5 страница. Алиса пожала плечами.

– Зачем?

Алиса пожала плечами.

– Чтобы ничего не осталось.

– Что, даже холодильник выкинула? – Я попытался улыбнуться, но, думаю, со стороны это было похоже на то, что у меня свело нижнюю часть лица.

– Нет. – Алиса махнула головой. – Холодильник, нет, не… не пролез в окно.

Я уставился на нее.

– Ты что, выкидывала мебель в окно?

– Ту, что могла поднять. Остальную разломала и выкинула по частям. А холодильник, дай подумать, он на балконе. Мне не хватило сил.

Мы засмеялись, так нам, по крайней мере, показалось.

– Черт, ты ненормальная! – воскликнул я и чуть не опрокинул свою капельницу.

– Спасибо!

Вдруг Алиса зашевелилась, начала раскачиваться и после нескольких попыток поднялась с пола.

– Ты чего? – испуганно спросил я.

– Сейчас, сейчас, – заговорила она, – я вернусь, я знаю, чего не хватает нашей ночи откровений.

– Куда ты?

Но Алиса уже не ответила. Она резко повернулась ко мне спиной и начала движение в коридор, медленно передвигая перед собой капельницу. Когда она скрылась за стеной, мне показалось, что вместе с ней исчез и звук ее шагов, как будто Алиса совсем исчезла. Мне стало страшно, но я не стал кричать и звать ее, потому что остатком сознания догадывался, что Алиса где-то тут, рядом, хотя мне было тяжело заставить себя в это поверить. Я не мог точно посчитать время ее отсутствия, поэтому направил свет фонаря на будильник и стал следить за стрелкой. Эта стрелка то двигалась, то не двигалась, превращаясь в нарисованную черточку на циферблате, то двигалась слишком быстро, то – слишком медленно. Это чертова стрелка совсем не хотела идти как надо, и меня это дико бесило.

Наконец – не знаю, сколько прошло времени – Алиса вернулась с бритвой в руке. Видимо, она ходила в ванную.

– Зачем? – спросил я. Это все, что я смог тогда спросить.

Алиса прицелилась, чтобы сесть, и уже начала медленно опускаться, но вдруг упала на пол совсем рядом со мной и засмеялась. Я чудом успел удержать ее капельницу. Алиса горячо вздохнула и устало опустила голову мне на плечо, трубочки наших капельниц чуть не переплелись.

– Прости, – шепнула она.

– Ничего.

– Знаешь, чего нам не хватает, м?

Я пожал плечами.

– Не знаю.

Алиса улыбнулась, взяла меня за руку, посмотрела мне в глаза, приложила палец к губам и сказала:

– Тссс, не бойся, больно не будет. – С этими словами она резко порезала мое правое запястье, но я действительно этого не почувствовал, боли не было. Густая кровь потекла по моей коже, а я внимательно смотрел на багровую речку, выходившую из берегов, и ничего не говорил.

– Не пролей, – сказала Алиса и порезала свое запястье тоже.

– Зачем все это? – спросил я безразличным голосом.

– Пошли за мной. – Она кивнула мне на дальнюю стену.

Я не стал больше ничего спрашивать, решил зря не тратить силы. Мы поползли по полу, гремя капельницами, стараясь не капать кровью на пол и глупо улыбаясь. Кажется, кто-то из нас ногой задел фонарь, он упал и покатился: свет замелькал как на дискотеке, стены, пол и потолок покосились, все затанцевало, зарябило перед глазами. Лучи стреляли очередями, а между обоймами на комнату обрушивался мрак. Я уже не мог точно сказать, где нахожусь. Но я не запаниковал, потому что в одном был уверен на сто процентов – рядом со мной была Алиса.

– Рисуй, – сказала она, когда мы доползли до стены.

– Что? Чем? – не понял я. Ото всех этих плясок света мне показалось, что вокруг война.

– Ты рисуй хвост, я – хобот. Кровью, дурачок.

