Сахаров А.Н. 860 год: начало Руси 3 страница

Пятый порог имеет «русское» название Варуфорос (Βαρουφόρος) и «славянское» ‑ Вулнипраг («Вольный порог»). Семантика дана в описательной форме: «...ибо образует большое озеро». Это ‑ Вольный порог, согласно современной терминологии действительно имевший значительную по площади заводь.

Данное слово является гордостью норманизма, впрочем, весьма иллюзорной. Первую основу слова принято толковать от Ваги ‑ «волна», вторую ‑ от fors ‑ «водопад». С фонетической стороны это звучит неплохо, но семантика решительно не согласуется с данной этимологией. Во‑первых, интерпретированный таким образом термин имеет тавтологический характер, ибо «волна» и «водопад» в подобном употреблении, по сути, означали бы одно и тоже.

Во‑вторых, он не соответствует значению, засвидетельствованному Константином Багрянородным, а в некотором смысле даже противоречит ему, подчеркивая бурный характер порога, тогда как в источнике, напротив, речь идет об относительном спокойствии, так как озеро предполагает широкий плес, отличающийся сравнительно медленным течением.

В этом смысле скифо‑сарматская этимология оказывается более точной. Общеиран. varu означает «широкий»; осет. fars *fors ‑ «порог». Интерпретация вполне безупречная, точно отвечающая справке Порфирогенета.

Шестой порог «по‑русски» именуется Леанти (Λεάντι), а по‑славянски ‑ Веруци (ср. совр. укр. «вируючий»), что, согласно утверждению Константина Багрянородного, означает «Кипение воды». «Славянское» название вполне понятно и точно соответствует фиксированной семантике. Это, по‑видимому, Сурской, или Лоханский, порог.

Сколько‑нибудь приемлемой скандинавской этимологии слово Леанти не находит. Высказанная в литературе гипотеза, что оно происходит от Нlаеjandi ‑ «смеющийся», ‑ выглядит неубедительно, так как не соответствует данным источника. Напротив, скифско‑сарматская версия представляется вполне правомочной. Осет. lejun ‑ «бежать» хорошо соответствует значению, указанному в источнике. Отметим, что этимологически данный термин непосредственно связан с движением воды (общеиндоевроп. *lej ‑ «литься», «лить»). Данный термин хорошо представлен в славянских и балтских языках.

Приведенная Константином Багрянородным форма также приемлема. Она представляет собой причастие с закономерным переходом и–"а перед звукосочетанием nt/nd (в соответствии со схемой: дигор. (западноосет.), и=ирон. (восточноосет.), j=иран. а). Таким образом, исходная форма *Lejanti/ *Lejandi очень точно воспроизведена в комментируемом греческом тексте.

Последний, седьмой порог имеет «русское» название Струкун (Στρούκουν) или Струвун (Στρούβουν) и «славянское» Напрези (Ναπρεζή). Обе «русские» формы встречаются в рукописях и могут рассматриваться как равноценные в источниковедческом отношении. Лингвистически предпочтительной признается первая. Значение имени, по Константину Багрянородному, ‑ «Малый порог». Имеется в виду скорее всего Кодак, действительно считавшийся наиболее легко проходимым.

В настоящее время проблематичными считаются оба названия ‑ и «русское» и «славянское». Напрези ‑ единственное из «славянских» названий, вызвавшее в литературе споры и расхождение во мнениях. Часть исследователей толковало его как «Напорожье» ‑ более чем сомнительный вариант, ибо содержание термина охватывает всю порожистую часть Днепра и, следовательно, может быть применено к любому порогу. Возможно, что слово этимологически восходит к древнерус. «напрящи», «напрягать». В ранний период данный термин применялся обычно лишь в значении «натягивать»[36]. К тому же он не отвечает семантике, приведенной Порфирогенетом, хотя «малый» (если понимать его в смысле «неширокий», «узкий») предполагает напряженное течение или падение воды. Известной популярностью в науке пользуется конъектура «На стрези»[37], ее в частности принимает Г.Г. Литаврин, но и она не доказана.

