Классики мирового религиоведения

Делич Ф. Вавилон и Библия

К чему все эти усилия в далекой, суровой, полной опасностей стране? К чему это дорогостоящее перекапывание отложений четырех тысячелетий, достигающее глубины грунтовых вод, но не сулящее, однако, ни золотых, ни серебряных находок? К чему соревнование наций ради того, чтобы обеспечить себе как можно больше этих бесплодных холмов — поприще для производства раскопок? И откуда, с другой стороны, этот постоянно

возрастающий, готовый на любые жертвы интерес, который проявляется к раскопкам в Вавилоне и Ассирии как по ту, так и по эту сторону океана?
Есть один ответ на оба вопроса, который, хоть и не является вполне исчерпывающим, все же раскрывает основную причину и цель указанных действий: это Библия. Такие названия, как Ниневия и Вавилон, рассказы о Валтасаре и о трех волхвах окутаны для нас таинственным волшебством с самой нашей юности; какую бы ценность ни представляли для истории и культуры те длинные списки правителей, которых мы пробуждаем к новой жизни, они не возбуждали бы и половины того участия, если бы среди них не было Амрафела, Сеннахирима и Навуходоносора, которые уже со школьных времен знакомы нам.
Однако в зрелом возрасте к этим воспоминаниям юности присоединяется стремление, которому как раз в наше время мыслящий человек может найти удовлетворение,— стремление выработать мировоззрение, которое устраивало бы и рассудок, и сердце; а это вновь и вновь заставляет задаваться вопросом о том, каково происхождение и значение Библии, в первую очередь Ветхого Завета, с которым Новый Завет связан неразрывной исторической связью. Удивительно, что именно сейчас в Германии, Англии и Америке — в этих трех «странах Библии», как их не без основания называют,— необозримое число христианских ученых исследует вдоль и поперек Ветхий Завет, эту небольшую библиотеку разнообразных книг. Мы все еще мало внимания обращаем на этих скромных тружеников духа; несомненно, однако, что, когда все вновь полученные познания, преодолев пределы кабинета ученого, выйдут в жизнь — в церкви и в школы,— они, несомненно, вызовут значительные изменения в духовной жизни и отдельных людей, и целых народов и будут содействовать прогрессу больше, чем самые выдающиеся открытия в области естественных наук. При этом все более широкую дорогу прокладывает себе убеждение, что результаты вавилоно-ассирийских раскопок послужат преимущественно тому, чтобы открыть новую эпоху как в понимании Ветхого Завета, так и в оценке его, и что в будущем Вавилон и Библия навсегда останутся тесно связанными друг с другом.

Как же все-таки изменились времена! Давид и Соломон жили за тысячу лет до Рождества Христова, Моисей — за тысячу четыреста лет, а еще восемью столетиями раньше жил Авраам, и о каждом из этих людей имеются сообщения в Библии, содержащие мельчайшие подробности! Это казалось столь необычным и столь сверхъестественным, что люди с доверием относились к рассказам о происхождении мира и человечества — даже великие умы, и те находились под обаянием тайны, которая окружала 1-ю книгу Моисея. Теперь, когда вскрыты пирамиды и обнаружены ассирийские дворцы, народ Древнего Израиля и его письменность выглядят самыми молодыми среди своих соседей. Ветхий Завет являлся «миром в себе» вплоть до нашего столетия: в нем говорилось о временах, с которыми едва соприкасается нижняя граница классической древности, и о народах, о которых у греков и римлян не говорится ничего или встречается лишь беглое упоминание. Библия была единственным источником по истории переднеазиатского мира примерно до 550 г. до н. э., и поскольку в поле ее зрения находится довольно обширный квадрат от Средиземного моря до Персидского залива и от Арарата до Эфиопии, то она просто переполнена загадками, которые, возможно, никогда и не удалось бы разрешить. Теперь наконец рухнули стены, скрывавшие «место действия» Ветхого Завета, и свежий, оживляющий ветер с Востока, соединенный с потоком света, пронизывает и освещает стародавнюю книгу — тем сильнее, чем более становится очевидным, что иудейская древность от начала и до конца сопряжена с Вавилонией и Ассирией.
Американские раскопки в Ниппуре извлекли на свет торговые грамоты некогда крупной купеческой фирмы «Мурашу и сын», относящиеся ко временам Артаксеркса (около 450 г. до н. э.). Тут мы можем прочесть имена многих оставшихся в Вавилоне еврейских изгнанников — Нафанаил, Вениамин, Аггей — а в связи с городом Ниппур прочтем и о канале «Кабар», вновь открыв тем самым знаменитый канал Ховар в земле Халдейской, известный благодаря свидетельству Иезекииля (Иез. 1, 3). Этот can ale grande (великий канал) — ибо именно так переводится его название,— быть может, существует и до сегодняшнего дня. Так как вавилонские кирпичи, как

правило, несут на себе клеймо, в котором среди прочего указано и название города, сэру Генри Роулинсону уже в 1849 г. удалось обнаружить давно разыскиваемый город Ур Халдейский, который многократно упоминается как родина Авраама, родоначальника Израиля (Быт. 11, 31; 15, 7) — в обширном районе раскопок Эль — Мугаджар в южной части Вавилонии, на правом берегу самого нижнего течения Евфрата. Данные клинописной литературы позволяют очень точно сориентироваться на местности. Так, если прежде город Кархемис, при котором Навуходоносор в 605 г. до н. э. одержал великую победу над фараоном Нехао (Иер. 46, 2), безуспешно искали повсюду по берегам Евфрата, то английский ассириолог Джордж Смит в марте 1876 г. отправился из Алеппо вниз по течению Биредшика, где, по данным клинописных текстов, должна была лежать хеттская столица, и точнейшим образом идентифицировал с Кархемисом находившиеся там развалины Джерабиз, более обширные, чем Ниневия, включающие стены кирпичной кладки и дворцовые курганы, что было тут же подтверждено рассеянными по всей территории развалин надписями на своеобразном хеттском иероглифическом письме.
Не только многочисленные знаменитые места, но и многие личности, упомянутые в Библии, обретают теперь плоть и кровь. Книга пророка Исайи упоминает однажды ассирийского царя по имени Саргон, пославшего своего фельдмаршала против Азота, и когда французский консул Эмиль Ботта — по совету одного немецкого ученого — в 1849 г. начал копать на расположенном недалеко от Мосула кургане Хорсабад, положив тем самым начало археологическим исследованиям на месопотамской земле, то первый же найденный ассирийский дворец оказался дворцом этого Саргона, завоевателя Самарии, и на одном из роскошнейших алебастровых рельефов, которыми были украшены стены покоев дворца, этот великий герой войны собственной персоной предстает перед нашими глазами — он беседует со своим фельдмаршалом. Библейская книга Царств (4 Цар. 18, 14) рассказывает, что царь Сеннахирим должен был получить после взятия южнопалестинского города Лахис дань с иерусалимского царя Езекии, а рельеф из дворца Сеннахирима в Ниневии показывает ассирийского вла-

