Благодарности 26 страница. Верити смотрела на нее своими удивительными глазами

Верити смотрела на нее своими удивительными глазами. Черные зрачки в центре ярчайшей лазуритовой радужки.

Сьюзан окатила волна облегчения. Не обращая внимания на боль, она наклонилась и поцеловала Верити в голову. Малышка немедленно принялась плакать.

– Опять хочешь есть? Ты очень прожорливый ребенок, ты знаешь об этом? Ну, я думаю, что ты прожорливый, но у меня мало опыта в таких делах. Понимаешь? Я имею в виду, до тебя я еще ни разу не была матерью, а ты, как я полагаю, еще никогда не была младенцем. Для нас обеих это ново. Верно? – Сьюзан посмотрела на часы на стене. Восемь часов десять минут утра. – Кажется, мы уже следуем оптимальной четырехчасовой схеме кормления.

Верити заплакала еще громче. Затаив дыхание, чтобы было не так больно, Сьюзан подняла ее с кроватки, обняла и тихонько покачала.

– Все хорошо, все хорошо! Я же не в обиду говорю, – сказала она. Затем, раскрыв халат, поднесла ротик Верити к соску.

Верити с неожиданной силой вцепилась в сосок, и Сьюзан вскрикнула:

– Ай! Эй! Полегче, ладно? Здесь надо поаккуратнее, я ведь не из железа!

Верити успокоилась и стала с довольным видом сосать. Сьюзан смотрела на нее. Вдруг ее горло сжалось от страха. Наблюдая, как сосредоточенно сосет малышка, она с каждой секундой любила ее все сильнее и все сильнее боялась за нее.

«Я никогда тебя не отдам, – подумала она. – Никому».

После того как Верити закончила есть, Сьюзан положила ее обратно на кроватку. Малышка удовлетворенно свернулась калачиком и уснула.

Сьюзан могла немного двигаться, хотя каждое движение причиняло ей боль, к тому же она все еще была с катетером и под капельницей. Она распахнула халат шире и осмотрела швы. Страшное зрелище. Интересно, большой ли останется шрам?

Нужно позвонить кому-нибудь, кто поверит ей. Родители. Нужно найти телефон и позвонить им, убедить их приехать сюда с адвокатом. Они должны связаться со службой помощи по вопросам суррогатного материнства, получить консультацию, определить их с Верити юридическое положение, позвонить в Лондон, адвокату, у которого она консультировалась, – Элизабет Фрейзер. У нее наверняка есть партнеры здесь, в Америке, – просто не может не быть.

Телефон.

Она окинула взглядом комнату. Он должен был стоять вон на том столике. Но его нет. Его специально убрали.

Сьюзан сжала кулаки в безмолвной ярости. На глаза навернулись слезы. Она чувствовала себя кошмарно, непереносимо беспомощной.

Через некоторое время в палату вошла со стандартной улыбкой медсестра Дюфорс. Она принесла поднос с завтраком. Затем убрала катетер с капельницей и помогла Сьюзан совершить недолгий, но болезненный переход до ванной.

– Вы были здесь ночью? – спросила Сьюзан. – Всю ночь?

– Нет, я сдала дежурство после последнего вчерашнего кормления малышки – где-то в двенадцать. Вы уже придумали имя?

Сьюзан поколебалась. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Пока нет. Пока она не желала делить своего ребенка ни с кем в этой больнице.

– Я… Нет еще. Я думала, у меня будет мальчик.

– Это обычная история. Многие матери ожидают мальчика, а потом удивляются.

– Понимаю. Не знаю, почему я была так уверена, что родится мальчик.

– С девочками меньше проблем, – успокоительно сказала медсестра Дюфорс.

Садясь на унитаз, Сьюзан сказала:

– Здесь нет телефона. Вы не могли бы оказать мне услугу? Мне нужно позвонить. – Она успела заметить мгновенное напряжение, проявившееся на лице медсестры.

– Никаких проблем, – ответила Грета Дюфорс.

