Муравьи 2 страница

Она подошла к двери, остановившись лишь для того, чтобы взять кухонное полотенце и вытереть лицо. Поначалу не узнала ночного гостя, прежде всего потому, что он изменил прическу. Терстон Маршалл не завязал волосы в конский хвост, они свободно падали на плечи, обрамляя лицо, отчего выглядел он, как старая прачка, которой сообщили новости — ужасные новости — после долгого и тяжелого рабочего дня.

Линда открыла дверь. На мгновение Терс застыл на пороге.

— Каро мертва? — спросил он тихо и хрипло. Словно сорвал голос на фестивале в Вудстоке и он так и не восстановился, подумала Линда. — Действительно мертва?

— Боюсь, что да, — ответила она тоже шепотом. Из-за детей. — Очень сожалею, мистер Маршалл.

Еще несколько мгновений он стоял не шевелясь. Потом схватился за седые локоны, которые висели по обеим сторонам лица, и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Линда не верила в романтику отношений Мая и Декабря — для этого была слишком старомодной. Она дала бы Маршаллу и Каро Стерджес два года максимум, может, и шесть месяцев — столько потребовалось бы времени на то, чтобы их половые органы перестали дымиться, — но в этот вечер любовь мужчины не вызывала у нее сомнений. Как и горечь утраты.

Какими бы ни были их чувства, присутствие детей эти чувства обострило, подумала Линда. И Купол тоже. Жизнь под Куполом обостряла все. Линде уже казалось, что они находятся под ним не дни, а годы. Внешний мир таял, как сон при пробуждении.

— Заходите, — пригласила она ночного гостя. — Только тихонько, мистер Маршалл. Дети спят. Мои и ваши.

Линда дала ему солнечный чай,[5]не холодный, даже теплый, но ничего другого сейчас она предложить не могла. Он выпил половину стакана, поставил его на стол. Потом потер кулаками глаза, как ребенок, которому давно следовало лечь спать. Линда поняла, в чем дело: он пытался взять себя в руки, — и сидела молча, не мешая ему.

Терстон глубоко вдохнул, выдохнул, сунул руку в нагрудный карман старой синей рубашки. Достал полоску кожи, завязал волосы на затылке. Линда посчитала, что это добрый знак.

— Расскажите мне, что случилось, — попросил он. — И как.

— Всего я не видела. Кто-то ударил меня ногой по голове, когда я пыталась утащить… утащить вашу Каро из прохода.

— Но один из копов застрелил ее, так? Один из копов этого чертова наводненного копами, обожающего стрельбу города.

— Да. — Она потянулась через стол, взяла его руку. — Кто-то крикнул «оружие». И оружие было. Револьвер Андреа Гриннелл. Она принесла его с собой на собрание, возможно, замыслив убить Ренни.

— Вы думаете, это оправдывает случившееся с Каро?

— Господи, нет. А Анди открыто убили.

— Каро умерла, пытаясь защитить детей, да?

— Да.

— И это даже не ее дети.

Линда промолчала.

— Да только они стали. Ее и моими. Назовите это стечением обстоятельств или причина в Куполе, но они стали нашими детьми, которых иначе у нас никогда бы не было. И пока Купол не исчезнет — если он вообще исчезнет, — они останутся моими детьми.

Линда лихорадочно думала. Можно ли доверять этому мужчине? Она полагала, что да. Расти ему точно доверял; говорил, что он отличный специалист, особенно для человека, который так давно не имел отношения к медицине. И Терстон ненавидел тех, кто правил под Куполом. У него были на то причины.

— Миссис Эверетт.

— Пожалуйста, Линда.

— Линда, можно, я посплю на вашем диване? Я хочу быть рядом, если они вдруг проснутся ночью. Если не проснутся — я надеюсь, что не проснутся, — я хочу, чтобы они увидели меня, когда утром спустятся вниз.

— Хорошо. А утром мы вместе позавтракаем. Овсянкой. Молоко еще не скисло, хотя случится это очень скоро.