Я послушно начал рисовать на стене хвост.

– Да не такой! – крикнула Алиса. – Хвост слона, как в клубе!

Я нервно закивал, размазал алую линию рукавом и начал рисовать заново. Фонарь наконец докатился до стены позади нас, ударился в нее и остановился. Луч света замер на бетонном холсте, на котором мы с Алисой рисовали собственной кровью большого слона. Не знаю, сколько времени прошло перед тем, как где-то посередине стены наши изрезанные руки встретились – рисунок был закончен. Мы отодвинулись назад и уставились на свою работу: было похоже, что мы совершили какой-то жуткий ритуал по призыву демона.

– Может, ему улыбку пририсовать? – спросил я.

– Нет. – Алиса снова положила голову мне на плечо. – Все так, как должно быть.

Мы просидели вместе, пялясь на стену в полубреду и погружаясь в сон, какое-то время. Я провел окровавленной рукой по Алисиным коротким остриженным волосам и оставил на них несколько темных капель.

– Не надо, – шепнула она.

– Что не надо?

– Все портить.

Алиса оторвала голову и потянулась за плеером – он валялся на полу неподалеку.

– Помнишь, я говорила, что ты должен послушать ту песню?

– Какую?

– «Special K», «Placebo». Сейчас самое время.

– Хорошо.

Я кивнул и лег на спину. Алиса пристроилась рядом и протянула мне один из наушников. Заиграла музыка. Во всем мире для нас одних Брайан Молко взял гитару и запел свое «no escaping gravity» в припеве. Мы закрыли глаза и погрузились в холодную кетаминовую меланхолию, разбившую свет и звук на отдельные идеально правильные кусочки. Мне не было страшно ускользать из реальности, потому что я держал Алису за руку. В какой бы из самых невыносимых миров нас не занесло – я знал, вернее я тогда думал, что мы будем вместе до самого конца.

Мы лежали там в окружении голых стен Алисиной комнаты, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово, пока на повторе крутилась песня, и мы танцевали под нее внутри.

17.

Следующие две или три недели – не могу сказать точно – стали самыми странными в моей жизни. Это была моя и Алисина кетаминовая осень. Наш особый раствор из крови, безумия, голых стен и «special k». Только для нас двоих, только для меня и для нее. Я остался в ее квартире, забыв о деньгах, о тетке, о бывших друзьях – словом, разом отказался от всего, что связывало меня с прошлым. Закрывшись от окружающей неприятной действительности, остановив течение времени, мы с Алисой создали свой маленьких хрупкий мирок, в котором не строили никаких планов, а просто существовали, наслаждаясь каждым мгновением. Мы верили, что нам не суждено было стать здравомыслящими и обычными, что мы никогда не сможем смириться с окружающей, давящей со всех сторон рутиной и бродить с девяти до шести по лабиринтам офисов. Мы даже не пытались подстроиться и найти свое место во всем этом хаосе среди нормальных людей, а просто сдались без боя. Мы не знали ничего об ипотеках, не разбирались в ценных бумагах, не говорили о политике, никогда не были в пенсионных фондах, у нас не было скидочных карт из торговых центров. Мы были двумя выпавшими из реальности, столкнувшимися нейтронными звездами. Мы запутались в гравитационных объятиях друг друга, и нас затянуло во всепоглощающую кетаминовую черную дыру. Так мы разменяли серые московские будни на безумные ночные ритуалы.

Втянувшись во все это из извращенного любопытства, мы никак не могли остановиться, потому что уже не представляли, как существовать иначе. Лежа на полу в пустой комнате, полуживые-полумертвые, днями и ночами напролет мы мечтали о возмутительно прекрасных вещах: следили за медленным движением облаков за окном и представляли, что кроме нас на всей планете никого не осталось. Мы воображали спасительный зомби-апокалипсис или подрисовывали кровью на стекле ядерные грибки над горизонтом. Мы хотели остаться вечно одинокими, мы не хотели просыпаться, мы врали самим себе, что наша осень с запахом медикаментов и крови никогда не кончится, а если вдруг это произойдет – то мы просто однажды возьмем и исчезнем, безболезненно и тихо, как по волшебству.