– И еще… не сейчас, конечно, – когда-нибудь позже… Я хотела бы показать малышку моей сестре, Кейси. Вы не могли бы помочь мне добраться до ее палаты?

Медсестра Дюфорс отвела взгляд.

– Конечно, я отведу вас… когда у вас прибавится сил. Не думаю, что сегодня.

Она помогла Сьюзан умыться и дойти до постели, затем вышла из палаты. Сьюзан напомнила ей про телефон, и она обещала сразу же заняться его поисками.

Сьюзан не хотела есть и с трудом проглотила небольшой тост, выпила чаю и апельсинового сока. Медсестра Дюфорс не принесла телефон. Сьюзан позвонила в звонок, повешенный над постелью, затем, окончательно выдохшись, задремала.

Открыв через некоторое время глаза, она увидела отца, сидящего на стуле рядом постелью и глядящего на нее. Мать стояла у кроватки и странным взглядом смотрела на Верити. Сьюзан улыбнулась. Ее охватило чувство огромного облегчения.

– Слава богу, – выдохнула она.

– У нее глаза твоей бабушки, – сказала мать, едва взглянув на Сьюзан.

Облегчение и радость оттого, что она увидела родителей, вдруг омрачились неведомо откуда взявшимся беспокойством. Сьюзан не была на сто процентов уверена – это могла быть всего лишь игра воображения, – но ее родители вели себя как-то скованно, будто позировали для скульптурной композиции, а голос матери звучал неестественно.

– Она красивая, правда? – сказала Сьюзан. Часы на стене показывали десять двадцать пять. До следующего кормления Верити еще оставалось время. Хорошо. Понизив голос почти до шепота, она сказала: – Они здесь, те люди, о которых я рассказывала. Они нашли меня, они хотят забрать у меня ребенка. Вы должны увезти меня – нет, нас – отсюда.

Отец посмотрел на нее с выражением, которое она не смогла расшифровать. Ей было видно, как прыгало его адамово яблоко над распахнутым воротом клетчатой рубашки. Он был небрит и одет в обычную рабочую одежду. Раньше он никогда не выходил из дому, не побрившись. Он выглядел измученным и осунувшимся. Когда-то, когда она была маленькой, он казался ей таким сильным; теперь он выглядел слабым, беспомощным… и старым. Сьюзан вдруг подумала, не болен ли он.

Затем она заметила, что мать тоже бледная и уставшая, будто не ложилась всю ночь. И испугалась.

– И у нее нос твоего отца, – продолжала мать тем же искусственным голосом. – Настоящий нос Корриганов. Видишь, чуть-чуть курносый? – Она отошла от Верити и прошлась взад-вперед по комнате, сцепив руки и глядя на отца Сьюзан так, будто просила помощи.

– Нам… нам нужно ехать. Увезите меня отсюда, – сказала Сьюзан с еще большей настойчивостью в голосе. – Люди, о которых я вам рассказывала, помните? Обслуживающий персонал здесь – я думаю, они с ними заодно. Увезите меня, нас с Верити и, наверное, Кейси тоже отсюда.

Она замолчала, увидев, как ее родители быстро переглянулись. В памяти живо всплыл писк предупредительного сигнала, ужасный цвет лица Кейси, разъединенная линия подачи воздуха.

– С Кейси все хорошо? – спросила она с подозрением.

Отец посмотрел на нее, и она снова заметила, как подпрыгнуло его адамово яблоко – как всегда, когда он нервничал.

– С Кейси все хорошо, – сказал он. – С ней все… хорошо.

Мать вышла из палаты и закрыла за собой дверь. Отец молча сидел на стуле. Сьюзан казалось, что он хочет сказать что-то важное, но он встал и, подойдя к окну, бросил вскользь:

– Замечательный вид.

Сьюзан не могла поверить своим ушам. Ее начало колотить от ужаса. Она воскликнула:

– Папа! Они хотят забрать Верити! Ты что, мне не веришь? – Она все повышала голос и в конце перешла на крик, не задумываясь о том, что может разбудить Верити. – Папа! Во имя всего святого, ты должен забрать меня отсюда! Па-а-а-а-а-а-а-па! Послушай! Господи, пожалуйста, ПОСЛУШАЙ меня!