дыку сидящим на троне возле своего шатра и лицезреющим завоеванный город; сопровождающая надпись гласит: «Сеннахирим, царь Вселенной, владыка Ашура, восседал на своем троне и обозревал трофеи Лахиса». А что касается вавилонского противника Сеннахирима, Беродах Баладана, который, по Библии (4 Цар. 20, 12), посылал дружественных послов к Езекии, то его нам показывает прекрасный берлинский рельеф из диорита, а перед царем — городской голова Вавилона, которому милостью его королевского величества передаются большие поместья в качестве подарка. Даже современник Авраама, Амрафел (Быт. 14), сам великий царь Хаммурапи, представлен теперь на портретах. Так люди, которые оказали влияние на историю трех тысячелетий, вновь предстают как живые, и даже их цилиндрические печати сохранились для нас; вот печать царя Дария, сына Гистаспа: царь под высоким покровительством Ормузда; он на львиной охоте, а рядом надпись на трех языках: «Я Дарий, великий царь» — это истинное -сокровище Британского музея; и здесь же государственная печать одного из древнейших из известных нам доселе вавилонских правителей — Саргони-шаль-али, или Саргона I, из III, а, возможно, даже IV тысячелетия до н. э.,— того самого царя, который оставил о себе следующую легенду: он не знал своего отца, потому что тот умер до его рождения; поскольку братья отца не позаботились об овдовевшей матери, она, произведя его на свет, была в весьма бедственном положении; «в Ашупиране на Евфрате родила она меня тайно, положила меня в ящичек из тростника, залепила глиной мою дверь и пустила меня в реку, которая на волнах своих принесла меня к водоносу Акки. Он принял меня по доброте своего сердца, воспитал как своего сына и сделал меня своим садовником — и Иштар, дочь небесного царя, прониклась благосклонностью ко мне и возвысила меня царем над людьми».
Даже целые народы как бы оживают вновь. По ассирийским памятникам искусства мы можем воссоздать типы различных народов, находя то изображение иудея из Лахиса, то израильтянина времен Иисуса, а из других национальных типов, например, военачальника эламитов, арабского всадника, вавилонского купца — всех их мы можем сегодня изучать и воспроизводить. Особенно

интересны ассирийцы, которые, казалось, еще шесть столетий назад исчезли в потоке времен вместе со своей культурой и историей, а сегодня они, благодаря раскопкам в Ниневии, известны нам до мелочей, и многие места из книг пророков оказываются богато иллюстрированными.
«И поднимет знамя народам дальним, и даст знак живущему на краю земли,— и вот, он легко и скоро придет; не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснет, и не снимется пояс с чресл его, и не разорвется ремень у обуви его; стрелы его заострены, и все луки его натянуты; копыта его коней подобны кремню, и колеса его — как вихрь; рев его — как рев львицы; он рыкает подобно скимнам, и заревет, схватит добычу и унесет, и никто не отнимет» (Ис. 5, 26—29). Вот так красноречиво пророк Исайя изображает ассирийские войска. Теперь мы видим этих ассирийских солдат, покидающих на заре лагерь и штурмующих вражеские укрепления при помощи таранов, в то время как в нижнем ряду изображения они уводят в плен несчастных — и мужчин, и женщин, и детей; мы видим, как ассирийские лучники и копьеносцы мечут свое оружие во вражеские укрепления, а с другой стороны ассирийские воины штурмуют холм, защищаемый вражескими стрелками; они подтягиваются на ветвях деревьев и карабкаются наверх, опираясь на шесты, в то время как иные из них с триумфом несут в долину отсеченные головы врагов. Военная сущность этого первого в мире милитаристского государства представлена нам во множестве подобных военных картин на бронзовых воротах Салманассара II, а также на бронзовых рельефах дворцов Саргона и Сеннахирима вплоть до подробностей вооружения и снаряжения воинов, и даже ступеней в его развитии. Вот портрет одного ассирийского офицера из штаба Саргона, борода которого ухожена с таким совершенным искусством, которое едва ли доступно для нынешних наших офицеров; вот пажи царского двора в торжественной процессии; вот они несут царскую повозку, а вот — царский трон. Многие прекрасные рельефы показывают нам царя Сарданапала на охоте, особенно в его любимом спорте — охоте на львов, наиболее представительные экземпляры которых постоянно во множестве

содержались наготове в специальных диких парках или в хитроумно сконструированных клетках (ср. Иез. 19, 9). Когда царь Саул не хотел отпускать Давида на битву с Голиафом, тот напомнил ему, что, будучи пастухом овец у своего отца, он порой, когда лев или медведь похищали кого-то из его стада, преследовал хищника, побеждал его и возвращал обратно его добычу; и, когда зверь кинулся на него самого, он взял льва за гриву и убил его. Таким же точно был обычай и в Ассирии. Поэтому рельефы показывают нам охоту царя Сарданапала на льва, причем не только верхом или из повозки, но мы видим также, как царь Ассирии мужественно меряется силами с царем пустыни в ближнем бою, стоя прямо на земле. Бросив взгляд на подготовку к королевскому застолью, увидим слуг с зайцами, куропатками, прутьями, унизанными саранчой, и множеством пирожных и разнообразных фруктов; в одной руке у них — маленькая свежая ветка для защиты от мух. И даже на одном рельефе из гарема мы можем увидеть царя вместе с царицей, наслаждающихся драгоценным вином в обвитой виноградом беседке: царя — покоящимся на высоком шезлонге, царицу — сидящей напротив него на высоком стуле в богатых одеждах; опахала евнухов создают им прохладу, в то время как в стороне звучит сладкая музыка. Это единственная царица, изображение которой сохранилось до наших дней. Еще раньше ее хорошо сохранившийся профиль спас для потомков прусский обер-лейтенант, будущий полковник Биллербек, сделав в 1867 г. с него зарисовку; вполне возможно, что эта жена Сарданапала была принцессой арийской крови и имела светлые волосы. И еще многое другое, что может интересовать нас в ассирийской древности, предстает в изображении перед нашими глазами. Пророк Исайя (45, 20; 46, 1) упоминает процессии богов; здесь мы видим нечто подобное: впереди богини, за ними вооруженный молотом и связкой молний бог грозы; для несения изображений богов используются ассирийские солдаты; мы видим транспортировку быка-колосса и можем получить представление о технических познаниях ассирийцев; более всего, однако же, мы вновь и вновь восхищаемся простым и благородным стилем их архитектуры, воплощенным, например, в раскопанных Боттой воротах дворца царя Сарго-