«Когда все пройдет, – прошептала как-то Алиса, пока мы в очередной раз лежали на полу в луже собственной крови, – когда кончатся эти прекрасные ампулы, ты спрыгнешь со мной с плотины?». Мне стало страшно от этих слов, но я не хотел терять Алису, не хотел ломать это хрупкое равновесие между нами, поэтому сказал то, что она хотела услышать: «Да».

Я так и не научился предсказывать перемены в ее поведении, а может быть, это вообще было невозможно, и я зря пытался. Иногда Алиса носила маску беспричинно хорошего настроения. В такие моменты она вдруг говорила: «Хочешь увидеть паркетного ангела?». А я весело отвечал ей: «Хочу!». Тогда Алиса начинала махать руками, лежа на спине на полу, размазывая по паркету свою кровь, показывая этого дурацкого ангела. А потом лезла ко мне обниматься, смеялась и мило прикрывала рот своей тонкой изрезанной рукой.

Я был счастлив в такие моменты. Я мог спрашивать Алису о чем-нибудь личном, и она мне отвечала. Например, я несильно прижимал ее к себе, чтобы ничего случайно не испортить, и спрашивал: «Кем ты хотела стать в детстве?». И тогда Алиса начинала рассказывать. Она с улыбкой говорила, что всегда считала себя умнее других детей – она мечтала быть испытателем аттракционов. «Кто-то ведь должен их проверять, чтобы они были безопасными, м?». Вот этим бы Алиса и занималась. Она бы каталась на каких-нибудь самых опасных в мире американских горках, сидела бы в своей кабинке в полном одиночестве на огромной высоте, неслась бы на невероятной скорости вверх-вниз, вверх-вниз. А если бы что-то вдруг пошло не так, она бы все равно не успела опомниться – умерла бы счастливой, разбившись вдребезги на сумасшедшем вираже. Алиса рассказывала мне об этом, закрывала глаза, пока я гладил ее волосы, и мне казалось, что нам было очень хорошо вместе. Я мечтал, чтобы эти минуты не кончались.

А иногда Алиса надевала маску беспричинно плохого настроения. Она могла вдруг выставить меня за дверь, крикнув что-то вроде: «Убирайся, оставь меня в покое, вали и не возвращайся!». Тогда я даже не знал, что делать. Просто стоял на лестничной клетке и барабанил в дверь, надеясь на то, что это Алисино настроение изменится раньше, чем я замерзну или чем ей придет в голову какая-нибудь глупость.

Алиса была для меня загадкой. И загадкой она останется для меня уже навсегда. Кем я был для Алисы? Тем, кто просто находился рядом и мог в крайнем случае поймать капельницу или подставить плечо? Или я все же был для нее чем-то большим, но она просто боялась себе в этом признаться? Я не знал ответа и старался не забивать этим голову, а просто погружаться все глубже и глубже в пучины наших с Алисой сознаний. И все же один раз я сорвался и чуть все не испортил.

Как-то мы лежали, обнявшись и свернувшись калачиком, будто став одним целым. Было холодно – за окном поздний вечер или раннее утро, я точно не знаю, потому что к тому моменту мы уже успели окончательно выпасть из течения времени, измеряли его в оставшихся ампулах. Я просто чувствовал, что сейчас осень, потому что постоянно льют дожди и падают листья, а рядом со мной Алиса, я ощущал на себе ее теплое дыхание и слышал ровное биение сердца. Я тихонько провел рукой ей по плечу, чтобы разбудить, и зашептал:

– Помнишь, в том баре, когда мы были пьяные, ты мне еще тогда сказала, что меня раскусила, что я просто хочу с тобой мутить?

– Не помню, – сонно отозвалась Алиса.

– Ты это точно сказала, я знаю.

