Глава XXXIV

Я проснулся один, в десять часов утра. Кука не было. Его постель стояла

нетронутой. Следовательно, он не ночевал, и, так как был только рад

случайному одиночеству, я более не тревожил себя мыслями о его судьбе.

Когда я оделся и освежил голову потоками ледяной воды, слуга доложил,

что меня внизу ожидает дама. Он также передал карточку, на которой я прочел:

"Густав Бреннер, корреспондент "Рифа"". Догадываясь, что могу видеть Биче

Сениэль, я поспешно сошел вниз. Довольно мне было увидеть вуаль, чтобы

нравственная и нервная ломота, благодаря которой я проснулся с

неопределенной тревогой, исчезла, сменясь мгновенно чувством такой сильной

радости, что я подошел к Биче с искренним, невольным возгласом:

- Слава богу, что это вы, Биче, а не другой кто-нибудь, кого я не знаю.

Она, внимательно всматриваясь, улыбнулась и подняла вуаль.

- Как вы бледны! - сказала, помолчав, девушка. - Да, я уезжаю; сегодня

или завтра, еще неизвестно. Я пришла так рано потому, что... это необходимо.

Мы разговаривали, стоя в небольшой гостиной, где была дверь в сад,

обнесенный глухой стеной. Кроме Биче, с кресла поднялся, едва я вошел,

длинный молодой человек с красным тощим лицом, в пенсне и с портфелем. Мне

было тяжело говорить с ним, так как, не глядя на Биче, я видел лишь ее одну,

и даже одна потерянная минута была страданием; но Густав Бреннер имел право

надоесть, раскланяться и уйти. Извиняясь перед девушкой, которая отошла к

двери и стала смотреть в сад, я спросил Бреннера, чем могу быть ему полезен.

Он посвятил меня в столь мне хорошо известное дело смерти капитана Геза

и выразил желание получить для газеты интересующие его сведения о моем

сложном участии.

Не было другого выхода отделаться от него. Я сказал:

- К сожалению, я не тот, которого вы ищете. Вы - жертва случайного

совпадения имен: тот Томас Гарвей, который вам нужен, сегодня не ночевал. Он

записан здесь под фамилией Ариногел Кук, и,. так как он мне сам в том

признался, я не вижу надобности скрывать это.

Благодаря тяжести, лежавшей у меня на сердце, потому что слова Биче об

ее отъезде были только что произнесены, я сохранил совершенное спокойствие.

Бреннер насторожился; даже его уши шевельнулись от неожиданности.

- Одно слово... прошу вас... очень вас прошу, - поспешно проговорил он,

видя, что я намереваюсь уйти. - Ариногел Кук?.. Томас Гарвей... его

рассказ... может быть вам известно...

- Вы должны меня извинить, - сказал я твердо, - но я очень занят.

Единственное, что я могу указать, - это место, где вы должны найти мнимого

Кука. Он - у стола, который занимает добровольная стража "Бегущей". На нем

розовая маска и желтое домино.

Биче слушала разговор. Она, повернув голову, смотрела на меня с

изумлением и одобрением. Бреннер схватил мою руку, отвесил глубокий,

сломавший его длинное тело поклон и, поворотясь, кинулся аршинными шагами

уловлять Кука.

Я подошел к Биче.

- Не будет ли вам лучше в саду? - сказал я. - Я вижу в том углу тень.

Мы прошли и сели; от входа нас заслоняли розовые кусты.

- Биче, - сказал я, - вы очень, очень серьезны. Что произошло? Что

мучает вас?

Она взглянула застенчиво, как бы издалека, закусив губу, и тотчас

перевела застенчивость в так хорошо знакомое мне, открытое упорное

выражение.

- Простите мое неумение дипломатически окружать вопрос, - произнесла

девушка. - Вчера... - Гарвей! Скажите мне, что вы пошутили!

- Как бы я мог? И как бы я смел?

- Не оскорбляйтесь. Я буду откровенна, Гарвей, так же, как были

откровенны вы в театре. Вы сказали тогда не много и - много. Я - женщина, и

я вас очень хорошо понимаю. Но оставим пока это. Вы мне рассказали о Фрези

Грант, и я вам поверила, но не так, как, может быть, хотели бы вы. Я

{ поверила } в это, как в недействительность, выраженную вашей душой, как

верят в рисунок Калло, Фрагонара, Бердслэя; { я не была с вами тогда }.

Клянусь, никогда так много не говорила я о себе и с таким чувством странной

досады! Но если бы я поверила, я была бы, вероятно, очень несчастна.

- Биче, вы не правы.

- Непоправимо права. Гарвей, мне девятнадцать лет. Вся жизнь для меня

чудесна. Я даже еще не знаю ее как следует. Уже начал двоиться мир,

благодаря вам: два желтых платья, две "Бегущие по волнами и - два человека в

одном! - Она рассмеялась, но неспокоен был ее смех. - Да, я очень

рассудительна, - прибавила Биче задумавшись, - а это, должно быть, нехорошо.

