тело со всеми его изгибами и тайнами, готовое к деторождению сообщало ему чувство беспрерывности времени и мужского бессмертия. Юная тоненькая Фрида, с узкими бедрами и маленькой грудью, она так и осталась той девчонкой, которая с вызовом и завистью созерцала пышную и «сильную» Лупе Марин. Но именно к ней впервые у Диего была страсть — духовная. Ради нее этот анархист и растлитель надел шутовскую роль жениха, пережил обрядный ритуал «хождения в дом», разрешил папаше Кало сомневаться и уговаривать себя (хотя по всем меркам партия эта для Фриды была чрезвычайно выгодна и лестна) и пошел официально регистрироваться.

Дата добавления: 2015-09-04