– Ну, значит, это была шутка.

– А для меня нет. – Я сильнее прижал Алису к себе. – Может, тогда я еще не разобрался, но теперь знаю наверняка, что мне нужно больше, чем то, что у нас сейчас.

Алиса открыла глаза и попыталась освободиться, но я ей не позволил.

– Отпусти меня, – сказала она.

Я покачал головой. Я уже не мог ее отпустить, стал дышать чаще, не мог себя контролировать, перевернулся и сел на нее сверху, прижав к полу.

– Не смей, – Алиса начала извиваться, когда я захотел ее поцеловать. – Прекрати сейчас же, сука, пусти!

Я запустил одну руку к ней под майку с надписью «Nirvana», нащупав грудь, а другую – в джинсы, там она была вся сухая. Алиса тут же вскрикнула, как ошпаренная, а я испугался и тут же убрал руки. Пока я приходил в себя, она заехала мне локтем в кадык и, скинув с себя, рванула в дальний угол, к стене с кровавым слоном. Она вжалась в нее, затряслась и засверлила меня сумасшедшими, широко открытыми глазами, как будто я был конченый маньяк.

– Уходи! – завопила она так, что у нее охрип голос.

Я поднялся с пола и увидел трясущуюся, напуганную мной до смерти Алису. Из глаз у меня потекли слезы, которые я не мог никак сдержать, я пополз к ней и начал тараторить что-то вроде «прости, прости меня!». Как же, наверно, гадко это выглядело со стороны.

– Уходи! – повторила Алиса и ткнула пальцем в сторону двери. Ее рука тряслась, вся она была как заведенная. Как же она боялась меня в тот момент.

Я послушно встал и быстро прошел в коридор. Пока надевал ботинки, я тоже трясся, будто и сам себя боялся в тот момент. Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы завязать шнурки. Алиса так и не выглянула из комнаты, поэтому перед тем, как закрыть дверь я сказал:

– Я все равно вернусь. И если ты меня впустишь, то обещаю, что это больше никогда не повторится.

Я постоял еще несколько секунд, подождал, но ответа не было, так что я захлопнул за собой дверь и прямо так, в чем спал – без рубашки, но в ботинках – вышел из квартиры.

Думаю, тогда, шатаясь после всего случившегося по пустынному холодному району, я и понял, что не смогу уже разгадать Алису. Поначалу я, конечно, был зол на себя за то, что я такой кретин. Ругал себя матом, пока быстро шагал по какой-то улице. Встал на светофоре у перекрестка, хотя ни машин, ни людей рядом не было, и попытался успокоиться. Замерзшими руками начал чиркать зажигалкой, чтобы раскурить на ветру последнюю сигарету, припасенную на черный день. Но ничего не получалось, и в приступе гнева я бросил сигарету вместе с зажигалкой под ноги, забил на светофор, потому что не мог просто стоять на месте, меня потянуло вперед.

С быстрого шага, чтобы разогреться, я перешел на бег, мысли и дыхание сменили темп, и я стал неожиданно зол на Алису. Я бежал и бежал, про себя поливал ее грязью, ругал, винил во всем случившемся. «Какого черта, за кого она меня принимает?! Я для нее что, игрушка?! Она меня только френдзонит, думает, что может делать со мной, что хочет, а на меня самого ей насрать! Чертова эгоистка, пошла она, не вернусь к ней, и посмотрим, что она будет делать без меня! Пусть хоть сдохнет там одна, как мечтала, бла-бла-бла, бла-бла-бла!» – что-то в таком духе я орал про себя, пока бежал по неровному московскому асфальту в темноте под фонарями Алисиного района, горевшими через один. А потом, спустя несколько минут, дорога все улетала вперед, а гнев уже иссяк, и я остановился, обхватив руками колени. Мой желудок издал дикий вопль, и я вдруг вспомнил, что мы с Алисой уже, наверно, несколько дней не ели. Мне стало страшно за нее, я представил, как Алиса все еще сидит там, вжалась в стену и боится даже выглянуть в коридор, такая голодная и несчастная.

