Когда кончится дождь. 3 страница

Мне было хорошо.

Хочу подчеркнуть, что это лишь случайное совпадение. Лишь спустя пять минут после того, как я покинул здание, в зал вошли люди. Я не помню точно, кто это был, вероятно, кто-то из учителей или уборщиц. Они не слышали криков лишь потому, что я так постарался…

На самом деле я соврал. Я хорошо помню ее лицо.

Отставив дымящуюся чашку с остатками кофе, сторож почесал за ухом, встал, оправился, надел фуражку, вышел из своей будки в глубине парка, запер будку и побрел обозревать свои владения. Эту процедуру в указанной последовательности он повторял каждый вечер уже ровно тридцать лет. Он шел по дорожке, под рядами фонарных огней, светившихся сквозь узловатые ветви деревьев, и кряхтел себе под нос какую-то привязчивую песенку. Все тихо, все спокойно, как всегда. Вот бомж прикорнул, ну да Бог с ним. Старый сторож никогда не прогонял этих людей. Им и так досталось от жизни, более чем достаточно. И сторож шел дальше, сокрушенно качая головой и радуясь свежему воздуху после душной сторожки.

– Кажется, никого, – он пожал худыми плечами. – Можно запирать ворота.

Но кто-то все же был, хотя сторож и не знал об этом. Кто-то, кто бесшумно бродил в темном парке, пошатываясь и иногда тихо стоная. Его лицо было растерянным, обиженным и недоумевающим, как у человека, потерявшего вдруг все из-за какой-то несправедливости. Но ведь он не желал никому зла! Никому! А они… пишут о нем… потрошитель… зверь… кровожадный маньяк… убийца! Жалкие людишки, они не видят дальше своего носа… Убийца? Но он дает новую жизнь тем, кого очищает. Лучшую жизнь, где нет грязи, пошлости и страданий. Он превращает переход в эту новую жизнь в настоящий ритуал! Он так хочет помочь… Что-то пульсирует в его голове, что-то ведет его, направляет, какая-то сила! Небесная сила! Он поднял голову и с отчаянием посмотрел в темное затянутое облаками небо, выпустив в мерзлый воздух облачко пара от дыхания.

– Я упустил ее! – с отчаянием прошептал он, раскинув руки. – Я потерял ее, я не сумел… Они не поняли меня, не хотят понять! Но ведь я люблю этих глупцов, людей! Прости меня… Направь же меня, что мне делать дальше? Я никогда не испытывал такого стыда… Боже, Боже! Помоги мне… Чем загладить промах? Как? – Он опустил голову и зашептал быстро-быстро. – Я слепну… Снова… Перестаю понимать эту истину! Перестаю! Нужно ли, раз не видят и не понимают? Нужно ли, о Боже? Оставить? Уйти? Пусть пеняют на себя, если не хотят принять мою помощь!.. Или продолжить?.. Ниспошли же на меня вдохновение, чтобы я снова стал тем всесильным ангелом, каким я бывал в моменты, когда Красота в моих руках! Я не отступлюсь… Я благодарен… Я не забуду, как прозрел и стал видеть то, что не дано другим! О Боже! Я не отступлю! Я преодолею это… Клянусь, больше не будет промахов и ошибок… Только поверь в меня, дай мне сил… Веди же, как раньше вел меня, Господи…

Он продолжал что-то говорить, но уже беззвучно, опустив голову и зажмурившись. По его щекам текли слезы, руки мерзли от пронизывающего ветра, но он не шевелился. Неподвижный, точно памятник. Памятник над чьей-то могилой, смиренно склонивший голову в знак преклонения перед высшей силой. На щеку ему упали первые капельки дождя. И он воспринял это как знак. Открыв глаза, он улыбнулся той самой открытой улыбкой, ласковой и счастливой, и глубоко вздохнул.

– Ты услышал меня, Боже! Ты дал мне шанс! Спасибо… Я не подведу больше! Я покажу им! Покажу это…

Дождь усиливался. Старик-сторож закашлялся и поспешил в свою сторожку. На скамейке заворочался разбуженный бродяга. А странный молодой человек все стоял под дождем, точно каменный, такой же холодный и твердый – по крайней мере в своем стремлении, в своей вере. Он молился.