Открылась дверь, и вошла медсестра Дюфорс, а за ней – мать. У нее были красные глаза, будто она плакала.

Медсестра повернулась к Корриганам:

– Боюсь, в данный момент любое общение вызывает у нее только отрицательные эмоции. Может быть, стоит дать ей немного отдохнуть. Почему бы вам не приехать завтра?

Отец Сьюзан кивнул.

– Нет! – закричала Сьюзан. – Папа, мама! Не уходите, не оставляйте меня здесь! Заберите меня отсюда! Вы…

Она не могла поверить своим глазам. Родители послушно выходили из палаты. Отец на миг задержался в дверях и посмотрел на нее. В его взгляде смешались удивление, жалость и укор. И вышел.

Медсестра Дюфорс поднесла палец к губам и сказала – спокойно, как всегда:

– Сьюзан, пожалуйста, успокойтесь! Вы разбудите свою дочь!

– Послушайте, вы не понимаете, пожалуйста… – Сьюзан попыталась встать с кровати.

Медсестра мягко, но решительно удержала ее, положив руку на плечо.

– Сейчас вам и вашей дочери необходим отдых.

Сьюзан внимательно посмотрела на нее: приятное лицо, не очень красивое, но доброе; хвост темных волос, чересчур туго стянутых на затылке; по виду – лет тридцать пять. Может, эта женщина поможет ей?

– Я… мне нужно поговорить с вами наедине.

В руках у медсестры вдруг появились две таблетки и маленький бумажный стаканчик с водой.

– Сьюзан, примите это, и вы почувствуете себя гораздо лучше.

Сьюзан недоверчиво посмотрела на нее:

– А что это?

– Мягкое болеутоляющее.

Но Сьюзан решила не глотать таблетки и, поднеся их ко рту, украдкой переложила из одной руки в другую. Затем сказала:

– Я не хочу здесь оставаться. Я хочу поехать в другую клинику… или… или больницу… или домой.

Медсестра нахмурилась:

– Вы в лучшей клинике в Калифорнии. Зачем вам ехать в другую?

Сьюзан поколебалась. Поверит ли она, если рассказать ей все? Наверное, поэтому ее родители вели себя так странно – они не поверили ей, сочли сумасшедшей. Может, до них добрался Джон и убедил их, что она сошла с ума.

– Почему мне никто не принес телефон? – спросила она.

Медсестра Дюфорс улыбнулась:

– А, телефон! Сейчас я этим займусь.

Сьюзан подождала, пока она не выйдет из комнаты, затем засунула таблетки под матрас. Полюбовавшись крепко спящей Верити, она в изнеможении легла на спину, закрыла глаза и прислушалась в ожидании шагов возвращающейся медсестры Дюфорс.

К облегчению Джона, самолет вылетел вовремя и приземлился на двадцать минут раньше графика, в двенадцать сорок пять. Но прошел еще час с четвертью, прежде чем он во взятой напрокат машине выехал на шоссе.

Все одиннадцать часов полета он думал об одном и том же, стараясь решить, что он должен сделать по прибытии. Внутри ровно горел фитиль гнева. С чего начать: сначала убедить родителей Сьюзан, что она находится в опасности, или поехать прямо в клинику и разбираться с ситуацией прямо на месте?

Принимая во внимание то, что Дик Корриган рассказал про воздуховод, в полицию обращаться нельзя. После долгих размышлений он исключил и родителей Сьюзан. Надо поговорить со Сьюзан, услышать от нее самой, что случилось с Кейси. Сьюзан не могла причинить вред сестре. Если только…

Мысль повисла, как инверсионный след. Если только… если только Сьюзан какими-то неведомыми путями не пришла к выводу, что, осуществив убийство Кейси, она освободится от финансовых обязательств по отношению к ней, следовательно, сможет расторгнуть сделку с мистером Сароцини и оставить ребенка у себя.

Помешательство?