Я отдышался и поднял голову – надо мной разверзлась космическая беззвездная пустота. Только душный черный небесный купол, будто бы залитый бетоном, и ничего больше. Я огляделся по сторонам и понял, что Алисин район остался позади. За моей спиной светили его огни, а я стоял на каком-то пустыре, в самой середине подмосковного мрака. Я всегда это знал: куда бы ни унесли меня ноги, я всегда оказываюсь на каком-нибудь пустыре. И мне было совсем без разницы, куда я попал на этот раз, я просто знал, где я должен быть – рядом с Алисой, никогда ее не отпускать, не делать ей больно, а просто быть рядом. И быть готовым остаться или уйти, если она попросит. И все же – вот какая штука – я до сих пор надеялся, что однажды мы с Алисой будем вместе. Физически. Эта глупая надежда засела глубоко внутри меня, как заноза, которую я боялся вытащить, чтобы не было больно. Я пожалел, что выкинул ту последнюю сигарету, развернулся и побрел обратно, ориентируясь на огни района.

По пути, перед тем, как вернуться в квартиру, я зашел в круглосуточный магазин и сгреб в горсть все пробники каких-то черствых французских булок. Наверно, это было очень забавно – посмотреть со стороны на то, как я бежал по улице в одних трусах, держа руки перед собой и боясь просыпать крошки.

Когда я поднялся на этаж, Алиса сразу открыла мне дверь, и мы обнялись на пороге, как и в тот раз, когда я ее тут нашел. Мы обнялись просто и по-дружески, а потом я заставил Алису поесть. В ту ночь мы легли спать отдельно у разных стен. Я накрыл ее своей курткой, а сам прижался к кровавому слону и пялился в окно, пока не взошло солнце. Мне не спалось, но и плохо в ту ночь мне не было тоже. Я просто кое-что понял.

18.

Кажется, это было на следующий день после всей этой драмы: мы с Алисой решили дернуть побольше «special k». Тогда у меня случился первый и, надеюсь, что уже последний передоз в жизни. Погода была отвратительная: весь день за окном шел мелкий противный дождь, иногда, правда, вылезало тусклое солнце, но оно совершенно не спасало. «Давай двойную от вчерашнего?» – предложила Алиса, кивнув на уже небольшую кучку ампул. И я согласился, терять-то было нечего, так я думал. Обычно мы занимались этим по вечерам, когда было темно и настроение было подходящее, но тут вдруг решили сделать исключение при дневном свете.

Мы, как всегда, воткнулись и сели друг напротив друга. Алиса смотрела на меня все еще немного испуганно после вчерашнего, от чего выглядела как-то по-особенному милой, недоступной и прекрасной. Мне опять захотелось перед ней извиниться, но я сдержался, чтобы не напоминать лишний раз о случившемся. Алиса тоже молчала, хотя явно хотела что-то сказать. Это было так странно: у нас с ней уже появились темы, которые мы старались не затрагивать. Каждый из нас как будто боялся словом разрушить то хрупкое, что между нами было.

Сначала я привычно ощутил болезненную усталость, но я уже знал, что вскоре, если не дать себе заснуть, должно будет открыться второе дыхание, и сонливость в одно мгновение исчезнет, и мир вокруг рассыплется на прекрасные идеальные кусочки. Я сидел напротив окна, а Алиса спиной к нему и лицом ко мне. Она выбрала музыку и протянула мне один из наушников, я кивнул и взял его. Музыка начала уже приятно заполнять меня изнутри, фрагментируясь и постоянно преобразуясь во что-то иное, потустороннее, совершенное, как будто каждую секунду начинала играть новая мелодия. А может быть, этих мелодий действительно было несколько, и они просто сложились в моей голове в одну, потому что я не заметил времени. Звуки будто отпечатались во мне все разом. Потом я помню, что хотел что-то спросить у Алисы, но меня вдруг как будто затянуло в пропасть, и я исчез с лица земли. Я не заснул, меня просто не было: не было моей памяти, моего тела, моего сознания – все полетело в провал к чертовой матери.