на; не менее, однако, прекрасны исполненные в духе захватывающего реализма изображения зверей, выполненные этими «голландцами древности»,— например, идиллия мирно пасущихся антилоп или ставшая знаменитой в истории искусства умирающая львица из Ниневии. Таким вот образом дополняют раскопки на вавилонской земле наши познания по культуре и искусству этой прародины ассирийской цивилизации, уводя нас на четыре тысячелетия назад, т. е. в те времена, в которые вернуться когда-нибудь не могла мечтать даже самая смелая фантазия. Мы проникаем даже в эпоху такого древнего народа, как шумеры, не принадлежавшего ни к индогерманской, ни к семитской группе, народа, который является творцом и основоположником великой вавилонской культуры; те самые шумеры, которые в системе счета следующей ступенью после 10 ставили число 60, а не 100. Шумерский первосвященник, прекрасно сохранившаяся голова которого находится в Берлинском музее, без сомнения, может быть охарактеризован как благороднейший представитель рода человеческого, появившийся на заре истории.
Однако, как бы ни было все это поучительно и полезно, это тем не менее лишь частности, так сказать, внешняя сторона дела, которую с легкостью превзойдут сообщаемые далее факты.
Я имею в виду здесь не только то обстоятельство (само по себе, во всяком случае, достойное внимания), что вавилоно-ассирийское исчисление времени, покоившееся на строгом астрономическом обосновании, т, е. на наблюдении затмений Солнца и так далее, сегодня позволяет научно датировать события, о которых рассказывается в библейской книге Царств, что представляется вдвойне необходимым с тех пор, как Робертсон Смит и Велльгаузен доказали, что ветхозаветная хронология приспособлена к системе священных чисел: окончание Плена происходит 480 лет спустя после основания Соломонова храма, а само основание Соломонова храма — через 480 лет после исхода из Египта (см. 3 Цар. 6, 1). Можно на одном только примере показать то огромное значение, которое, благодаря очень близкому родству вавилонского и еврейского языков и внушительному объему вавилонской литературы, имеет исследование кли-

нописи для лучшего понимания ветхозаветных текстов. Бесчисленное количество раз произносится и слышится благословение: «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на тебя Господь светлым лицем своим и помилует тебя!» (Числ. 6, 24-25). Но только теперь осознаем мы его полную глубину, с тех пор как мы знаем из вавилонского словоупотребления, что выражение «поднять свой лик, свои глаза на кого-нибудь или к кому-то» с особым предпочтением употребляется божеством, которое обращает к избранному человеку или к месту свое благоволение и свою любовь. Это — прекрасное пожелание человеку благоволения и защиты со стороны Бога, радости и милости и, наконец, даже божьей любви. Потом оно отзовется в истинно прекрасном благословляющем приветствии Востока: «Да пребудет с тобою мир!», которое Фридрих Рюкерт воспевает в таких стихах, посвященных строкам Корана (24, 27): Когда вы вступаете в дом, Говорите: «Да будет мир». Когда вы выходите из него, Говорите: «Мир да придет». Чего бы ни пожелал человек, Более прекрасных слов до сих пор Не было придумано, чем Мир этой земле!
Но даже та большая помощь, которую получает от Древнего Вавилона филологический анализ Библии, меркнет перед значимостью следующих соображений.
Одним из наиболее примечательных результатов археологических исследований на Евфрате и Тигре является то, что в этой вавилонской долине, необыкновенно богатой уже от природы, и преобразованной человеческими стараниями в оазис неслыханного плодородия, занимающей площадь, равную примерно современной Италии, мы уже в 2250 г. до н, э. находим высокоразвитое, основанное на законодательстве государство, примерно сравнимое по уровню культуры с нашим средневековьем. После того как Хаммурапи удалось изгнать исконных врагов Вавилона, эламитов, и слить север и юг страны в единое государство с политическим и религиозным центром в Вавилоне, он был прежде всего озабочен тем, чтобы утвердить единое право во всей стране, и

создал большой свод законов, в котором зафиксированы все направления гражданского права. Тут четко отрегулированы отношения и господина к рабу или наемному работнику, и купца к приказчику, и землевладельца к арендатору: приказчик, который отправляет принципалу деньги за проданный товар, должен получить от него квитанцию; при убытках, причиненных непогодой и наводнением, предусмотрена скидка арендной платы и т. д. Как следует из письма Хаммурапи к Синидиннаму, царь сам вникает во все наиболее важные случаи из судебнойпрактики и заботится о справедливости и о педантичнейшем соблюдении права, равно как о порядке и о неустанной деятельности во всех сферах управления. Каждый годный к службе мужчина является военнообязанным, хотя многочисленные правовые положения в законах Хаммурапи предупреждают слишком строгое проведение мобилизации; закон уважает привилегии древних жреческих родов и освобождает от воинской службы пастухов в интересах развития скотоводства. Право рыбной ловли строго разграничено для различных местностей, расположенных на одном и том же канале. Кроме того, исключительно беглый характер письма свидетельствует о широчайшем распространении письменности. Так, когда среди частных писем, которые в достаточном количестве дошли до нас из того давнего времени, мы находим письмо женщины к ее мужу, находящемуся в путешествии, и в письме она, после сообщения, что с детьми все в порядке, спрашивает у него совета по пустяковому делу, или письмо сына к своему отцу, в котором он сообщает, что такой-то и такой-то невыносимо оскорбил его и он собирается прибить негодяя, но прежде желает справиться о мнении отца, или другое письмо, в котором сын напоминает отцу о том, чтобы тот прислал наконец давно обещанные деньги, с сомнительным обоснованием, что, дескать, после этого он вновь сможет молиться за своего отца,— то все это указывает на прекрасно организованное движение писем и почты; в равной степени свидетельствует об этом и то, что, судя по всем данным, улицы, мосты и каналы даже за пределами собственно вавилонских границ поддерживались в наилучшем состоянии. Торговля и промышленность, скотоводство и земледелие находи-