— Звучит неплохо. А после того, как дети поедят, мы уйдем. Уж простите меня, если вы патриотка этого города, но меня тошнит от Честерс-Милла. Совсем покинуть его я не могу, но собираюсь уехать как можно дальше. Единственным пациентом в больнице, состояние которого вызывало опасения, был сын Ренни, но днем он ушел, никому ничего не сказав. Он вернется; эта гадость, что растет у него в голове, заставит его вернуться, но сейчас…

— Он мертв.

Терстон особенно и не удивился:

— Припадок, как я понимаю.

— Нет. Его застрелили в тюрьме.

— Хотелось бы сказать, что сожалею, но не могу.

— Я тоже, — кивнула Линда. Она не знала наверняка, как Младший попал в тюрьму и что там делал, но представляла себе, как обставит его смерть скорбящий отец.

— Я увезу детей к пруду, туда, где мы находились с Каро, когда все произошло. Там тихо, и я уверен, что запасов еды на какое-то время нам хватит. Может, и на достаточно длительное время. Кто знает, может, мне удастся найти коттедж с генератором. Что же касается общественной жизни, — у него перекосило лицо, — с меня хватит. И с детей тоже.

— Возможно, я могу предложить место получше.

— Правда? — И когда Линда не ответила, протянул руку через стол и коснулся ее. — Вы должны кому-то довериться. Лучше уж мне.

Линда обо всем ему рассказала, в частности о том, что нужно подъехать к «Универмагу Берпи» и забрать с погрузочной платформы свинцовую ленту, прежде чем ехать на Блэк-Ридж. Проговорили они чуть ли не до полуночи.

Северная часть дома Маккоя для проживания не годилась — из-за того, что прошлая зима выдалась очень уж снежной, крыша провалилась в гостиную, — но столовая в западной части дома, длинная, как железнодорожный вагон, не пострадала, и именно там собрались беженцы из Честерс-Милла. Первыми Барби расспросил Джо, Норри и Бенни: что они видели, о чем грезили, когда потеряли сознание на границе так называемого светящегося пояса.

Джо вспомнил горящие тыквы. Норри рассказала, как все стало темным и солнце исчезло. Бенни сначала заявил, что ничего не помнит. Потом спохватился:

— Крики! Я слышал крики. Ужасные крики.

Какое-то время все молчали. Первым заговорил Эрни:

— Горящие тыквы не сузят поиски, если мы что-то собираемся искать, полковник Барбара. Груда тыкв лежит с солнечной стороны каждого амбара в этом городе. Для них выдался урожайный год.

— Расти, а что говорили твои девочки?

— Примерно то же. — Расти пересказал все, что помнил.

— Останови Хэллоуин! Останови Большую Тыкву, — задумчиво повторил Ромми.

— Чуваки, я вижу здесь что-то общее! — воскликнул Бенни.

— Ежу понятно, Шерлок! — прокомментировала Роуз, и все рассмеялись.

— Твоя очередь, Расти, — повернулся к фельдшеру Барби. — Что произошло, когда ты отключился на подъеме?

— Полностью я не отключился. И все это можно объяснить стрессом. Групповая истерия — в том числе и групповые галлюцинации — обычное явление для людей, которые находятся в стрессовом состоянии.

— Спасибо, доктор Фрейд, — кивнул Барби. — А теперь расскажи, что ты видел.

Расти успел добраться до шляпы-цилиндра с патриотическими полосами, когда Лисса Джеймисон воскликнула:

— Это же кукла на лужайке у библиотеки! На ней моя старая футболка с цитатой Уоррена Зевона[6]на…

— «“Наша родная Алабама” — сыграй эту песню погибшей группы», — процитировал Расти. — И садовые совки вместо рук. В любом случае она загорелась. А потом — раз и пропала. Вместе с головокружением. — Он огляделся. Все смотрели на него широко раскрытыми глазами. — Расслабьтесь, я, вероятно, видел куклу до того, как все это случилось, и мое подсознание выплюнуло ее обратно. — Расти наставил палец на Барби: — Если еще раз назовешь меня доктором Фрейдом, я тебе врежу.