– Линда Дорн, восемнадцать лет, отец известный адвокат, Генрих Дорн, сейчас на покое по состоянию здоровья – бронхиальная астма; мать Эльвира Дорн, родом из Венгрии, домохозяйка. Место жительства: Вена. Девочка заканчивала школу на отлично, пользовалась большой популярностью среди мальчишек, избрана «Мисс Школы» в год выпуска. – Фриц читал монотонным, чуть охрипшим, но как всегда четким официальным голосом, и Рекс давно заснул под такую «колыбельную». Алекс и Кристиан постоянно подпирали голову то одной рукой, то другой, делая нечеловеческие усилия, чтобы слушать, о чем речь. – Убита поздним вечером после выпускного бала, на ее теле было около десяти ножевых ранений, в том числе перерезана сонная артерия – все в лучших традициях нашего знакомого – и совершено изнасилование. Стандартный набор, в общем… Так, мм…. трали-вали, это нам не нужно... – Фриц зашуршал бумагами, а Кристиан нахохлился и перестал клевать носом. Перечисленные зверства снова пробудили в нем злость и досаду, а сердце сжалось при воспоминании о том трупе. – А, вот. Кхм. Значит, никаких криков слышно не было, чисто сработанное убийство, обнаружили ее уборщицы, к тому моменту она была уже мертва. Почему-то дело припаяли школьному сторожу – Божьему одуванчику, но потом поняли всю нелепость такого обвинения и перестали валять дурака. Дело сдали в архив незакрытым.

– А что родители, родители что? – с тоской спросил Алекс, подперев щеку кулаком и протирая глаза. – Фриц, будь человеком, давай покороче, третий час уже.

Фриц засопел. Он потратил целый день на поездки по городу и за город, устал как черт, а тут еще не дают высказаться! Но он с достоинством продолжил.

– Родители. Поначалу оба отпирались, заваливали меня фотографиями девочки, кричали мне в оба уха, что она была ангелом, что ничего они не знают и что это такая боль, что страшно сказать, но потом что-то щелкнуло в голове у старого Дорна и он образумился. Еще тогда он сильно заподозрил в этом одного одноклассника Линды. Его звали Вольф Майер. В общем-то, с точки зрения криминалистики, эта версия вполне оправдана. Несмотря на количество и характер ранений, все же ясно, что наносил их не взрослый человек. А послушать его рассказ, так убеждаешься в этом еще больше. Этот Вольф слыл в школе чудаком и являлся в основном главным объектом издевок. «Ботаник» и «книжная моль» – обычно его звали именно так, это самые ласковые его прозвища. По имени его называли вообще только учителя. Его отец был математиком, он спился и умер от цирроза печени, когда мальчику было восемь лет. Мать до замужества занималась химией, на мази было несколько важных научных работ, но после рождения Вольфа она сошла с ума. У нее в роду есть наклонность, говорят, да и она не отказывала себе в спиртном. Веселое семейство, одним словом. Вольфа растила незамужняя тетка, поскольку мать поместили в психбольницу в Германии. О ней больше ничего не известно. А тетка, у которой жил Вольф, тоже малоприятная особа. Из разговора с ней я выяснил немногое. Она не видела Вольфа с тех пор, как он поступил в университет. Он снимал комнату где-то на окраине и никогда больше не давал о себе знать. Ну, она и не горит желанием встречаться с ним. По ее мнению, это был просто забитый и закомплексованный ушастый мальчишка, обыкновенный безответный слабак, которого все всю жизнь будут бить. В последние дни перед отъездом из дома он пугал ее своими странными словами о том, что он знает что-то такое, чего не знают другие смертные. Утверждает, что мальчик повредился в рассудке после тяжелой болезни, когда чуть не умер. В общем, – Фриц отложил бумаги и стал разминать шею. – Мне так кажется, что это он и есть. Вот пара его фотографий. Если он не сильно изменился с тех пор, то он подойдет под описание пострадавшей в парке в Шёнбрунне. Да и манера убивать у него та же. Осталось только найти его.