лись в полном расцвете, и науки, например геометрия и математика, а прежде всего астрономия, достигли такой высоты развития, что даже и у наших нынешних астрономов вызывают восхищенное удивление. В смысле влияния, которое оказывал Вавилон на мир на протяжении двух тысячелетий, даже Париж не может сравниться с ним, а только разве что Рим. Ветхозаветные пророки, преисполняясь негодования, свидетельствуют о всезатмевающем великолепии Вавилона времен Навудоходоносора и о его всепобеждающей мощи. «Вавилон был золотою чашею в руке Господа, опьянявшею всю землю; народы пили из нее вино и безумствовали»,— восклицает Иеремия (Иер. 51, 7). Вплоть до Откровения Иоанна дышит ненависть в упоминаниях о великом Вавилоне, пышном, веселом городе, центре торговли и искусства, изобилующем богатством, об этом источнике разврата и всей мерзости земли. А ведь таким «очагом» культуры, науки и литературы, «мозгом» Передней Азии, силой, покоряющей себе все вокруг, Вавилон был уже с начала III тысячелетия до н. э.
Случилось так, что зимой 1887 г. египетские феллахи, ведшие раскопки в руинах столицы Аменофиса IV в ЭльАмарна между Фивами и Мемфисом, нашли около трехсот глиняных табличек разнообразнейших форматов. Как выяснилось позже, это были письма вавилонских, ассирийских, месопотамских царей фараонам Аменофису III и Аменофису IV, а больше всего тут было писем от наместников хананейских городов — таких, как Тир, Сидон, Акко, Асколон,— к египетскому двору, и наши Берлинские музеи, по счастью, владеют несколькими из этих писем из Иерусалима, написанных еще до переселения в землю обетованую. Находка глиняных табличек в Эль-Амарна, подобно мощному прожектору, осветила все ослепительным светом и изгнала глубокую тьму, которая скрывала страны Средиземноморья (особенно Ханаан), в том числе их политическое и культурное состояние в 1500-1400 гг. до н. э. Один тот факт, что вся знать Ханаана и даже Кипра пользовалась вавилонским языком и писала, подобно вавилонянам, на глиняных табличках и что, таким образом, вавилонский язык был языком официального дипломатического общения от Евфрата до Нила,— свидетельствует о господствующем

влиянии вавилонской культуры и литературы в период 1500-1400 гг. до н. э.
Когда 12 колен Израилевых вторглись в Ханаан, они оказались в стране, которая в полном смысле была доменом вавилонской культуры. Вот маленький, но характерный штрих: сразу после завоевания и опустошения первого ханаанского города, Иерихона, предметом жадности Ахана стала именно вавилонская одежда (Нав. 7, 21). Однако не только ремесло, но и торговля, права, обычаи и наука Вавилона задавали тон в этой стране. Таким образом, получает объяснение, почему, например, в Ветхом Завете используется вавилонская система мер, весов и монет, а также внешняя форма закона: «Если некто делает то-то и то-то, то пусть он то-то и то-то». И так как ветхозаветный храмовый культ, жертвоприношения, жречество не вполне свободны от соприкосновений с влиянием Вавилона, то стоит задуматься и над тем, что сама израильская традиция не очень-то хорошо представляет себе происхождение дня субботнего (ср. Исх. 20, 11 и Втор. 5, 15). А вавилоняне-ассирийцы также имели свой день «субботний» (sabattu), который они называли «День» хат е^ОХЛУ и который служил цели умилостивления богов и, как показывает его название, стремился достичь этой цели прекращением некоторых видов профессиональной деятельности, а в тех календарях, которые специально предназначались для царя, в 7, 14, 21 и 28 число месяца с неизменной подробностью строго внушаются заповеди, что в эти дни «пастырь великих народов» не должен есть жареного мяса, переменять своей одежды, приносить жертв, что царь не должен садиться в колесницу, не должен принимать решений, что маги не должны пророчествовать и даже врачу возбраняется возложить свою руку на больного. Поэтому едва ли может оставаться сомнение, что благодатью, заключенной в воскресном или субботнем покое, мы обязаны в последнем итоге этому древнему культурному народу Междуречья. Но более того! Берлинские музеи хранят одно особенно ценное сокровище. Это глиняная табличка, которая содержит легенду о том, как случилось, что первый человек оказался лишенным бессмертия. И место находки этой таблички (Эль-Амарна), и многочисленные отметки красными египетскими черни-

лами, рассеянные по дощечке и показывающие, сколько усилий прилагали египетские ученые, чтобы облегчить себе понимание иноязычного текста,— доказывают ad culos1, как жадно уже в те времена исследовались произведения вавилонской литературы даже в стране фараонов. Теперь уже не покажется невероятным предположение, что подобное происходило и в Палестине, как в более ранние, так и в позднейшие времена, и что ряд библейских рассказов теперь наконец появится на свет божий из вавилонской ночи в их исходном, первоначальном виде.
Вавилоняне делили свою историю на две эпохи: «до» и «после» потопа. И действительно, Вавилов был страной, расположенной в зоне великих потопов, поскольку аллювиальные низменности, на которых имеются крупные водные артерии, впадающие в море, подвержены наводнениям, причем в особых формах — циклонах и ураганах,— сопровождаемых землетрясениями и обильными проливными дождями. Если вспомнить, что в 1876 г. подобного рода стихия, разбушевавшаяся в Бенгальской бухте, в сопровождении сильной грозы неистовствовала в устье Ганга с такой силой, что потеряли оснастку корабли, стоявшие в 300 км от эпицентра, а тем временем циклоническая волна, вобрав в себя воды, отступавшие от берега во время отлива, обрушилась огромнейшим валом на побережье, покрыв собой территорию площадью в 141 квадратную милю на глубину в 45 футов, в результате чего погибло 215 тысяч человек, и все это продолжалось до тех пор, пока штормовой прилив воды не иссяк, раздробившись о возвышенности местности, то можно представить себе, какую ужаснейшую катастрофу являл собой подобный циклон для Вавилонской низменности в те давние времена. Заслугой знаменитого венского геолога Эдуарда Зойсса стало как раз то, что в вавилонском рассказе о всемирном потопе, который записан на дощечке из библиотеки Сарданапала в Ниневии (т. е. был письменно зафиксирован уже в 2000 г. до н. э.), он увидел детально точное изображение такого циклона. Именно море, согласно этому рассказу, играет главную роль в происшедшей катастрофе: поэтому-то

' Наглядно, воочию (лат.).— Примеч. перев.

корабль вавилонского Ноя — Ксисутроса и отброшен к отрогам армяно-мидийских гор. В остальном же это хорошо известный всем рассказ о всемирном потопе. Ксисутрос получает от бога водных глубин повеление построить определенных размеров корабль, просмолить его хорошенько и разместить на нем свою семью и представителей всего сущего на земле. Корабль принял пассажиров, его трюм был плотно задраен, и он понесся по волнам, разрушавшим все вокруг, пока не достиг горы под названием Низир. Здесь следует знаменитая фраза: «В день седьмой я взял голубя и отпустил его. Голубь летал тут и там, но, поскольку нигде не было места для отдыха, вернулся назад». Далее мы читаем о том, как была пущена ласточка, тоже вернувшаяся назад, а затем и ворон, не вернувшийся на корабль и тем удостоверивший, что вода наконец спадает. После этого Ксисутрос сам покидает корабль и на вершине горы совершает жертвенный обряд во славу богов, до которых доходит сладкий запах воздаваемого жертвоприношения. Вся эта история, в том самом виде, как она записана здесь, и достигла некогда Ханаана. Но там по причине иных географических условий содержание легенды утрачивает одно существенное обстоятельство, а именно то, что главным фактором катастрофы было море. Поэтому в Библии мы сталкиваемся с двумя версиями потопа, которые уже несостоятельны с точки зрения естественных наук, да к тому же и противоречат друг другу. Одна из них приписывает потопу продолжительность в 365 дней, а аОбэву а 61 (40 + 3 х 7). Знанием того, что в Библии в переработанном виде содержатся два принципиально различных рассказа о потопе, наука обязана правоверному католику, лейбхирургу Людовика XIV, Жану Астрюку, который в 1751 г., по выражению Гёте, впервые «применил к Пятикнижию скальпель и зонд» и тем самым стал родоначальником его исторической критики. Речь идет об углубленном исследовании разнообразных источников, из которых составлены пять книг Моисеевых. Все это факты в научном отношении непоколебимы, как бы ни старались закрывать на них глаза по обе стороны океана. Если мы вспомним, что в свое время даже такие великие умы, как Лютер и Меланхтон, считали предосудительной систему Коперника, а сам Ке-