— Ты видел ее раньше? — спросила Пайпер. — Может, когда ездил забирать девочек из школы или куда-то еще? Потому что библиотека по другую сторону улицы от детской площадки.

— Я этого не помню. — Расти не стал добавлять, что не забирал девочек из школы с начала месяца, и он сомневался, чтобы кто-то так рано начал готовиться к Хэллоуину.

— Теперь ты, Джекки, — повернулся к ней Барби.

Она облизнула губы.

— Это действительно так важно?

— Я думаю, да.

— Горящие люди. И дым, и пробивающийся сквозь него огонь, если дым относило в сторону. Казалось, горел весь мир.

— Да, — подал голос Бенни. — Люди кричали, потому что они горели. Теперь я вспомнил. — И он ткнулся лицом в плечо Элвы Дрейк. Она обняла его за плечи.

— До Хэллоуина еще пять дней, — напомнила Клер.

Барби покачал головой:

— Я так не думаю.

Дровяную печь в углу зала совещаний муниципалитета покрывала пыль, печкой давно уже не пользовались, но работать она работала. Большой Джим выдвинул заслонку дымохода (она ржаво заскрипела), потом достал из конверта распечатку документов, составленных Герцогом Перкинсом. Пролистал страницы, морщась от того, что видел, бросил листы в печь. Конверт оставил.

Картер разговаривал по телефону со Стюартом Боуи, объяснил, как Большой Джим хотел похоронить своего сына, сказал, что приступить к этому надо немедленно. Хороший мальчик, думал Большой Джим. Сможет далеко пойти. Если будет помнить, с какой стороны бутерброда масло, сможет. Людям, которые забывали, приходилось платить по счетам. Андреа Гриннел узнала об этом сегодня вечером.

Коробка спичек лежала на полке рядом с плитой. Большой Джим чиркнул одной и поднес огонек к вещественным уликам Бренды Перкинс. Дверцу оставил открытой, чтобы наблюдать, как они сгорают. Зрелище доставляло наслаждение.

Подошел Картер:

— Стюарт Боуи ждет. Сказать ему, что вы перезвоните позже?

— Давай трубку. — Большой Джим протянул руку к телефону.

Картер указал на конверт:

— Это тоже сжечь?

— Нет. Я хочу, чтобы ты набил его чистой бумагой для ксерокса.

Картеру потребовались какие-то мгновения, чтобы понять.

— Так она страдала галлюцинациями, вызванными длительным применением наркотика, да?

— Бедная женщина, — кивнул Большой Джим. — Пойди в атомное убежище, сынок. Туда. — Он указал на дверь рядом с печью, неприметную, со старой металлической табличкой, на которой черные треугольники расположились на желтом фоне. — Там две комнаты. В конце второй — маленький генератор.

— Хорошо…

— Перед генератором люк. Незаметный, но ты найдешь. Подними крышку и загляни внутрь. Там должны быть баллоны с жидким пропаном. Восемь или десять. Столько, во всяком случае, было в прошлый раз, когда я туда заглядывал. Посчитай и скажешь мне, сколько осталось. — Он ждал вопроса от Картера «А зачем?», но тот его не задал. Просто повернулся, чтобы выполнить приказ. Приказ Большого Джима. — Хочу дать тебе совет, сынок. Ставить точки над i — секрет успеха. И разумеется, Бог должен быть на твоей стороне.

Когда Картер ушел, Большой Джим поднес трубку к уху… и, если бы Стюарт уже отключил связь, он бы об этом горько пожалел.

Но Стюарт не отключил.

— Джим, скорблю о твоей утрате. — Начал правильно, заработал очко. — Мы обо всем позаботимся. Я думаю о гробе «Вечный покой» — дуб, выдержит тысячи лет.

Пудри мозги другим, подумал Большой Джим, но промолчал.

— И с телом мы сделаем все, что в наших силах. Он будет выглядеть так, словно сейчас откроет глаза, проснувшись, и улыбнется.