– Как же все просто, – мрачно пробормотал Кристиан, с ненавистью изучая лицо на фото. Алекс положил подбородок на скрещенные на столе руки и сказал:

– Допустим, это тот самый Вольф. А как же герр Дорн выяснил это? И почему все это время молчал? Он не хотел, чтобы убийца его дочери понес законное наказание?

– Дело в том, что Дорн – адвокат, тогда у него был самый расцвет карьеры. Такой инцидент бросил бы тень на его контору. Ну, сам посуди, кому охота заручаться защитой человека, который не смог уберечь собственную дочь? Линду он бы оглаской не вернул, а вот дела бы себе подпортил основательно. Поэтому был пущен слух, что девочка погибла от болезни. Убийство аккуратно замяли и сгладили в памяти людей. А Вольф… Так это был самый настойчивый и самый бессловесный ее поклонник. Он таскал ее портфель и всегда был рядом, как собачонка. Он относился к ней не так, как другие мальчишки, в его чувстве было что-то фанатичное. Но естественно, Линда никогда не обращала на него особого внимания, кому нужен такой чудак. Она смеялась над ним едва ли не больше всех, а он еще больше сходил с ума от этого. В ночь после выпускного бала он явился домой поздно. К слову, галстука и пиджака на нем не было, и на вопрос рассерженной тетушки, где эти предметы гардероба, он ответил: «Потерял», причем таким голосом и с таким выражением в глазах, что тетку передернуло и она перестала приставать с расспросами. Эту пропажу она объяснила, мол, он был растяпой и часто терял вещи, мальчик не от мира сего, сказала она. А вообще, похоже, что пиджак и галстук он где-нибудь выбросил или закопал, потому что на них были следы крови. Ведь невозможно было не запачкаться, пустив девочке столько крови.

– Отлично, – одобрил Алекс, пока Фриц пил воду. – Думаю, найти его будет несложно. Что он закончил?

– Медицинский, кажется. У меня тут где-то записано, – гордо сообщил Фриц. Алекс удовлетворенно кивнул.

– Вот и отлично. Съездишь завтра в университет, попросишь показать тебе в архиве личные дела. Ну, ты сам разберешься. Тащи его личное дело сюда, а дальше дело техники.

– После того как мы выясним, где он живет, работает и все прочее, он не явится к нам с повинной на блюдечке с каемочкой. Его еще надо будет поймать. Чего-то мне кажется, что он будет сопротивляться, – заметил Кристиан. Алекс пожал плечами и стал устраиваться в кресле, с тем чтобы лечь спать.

– А мы будем настаивать. Что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. Всем спокойной ночи, господа, я отключаюсь.

Фриц с радостным урчанием погасил свою лампу и вслед за Алексом стал укладываться спать на стопочке папок на столе. Кристиан тоже погасил лампу, стало совсем темно. Послышалось мирное сопение Фрица. «Спит уже, счастливый», – подумал Кристиан. У него самого в голове было слишком много взбаламученных мыслей; в темноте конторы он видел то мокрую парковую скамейку и струящийся сигаретный дым, то насупленную физиономию Алекса, то задумчивое лицо пострадавшей в Шёнбрунне; потом перед глазами поплыл вчерашний кошмар, преследовавший его всю ночь – Мария, которая сначала просто улыбается, а потом вдруг на ее шее сам собой медленно расползается огромный глубокий порез, из него начинает струйками течь кровь, которая должна вообще-то бить фонтаном, а улыбка превращается в мучительный оскал, тот, что он видел на лице трупа. Сердце у него заколотилось, горло сжалось, страшно захотелось включить лампу и снова взяться за работу, делать что-нибудь, что угодно, но делать, лишь бы найти этого… этого… у Кристиана не было слов для Вольфа. «Черт», – подумал Кристиан и зажмурился. Он вздохнул и протер глаза. Взглянув в сторону окна, его вдруг подбросило – чей-то темный силуэт стоял там!..

– Да, так лучше всего.

Ох, да ведь это Алекс. Кристиан пошевелился, силуэт обернулся к нему.

– Ты чего сам с собой разговариваешь? – сонно прохрипел Бёк.

– А ты чего не спишь? – парировал Алекс.