плер, открывший истинные законы движения светил, отдавал (по крайней мере внешне) дань астрологии, то ясно увидим, насколько трудно и медленно пролагает себе дорогу новое знание. Признания результатов критики Пятикнижия также следует ожидать не скоро, но свет истины со временем воссияет и над этим источником. Десять царей, правивших в Вавилоне до потопа, отражены в Библии в образе десяти допотопных патриархов, с многочисленными совпадениями вплоть до мелочей.
Кроме сказания о Гильгамеше, седьмая табличка которого содержит рассказ о всемирном потопе, мы располагаем и другим прекрасным вавилонским сочинением: сказанием о сотворении мира, записанным на семи табличках. Согласно ему, до начала всех вещей бурлила и волновалась мрачная, хаотическая водная первостихия по имени Тиамат. И как только решили боги создать порядок во Вселенной, поднялась Тиамат во враждебном противостоянии богам (обычно Тиамат изображают в виде дракона, но встречаются и представления о ней как о семиглавой змее). Тиамат породила из своей плоти всевозможных чудовищ, в основном огромных, разбухших от яда змей, и, объединившись с ними, изготовилась к битве с богами, полыхая злобой и яростью. Все боги задрожали от страха, увидев столь грозного противника. И тут бог света и утренней зари Мардук вызвался сразиться с Тиамат, выдвинув, однако, условие, что ему будет присвоено первенство среди богов. Далее следует колоритная сцена: Мардук, закрепив на Востоке, Юге, Западе и Севере крепкую сеть, чтобы ни одно из чудовищ, порожденных Тиамат, не ускользнуло от него, во всем своем царственном великолепии и блеске вооружения восходит на колесницу, запряженную четверкой огненных коней, и боги в восхищении взирают на него. Мардук мчится навстречу врагам и бросает им вызов. В ответ Тиамат издала дикий оглушительный вопль, такой, что земля под ней содрогнулась до основания и раскололась пополам.
Тиамат раскрыла свою пасть как можно шире, но до того, как она вновь сомкнула ее, Мардук успел направить туда порыв злого ветра, затем он схватил копье, поразил Тиамат в сердце и встал на ее поверженное тело. Тем временем были пленены и чудовища, приспеш-

ники Тиамат. После этого Мардук аккуратно разрезал Тиамат, подобно тому как разрезают рыбу, создав из нее небесный свод, разделяющий верхние воды от нижних, разместил на небе луну, солнце и звезды, населил землю растениями и животными и наконец сотворил первого человека.
Поскольку Мардук был богом — покровителем Вавилона, легко понять, почему именно этот рассказ нашел широкое распространение в Ханаане. Причем ветхозаветные поэты и пророки зашли так далеко, что стали приписывать подвиги, совершенные Мардуком, непосредственно Яхве, почитая последнего тем божеством, которое в древнейшие времена повергло в прах многоголовое морское чудовище и всех его пособников. Такие места из книги пророка Исайи, как следующее: «Восстань, восстань, облекись крепостью, мышца Господня! Восстань, как в дни древние, в роды давние! Не ты ли сразила Раава, поразила крокодила?» (Ис. 51, 9), и из книги Нова: «Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость» (Иов. 26, 12) — воспринимаются как убедительное подтверждение находки, сделанной нашей немецкой экспедицией. Речь идет о портрете, изображающем бога Мардука на вершине царственной славы: с мощной дланью, с увеличенными в размерах глазом и ухом — символами его мудрости, а у ног божества — поверженный дракон первостихии, Конечно, ученый жрец, составлявший текст 1-й главы книги Бытия, стремился избежать чисто мифологических черт в изложении легенды о сотворении мира. В данном случае, однако, признается существование изначального водного хаоса, обозначенного именем Теом (ср. с Тиамат), Далее признаются разделения и мрака от света, и первостихии воды от небесной тверди. Признанием такого порядка событий, при котором после того, как были собраны нижние воды, появляется земля, небо украшается солнцем, луной и звездами, на покрытой растениями земле появляются животные и, наконец, возникает человек как творение Божие, подтверждается очевидная для нас теснейшая взаимосвязь между вавилонским и библейским сказаниями о сотворении мира. В то же время становится ясно, сколь тщетны усилия привести библейские рассказы о сотворении мира в соответствие с

данными естественных наук. Показательно, что мотив борьбы Мардука с Тиамат продолжает звучать и в Откровении Иоанна в битве архангела Михаила со «зверем бездны», «древним змеем», который здесь уже зовется чертом и сатаной. Весь этот круг представлений, дополняемый рассказом о святом рыцаре Георгии и его сражении с драконом, привнесенном в историческое знание крестоносцами, имеет явно вавилонское происхождение, ибо за много-много столетий до появления Апокалипсиса в прекрасно выполненном рельефе на стенах ассирийского дворца запечатлено изображение битвы между властью света и властью тьмы, которая возобновляется с каждым вновь наступающим днем и с каждой вновь приходящей весной.
Уяснение этой взаимосвязи имеет и более высокую значимость. Глубоко отложилась в человеческом сердце заповедь — не совершать по отношению к ближнему таких деяний, каких бы человек не желал по отношению к себе самому. «Не проливай кровь ближнего своего, не приближайся к жене ближнего своего, не посягай на одежду ближнего своего» — эти основные требования человеческого инстинкта самосохранения мы находим у вавилонян в той же последовательности, что и в 5, 6, 7-й заповедях Ветхого Завета. Но человек в то же время является и существом, зависящим от общества, в котором живет, поэтому основы гуманизма — готовность прийти на помощь, милосердие, любовь — составляют неотъемлемую часть человеческой природы. Когда вавилонский маг посещал больного и выяснял, какой грех привел его на одр болезни, он не ограничивался вопросом о смертных грехах, но спрашивал также: «Может быть, ты не пощадил противника? Не освободил связанного? Не дал узнику увидеть солнечный свет?» Самые высокие нормы человеческой нравственности были знакомы вавилонянам. Говорить правду и исполнять обещанное представлялось им столь же обязательным, сколь недостойным и заслуживающим наказания считалось говорить устами «да», мысля в сердце «нет». Нет ничего удивительного в том, что вавилонянину, как и еврею, нарушение законов и заповедей представлялось грехом, потому что и для вавилонянина тоже право и религия составляли нераздельное целое. Примечателен уже тот