— Спасибо тебе, дружище, — ответил Большой Джим, подумав: Именно это от тебя и требуется.

— Теперь насчет завтрашнего рейда, — сменил тему Стюарт.

— Насчет этого я сам собирался тебе позвонить. Ты, наверное, гадаешь: состоится ли он? Да, состоится.

— Но после того, что произошло…

— Ничего не произошло! — отрезал Большой Джим. — И за это мы должны благодарить милосердие Божье. Я услышу от тебя «аминь», Стюарт?

— Аминь, — покорно повторил тот.

— Всего лишь чушь, вызванная психически неуравновешенной женщиной с револьвером. Она обедает сейчас с Иисусом и святыми, в этом я не сомневаюсь, потому что в случившемся ее вины нет.

— Но, Джим…

— Не перебивай, когда я говорю. Это наркотики. Чертовы наркотики проели ей мозг. Люди это поймут, как только немного успокоятся. Честерс-Миллу повезло в том, что живут в нем люди благоразумные и смелые. Я верю, что они пройдут через все испытания, всегда верил и буду верить. А кроме того, сейчас они думают только об одном — повидаться со своими близкими. Наша операция, как и планировалось, пройдет в полдень. Ты, Ферн, Роджер, Мелвин Сирлс. Фред Дентон будет за командира. Он подберет еще четыре-пять человек, если придет к выводу, что без них не обойтись.

— Лучше его у тебя никого нет?

— Фред справится.

— А как насчет Тибодо? Того парня, который болтается рядом с…

— Стюарт Боуи, всякий раз, когда ты открываешь рот, у тебя вываливается половина кишок. Так что заткнись и слушай. Мы говорим о костлявом наркомане и фармацевте, который не скажет «кыш» гусю. Я услышу на это «аминь»?

— Да, аминь.

— Возьмешь городские грузовики. Найди Фреда, как только мы закончим этот разговор — он наверняка где-то рядом, — и разъясни ему, что к чему. Скажешь, что вы должны вооружиться, на всякий случай. У нас есть все необходимое снаряжение в кладовой полицейского участка — спасибо Министерству национальной безопасности — бронежилеты, каски, уж не знаю, что еще, и всем этим мы можем воспользоваться. Потом вы поедете туда и убьете этих парней. Нам нужен пропан.

— А как насчет лаборатории? Я думаю, ее надо сжечь ко…

— Ты рехнулся? — Картер, вернувшийся в зал совещаний, удивленно глянул на Большого Джима. — Со всеми химикатами, запасенными там? Думай, что говоришь, приятель, а не то у меня возникнут подозрения, что ты так же глуп, как Роджер Кильян.

— Хорошо. — По голосу чувствовалось, что Стюарт надулся, но Большой Джим не сомневался, что он все сделает. Да и времени, чтобы погладить по головке Стюарта, у него не оставалось — Рэндолф мог прийти с минуты на минуту.

Парад дураков, который никогда не закончится, подумал Большой Джим.

— А теперь я хочу услышать, как ты восхваляешь Господа, — сказал он. Мысленно увидел себя, сидящего на спине Стюарта и вдавливающего его физиономию в грязь, и губы расползлись в широкой улыбке.

— Восславим Господа, — пробормотал Стюарт.

— Аминь, брат. — И Большой Джим разорвал связь.

Вскоре в зал совещаний вошел Рэндолф. Выглядел он усталым, но довольным.

— Мы потеряли несколько молодых новобранцев — Додсон, Роуклифф и Ричардсон покинули нас, но большинство осталось. И пришли новенькие. Джо Боксер… Коротышка Норман…

Большой Джим слушал его достаточно терпеливо, но лишь вполуха. Когда Рэндолф наконец-то иссяк, Большой Джим через полированный стол пододвинул к нему конверт с надписью «ВЕЙДЕР»:

— Это то, чем размахивала бедная Андреа. Взгляни.

Рэндолф замялся, потом открыл клапан и вытащил содержимое конверта:

— Но это же чистая бумага.