– Я сплю, – промямлил Кристиан, с размаху ткнулся подбородком в скрещенные руки и ударился о собственные наручные часы. – Черт…

– Вот и спи, – одобрил Брандтнер и сел за свой стол. – А черт скоро будет сидеть у нас в кутузке.

Вот это сказанул… Преступник скорее ассоциировался у Бёка с волком. А теперь выяснилось, что его просто так зовут. Что же есть такого в этом странном человеке, что даже спасшаяся из его рук женщина говорила о нем не так, как следовало бы говорить об убийце? И откуда он взялся в Вене? Вспомнилась презрительная мордочка котенка в парке – «Это ты откуда взялся!» Начинало казаться, что этот человек был всегда, как тень, не замечаемый никем, пока смерть не настигнет, – дух… дух города? Так же неуловим и не заметен, он оказывается только в старых парках и бесконечных Венских закоулках? Или он – дождь?.. С появлением «Венского Джека» и началась эта непогода!.. Чушь! Придет же такое в голову. Капли шуршали за окном, убаюкивая и успокаивая. Когда-нибудь и дождь кончится… кончится… дождь…

Алекс услышал ровное дыхание из угла Бёка и, улыбнувшись, закрыл глаза. Он принял нужное решение.

После тех, первых лучей прозрения, я заболел. Многие думали, что я всего лишь нахожусь под впечатлением от того, что произошло на выпускном вечере. Ведь никто, никто не знал меня. Я жил у своей тетки, и она считала меня сопливым юнцом, который прячется от собственной тени и плачет над женскими мелодрамами.

А я был напуган. На следующее утро, (когда я все еще был слеп!) – у меня так дрожали руки, что я не мог удержать и вилки, а потом я и вовсе слег. Меня лихорадило. Вероятно, я мог умереть… И, как я думал, к лучшему! Какой я был глупец! Я сам молил Господа о смерти, но он не внял мне, еще бы! У него были иные планы на мой счет. Он подал мне руку, когда смерть моя стояла на пороге, и сказал мне (его голос, кажется, и теперь звучит в моей голове!) «Встань и иди! Ты несешь свет, и ты должен быть сильным. Тебе предстоит многое, и тебе нужна Сила, которую Я дарую тебе. Мир полон нечистот, и теперь ты знаешь это, ты, недавно ставший мужем. Твоя сила в тебе, и ты должен очищать мир от грязи. Не печалься! Рай открывает врата очищенным… Люби ближнего своего, люби, не делай ничего от злого сердца! Делай свою работу с любовью, и не позволяй ненависти омрачить тебя. Ты поможешь многим. Бедные, не ведают они о том, что жизнь их так грязна и бессмысленна!»

И так говорил он долго, и я отвечал ему, когда он спрашивал, и он отвечал мне, когда спрашивал я. Его лица я не видел из-за яркого света, бившего мне прямо в глаза. Свет этот был жарким и слепящим. Я помню только прикосновение Его руки к моей – и в этот момент свет поблёк, я очнулся. Как же тяжело было это! Моя тетка сказала после, что я был в бреду, говорил непонятное, и именно тогда был на краю смерти. Доктор, сидевший рядом с моей кроватью был уже готов решить, что меня не может ничего спасти. Но я жив. Ибо я стоял на пороге смерти, мне оставалось сделать лишь шаг! - но дверь закрылась вовремя. Я, прошедший испытание, мог теперь действовать. Я прозрел. Я узнал многое, и я был силен. Стоит ли говорить, что после того, как мне пришлось поступить в университет, я снял комнату и больше не возвращался в тот дом, где вырос.

Когда кажется, что весь мир против тебя, оглянись и подумай, может, это ты против всего мира?

На деревьях осталось совсем немного листьев, холод усиливался. Город заволокло туманом. Дунай был неспокоен в своем русле, угрожая вот-вот разлиться. В тусклом дневном свете весь город был похож на одно огромное готическое кладбище - с памятниками, чугунными тяжелыми оградами и стаями ворон, а дома – точно надгробия. И люди, серые, одинаковые, как души умерших, продолжали свое движение, бессмысленную суету. Возможно, так оно и было… Неживые, потому что не было никаких стремлений и мыслей. Было то, что было – серость и однообразные действия, бесконечный цикл. И не было сил стряхнуть это оцепенение, везде – туман.