В это было трудно поверить. Он слишком хорошо знал Сьюзан. Она сильная, у нее устойчивая психика. Да, по ней очень ударила смерть Фергюса Донлеви и Харви Эддисона. Ее испугал рассказ Донлеви об оккультных практиках мистера Сароцини и Ванроу. Но чтобы настолько, чтобы она сошла с ума и отправилась в Америку убивать свою сестру? Вряд ли.

Погода была хорошей. Было настолько тепло, что Джон включил кондиционер. Подъезжая к белым дорическим колоннам на въезде на территорию клиники «Кипарисовые сады», Джон сбросил скорость, затем свернул в сторону, чтобы получше познакомиться с местностью. Ворота были открыты. Не было видно никаких признаков того, что новые владельцы клиники поставили дополнительную охрану. Дождевальные установки разбрызгивали воду над газонами. По посыпанной стружкой тропе садовник-латиноамериканец катил тачку со срезанными ветками.

За территорией клиники дорога уходила в сторону каньона. Джон проехал еще четверть мили, развернул машину – синий «шевроле», заглушил двигатель и закурил сигарету, собираясь с мыслями. Несмотря на долгий полет, он чувствовал себя удивительно хорошо, наверное, из-за того, что мало ел и не пил алкоголь.

Полгода назад Ферн-банк купил клинику.

Дику и Гейл Корриган сказали, что Сьюзан убила Кейси, но они не будут давать делу ход.

«Они пошли ей навстречу, Джон. Они… директор говорил с нами. Им не нужен скандал… мы так понимаем… мы так понимаем, скандал им выгоден еще меньше, чем нам».

Может, им и правда не нужен скандал. Но мистер Сароцини прослушивал их дом и следил за ними… как долго? С тех пор, как они въехали? Он знал, что Сьюзан не хотела отдавать ребенка. И мог ложно обвинить ее, для подстраховки. Вряд ли удастся выиграть дело в суде, когда на тебе висит обвинение в убийстве.

Джон спохватился, не слишком ли его версия притянута за уши, но рассудил, что там, где дело касается мистера Сароцини, ни одно предположение не покажется чересчур невероятным.

Когда Сьюзан проснулась, в комнате находился мистер Сароцини. Он сидел рядом с постелью и с рассеянным видом смотрел на Верити. Он был похож скорее на знатока, разглядывающего предмет искусства, чем на отца, любовно глядящего на своего ребенка. Сьюзан понятия не имела, сколько времени он уже вот так сидит.

– Доброе утро, Сьюзан. Как вы себя чувствуете?

Прежде чем ответить на вопрос, Сьюзан оценила свое состояние. Живот болел так, будто в него всю ночь метали ножи, спина затекла от долгого лежания, ноги онемели и теперь с трудом двигались, очень хотелось пить, и болела голова.

– Хорошо, – ответила она, настороженно и без улыбки. И добавила недовольным тоном: – Я чувствовала бы себя еще лучше, если бы кто-нибудь принес мне телефон.

Мистер Сароцини указал на столик рядом с кроватью. На нем стоял телефон, подключенный к телефонной розетке.

– Мы убрали его для вашей собственной безопасности, – доброжелательно сказал он.

– Что вы имеете в виду?

– Может быть, это и хорошо, что вы не помните. Вчера ваше поведение было – как бы получше выразиться – немного неровным.

– Что значит «неровным»?

Мистер Сароцини поднял руку в знак того, что тема закрыта.

– Как сегодня Верити?

Сьюзан удивленно спросила:

– Откуда вы… знаете ее имя?

– Это хорошее имя. Оно ей очень подходит.

– Откуда вы его узнали? – снова спросила она, на этот раз настойчивее.

Он вскинул брови.

– Скажем так: я просто слишком хорошо вас знаю, Сьюзан.

Сьюзан покачала головой:

– Нет. Вы меня совсем не знаете. – Она бросила беспокойный взгляд на Верити.

Малышка мирно спала.

Мистер Сароцини продолжал улыбаться.

– Я очень горжусь вами. Вы станете очень хорошей матерью. Я всегда знал, что так и будет.