— Ты прав, совершенно прав. Завтра утром ты соберешь своих копов в полицейском участке ровно в семь. Потому что — ты можешь поверить дяде Джиму — муравьи вылезают из муравейника с утра пораньше. Так вот, проследи за тем, чтобы копы узнали, что бедная женщина ничего не соображала, как и тот анархист, который застрелил президента Маккинли.

— Разве это не гора? — удивился Рэндолф.

Большой Джим потратил несколько мгновений, чтобы обдумать вопрос: с какого дуба упал маленький сынишка миссис Рэндолф? Потом продолжил. Он не мог рассчитывать, что в эту ночь поспит восемь часов, но, возможно, пять урвет. Ведь сон ему требовался. Он требовался его бедному старому сердцу.

— Задействуй все патрульные автомобили. Посади по два копа в каждый. Пусть возьмут баллончики с «Мейсом» и тазеры. Но если кто вытащит оружие перед репортерами, камерами и ёханым внешним миром… я сам изрежу его кишки на подтяжки.

— Да, сэр.

— Пусть ездят по обочинам, с краю толпы. Никаких сирен, но с включенными мигалками.

— Как на параде, — кивнул Рэндолф.

— Да, как на параде. Мостовую оставь людям. Говори тем, кто приедет на автомобилях, что их надо парковать и дальше идти пешком. Воспользуйся громкоговорителями. У Купола мне нужны хорошие и уставшие люди. Уставшие люди обычно хорошо себя ведут.

— Не думаешь, что мы можем использовать часть копов для поиска сбежавших преступников? — Он увидел, как сверкнули глаза Большого Джима, и поднял руку: — Просто спрашиваю, просто спрашиваю.

— Что ж, ты заслуживаешь ответа. Ты, в конце концов, начальник полиции. Не так ли, Картер?

— Да, — коротко подтвердил тот.

— Ответ — нет, чиф Рэндолф, потому что… теперь слушай внимательно… сбежать они не могут. Вокруг Честерс-Милла — Купол, и они абсолютно… ни при каких обстоятельствах… не могут сбежать. Теперь ты понимаешь логику моих мыслей? — Он заметил, как вспыхнули щеки Рэндолфа. — Советую обдумать ответ. Я бы обдумал.

— Я понимаю.

— Тогда пойми и кое-что еще: пока Дейл Барбара на свободе, на пару со своим сообщником Эвереттом, люди с бóльшим рвением будут обращаться за защитой к слугам закона. И хотя забот у нас по горло, мы сумеем оправдать их надежды, так?

До Рэндолфа наконец-то дошло. Он, возможно, не знал, что Маккинли — не только название горы, что в Соединенных Штатах был президент Маккинли, но он очень даже понял, что Барби в кустах во многом лучше Барби под замком.

— Да, — кивнул он. — Мы сумеем. Совершенно верно. А как пресс-конференция? Если ты не собираешься на нее прийти, может, ты захочешь назначить…

— Нет, не захочу. Я буду отслеживать развитие событий здесь, на своем посту, который занимаю по праву. Что же касается прессы, она может проводить конференцию с тысячью и более людей, которые будут толпиться у южной границы города, как зеваки толпятся у забора строительной площадки. И журналистам сильно повезет, если они смогут расшифровать чушь, которую услышат.

— Некоторые жители могут нелицеприятно отозваться о нас.

Большой Джим холодно улыбнулся:

— Для этого Господь и дал нам сильные плечи, дружище. А кроме того, что может сделать этот лезущий во все щели ёханый Кокс? Придет сюда и выставит нас за дверь?

Рэндолф довольно хохотнул, направился к двери, потом остановился.

— Там будет много народу, и довольно длительное время. Армия привезла мобильные туалеты. Может, нам стоит поставить свои? Думаю, у нас есть несколько в пристройке за муниципалитетом. Главным образом для дорожных бригад. Может, Эл Тиммонс…

Большой Джим посмотрел на него как на сумасшедшего.

— Если б решение оставалось за мной, наши горожане завтра сидели бы дома, вместо того чтобы покидать город, как евреи — Египет. — Он выдержал театральную паузу. — Если кому-то из них приспичит, пусть справляют нужду в лесу.