Когда я открыл глаза, то почувствовал, что со мной что-то не так, но долго не мог сообразить, что именно. Сначала я увидел окно и серое небо за ним, но ракурс был какой-то неправильный. Я опустил глаза и понял, что лежу на боку на полу и пытаюсь говорить, но из моего рта только вытекает слюна, она пенится где-то внизу, у подбородка. И тут резкая боль согнула меня пополам, молнией выстрелила из левой руки и ударила в самое сердце. Я догадался, что капельница все еще доставляет в меня яд, но я ничего не мог с этим поделать – я лежал на боку, захлебываясь в слюне, из глаз почему-то тоже текли неконтролируемые безвкусные слезы. Я чувствовал, что весь дрожу, как в припадке, но никак не мог справиться и унять эту дрожь, а мог смотреть только прямо, в окно. А там, за стеклом, вдруг ослепительно посветлело, как будто самурайским мечом рассекло тучи, и из огромной открытой раны вытекло солнце. Оно все надувалось и надувалось, а потом лопнуло, как желток на раскаленной сковороде, и у него изнутри полетели на землю, кружась и беспомощно помахивая хоботами маленькие розовые слоны. Все это время, пока я лежал, трясся и смотрел в окно, кто-то все прибавлял и прибавлял громкость в наушниках, из-за чего я вскоре стал слышать только подобие рева волн, бьющихся о бетон.

Кое-как мне удалось откинуться на спину, и пока я переворачивался, игла вместе с хоботком трубки выскочила у меня из запястья. Только когда перестало жечь руку, я вспомнил об Алисе. Сначала я искал ее у окна, потому что помнил, что она сидела к нему спиной – но теперь ее там не было. Тогда я повернулся на другой бок и увидел, что Алиса вжалась в угол ближе к двери. Ее глаза были закрыты, губы синие, и вся она была совсем-совсем белая. На пределе возможностей, не чувствуя конечностей, я пополз к Алисе и, выдернув иглу, начал бить ее по щекам. Тут еще зазвонил этот механический будильник, от которого у меня сердце упало. Я откинул его в сторону и попытался докричаться до Алисы, но у меня все еще ничего не выходило, я только издавал какие-то булькающие звуки и продолжал трясти ее за плечи.

Я запаниковал, когда понял, что пульс у Алисы почти исчез. Я пытался откачать ее ударами в грудь, но руки плохо меня слушались – выходили какие-то нелепые неритмичные шлепки. Спустя минуту безуспешных попыток привести ее в чувства, я отчаялся и обхватил голову руками, думая, куда бы бежать за помощью, но Алиса неожиданно открыла глаза и начала закашливаться. Я помог ей сесть, она прислонилась к стене, и ее вырвало чем-то желтым, больше похожим на густую слюну. Она попыталась что-то сказать мне, но начала задыхаться. Я знаком приказал ей молчать, а сам рванул на кухню за водой – там у Алисы стояли бутылки, которые она брала внизу, у консьержки, а иногда и сама наполняла их дождевой водой. По пути я делал дикие скачки от стены к стене, мне приходилось врезаться в них, чтобы удержаться на ватных ногах и не упасть. Кое-как, с такими вот перебежками, чуть не смяв круглый бумажный фонарик, вцепившийся мне в ногу, я добрался, и мне удалось схватить одну из открытых пластиковых бутылок. Я расплескал половину пока нес, но все же дал Алисе попить. Ей стало немного лучше, тогда я вздохнул и опустился на пол рядом.

Она посмотрела на меня – в этом ее взгляде была какая-то рассеянная нежность – и снова открыла рот, чтобы заговорить, но у нее ничего не вышло. Мы оставили попытки объясниться и просто уставились в окно. На улице начинало вечереть, и по железному карнизу забарабанил очередной дождь. Я знал, что самое ужасное уже позади, но все равно схватился за Алисино запястье и, убедившись в том, что пульс, хоть и редкий, но есть, немного успокоился.