– Что здесь происходило ночью? – холодно спросила она. – Хотелось бы знать, кто были все эти люди и что они здесь делали. Зачем они приходили ко мне в палату? И кто играл на флейте?

Мистер Сароцини сцепил пальцы и посмотрел на Верити. В его глазах мелькнуло странное отстраненное выражение.

– Это была небольшая церемония благословения в честь младенца.

– Церемония благословения? – пораженно повторила Сьюзан.

Мистер Сароцини медленно повернулся к ней:

– Милая Сьюзан, вам еще столько нужно узнать. Вы представления не имеете – сколько.

Сьюзан ответила ему ледяным взглядом:

– Мистер Сароцини, Верити – моя дочь. Я ее мать, и вам пора начать прислушиваться к тому, что я говорю. Если вы еще раз захотите среди ночи привести ко мне в палату своих друзей – мне все равно зачем, – то спросите сначала меня, хорошо?

Мистер Сароцини перевел взгляд на Верити, затем снова на Сьюзан:

– Сьюзан, я в курсе, что вы изучали законодательство по суррогатному материнству и обращались к адвокатам за консультацией. Но вам не нужно ничего опасаться. – Он снова улыбнулся. – Поверьте мне, это так. Я просто хотел убедиться, что вы любите ребенка так, как если бы он был зачат вами естественным путем. И я убедился в этом.

Он знал? Он знал, что она ходила к адвокату? Откуда? Джон рассказал?

Ну конечно, Джон рассказал. Джон во всем виноват. Джон ему рассказал.

– Я… не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – ответила она.

– Я думаю, что мы с вами сможем договориться – вот что я имею в виду. Мы уже заключили с вами одну сделку и сможем заключить еще одну – чтобы вы смогли оставить ребенка.

Она с удивлением и недоверием посмотрела в это аристократическое лицо, попутно отметив, что зачесанные назад волосы с проседью хорошо сочетаются с прекрасно сшитым костюмом.

– Я… смогу… оставить… Верити? Вы не заберете ее? Вы оставите ее мне?

– Сьюзан, место ребенка – рядом с матерью.

– А как же ваша жена?

Мистер Сароцини пропустил вопрос мимо ушей.

– Скажите мне, как сильно вы любите Верити?

Она издала нервный смешок.

– Я… я не знаю. Как это измеришь? Я люблю ее всем сердцем.

– «Si parva licet componere magnis», – сказал мистер Сароцини. – «Если бы возможно было малое измерить великим». Вергилий. – Он бросил на Верити ласковый взгляд, в котором, однако, по-прежнему присутствовала некая отстраненность. – А ваш муж? Как он к этому отнесется?

Сьюзан с подозрением посмотрела на него. О чем же они с Джоном все-таки договорились?

– Я уверена, что когда Джон увидит Верити… – Она поколебалась.

Мистер Сароцини сказал:

– Если что-либо можно вообразить, оно существует.

Она настороженно нахмурилась, затем чуть насмешливо спросила:

– Значит, если я представлю, что Джон любит Верити, он будет любить ее? Так, что ли?

– Совершенно верно.

Сьюзан вдруг поняла, что к чему. Ну конечно.

– Во время нашей первой встречи в Лондоне вы говорили нам, как вы с женой хотите ребенка, но не можете его завести из-за операции, перенесенной вашей женой. Вы хотели мальчика? Сына? Наследника? Поэтому вам не нужна Верити?

Возникла долгая пауза. Сьюзан вперила взгляд в лицо мистера Сароцини, но там, где ожидала увидеть двоедушие, нашла лишь печаль.

– Видите ли, – сказал он наконец. – Когда мы впервые встретились, мне пришлось прибегнуть к маленькой лжи во спасение. – Он снова замолчал. – У меня нет жены. И никогда не было.

Его слова повисли в воздухе. Разум Сьюзан долгое время отказывался их воспринимать. Она слышала, как они вновь и вновь возвращаются незатихающим эхом. Черты лица банкира отвердели, будто он старался оградить себя от собственных чувств. Глаза стали двумя колодцами печали.