Возможен еще один вариант, который представляется наиболее правдоподобным: не совсем точно воспроизведенное Константином выражение «не прЪзъ», то есть «не слишком (большой)».

«Русское» название Струкун (или Струвун) удовлетворительной скандинавской этимологии не имеет. Попытки вывести его из норв. просторечного strok, struk ‑ «сужение русла» или из швед, диалектного struck ‑ «небольшой водопад, доступный для плавания», несмотря на кажущееся правдоподобие, сомнительны по причине исторической непригодности сравнительного материала. Зато скифо‑сарматский вариант может считаться идеальным. Осет. stur, ustur означает «большой». Суффикс gon/kon, по словам Вс. Миллера, «ослабляет значение прилагательных»[38]. Следовательно, *Usturkon, *Sturkon ‑ «небольшой», «не слишком большой» ‑ очень точно соответствуют данным источника.

Таким образом, все семь имен получили безупречные осетинские этимологии, хорошо соответствующие тексту источника. Конечно, проявление слепой случайности здесь исключается. Предлагаемый вариант интерпретации во всех семи случаях превосходит норманский уже тем, что не оставляет ни одного имени без надлежащего разъяснения. Следовательно, «Русь» Константина Багрянородного ‑ это не норманская и не славянская, а сарматская «Русь», сливающаяся с тем таинственным народом Рос, который древние авторы еще в последние века до нашей эры размещают в юго‑восточном углу Восточно‑Европейской равнины.

Можно согласиться с исследователями, относящими начало формирования славянской Руси к VI‑VII вв. Начиная с этого времени в источниках фигурирует уже главным образом только славянская Русь, тогда как реальное существование сарматской Руси приходится на более раннее время. Именно эта сарматская Русь была в древности хозяином порожистой части Днепра; проникновение сюда славянских переселенцев (на первой стадии довольно слабое) фиксируется археологическими материалами только от рубежа нашей эры (эпоха зарубинецкой культуры)[39]. Значительно интенсивнее поток переселенцев становится в период так называемых Готских или Скифских войн (III в. н. э.), но лишь после разгрома Готского объединения гуннами в 375‑385 гг. и поражения самих гуннов на Каталаунских полях в 451 г. он приобретает действительно массовый характер. В это время ситуация меняется: реальными хозяевами в области Надпорожья становятся славяне[40], и как следствие, сарматскую Русь сменяет Русь славянская.

Из сказанного вытекают чрезвычайно важные соображения хронологического порядка. Очевидно, было бы ошибкой относить возникновение приведенной Константином Багрянородным «русской» номенклатуры днепровских порогов к середине X в. Она, несомненно, намного старше и, скорее всего, восходит к последним векам до нашей эры, когда сарматские полчища затопили южнорусские степи. Именно эта номенклатура была исходной и приобрела международное значение; славянская представляет собою переводы или кальки сарматских названий. Она сложилась не ранее III–IV вв. (а скорее ‑ после разгрома гуннов), когда наши предки начали активную колонизацию Степного Причерноморья и освоение Днепровского водного пути.

Нельзя не обратить внимание на то, что «русские» названия порогов транскрипированы Порфирогенетом довольно точно. Славянские названия представлены в тексте значительно хуже. Здесь передача чуждых для греческого языка терминов имеет приблизительный (хотя и вполне узнаваемый) характер. Из этого следует, что «русская» терминология была известна в Константинополе лучше «славянской» и применялась более часто для практических целей. Традиция ее имела глубокие хронологические корни, что делало «русские» названия более привычными и знакомыми.

Примечания:

1. Публ. по изданию: Брайчевский М.Ю. «Русские» названия порогов у Константина Багрянородного // Земли Южной Руси в IX‑XIV вв. (История и археология). ‑ Киев, 1985.