После ухода Рэндолфа Картер спросил:

— Если я поклянусь, что не лижу вам зад, позволите мне кое-что сказать?

— Конечно.

— Мне нравится, как вы работаете, мистер Ренни.

Большой Джим улыбнулся — большущей, солнечной улыбкой, осветившей все лицо.

— Что ж, у тебя появится шанс, сынок; раньше ты учился у всех подряд, теперь будешь учиться у лучшего.

— Я рассчитываю на это.

— А сейчас я хочу, чтобы ты отвез меня домой. Завтра жду тебя ровно в восемь. Мы придем сюда и будем смотреть шоу по Си-эн-эн. Но сначала посидим на вершине холма у городской площади и понаблюдаем за исходом. Грустно, честное слово. Евреи без Моисея.

— Муравьи без муравейника, — добавил Картер. — Пчелы без улья.

— Прежде чем ты зайдешь за мной, я хочу, чтобы ты заглянул кое к кому из горожан. Или попытался. Я поспорил с самим собой, что ты их не найдешь. Потому что они в самоволке.

— Кто?

— Роуз Твитчел и Линда Эверетт, жена фельдшера.

— Я знаю, кто она.

— Можешь проверить и Шамуэй. Я слышал, она остановилась у Либби, женщины-проповедника, вместе со своей невоспитанной собакой. Если найдешь кого-нибудь, поспрашивай их о местонахождении сбежавших.

— Жестко или мягко?

— Средне. Я не хочу, чтобы Эверетта и Барби схватили немедленно, но информация о том, где они, лишней не будет.

Выйдя из муниципалитета, Большой Джим набрал полную грудь вонючего воздуха, а потом удовлетворенно выдохнул. Удовлетворенность ощущал и Картер. Неделей раньше он менял глушители, работая в защитных очках, чтобы чешуйки ржавчины не попали в глаза. Сегодня занимал важное положение и обладал немалым влиянием. И чуть пованивающий воздух — не такая уж высокая цена за все эти перемены к лучшему.

— Хочу задать тебе вопрос. — Большой Джим повернулся к нему. — Можешь не отвечать, если не будет желания.

Картер молча посмотрел на него.

— Эта Буши… Как она? Хороша?

Картер помялся, потом ответил:

— Сначала была суховата, но потом смазки прибавилось, и все пошло на лад.

Большой Джим рассмеялся. Смех вышел каким-то металлическим, напоминающим звон монет, падающих на поднос в игровом автомате.

Полночь, розовая луна спускается к горизонту за Таркерс-Миллсом, где зависнет до рассвета и превратится в призрак перед тем, как окончательно исчезнуть.

Джулия шла по яблоневому саду туда, где участок Маккоя плавно начинал спускаться по западному склону Блэк-Риджа, и не удивилась, когда увидела темную тень, привалившуюся к одному из деревьев. Справа от нее коробочка со странным символом на крышке каждые пятнадцать секунд вспыхивала ярким светом: самый маленький, самый необычный маяк этого мира.

— Барби? — тихонько позвала она. — Как Кен?

— Отбыл в Сан-Франциско, чтобы принять участие в гей-параде. Его сексуальная ориентация всегда вызывала у меня подозрения.

Джулия рассмеялась, потом взяла его руку и поцеловала ее.

— Мой друг, я ужасно рада, что ты в безопасности.

Он обнял ее, поцеловал в обе щеки, прежде чем отпустить. Затянувшимися поцелуями. Настоящими.

— Подруга моя, я тоже.

Она вновь рассмеялась, но по телу пробежала дрожь, от шеи и до колен. Джулия узнала эту дрожь, пусть и давно ее не испытывала. Полегче, девочка. Он так молод, что годится тебе в сыновья.

Ну, да… если б она забеременела в тринадцать лет.

— Все спят, — сообщила Джулия. — Даже Горас. Он с детьми. Они столько гоняли его за палками, что язык у него буквально волочился по земле. Готова спорить: он думает, что умер и попал на небеса.