факт, что вавилоняне воспринимали сами по себе человеческие страдания и лишения, особенно болезни и даже смерть как наказание за грехи. В Вавилоне, как это имело место позднее и в Библии, в понимании природы греха заключена особая сила. Отсюда становится понятно, почему вавилонские мыслители размышляли над тем, как стало возможным, что человек — творение Бога, созданное по его образу и подобию, даже несущее в своих жилах божественную кровь,— может быть подвержен греху и смерти. Библия содержит прекрасный, глубокомысленный рассказ об искушении женщины змеем. Итак, снова змея? Это звучит вполне по-вавилонски. Почему бы не тот самый змей, стародавний враг богов, побежденный Мардуком и начавший мстить, восстанавливая против богов их собственное творение? Не тот ли это самый змей, о котором сказано, что он разрушил жилище жизни? Истоки библейского рассказа о грехопадении Адама и Евы — вопрос первостепенной важности для религии. Особое значение он приобретает в новозаветной теологии, которая, как известно, противопоставляет первому Адаму, через которого в мир вошли грех и смерть, второго Адама. Беру на себя смелость немного приподнять завесу — я укажу на одну древневавилонскую печать. В центре ее изображено дерево с висящими плодами, справа — мужчина — на это указывают рога, символ силы и, возможно, божественности происхождения, слева — женщина. Оба протягивают руки к плодам. Позади женщины изображена змея. Можно ли не усмотреть взаимосвязи между этой древневавилонской печатью и библейской легендой о грехопадении?
«Человек умирает, и в то время, когда его бренное тело покоится в гробу, освобожденная от плоти душа переселяется в страну, из которой не возвращаются». Ее название Шеол, или Гадес, Аид. Это мрачное пыльное место, где повсюду, словно птицы, порхают души, влачащие угнетенное и безрадостное бытие. Двери и запоры покрыты пылью. Все, чему некогда радовалось человеческое сердце, обращено здесь в пыль и тлен. При таких неутешительных и безысходных представлениях легко понять, почему у евреев, как и у вавилонян, долгая жизнь в этом мире почиталась наивысшим благом. Открытая нашей экспедицией улица процессий Мардука

вымощена большими каменными плитами, на каждой из которых высечена молитва Навуходоносора, заканчивающаяся словами: «Господь Мардук, даруй долгую жизнь!» Удивительно, однако, вавилонские представления о подземном мире все-таки более оптимистичны, чем ветхозаветные. На двенадцатой табличке эпоса Гильгамеша, дошедшей до нас в виде осколков, вавилонский подземный мир описан весьма подробно. Среди прочего мы находим здесь представление о некоторых отошедших душах, которые «покоятся на ложах и пьют чистую воду». Следует отметить, что многие известные вавилонские захоронения были найдены в Варке, Ниппуре и в самом Вавилоне. Недавно переднеазиатский отдел Берлинского музея приобрел небольшой глиняный конус, обнаруженный, очевидно, в одном из таких захоронений. На нем сохранилась надпись, в трогательных выражениях просящая нашедшего этот прах не повреждать его, ибо усопший был праведен при жизни. Скупой по объему текст заканчивается молитвой об умершем: «В верхнем мире имя его останется прославленным, в нижнем мире его отошедший дух пьет прозрачную воду». Следовательно, те, кто на земле творил благие дела, должны быть после смерти вознаграждены, и Шеол для них — это место, где их души пьют прозрачную воду. Следовательно, другой Шеол, предназначенный для нечестивых, не только пыльный, но и безводный или, в лучшем случае, располагающий «мутной водой»?
В книге Иова (Иов. 24, 18 и далее), имеющий множество совпадений с вавилонскими представлениями, мы находим противопоставление между жаркой, безводной пустыней, уготованной для грешников, и садом со свежей, прозрачной водой, предназначенным для благочестивых. И в Новом Завете, который, впрочем, странным образом переплетает это воззрение со строкой из книги Исайи, мы читаем об огненной пещере, в которой богач мучается от жажды, и о райском саде, полном свежей прозрачной воды для Лазаря. А то, что сделали из сказаний об этой пещере и о рае поэты и художники, церковные учителя и священники, да, наконец, и пророк Мухаммед — это общеизвестно. Представим себе — вот бедный мусульманин, которого караван бросил в пустыне больного и ослабевшего, ибо он не перенес трудностей

пути. Поставив рядом кувшинчик с водой, он собственною рукою роет себе плоскую могилу в песке пустыни, богобоязненно ожидая смерти. Глаза его горят, ибо еще несколько шагов — и из широко открывшихся врат рая выступят ему навстречу ангелы со словами: «Селам алейкум, ты был благочестив, так вступи же навек сюда, в этот сад, который Аллах предназначил для праведных». Пространство сада столь же обширно, сколь велики соединенные вместе небо и земля. Сады с густой листвой, полные тени, с низко свисающими плодами, пронизаны текущими отовсюду ручьями, и воздушные беседки поднимаются по берегам райских потоков. На лицах блаженных обитателей — райское сияние, они полны счастья и радости. Они носят зеленые одежды из тончайшего шелка и парчи, их руки украшены золотыми и серебряными браслетами. Они покоятся на ложах с высокой обивкой и мягкими подушками, под ногами у них — ворсистые ковры. В полном покое сидят они друг против друга, а перед ними — богато накрытые столы, на которых есть все, чего бы они ни захотели. По кругу идет полный бокал, и бессмертные юноши, видом подобные россыпям жемчуга, обходят всех с серебряными сосудами и со стеклянными кувшинами, полными прекраснейшей прозрачной воды из ручья Тасним, из которого пьют архангелы, благоухающей камфарой и имбирем, и вода эта смешана с драгоценным старинным вином, которого можно пить сколько угодно, ибо оно не опьяняет и не причиняет головной боли. И к тому же еще райские девы! Девушки с кожей, гладкой, как страусовое яйцо, с вздымающейся грудью, с глазами газелей — глазами, напоминающими жемчужину в раковине, взгляды которых исполнены целомудрия и все же пленительны. Блаженному обитателю рая разрешается выбрать себе из этих дев семьдесят две и к тому же, если он хочет, взять тех жен, которые были у него на земле (а хороший человек постоянно будет испытывать потребность в добре). Всякая ненависть и зависть покидают души блаженных, и нет в раю болтовни и фальши, а повсюду слышно только «Ассаламалейкум! Ваалайкумсалам!», и всякая речь заканчивается словами: «Хвала Аллаху, господину всего живущего!» Таковы окончательные следствия скромного вавилонского представления о прозрач-