2. Constantini Porphyrogeneti. De administrando imperio. 9.

3. Юшков C.B. До питания про походження Pyci. Т. 1. ‑ Киев, 1941. С. 144‑146; Тихомиров М.Н. Происхождение названий «Русь» и «Русская земля» // СЭ, 1947, Т. 6/7. С. 76‑77; Греков Б.Д. Антинаучные измышления финского профессора // Избр. тр. Т. 2. ‑ М., 1959. С. 562; Шаскольский И.П. Норманская теория в современной буржуазной науке. ‑ М., Л., 1965.

4. Повесть временных лет. Т. 1. ‑ М., Л., 1950. С. 34‑35.

5. Lowmiariski Н. Zagadnienie roli normanow w genezie paristw slowiariskich // Warsza, 1957. S. 137‑138.

6. Рыбаков Б. А. Предпосылки образования древнерусского государства // Очерки истории СССР. III‑IX вв. ‑ М., 1958. С. 787.

7. Юшков С.В. Указ. соч. С. 144‑146; Тихомиров М.Н. Указ. соч. С. 76‑77; Мавродин В.В. Очерки истории СССР. Древнерусское государство. ‑ М., 1956. С. 92; Толкачев Л.И. О названиях днепровских порогов в сочинении Константина Багрянородного «De adm. imp.» // Историческая грамматика и лексикология русского языка. ‑ М., 1962; Шаскольский И.П. Указ. соч. С. 46‑50.

8. Thomsen W. The Relations between Ancient Russia and Scandinavien and the Origin of the Russian State. ‑ Oxford, 1877; Thomsen W. Der Urschprung des Russischen States. Gotha. ‑ Oxford, 1879; 1879; Томсен В. Начало русского государства. ‑ М., 1891.

9. Ekblom R. Die Namen der siebenten Dneprstromschnelle, Språkvetenskapliga sällskapets i Uppsala förhandlingar 1949/ 1951. Uppsala, 1952; Falk K. Ännu mera om den Konstantinska forsnamnen // Namn och Bugd, 1951; idem. Dneprforsarnas namn i keiser Konstantin VII Porphyrogenetos «De adm. imp.» // Lunds universitets aarskrift. 1951; Karlgren A. Dneprforssernes nordisk‑slaviske navne // J. Festskrift udgivet av Kobenhavns univ. Aarfest. 1947. № 11; Krause W. Der Runenstein von Pilgård // Nachr. Akad. Wiss. Göttingen, Philol.‑Hist. Kl. 1952. № 3; idem. En vikingafärd genom Dnieprforsarna // Gotländskt arkiv. 1953; Pipping H. De skandinaviska Dnjeprnamnen // Studier i nordisk filologie. 1910; Sahlgren J. Mera om Dnieprforsarnas svenskanamn//Namn och Bugd. 1950; Dnjeprforsarna Genmäle till genmälle // Ibid. 1951; idem. Dnjeprforsarnas svenska namn // Ibid. 1950; Les noms suéddos de torrents du Dnepr chez Constantin Porphyrogenete // Onomata (Athene). 1952. 1.

10. Ламанский В.И. О славянах в Малой Азии, а Африке и в Испании // Учен. Зап. 2‑го отд‑ния АН. 1859. Кн. 5. С. 86; Срезневский И.И. Русское население степного и Южного Поморья в XI–XIV вв. // ИОРЯС. Т. 8. Вып. 4.1860; Багалей Д. История Северской земли до половины XIV в. ‑ Киев, 1882. С. 16‑25; König Е. Zur Vorgeschichte des Namens Russen // Zft. für Deutsche Morgenländische Gesellschaft. 1916. Bd. 70; Шахматов A.A. Древнейшие судьбы русского племени. ‑ Пг., 1919. С. 34; Пархоменко В.А. У истоков русской государственности. ‑Л., 1924. С. 51, Артамонов М.П. История хазар. ‑ Л., 1962. С. 293.