– Никогда не было? – повторила она. – У вас… у вас… нет жены?

Несмотря на потрясение, ей стало жалко мистера Сароцини, но вместе с жалостью к ней пришло понимание того, что она обманута. И пришла злость. И растерянность.

– Это, по-вашему, маленькая ложь во спасение? – сказала она.

Мистер Сароцини, казалось, старел прямо на глазах. Он ссутулился, беспомощно сцепил руки, на лбу углубились морщины. Его голос больше не принадлежал крупному банкиру – всемогущему властелину современного мира. Он принадлежал одинокому старику.

– Это нелегко объяснить. Здесь, пожалуй, несколькими минутами не обойдешься.

– Я в растерянности. Я не понимаю, чего вы хотите. Что вообще происходит?

– Попробую объяснить. Видите ли, я являюсь последним представителем очень старого рода. Он уходит корнями в двадцать пятое тысячелетие до Рождества Иисуса Христа, Великого обманщика. Мой долг состоит в том, чтобы передать эстафетную палочку. Я не могу стать тем, на ком этот род прервется. Я не допущу этого. Только не сейчас, не в этой точке на временной оси истории. – Он посмотрел на Верити. – Только не сейчас, когда воплотилась наша величайшая мечта.

– Что за эстафетная палочка? И что за мечта?

Он помолчал секунду, затем сказал:

– Моя вера.

У Сьюзан встали дыбом волоски на шее. Ей вспомнились слова Фергюса. Разве это возможно? Дьявол во плоти. И она находится здесь с дьяволом во плоти и его ребенком?

Ее ребенком.

Зачатым от того, кто убил Фергюса?

Неужели она выносила и родила ребенка дьявола во плоти?

Она посмотрела на Верити, затем на мистера Сароцини. Ее всю будто кололи иголками. Она ясно чувствовала силу, исходящую от этого человека. Ее кожа шевелилась, будто под воздействием статического электричества. Дьявол во плоти? Но что это значит? Что имел в виду Фергюс, сказав так? Что есть дьявол во плоти? Безумец? Неприлично богатый человек, страдающий от мании величия?

Кто-то, у кого есть власть убить Зака Данцигера, Харви Эддисона, Фергюса Донлеви?

Она посмотрела на невинную малышку, затем снова перевела взгляд на мистера Сароцини.

– Какая вера? – спросила она. – Вы поклоняетесь дьяволу?

Он улыбнулся. Уверенность, казалось, возвращалась к нему, а вместе с ней осанка и величие.

– А вы, Сьюзан, поклоняетесь Великому обманщику, который учил, что все мы несем в себе проклятие первородного греха. Что мы рождены во грехе и пороке и обретем спасение только через Божью милость. Через наполнение монетами церковных ящиков для пожертвований. – На его лице появилось обычное доброжелательное выражение. – Посмотрите на свою дочь, посмотрите на нее. Посмотрите на Верити. Она греховна? Она порочна? Такой она рождена? Так вы думаете, когда смотрите на нее, держите ее, кормите грудью? Неужели она злобное порочное чудовище? Да, Сьюзан?

– Здесь не все так просто.

– Да, вы правы, – задумчиво сказал он. – Здесь не все так просто, и мы еще поговорим об этом, Сьюзан. Мы потратим на это много дней. Возможно, в конце вы и не согласитесь со мной, но поймете, что моя аргументация обоснована. И согласитесь воспитать Верити в вере и традициях моего рода.

Сьюзан покачала головой:

– Ну уж нет. Я воспитаю своего ребенка в моей вере и моих традициях. Вы же не думаете, что можете просто купить мои религиозные представления. Они не продаются. Мне очень жаль. Вопрос закрыт.

Мистер Сароцини кивнул, затем долго сидел молча. Верити перекатила головку со стороны на сторону и открыла глаза. Он дотронулся до ручки малышки пальцем, затем начал корчить ей рожи, стараясь ее рассмешить. Глядя, как Сароцини играет с ребенком, Сьюзан почувствовала ревность и злость.