Мы заснули прямо там, у стены, не в силах даже накрыться чем-нибудь о холода, и проспали больше двенадцати часов. А потом нас настигло страшное кетаминовое похмелье. Это был один из самых страшных дней в моей жизни.

19.

Иногда дождевой воды из пластиковой бутылки достаточно, чтобы вернуться к жизни. После передоза нас знатно прочистило, и мы с Алисой выпили каждый литра по три, не меньше. Словно призраки мы раз в полчаса бродили туда-сюда, от комнаты до кухни, обессилившие и страдающие от неутолимой жажды. «If you marry me, would you bury me?» – напевала Алиса себе под нос. Время текло очень медленно, а вода кончалась быстро. «Ты никогда не пыталась устроиться на работу?» – спросил я, когда увидел, что все бутылки уже опустели. «Зачем?» – удивилась Алиса. «Чтобы хотя бы оплачивать счета». Она покачала головой: «Нет, не пыталась». Я вздохнул.

Когда живешь как Алиса, совсем без денег, приходится учиться мало есть и экономить воду: например, чтобы помыться, Алисе было достаточно и пяти литров. Она к этому уже привыкла, а для меня поход в душ в ее квартире превращался в настоящую пытку, настолько я был зависим от комфорта. Каждый раз нам приходилось искать воду: выходить на балкон и проверять тазы, накапало ли туда чего-нибудь, а если дождя в ближайшие дни не было, то нужно было спускаться вниз и выпрашивать воду у консьержки, потому что с соседями по этажу Алиса наотрез отказывалась общаться. «Я их боюсь, – говорила она. – Я вообще боюсь людей, но эта старушка внизу, она довольно милая. Ее я не боюсь, иногда она отливает мне кипяченой воды из своего чайника, когда прошу».

В тот раз, после дичайшего отравления, на балконе ловить было уже нечего, мы осушили все, что было, так что – выбора не оставалось – мне пришлось тащиться на первый этаж. В моменты, когда плетешься вдоль бетонной стены выпрашивать воду у старушки, тебе начинает казаться, что в твоей жизни что-то определенно пошло не так.

– А кем бы ты стала работать, если бы вдруг пришлось? – спросил я, когда вернулся с двухлитровой бутылкой кипяченой воды.

– Слишком много «бы», – улыбнулась Алиса и сделал глоток.

– И все же, – настаивал я, – неужели тебе ничего не интересно?

Алиса задумалась.

– Наверно, я бы рисовала.

– Картины?

– Ну да.

Я покачал головой.

– Не думаю, что художники много зарабатывают.

– Да уж, на яхту на Москве-реке вряд ли бы хватило!

Мы засмеялись, и Алиса прикрыла улыбку рукой.

– Ты где-то училась рисовать?

– Да, ходила в художку в детстве. Отец возил, ему почему-то хотелось, чтобы я туда ходила, гордился, наверно. – Она поставила бутылку на пол.

– А тебе самой нравилось?

Алиса пожала плечами.

– Не знаю, наверно… иногда.

– А чего бросила тогда?

– Почему же, вон, рисую. – Она кивнула на нашего кровавого слона на стене, а потом вдруг стала серьезной и проговорила после небольшой паузы: – А бросила, потому что, как мне кажется, хотела забыть о детстве. Я думала, что станет легче, если тот человек, кем я была, навсегда исчезнет. Я пыталась придумать себя заново, но все без толку – себя-то не обманешь.

Она попыталась грустно улыбнуться, а я провел взглядом по голым стенам, лишенным всяких воспоминаний – ни старых семейных фотографий, ничего – и сделал глоток старушечьей воды, чтобы как-то заполнить молчание.

– А отец? – тихо спросил я потом. – Ты говорила, что он перестал приезжать, а сама ты пробовала с ним связаться после… ну, понимаешь?