11. «Византийцы явно путали Русь с варягами, приходившими из Руси и служившими в византийских войсках» (Тихомиров М.Н. Указ. соч. С. 76‑77). Ср. также: Шаскольский И.П. Указ. соч. С. 50.

12. Татищев В.Н. История Российская. Т. 1. ‑ М., Л., 1962. С. 281‑282, 289‑289; Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 6. ‑ М., Л., 1952. С. 22, 25‑30, 45‑46, 198, 209‑213.

13. Strab. Geogr. II. 5,7; VII. 3,17; XI. 2,1; XI. 5,8; Plin. Nat. Hist., IV. 80; Ptol. Geogr. Ill, 5, 7.

14. Jord. Get. 129.

15. Тихомиров М.Н. Указ. соч.; Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. ‑ М., 1951; Рыбаков Б.А. Древние руссы // СА. Т. XVII. ‑ М., 1953.

16. Дьяконов А.П. Известия Псевдо‑Захарии о древних славянах // ВДИ, 1939, № 4; Пигулевская Н.В. Сирийский источник VI в. о народах Кавказа // ВДИ, 1939, № 1. С. 115; ее же. Сирийские источники по истории народов СССР. ‑ М., Л., 1941. С. 9‑12, 80‑81; ее же. Имя «рус» в сирийском источнике VI в. // Акад. Б.Д.Грекову ко дню 70‑летия. ‑ М., 1952.

17. Толстое С.П. Из предыстории Руси // СЭ, 1947, Т. 6/7.

18. Березовецъ Д.Т. Про ім'я носіїв салтівської культури // «Археологія», 1970, 24.

19. Будилович А.С. К вопросу о происхождении слова Русь // Тр. VIII Археологического съезда. 1897. Т. 4. С. 118‑119. См. также отчет Е.Ф.Шмурло о работе съезда в ЖМНП (1890. Май. С. 25‑29).

20. Васильевский В.Г. Житие Иоанна Готского // Труды. Т. 2. Вып. 2. ‑ СПб., 1912. С. 380; его же. Введение в Житие св. Стефана Сурожского // Труды. Т. 3. ‑ 1915. С. CCLXXVII‑CCLKXXV.

21. «Мы не хотим здесь проповедать новой теории происхождения Русского государства или, лучше сказать, русского имени, которую пришлось бы назвать готскою (намеки на нее давно уже встречаются), но не можем обойтись без замечания, что при современном положения вопроса она была бы во многих отношениях пригоднее нормано‑скандинавской» (Васильевский В.Г. Введение в Житие св. Стефана Сурожского. С. CCLXXII).

22. Браун Ф. Разыскания в области гото‑славянских отношений. ‑ СПб., 1899. С. 2‑18.

23. «Готской школы, по крайней мере в смысле объяснения начала Русского государства, никогда не будет и быть не может. А не может ее быть по той причине, что теория норманистов давным давно уже перестала быть простой более или менее смелой гипотезой и стала теорией, неоспоримо доказанной фактами лингвистическими» (Браун Ф. Указ. соч. С. 2). Итак, вся аргументация держится на признании незыблемости норманской теории. Вполне очевидный крах последней решительно отменяет все Брауново построение.

24. Kmieciński J. Zagadnienie kultury gockoge‑pidzkiej. ‑ Lódź, 1962; Hachmann H. Die Goten und Scandinawien. ‑ Berlin, 1970.

25. Müllenhof К. Ueber die Herkunft und Sprache der Pontischen Scythen und Sar‑maten // Monatsschr. preuss. Akad. Wiss. 1866,8; Миллер Be. Эпиграфические следы иранства на юге России // ЖМНП. 1886. Okt.; Соболевский А.И. Русско‑скифские этюды // ИОРЯС, 1921, № 26; 1922, № 27; его же. Славяно‑скифские этюды // Там же. 1928. № 1, Кн. 2; 1929, № 2, Кн. 1; Ростовцев М.И. Эллинство и иранство на юге России. ‑ Пг., 1918; Vas‑mer М. Iranier in Sürussland. ‑ Leipzig, 1923; Zgusta L. Die Personennamen gri‑chischer Stade der nordlichen Schwarzmeerküste. ‑ Praha, 1955.