Затем, понизив голос, будто бы для того, чтобы не услышала Верити, мистер Сароцини сказал:

– Сьюзан, я могу разрушить вашу жизнь. Мне для этого нужен всего один телефонный звонок.

Сьюзан испугало не то, что он сказал, и не как он это сказал. Ее испугало его лицо. Она впервые увидела в нем мощь – огромную темную мощь. Вся ее уверенность слетела с нее, словно луковая шелуха. Будто под гипнозом, она сказала:

– Я… я не понимаю.

– Вам уже сказали, что Кейси, ваша сестра, мертва?

Сьюзан вздрогнула. Он лжет, он просто играет с ней. Он сказал это только для того, чтобы выбить у нее из-под ног почву.

– Что? Что вы?.. – В горле у нее перехватило. Кожа на голове натянулась. – Кейси? – сказала она. Мистер Сароцини не лгал и не играл. Внутри у нее разлилась черная ледяная вода. – Кейси? Мертва?

Это ошибка, это какая-то ошибка. Господи, пусть это окажется не так.

– Так вам не сказали?

Она искала в его лице повод для надежды, какой-нибудь намек на то, что он может оказаться не прав. Голос сорвался на писк:

– Мертва? – Этого не может быть. – С Кейси все было хорошо, она была жива, она…

– Мне известно, как сильно вы любили ее, Сьюзан.

Такой спокойный, такой рациональный. Кейси мертва, а мистер Сароцини абсолютно спокоен. Сьюзан хотелось наброситься на него, закричать во всю силу легких. Но вместо этого она тихо, сдавленным, ненатуральным голосом, который, казалось, вот-вот прервется, сказала:

– Что… что это значит: Кейси мертва?

Он спокойно ответил взглядом на ее взгляд и ничего не сказал.

Что-то со всем этим было не так. Кейси не была мертва, она была в ее палате, воздуховод… надо вспомнить… он был… разъединен… Реальность уплывала от Сьюзан. Ее глаза наполнились слезами. Она всхлипнула.

– Медсестра сказала… она сказала, что с Кейси все хорошо, она…

– Она мертва, Сьюзан, – повторил мистер Сароцини, и его голос был холоднее льда. – Хотите взглянуть на ее труп?

Сьюзан закрыла рот рукой и зажмурилась. Ее била крупная дрожь.

– Это неправда. Пожалуйста, скажите мне, что это неправда.

– Она мертва.

– К…когда? Когда… она… умерла?

– Вам известен ответ на этот вопрос. Вы были у нее в палате вчера в четыре часа утра. Когда вас нашли, вы держали в руках две части разъединенной трубки подачи воздуха.

Она поняла тайный смысл его слов. Из глаз у нее потекли слезы. Она замотала головой. Она просто не могла поверить, что все это происходит на самом деле.

– Нет! – сказала она. – Нет, нет, нет, нет. Вы все не так поняли.

Он смотрел на нее твердым взглядом.

– Я любила Кейси. – Голос ее прервался, и у нее ушло несколько секунд на то, чтобы взять себя в руки и снова заговорить. – Я очень любила ее. Я согласилась выносить Верити, чтобы помочь Кейси, чтобы заплатить за ее пребывание здесь. Вот почему я согласилась. – Она поискала салфетку, чтобы вытереть слезы. – Мистер Сароцини, я любила ее, я не смогла бы причинить ей… вред, я… – Она не могла говорить – ее душили слезы.

Верити, подхватив исходящие от нее эмоции, ударилась в крик. Мистер Сароцини поднял ее с кроватки и вручил Сьюзан. Верити немедленно прекратила плакать. Сьюзан тоже немного успокоилась. Она умоляюще посмотрела на мистера Сароцини:

– Пожалуйста, скажите, что это неправда.

Мистер Сароцини спокойно продолжал:

– Я глубоко верю в то, что вы не собирались причинять ей вред. Причину того, что вы сделали, надо искать в том эмоциональном состоянии, в котором вы в тот момент находились. Я уверен, что намерения у вас были самые лучшие.