— Я пытался заснуть. Не смог.

Дважды он чувствовал, что уже на грани сна, но оба раза оказывался в Курятнике, лицом к лицу с Младшим. Первый раз Барби споткнулся, вместо того чтобы рвануть вправо, и распростерся на койке, являя собой идеальную цель. Второй раз Младший просунул между прутьями решетки невероятно длинную, растягивающуюся руку и схватил его, чтобы удержать на несколько мгновений, которых хватило, чтобы лишить жизни. После этого Барби вышел из амбара, где расположились на ночлег мужчины, и пришел в сад. Воздух по-прежнему пах как в комнате, где шестью месяцами раньше умер закоренелый курильщик, но все-таки был куда лучше, чем в городе.

— Внизу так мало огней, — вздохнула Джулия. — Обычно их раз в девять больше, даже в такой час. И уличные фонари выглядят как двойная нитка жемчуга.

— Зато у нас есть это. — Одной рукой Барби по-прежнему обнимал ее, а второй указал на светящийся пояс. Тот подходил к Куполу, где резко обрывался, и формой напоминал подкову, в отличие от замкнутого Купола.

— Это точно. А почему Кокс его не упомянул? Ведь свечение должно быть видно на снимках из космоса. По крайней мере мне он об этом не говорил. Может, сказал тебе?

— Нет, и Кокс обязательно сказал бы. Это означает, что за Куполом никто ничего не видит.

— Ты думаешь, Купол… что? Нейтрализует свечение?

— Что-то в этом роде. Кокс, информационные службы ведущих телеканалов, внешний мир… они не видят свечения. Потому что незачем им его видеть. Оно предназначено только нам.

— Так ты думаешь, Расти прав? Мы — муравьи, которых мучают жестокие дети с увеличительным стеклом? Что же это за разумная цивилизация, если позволяет своим детям творить такое с представителями другой разумной цивилизации?

— Мы считаем себя разумными, а они? Мы знаем, что муравьи — общественные насекомые, строители домов, строители колоний. Удивительные архитекторы. Они трудолюбивые, как и мы. Они хоронят своих мертвых, как и мы. Они даже устраивают межрасовые войны, черные против красных. Мы все это знаем, но не считаем муравьев разумными.

Она крепче прижала к себе его руку.

— Разумные или нет, это неправильно.

— Согласен. Большинство людей так думают. Расти понял это даже ребенком. Но у детей по большей части моральные принципы еще не сложились. На их развитие уходят годы. И, став взрослыми, мы обычно оставляем в прошлом многое детское, в том числе сжигание муравьев с помощью увеличительного стекла и отрывание крыльев у мух. Вероятно, с их взрослыми происходит то же самое. Если они вообще замечают существование таких, как мы. Когда ты в последний раз наклонялась и пристально разглядывала муравейник?

— Но при этом… если бы мы нашли муравьев на Марсе или даже микробов, мы бы не стали их уничтожать. Потому что жизнь во Вселенной — редкость. Все остальные планеты нашей Солнечной системы безжизненны!

Барби подумал, что ученые НАСА, найдя жизнь на Марсе, без зазрения совести уничтожили бы ее представителей, чтобы положить под микроскоп и внимательно изучить, но сказал другое:

— Будь наша цивилизация более технически развита — или более духовно продвинута, возможно, именно это требуется для того, чтобы путешествовать по бескрайнему космосу, — мы могли бы увидеть жизнь везде. Нам бы открылись населенные миры и разумные цивилизации, которых ничуть не меньше, чем муравейников в этом городе.

Его рука уже прижималась к полукружию ее груди? Джулия полагала, что да. Прошло много времени с той поры, когда мужская рука там побывала, и эти ощущения ей нравились.

— Уверен я в одном: есть и другие миры, помимо тех, что мы видим в наши маленькие телескопы, которые стоят здесь, на Земле. Или даже с помощью «Хаббла». И… их же здесь нет, знаешь ли. Это не вторжение. Они всего лишь смотрят. И… возможно… играют.