26. Петров В.П. До методики дослiження власних iмeн в епiграфiчних пам'ятках Пiвнiчного Причорномор'я // Питания топонiмiка та ономастики. ‑ Киiв, 1962; его же. Скiфи: Мова i етнос. ‑ Киiв, 1968.

27. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. ‑ М., Л., 1949. С. 147‑148, 244.

28. Білецький А.О. Проблема мови скіфів // «Мовознавство», 1953, № 11. С. 72.

29. Васильевский В.Г. Введение в Житие св. Стефана Сурожского. С. CCLXXXII.

30. Мысль о том, что «русские» названия порогов у Порфирогенета суть сарматские, высказывалась еще авторами XVIII в.

31. Константин Багрянородный. Об управлении империей / Пер. Г.Г.Литаврина // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. ‑ М., 1982. С. 272.

32. Приводимая осетинская терминология дается в транскрипции, принятой в современной научной литературе, в частности, у В.И.Абаева (Историко‑этимологический словарь осетинского языка. Т. 1‑3,‑ М., 1958‑1979).

33. Преображенский Л. Этимологический словарь русского языка. Т. 2. ‑ М., 1910– 1914. С. 355‑356.

34. Herod. Hist. IV. 27.

35. Абаев В.И. Историко‑этимологический словарь осетинского языка. Т. 1. ‑ М., Л., 1958. С. 99.

36. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 2. ‑ СПб., 1895. С. 314.

37. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 272.

38. Миллер Вс. Язык осетин. ‑ М., Л., 1952. С. 155.

39. Петров В.П. Раскопки па Гавриловском и Знаменском городищах в Нижнем Поднепровье // КСИА АН УССР, 1954, № 4; Погребова И.И. Позднескифские городища на Нижнем Днепре // МИА, 1958, № 64. С. 13‑141, 208‑215.

40. Брайчевская А.Т. Черняховские памятники Надпорожья // МИА, 1960, № 82; Сміленко А.Т. Слов'яни та їх сусіди в Степовому Подніпров'ї (ІІ‑ХІІІ ст.). ‑Київ, 1975. С. 10‑57; Брайчевський М.Ю. Біля джерел слов'янської державності. ‑ К, 1964. С. 23‑26; его же. Походження Русі. ‑ Київ, 1968. С. 43‑44.

Талис Д.Л. Росы в Крыму[1]

Изучение истории раинесредневековой Таврики имеет первостепенное значение для исследования исторических процессов на территории всего Северного Причерноморья. Это обусловлено двумя факторами. Во‑первых, в этом районе сталкивались интересы крупнейших государств того времени: Византийской империи, Хазарского каганата, а затем и Киевской Руси. Каждое из этих государств обладало письменностью, поэтому как ни мало письменных свидетельств о Таврике эпохи раннего средневековья, этих данных все‑таки больше, нежели о любом другом районе Восточной Европы. Сообщаемые сведения принадлежали разноязычным авторам ‑ грекам, арабам, хазарам, что создает в ряде случаев возможность проверки фактов, особенно когда речь идет об одних и тех же событиях.

Второй фактор обусловлен тем, что показания письменных источников могут быть сопоставлены, хотя и не всегда, с археологическими данными о многих событиях и фактах истории Крыма. Накопленный к нынешнему времени археологический материал позволяет дать в ряде случаев однозначные ответы там, где предлагавшиеся ранее решения, базировавшиеся только на письменных источниках, были гадательными, спорными или неопределенно многозначными. В настоящей статье мы пытаемся, сопоставляя показания письменных источников и археологических материалов, решить один из интересных вопросов, сформулированных еще историографией XIX в., ‑ о росах в Крыму, ‑ являющегося частью более общей проблемы о так называемой Азово‑Черноморской Руси. Эта проблема в течение длительного времени порождала острую полемику. Отсылая интересующихся историографией этой проблемы к сравнительно недавно вышедшей работе[2], отметим, что в 50‑х годах вновь оживленную дискуссию вызвал вопрос, являющийся иным аспектом этой же проблемы ‑ о времени появления славян и Руси в Крыму[3]. Появившийся в течение последних двух десятилетий археологический материал не прибавил новых данных в пользу тезиса о проникновении славян в Крым еще в период раннего Средневековья. В Крыму были выявлены единичные находки вещей Черняховского типа. Однако вопрос о связи Черняховской культуры со славянской, как известно, спорный[4].