ной воде, которую предложат в Шеоле в награду за добрые дела. А ведь еще и сегодня во власти этих представлений об адских мучениях и райской жизни находятся неисчислимые миллионы!
Известно, наконец, что и представление о посланцах богов, об ангелах, которого совсем нет у египтян, имеет также вавилонское происхождение, и особенно это касается образов херувимов и серафимов, а также ангеловхранителей, которые сопровождают человека. Как земной владыка нуждается в отряде посыльных, чтобы разносить его приказы по всей стране, так и боги должны иметь к своим услугам легион таких помощников, или ангелов — посланцев с интеллектом человека и поэтому имеющих человеческий облик, однако в то же время обладающих крыльями, чтобы приносить приказы божества к жителям земли по воздуху. В числе свойств, приписываемых этим ангельским существам, были также острота зрения и быстрота орла, а у тех ангелов, в число главных обязанностей которых входило охранять подступы к самому божеству,— необозримая сила быка или внушающая почтительный страх величавость льва, поэтому вавилонско-ассирийские ангелы, подобно ангелам из видения Иезекииля, часто имели смешанный образ, как, например, быкоподобный крылатый херувим с человеческим лицом и строгим прямым взглядом; однако мы имеем и изображения, подобные этому из дворца Ашурназирпала, которое максимально приближаются к нашему представлению об ангелах. В наших сердцах мы всегда сохраняем уютный уголок для этих благородных и светлых образов, которые, благодаря искусству, стали столь милы и близки нам. Однако с образами демонов и чертей — представляются ли они нам как недруги человека или как заклятые враги Бога — мы должны навсегда расстаться, если мы не признаем себя сторонниками позднеперсидского дуализма. «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» — так справедливо учит величайший пророк Ветхого Завета (Ис. 45, 7). Изображения демонов (сама картина не лишена интереса для истории единоборств), или статуэтка черта с ужасной гримасой помогут погрузиться обратно в ночь вавилонских холмов, из которой они пришли.

Я подхожу к концу. На своих раскопках в Хорсабаде Виктор Плейс нашел среди прочего также хозяйственные помещения дворца Саргона: в одном — магазин глиняной посуды с горшками всех форм и размеров, в другом — магазин с железными инструментами. Тут в идеальном порядке лежали большие запасы цепей, гвоздей, стержней, кирок и мотыг, и железо было так отлично обработано и так хорошо сохранилось, что при ударе звенело, как колокольчик, так что кое-что из этого насчитывающего 25 столетий инструментария оказалось тут же вновь в употреблении у арабских рабочих. Столь грубое вторжение ассирийской древности в наше время, может быть, неприятно удивит нас, но то же самое происходит и в духовной сфере. Когда мы различаем 12 знаков Зодиака и говорим об Овне, Тельце, Близнецах и т. д., когда мы делим круг на 360 градусов, час на 60 минут, а минуту на 60 секунд, когда мы именуем семь дней недели по названиям семи планет, например воскресенье — в честь бога солнца (Sonntag — Sonnengott), и еще многое другое,— то во всем этом продолжает жить до сегодняшнего дня шумерско-вавилонская культура. Таким образом, мне, возможно, удалось показать, что и для нашего религиозного мышления, благодаря Библии, свойственно многое, пришедшее из Вавилона. Избавление от этих представлений — хотя и возникших в лоне культуры двух высокоодаренных народов, но все-таки чисто человеческих — и освобождение от различного рода предрассудков, глубоко укоренившихся в нашем сознании, нимало не затронет ни саму религию, которой учили пророки и поэты Ветхого Завета и в несравненно более возвышенном смысле Иисус, ни тем более религиозность наших сердец; напротив, та и другая выйдут из этого очистительного процесса еще более истинными и проникновенными. И потому позвольте мне сказать в заключение о том, что составляет всемирно-историческое значение Библии: о монотеизме. Здесь наидревнейшие времена Вавилона также открывают нам новую и неожиданную картину. Странное дело! Никто не может с определенностью сказать, что первоначально означало наше немецкое слово «Gott». Языковеды колеблются между значениями «возбуждение ужаса» и «совещание». И напротив, слово, которое отчеканили семиты для обо-

значения Божества, не только ясно и прозрачно, но оно охватывает понятие Божества в такой неземной высоте, что уже на одном-единственном слове терпит крах новомодная теория о том, что религия семитов, в том числе культ Яхве, появляется из некоторого подобия фетишизма и анимизма, аналогичных верованиям полинезийских каннибалов или обитателей Огненной земли.
Есть в Коране одно замечательнейшее место, настолько прекрасное, что Гёте желал даже видеть его в драматической обработке. Мухаммед воплощается душой в дух Авраама и проходит с ним путь к монотеизму. Он говорит: когда настала мрачная ночь, Авраам вышел во тьму, и вот зрит он! Звезда сияет над ним. Тут он радостно воскликнул: «Вот Господь мой!» Однако, когда свет звезды начал тускнеть, он сказал: «Я не люблю того, что тускнеет». Когда же на небосклоне взошла блистающая луна, то в возвышенной радости он вскричал: «Вот мой Господь!» Но когда луна зашла, он сказал: «Ах, я, должно быть, опять заблуждался!» Когда же утром воссиял светлый солнечный шар, он закричал: «Вот Господь мой, который велик!» Но когда и солнце закатилось, он произнес: «О, мой народ, что мне делать с твоим многобожием? Я обращаю лик свой к Тому, Кто сотворил и небо, и землю». Это древнесемитское слово, а точнее, словечко для обозначения Бога, известное нам всем из фразы «Eli Eh lama azabtani», звучит как «Эль» и обозначает Цель. Это Сущность, к Которой обращаются, как к цели, глаза человека, взирающего на небо, Которая правит там наверху, дела Которой «все люди могут видеть... человек может усматривать их издали» (Иов. 36, 25), та сущность, к которой человек простирает руки, по которой тоскует человеческое сердце в пучине непостоянства и несовершенства земной жизни — эту-то сущность и называли семитские кочевые племена «Эль», или Бог. И поскольку божественная сущность представлялась им единой, то у тех северосемитских племен, которые около 2500 г. до н. э. стали оседлыми в Вавилонии, есть личные имена типа следующих: «Бог велик» (Irabi-ilum), «Бог решает» (Imalik-ilum), «Бог обратится вновь» (lasubilum) и так далее. Но более того. Благодаря любезности директора египетско-сирийского отдела Британского музея я в состоянии показать вам изображения трех