Я в отчаянии от этого!

- Биче, - сказал я, ничуть не обманываясь блеском ее глаз, но говоря

только слова, так как ничем не мог передать ей самого себя, - Биче, все

открыто для всех.

- Для меня - закрыто. Я слепа. Я вижу тень на песке, розы и вас, но я

слепа в том смысле, какой вас делает для меня почти неживым. Но я шутила. У

каждого человека свой мир. Гарвей, { этого не } было?!

- Биче, это { было }, - сказал я. - Простите меня. Она взглянула с

легким, задумчивым утомлением, затем, вздохнув, встала.

- Когда-нибудь мы встретимся, быть может, и поговорим еще раз. Не так

это просто. Вы слышали, что произошло ночью?

Я не сразу понял, о чем спрашивает она. Встав сам, я знал без

дальнейших объяснений, что вижу Биче последний раз; последний раз говорю с

ней; моя тревога вчера и сегодня была верным предчувствием. Я вспомнил, что

надо ответить.

- Да, я был там, - сказал я, уже готовясь рассказать ей о своем

поступке, но испытал такое же мозговое отвращение к бесцельным словам, какое

было в Лиссе, при разговоре со служащим гостиницы "Дувр", тем более, что я

поставил бы и Биче в необходимость затянуть конченный разговор. Следовало

сохранить внешность недоразумения, зашедшего дальше, чем полагали.

- Итак, вы едете?

- Я еду сегодня. - Она протянула руку. - Прощайте, Гарвей, - сказала

Биче, пристально смотря мне в глаза. - Благодарю вас от всей души. Не надо;

я выйду одна.

- Как все распалось, - сказал я. - Вы напрасно провели столько дней в

пути. Достигнуть цели и отказаться от нее, - не всякая женщина могла бы

поступить так. Прощайте, Биче! Я буду говорить с вами еще долго после того,

как вы уйдете.

В ее лице тронулись какие-то, оставшиеся непроизнесенными, слова, и она

вышла. Некоторое время я стоял, бесчувственный к окружающему, затем увидел,

что стою так же неподвижно, - не имея сил, ни желания снова начать жить, - у

себя в номере. Я не помнил, как поднялся сюда. Постояв, я лег, стараясь

победить страдание какой-нибудь отвлекающей мыслью, но мог только до

бесконечности представлять исчезнувшее лицо Биче.

- Если так, - сказал я в отчаянии, - если, сам не зная того, я

стремился к одному горю, - о Фрези Грант, нет человеческих сил терпеть!

Избавь меня от страдания!

Надеясь, что мне будет легче, если я уеду из Гель-Гью, я сел вечером в

шестичасовой поезд, так и не увидев более Кука, который, как стало известно

впоследствии из газет, был застрелен при нападении на дом Граса Парана. Его

двойственность, его мрачный сарказм и смерть за статую Фрези Грант, за некий

свой, тщательно охраняемый угол души, - долго волновали меня, как пример

малого знания нашего о людях.

Я приехал в Лисс в десять часов вечера, тотчас направясь к Филатру. Но

мне не удалось поговорить с ним. Хотя все окна его дома были ярко освещены,

а дверь открыта, как будто здесь что-то произошло, - меня никто не встретил

при входе. Изумленный, я дошел до приемной, наткнувшись на слугу, имевшего

растерянный и праздничный вид.

- Ах, - шепотом сказал он, - едва ли доктор может. -Я даже не знаю, где

он. Они бродят по всему дому - он и его жена. Тут у нас такое произошло!

Только что, перед вашим приходом...

Поняв, что произошло, я запретил докладывать о себе и, повернув

обратно, увидел через раскрытую дверь молодую женщину, сидевшую довольно

далеко от меня на низеньком кресле. Доктор стоял, держа ее руки в своих,

спиной ко мне. Виноватая и простивший были совершенно поглощены друг другом.

Я и слуга тихо, как воры, прошли один за другим на носках к выходу, который

теперь был тщательно заперт. Едва ступив на тротуар, я с стеснением подумал,

что Филатру все эти дни будет не до друзей. К тому же его положение

требовало, чтобы он первый захотел теперь видеть меня у себя.

Я удалился с особым настроением, вызванным случайно замеченной сценой,

которая, среди вечерней тишины, напоминала мне внезапный порыв Дэзи:

единственное, чем я был равен в эту ночь Фалатру, нашедшему свое

несбывшееся. Я услышал, как она говорит, шепча: "Да, - что же мне теперь

делать?"

Другой голос, звонкий и ясный, сказал мягко, подсказывая ответ:

"Гарвей, - { этого не было? }"

- Было, - ответил я опять, как тогда. - Это было, Биче, простите меня.

Дата добавления: 2015-09-04