Тем более интересен вопрос о происхождении в Крыму топонимов с корнем «рос». Географические термины на западном побережье Крыма, содержащие этот корень, встречаются на каталонских и итальянских портоланах начиная с XIII в., и сохраняются на различных географических картах вплоть до XVI в.[5] Этим терминам посвящена небольшая литература[6]. Речь идет о том, что на упомянутых картах в южной части Тарханкутского полуострова находился Rossofar (варианты: Rosofar, Roxofar), а местность еще южнее носила название Rossoca. С этими же названиями следует, очевидно, связать топоним, находившийся хотя и не в Западном Крыму, но в непосредственной близости, ‑ Rossa, ныне Тендерская коса, Ахиллов дром античных авторов. На востоке Крыма или в Приазовье хрисовулл Мануила I Комнина от 1169 г. и печать Феофано Музалон указывают топоним «Росия»[7]. С этим термином нужно, вероятно, сопоставить топонимы тех же портоланов с корнем «рос» в Приазовье ‑ Rosso или fiume Rosso вблизи устья Дона и Casale dei Rossi к югу от Азова. В 27 милях от Матрахов Идриси помещает пункт Русия, который можно отождествить с Росией ‑ Боспором[8].

Для соотнесения интересующих нас крымских топонимов с реальными носителями этого имени важны начальные даты возможного появления этих топонимов и этнонимов на территории Таврики. Существенные сведения для решения вопроса содержатся в житии Георгия Амастридского, написанного до 842 г.[9] Для нас особенно важно то место жития, где сообщается о нашествии варваров, народа рос, который «начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье, достиг, наконец, и до отечества святого». Описывая далее жестокости и беззакония, совершенные варварами в Амастриде, автор указывает, что все это «древнее таврическое избиение иностранцев, у них сохраняющее свою силу». По мнению В.Г. Васильевского, в словоупотреблении автора жития, отмечающего, что древняя таврическая ксеноктония остается юной, т. е. сохраняет силу и значение у народа рос, выступает представление о непрерывном существовании этого обычая и о родстве или связи между таврами и росами[10]. Свидетельство жития Георгия Амастридского, будучи наиболее ранним и прямым указанием на связь этнонима «рос» с территорией Крыма, не единственное. Арабские авторы Аль Балхи, Истахри и Ибн‑Хаукаль либо их общий источник приписывают этот обычай древних жителей Таврического полуострова одному из племени русов[11]. Эти сведения, очевидно, отражали бытовавшие на арабском Востоке представления об обитании русов в Гаврике[12]. Арабские авторы, правда, нигде не называют Таврику прямо местом обитания русов. Однако возможность привлечения этих свидетельств и достоверность опирающихся на них выводов существенно подкрепляются еще одной группой фактов. По крайней мере вплоть до второй половины XII в. византийские авторы, описывая области, примыкающие к Черному морю, связывали обычай ксеноктонии с таврами и ни с кем более. Эти описания, имея источником греческую мифологию и древних авторов, очевидно, не отражали этнографической ситуации в Крыму конца I ‑ начала II тысячелетия н. э., однако территория, к которой относится упоминание ксеноктонии, очерчивается вполне определенно и сомнений не вызывает ‑ именно та территория, на которой совершалась ксеноктония в мифе об Ифигении. Об этом ясно говорится в письме Михаила Хониата, писателя и религиозного деятеля второй половины XII в., к одному из своих друзей: «Страшит меня лежащая на той стороне пролива Тавроскифия, да не перейдет из нее на тебя злой обычай убивать чужеземцев»[13]. Этот обычай упоминает несколько раньше учитель Хониата, Евстафий Катафлорон, митрополит Солунский[14].