– Я этого… я этого не делала, я не убивала ее. Когда я вошла, трубка уже была сломана. Медсестра… медсестра… Коук. Медсестра Коук. Спросите у нее.

Мистер Сароцини посмотрел на нее с выражением глубокого сострадания:

– Сьюзан, вы полагаете, я доверил бы вам моего ребенка, если бы думал, что вы действительно хотели убить Кейси? Это было временное помутнение рассудка, момент безумия, рожденного отчаянием. Но поверит ли вам судья? Поверят ли вам присяжные? – Его голос вдруг вновь обрел жесткость. – Стоит мне только поднять телефонную трубку и позвонить в полицию, а затем дать им письменные показания, взятые у медсестры Коук, – и следующие десять лет вы проведете между тюрьмой и свободой, непрерывно сражаясь в судебных баталиях.

Сьюзан, окутанная туманом горя, едва понимала, о чем говорит мистер Сароцини. Она никак не могла поверить в то, что все, что сейчас с ней происходит, – реальность.

– Вы думаете, это я сделала? Вы правда думаете, что это я сделала?

– Сьюзан, вы помните, что произошло вчера днем? Человек в здравом уме едва ли стал себя так вести.

Она бежала. Она помнила, что бежала. Разворот, удар в лицо. Майлз Ванроу, оседающий на землю, с торчащей из глаза антенной сотового телефона. Он это имеет в виду? Вчера днем?

Так это был не сон?

– Сьюзан, пожалуйста, подумайте об этом. Если я сделаю этот звонок, вы никогда больше не увидите Верити. Не приходится сомневаться в том, что права опекунства будут немедленно переданы мне. И вот еще, Сьюзан, это важно – на будущее. Для убийств в Калифорнии нет закона о сроках давности. Я могу поднять трубку телефона прямо сейчас, или через десять лет, или через двадцать. В конце посылки вас может ждать смертный приговор. Или пожизненное тюремное заключение. Возможно, вас направят в лечебницу для душевнобольных преступников. Или отпустят.

– Пожалуйста, прекратите. Пожалуйста, не надо больше. – Сьюзан вся дрожала, стараясь собраться с мыслями, стараясь восстановить в памяти те несколько минут, сразу после ее приезда в клинику. Неужели она могла это сделать?

Кейси мертва.

Неужели она могла это сделать? Неужели она это сделала? Неужели мистер Сароцини прав?

Неужели она ранила и Майлза Ванроу? Почему он не приходит к ней? Она что, и его убила?

Майлз Ванроу не приходит потому, что улетел обратно в Англию, вот почему… если он вообще здесь был… вчера днем… Реальность ускользала от нее… «Сьюзан, вы помните, что произошло вчера днем?»

Ее трясло. Она обняла Верити еще крепче, будто малышка была единственной реальностью, доступной ей. Разум непрерывно кричал: «Нет!» Она ни за что не причинила бы Кейси вреда.

Но она также помнила и о том, как в течение долгих лет спорила с родителями и врачами, доказывая, что, если Кейси заболеет, ей нужно позволить уйти, не давая никаких лекарств. Это ее мать настояла на аппарате искусственного дыхания. Сьюзан изучила всю доступную литературу о людях, находящихся в состоянии вегетативной жизни, и считала, что Кейси нельзя было подключать к аппарату искусственного дыхания. Если бы она могла дышать сама, тогда другое дело. Но если активность ее мозга почти нулевая и она не может дышать, тогда какой смысл поддерживать в ней жизнь?

Господи, она так хотела, чтобы Кейси спокойно ушла. В самом начале они с отцом много говорили об этом, пытаясь найти способ, как сделать это самим. Но ни отец, ни она сама не могли решиться – они слишком сильно любили Кейси.

И они надеялись на чудо, на прорыв в нейрохирургии. Пока в Кейси теплилась жизнь, оставалась возможность того, что однажды она вновь улыбнется, и будет смеяться, и стоять на сцене в Ред-Рокс, и петь.

Дата добавления: 2015-09-04