— Я знаю, что это такое, — кивнула Джулия, — когда с тобой играют.

Он смотрел на нее. С расстояния поцелуя. Она бы не возражала, если б ее поцеловали. Совсем не возражала.

— Ты про что? Ренни?

— Ты веришь в поворотные моменты в жизни человека? Важные события, которые меняют нас?

— Да. — Он подумал о красной отметине, которую его ботинок оставил на заднице абдула. Обычной ягодице человека, живущего обычной жизнью. — Абсолютно.

— У меня такое событие произошло в четвертом классе. В начальной школе на Главной улице.

— Расскажи мне.

— Много времени это не займет. Тот день выдался самым длинным в моей жизни, но история получится короткой.

Он ждал.

— Я была единственным ребенком. Моему отцу принадлежала местная газета. У него работали двое репортеров и один рекламный агент, но в основном он все делал сам, потому что ему так нравилось. Никто не сомневался, что я встану у руля после того, как отец выйдет на пенсию. Он в это верил, моя мать в это верила, мои учителя в это верили и, разумеется, я сама. С моим высшим образованием все распланировали заранее. Никаких второсортных заведений вроде Университета Мэна для дочери Эла Шамуэя. Дочери Эла Шамуэя предстояло учиться в Принстоне. К тому времени, когда я перешла в четвертый класс, вымпел Принстона висел над моей кроватью, и я уже практически собрала чемоданы. Все, и я в том числе, чуть ли не поклонялись земле, по которой я ходила. За исключением учеников моего четвертого класса. Тогда я не понимала причин, но теперь недоумеваю, как могла это упустить. Я всегда сидела на первом ряду, и всегда поднимала руку, когда миссис Коннот задавала вопрос, и всегда отвечала правильно. Задания я выполняла раньше срока, если могла, и просила что-нибудь еще. Я всегда была зубрилой и где-то подлизой. Однажды, когда миссис Коннот вернулась в класс после того, как оставила нас на несколько минут, из носа маленькой Джесси Вачон текла кровь. Миссис Коннот сказала, что мы будем сидеть в классе до тех пор, пока ей не скажут, кто это сделал. Я подняла руку и сказала, что Энди Мэннинг. Энди ударил Джесси в нос, когда та отказалась дать ему ластик. И я не видела в своем поступке ничего плохого, потому что говорила правду. Ты представляешь себе общую картину?

— Ты нарывалась на неприятности.

— Вскоре после этого я пересекала городскую площадь, возвращаясь домой, и группа девчонок напала на меня. Они прятались на мосту Мира. Шестеро. Заводилой была Лайла Страут, теперь Лайла Кильян — она вышла замуж за Роджера Кильяна, и так ей и надо. И не слушай, если тебе говорят, что люди не помнят детские обиды, когда становятся взрослыми. Они оттащили меня к эстраде. Сначала я вырывалась, но потом две из них — Лайла и Синди Коллинз, мать Тоби Мэннинга, — стукнули меня. Не в плечо, как обычно делают дети. Синди ударила меня по щеке, а Лайла — кулаком в правую грудь. Как же было больно! Груди у меня только начали расти и постоянно болели. Я заплакала. Обычно это сигнал — во всяком случае, среди детей, — что пора останавливаться. Не в тот день. Когда я закричала, Лайла предупредила: «Заткнись, а то будет хуже». И никто не мог их разогнать. День выдался холодный, дождливый, и городская площадь пустовала, если, конечно, не считать нас. Лайла отвесила мне оплеуху, достаточно сильную, чтобы из носа пошла кровь. Сказала: «Ябеда-корябеда, соленый огурец! На полу валяется, никто его не ест!» И другие девочки засмеялись. Они говорили: причина их неприязни ко мне в том, что я заложила Энди. Тогда я думала, что это так, но теперь понимаю — речь шла о многом другом, включая даже тот факт, что мои юбки, блузки и ленты для волос подходили друг к другу. Они носили одежду, я — наряды. Энди просто стал последней каплей.

Дата добавления: 2015-09-02