Дальнейшее подтверждение правомерности отнесения первоначального обитания росов к Таврике находим в фактах, связанных с употреблением в источниках термина «тавроскифы». При всей сложности объяснения этого термина, в особенности его возникновения[15], несомненно связь средневековых носителей этого имени с территорией Крыма. В первые века нашей эры Птолемей помещал тавроскифов на Ахилловом Беге[16] и там же помещал тавров Дионисий Периегет[17]. Однако позднее у византийских авторов земля тавро‑ скифов ассоциируется только с Таврикой[18].

Многочисленные данные, собранные В.Г.Васильевским, позволили ему утверждать, что этникон «тавроскифы» применялся в первых шести веках нашей эры только к обитателям Таврики либо районов, к ней примыкавших[19]. С другой стороны, в более позднее время, со второй половины X в., тавроскифами византийские авторы называли приднепровских славян. Таким образом, оба этникона, обозначавшие во второй половине I тысячелетия н. э. приднепровских славян, ‑ росы и тавроскифы ‑ связаны с Крымом. Эта связь отчетливо осознавалась современниками. Лев Диакон, рассказывая о военных действиях Святослава в Болгарии, воинов Святослава называет чаще всего тавроскифами или таврами, объясняя, что таково их подлинное имя и что только по‑простонародному они именуются росами[20]. Несомненна связь с Крымом в наименовании Генесием одного из подразделений императорской гвардии, относящемся к 854 г. «скифы из Таврики»[21], или подобным же оборотом у Кедрина и Зонары: «грубый и дикий скифский народ Рос», который они помещали «у северного Тавра»[22].

В литературе высказывалось мнение, что такое словоупотребление у названных выше писателей является не более чем книжным оборотом[23]. Это утверждение верно лишь в той мере, в какой оно соответствует тому факту, что во второй половине X в. воины Святослава обитали не в Крыму, а в Приднепровье. Но в целом вся эта терминология отражает несомненную связь между этниконом и территорией. В связи с этим напомню достаточно хорошо известный факт, что готы в византийской литературе стали называться скифами не тогда, когда они обитали на Готланде, в Прибалтике или Волыни, а лишь с III в. н. э.[24], т. е. когда они осели на землях, на которых действительно или по представлению византийских авторов обитали скифы. Другой факт: аланы Северного Кавказа в известных нам византийских источниках нигде не именуются таврами. Однако в Безымянном Перипле V в. н. э. говорится, что Феодосия имеет другое название ‑ Ардабда на аланском или таврском языке[25]. Иными словами, автор Перипла отождествляет алан и тавров. Происходит это потому, что аланы продвинулись на территорию, на которой, по мнению византийских писателей, обитали тавры. Таким образом, даже заведомо ошибочные этнические отождествления ‑ готы не скифы, а аланы не тавры, ‑ явившиеся результатом неправильных географических представлений византийских авторов и хронологической аберрации, а также склонности многих из них к изощренной книжности, тем не менее отражают реальную связь между этнической и географической номенклатурой. Связь между этниконом тавроскифы и территорией тавроскифов исторически тем достовернее, чем со второй половины I тысячелетия н.э. все сколько‑нибудь ясные свидетельства современников под Тавроскифией разумеют Крым целиком или частично. В житии Иоанна Готского говорится, что земля тавроскифов подчинена власти готов[26]. В житии херсонесских мучеников, написанном ранее X в., рассказывается, что один из них был поставлен епископом в Корсуне, в епархии тавроскифов[27]. Топоним «Тавроскифия» в применении к Крыму прочно удерживается вплоть до XII в. Выше уже приводилось письмо Михаила Хониата, где сказано: «Страшит меня лежащая на той стороне пролива Тавроскифия»[28]. Отсюда, кстати, следует, что во второй половине XII в. Тавроскифией называли весь Крым, так как «на той стороне пролива» ‑ имелась в виду противоположная по отношению к Тмутаракани сторона Керченского пролива.