глиняных табличек. Скажут — что же можно увидеть на этих табличках? Хрупкая, разрушающаяся глина с выдавленными трудночитаемыми письменами! Вполне возможно, но ценны они уж тем, что их можно точно датировать, а именно временем Хаммурапи, а одну — отдельно, временем правления его отца, Син-Мубалита; но еще большую ценность приобретают они из-за того, что содержат три имени, которые представляют глубочайший интерес для истории религии: la- a'- ve- ilu la- ve- ilu la- u- um- ilu.
Это — имена «Яхве—есть—Бог». Итак, Яхве, сущий и неизменный (ибо у нас есть основания утверждать, что именно таково значение этого имени), который не подлежит никакому изменению, который, в отличие от нас, людей, не станет вчерашним уже назавтра, но который живет над сияющим в вечной законосообразности звездным шатром и действует из поколения в поколение,— именем для этого Бога уже располагало то самое кочевое племя, из которого тысячу лет спустя должны выйти сыны Израиля.
Религия переселившихся в Вавилон семитов быстро пошла на убыль под влиянием укоренившегося здесь политеизма более древнего и древнейшего населения этой страны —; собственно, такого политеизма, который отнюдь не кажется нам несимпатичным во всем, что касается представления о Божестве: боги Вавилонии — живые, всеведущие и вездесущие существа, которые внимают молитвам людей и, если и гневаются иногда за их грехи, вместе с тем всегда обнаруживают готовность к милости и примирению. Так же и изображения, которые посвящены богам в вавилонском искусстве,— как, например, вот это, на котором бог солнца из Сиппара восседает на троне в своей «святая святых» — эти изображения удаляются от всего некрасивого, неблагородного, гротескного. И если пророк Иезекииль (Иез. 1) видит Бога, как Он прибывает на живой колеснице, образованной четырьмя крылатыми существами с лицами человека, льва, быка и орла, и над главами этих херувимов покоится кристаллический свод, а на нем

трон как бы из сапфира, на котором в облике человеческом восседает Бог, окруженный чудеснейшим ярким сиянием,— то на одной очень старой вавилонской цилиндрической печати мы находим удивительно похожее изображение Бога. На корабле, нос и корму которого образуют соответственно сидящие человеческие фигуры (в виде так называемой фигуры галиона), стоят, повернувшись друг к другу спиной, однако обратив вперед человекоподобные лица, два херувима, положение которых позволяет сделать вывод о наличии двух других на заднем плане. На их спинах покоится некая площадка, и на ней стоит трон, на котором восседает божество — бородатое, в длинных одеждах, с тиарой на голове, держа в правой руке короткий жезл и кольцо,— за троном же стоит слуга божества, ожидающий его знака; он напоминает человека в льняном одеянии (Иез. 9, 3; 10, 2), который как раз выполнял приказы Яхве. Несмотря на это и несмотря также на то, что свободные и чистые духом учили, что Нергал, бог солнца, бог грома Адад и все другие боги, в том числе боги соседей, есть то же самое, что Мардук, бог Вавилона, все-таки именно политеизм, причем ярко выраженный политеизм, оставался государственной религией Вавилона на протяжении трех тысячелетий — вот серьезный и предостерегающий пример инертности людей и народов в религиозных вопросах, составившей основу для чудовищной власти сплоченного в прочной организации жречества.
Также и вера в Яхве, которую Моисей использовал как боевое знамя, собирая воедино кочевые племена Израиля,— она тоже была и остается в плену всевозможных человеческих слабостей: и наивных антропатических и антропоморфных представлений о Божестве, которые присущи человеческому роду в пору его юности, и языческого культа жертвоприношений, и внешней законности, а прежде всего — израильского партикуляризма, который слишком односторонне претендует на то, что для единого Бога неба и земли Израиль является избранным народом. Однако, несмотря на все эти ограничения, тут и там прокладывало себе дорогу истинное религиозное познание, пока не наступила новая, новозаветная эпоха, с Иисусовой проповедью Бога Отца всем живущим, Которому поклоняются в духе и в истине.

Вавилон и Библия — во всем сказанном представлен лишь небольшой фрагмент того, что дают раскопки в Вавилонии — Ассирии для истории и прогресса человечества. Все это должно подкрепить убеждение, что и для Германии сейчас самое время разбить свою палатку на обрамленном пальмами берегу Евфрата. И сейчас мы можем найти жилой дом членов экспедиции Немецкого Ориенталистского общества, которая во имя славы Германии и немецкой науки неутомимо работает там, на руинах Вавилона, с утра и до вечера, в жару и в холод.
Мы тоже «причисляем себя к поколению, которое стремится из тьмы к свету». Немецкое Ориенталистское общество, только в последние три года появившееся в планах, поддерживаемое, как и археологические предприятия других наций, растущим участием нашего народа и энергичной помощью нашего правительства, достойно занимает свое место под Солнцем — под тем Солнцем, которое восходит на Востоке над таинственными курганами,— и вновь и вновь воодушевляется благодарностью за то живое участие и высочайшее личное покровительство, которое милостиво соизволил оказать нашим устремлениям Его Величество Кайзер.

- - - - - - - - - - - - - -
Фридрих Делич

Фридрих Конрад Герхард Делич (Friedrich Conrad Gerhard Delitzsch) родился в 1850 г. в Эрлангене (Германия), где получил начальное и среднее образование. Поступив в 1870 г. в Лейпцигский университет, он изучал индоевропейские и семитские языки, а с 1873 г. под руководством Э. Шредера специализировался в изучении аккадских (вавилонского и ассирийского) языков. В 1877 г. ф. Делич становится преподавателем семитских языков и ассириологии в Лейпцигском университете. В 1893 г. он получает должность профессора в университете г. Бреслау, а в 1899 г.— должность профессора в Берлинском университете. Ф. Делич дважды (в 1902 и в 1905 гг.) принимал участие в археологических раскопках в Месопотамии. В 1920 г. он вышел в отставку. Умер Ф. Делич в 1922 г. в Лангеншвальбахе.
Основные религиоведческие работы ф. Делича: «Ассирийские исследования» (1874), «Где находился рай?» (1881), «Вавилонский эпос о сотворении мира» (1897), «Вавилон и Библия» (1902), «Великое заблуждение» (1920).
Ф. Делич был одним из первопроходцев в научном изучении аккадских языков, а также внес большой вклад в современную ему библиистику. Он впервые провел сопоставление текстов Ветхого Завета с ассиро-вавилонской мифологией и пришел к выводу, что составители Библии в значительной степени вдохновлялись древневавилонской традицией, а иногда целиком заимствовали вавилонские мифы и предания.
В антологию включена первая лекция из работы ф. Делича «Вавилон и Библия». В ней автор подчеркивает важность изучения вавилонской культуры для более глубокого понимания Ветхого Завета и выдвигает суждение, «что в будущем Вавилон и Библия навсегда останутся тесно связанными друг с другом».
Перевод выполнен Е. В. Рязановой по изданию: Delttzsch F. Babel und Bibel. Leipzig, 1905.

Дата добавления: 2015-09-04