– После смерти матери? – уточнила Алиса холодно.

Я кивнул.

– Нет, не пыталась.

– Но ты ведь теперь совсем одна, – сказал я. – А где-то живет твой отец и, возможно, ни о чем до сих пор не знает. Если бы ты нашла его, у тебя был бы хоть кто-то, кто о тебе позаботится.

– Я уже не одна, ты обо мне заботишься, – сказала Алиса с нежной улыбкой, от чего я даже покраснел. – Я не хочу искать отца, потому что не смогу, наверно, его простить. У меня до сих пор есть его номер, но я ни разу не пыталась по нему позвонить. Может, отец его давно сменил, сбегая от обязанностей? Разве можно положиться на человека, на взрослого человека, который однажды уже нарушил обещание?

– Может быть, с ним что-то произошло, что-то случилось? – предположил я. – Что если он не виноват, а ты даже не знаешь, что с ним стало?

Алиса развела руками, начиная заводиться.

– Ну, значит, так тому и быть, – сказала она нервно. – Так или иначе, его не было рядом, когда он был так нужен. А теперь я и без него отлично справляюсь.

Я покачал головой, снова огляделся вокруг, посмотрел на весь этот голый ужас из одноразовых шприцов, разбитых ампул и крови, размазанной по полу.

– Ты же сама видишь, что не справляешься.

– Ну я пытаюсь! – воскликнула Алиса.

– Нет, ты пытаешься сбежать, – сказал я громче, чем следовало бы, и сразу же пожалел об этом – Алисин взгляд вспыхнул, ее маска сменилась.

– А ты разве там же не занимаешься, м? У тебя ведь тоже кто-то есть, тетка, да? Я же видела пропущенные, когда мы сидели в той кафешке сразу после того, как ты разбил ампулы!

– Я их не разбивал.

– Не важно, – отмахнулась Алиса. – Важно, что у тебя тоже есть семья, но ты ее по какой-то причине избегаешь. А причина эта проста: мы с тобой уроды, просто больные, никому не нужные уроды! Нас никто из нормальных понять не может, а мы не можем понять их, да и сами себя понять не можем. Вот в чем дело! Никогда нам не стать такими же, как все вокруг. Мы не будем в тридцатник продавать кофеварки, ездить на выходные закупаться на всю неделю в гребаный «Ашан», не будем по вечерам укладывать сопливых ангелочков по кроваткам и читать им сказку! Ничего у нас не будет, ничего и никогда!

В приливе эмоций Алиса резко махнула рукой и задела открытую бутылку – она громко расплескала свои недопитые внутренности по полу и покатилась в угол. Алиса тут же замолчала. У нее из глаз брызнули слезы, а голос скатился на какой-то хриплый шепот: «Ну почему у нас все не так?..». Я уже винил себя в том, что начал этот разговор. Мне захотелось успокоить Алису, сказать, что все у нас так, что она ошибается, что все у нас будет хорошо, но почему-то не стал. Просто промолчал, даже не обнял ее – наверно, испугался. Мы просидели с минуту в полной тишине, пока Алиса немного не успокоилась. А потом мне в голову пришла сумасшедшая идея, отлично подходившая, чтобы отвлечься от всех этих плохих мыслей. Я подполз к Алисе и предложил ей выкинуть наконец холодильник, последнюю частичку ее прошлого, застрявшего, как кость в горле, на балконе.

– Нормальные не могут себе это позволить, – сказал я, – а вот мы – спокойно!

– Ты думаешь, у нас хватит сил? – спросила Алиса, вытерев слезы.

Я кивнул.

– Угадай, сколько дураков нужно, чтобы выкинуть холодильник из окна? – с тупой улыбочкой спросил я.

– Два? – Алиса тоже развеселилась.

– Точно.

Я помог ей подняться с пола.

– Прости меня, – шепнула Алиса.

Дата добавления: 2015-09-04