Итак, письменные источники свидетельствуют о том, что росы, обитатели Приднепровья, именовались тавроскифами, хотя в то же время топоним Тавроскифия вполне четко локализовался в другом месте. Это совпадение имен при одновременном различении территорий указывает на несомненную связь в представлениях современников топонима и этнонима. Подводя итоги всему сказанному, можем утверждать, что не позднее X в. тавроскифы, обитавшие в Таврике, идентифицируются с росами, оставившими след в крымской топонимике. Оба этих этникона, росы и тавроскифы, не позднее второй половины X в. пересекаются в имени одного народа, приднепровских славян.

Terminus post quern поп появления географической номенклатуры с корнем «рос» на географических картах устанавливается из следующих соображений. Во всех случаях, когда географическая терминология каталонских и итальянских портоланов, касающаяся Крыма, может быть сопоставлена с бытовавшими ранее названиями тех же объектов, выясняется глубокая древность этой терминологии и отсутствие произвольных новообразований. Особенно доказательны не прямые совпадения терминов, которых очень много[29], а кажущиеся расхождения итальянских и греческих названий типа Сюмболон (современная Балаклава)‑Чембало, Феодосия‑Кафа. Тождественность Сюмболона и Чембало совершенно очевидна ‑ это слова, различающиеся лишь огласовкой, но с одинаковым набором согласных. В слове «Чембало» итальянских карт звучит античный Сюмболон. Еще более существенно сопоставление Кафы с Феодосией[30]. В сочинении Константина Багрянородного, написанном в середине X в., Феодосия названа Кафой. Особенно интересно, что это наименование встречено в так называемом рассказе о Гикии, который включен Константином в его повествование, но, судя по целому ряду признаков, относится к первым векам нашей эры[31]. Между тем, не будь этого единственного упоминания о существовании термина «Кафа» в I тысячелетии н. э. у Константина Багрянородного, следовало бы полагать, что этот топоним позднего происхождения, не ранее времени появления генуэзцев в Причерноморье. Рассмотренная параллель Кафа‑Феодосия показывает, что географическая терминология каталонских и итальянских портоланов отражает не только, так сказать, официальную, но и издревле бытовавшую наряду с официальной демотическую терминологию, скрытую от нас отсутствием источников и уходящую своими корнями, бесспорно, в I тысячелетие н. э., а может быть, и его начало.

Итак, в соответствии с греческими и арабскими письменными источниками и данными топонимики можно утверждать, что не позднее во всяком случае первой половины X в. в Западной и Восточной Таврике, а также в Северном и Восточном Приазовье обитал многочисленный и известный своим соседям народ, который византийские авторы называли росы, тавроскифы, скифы или тавры, а арабские писатели ‑ русы[32]. Этому утверждению, опирающемуся на показания письменных источников, противоречит археологический материал. Вещественные памятники, прежде всего керамика раннеславянского или русского происхождения на Нижнем Дону или Тамани ранее XI в. отсутствует, но и позднее она не становится там господствующей[33]. На северном побережье Азовского моря и по берегам впадающих в него рек славянских памятников не обнаружено вовсе[34], как нет их и в Крыму, исключая единичные находки, датирующиеся временем не ранее XII‑XIII вв., и вещи, относящиеся к русской колонии в Херсонесе, также не ранее XII‑XIII вв.[35] Таким образом, сопоставление письменных и археологических данных приводит к внутренне противоречивому, во всяком случае на существующей стадии изучения, тезису: в I тысячелетии н. э. росы жили в Крыму, но в это время славянской Руси в Крыму не было.

Дата добавления: 2015-09-04