– Куда смотрит полиция! Этот маньяк всех перережет!

– Какое им дело до людей, если они сами защищены!

– Да им и не понять, что чувствуют близкие этих убитых бедняжек!

Кристиан закусил губу. Он и без того был раздражен, обескуражен и измотан, чтобы еще слышать вокруг себя такое. Да, это простые люди, понятно, что они чувствуют, но все же! Так несправедливо это отношение к полицейским! Почему человеку всегда кажется, что он вкалывает, а сосед валяет дурака?..

– Ох, Рекс, поскорее бы смотаться отсюда, – вздохнул Кристиан и потрепал пса по голове. Рекс заурчал. Ему-то нравилось ходить за булочками, но сегодня в магазине было какое-то нездоровое движение, какие-то разговоры, от которых Бёк становился мрачнее неба над Веной, и Рекс сочувствовал от всей души.

– Еще два трупа за одну ночь, немыслимо! – продолжали возмущаться две почтенные дамы. – Убийца понимает, что полиция плюет в потолок и не собирается принимать мер, вот и наглеет до такой степени!..

Еще чуть-чуть, и Кристиан наверно бы не выдержал и объяснил бы кое-что этим курицам, но тут, к счастью, он добрался до кассы, расплатился за булочки и быстро вышел из магазина с его не в меру оживленной публикой.

– Ффух, – вздохнул он. – Знаешь что, Рекс? Наверно, этот малый мстит всем потому, что у него тетка была вроде этих кумушек.

Рекс отряхнулся и склонил голову набок. Ему было все равно, почему Майер совершал свои убийства, его интересовал только момент задержания преступника. Вот когда он сможет выместить всю свою досаду на него и отомстить за все нервы друзей! Рекс облизнулся. Впрочем, это скорее потому, что его влажный нос беспокоил теплый запах булочек из бумажного кулька в руке Кристиана.

Рассуждения рассуждениями, а Вольф действительно точно с цепи сорвался. За одну ночь два убийства! Невероятно! И снова остался незамеченным! Мистика? Да уж наверно не без этого… А скорее всего, просто помог туман…

– Булочки! – страшным голосом сказал Фриц, когда Рекс и Кристиан вошли.

– Какие все болваны! – с чувством ответил Кристиан, шмякнув кулек на стол Алексу. Тот без особого энтузиазма спросил:

– Да ну?

– Честное слово, – заверил его Кристиан и сел на край своего стола. – Они ругают полицию, будто это мы убиваем этих несчастных женщин. Вам ведь сказали четко и ясно: не выходите после наступления темноты! Так трудно, что ли? Пока это единственная мера, которую мы можем предпринять, ну неужели непонятно!

– Не кипятись, – ответил Алекс с набитым ртом. – Благодарности ты на этой работе не дождешься, и не мечтай. Мы виноваты уже потому, что не можем воскресить убитых.

– Это несправедливо.

– Это жизнь, дитя мое. Хватит ныть и налей пожилому комиссару кофе.

– Удачно мы спаслись от журналистов сегодня утром, – заметил Фриц бодро.– Если бы они приехали на каких-нибудь полчаса раньше, пришлось бы отвечать на их дурацкие вопросы. И отвечал бы кое-кто, Алекс.

– Наивно так думать. Не люблю журналистов, они путаются под ногами. Я бы скинул их на кого-то из вас, дорогие мои.

– Хм, вот как. Очень великодушно. И я снова не могу не порадоваться, что они не успели, – Фриц допил кофе и сложил салфетку квадратиком.

– А тебе пора идти, а то и ты не успеешь, – напомнил Алекс. – Вцепись в них покрепче, иногда в архивах университетов сидят такие пыльные несговорчивые боровички, что в дрожь бросает.

– Спасибо за напутствие, – немного высокомерно отозвался Фриц и поправил галстук. – Всего хорошего.

Алекс ухмыльнулся и помахал ручкой.

– Не промочи ноги, погоды нынче сырые.

– И не отвлекайся от сего грешного мира на небеса, погоды нынче нелетные,– подхватил Кристиан.

– Ладно, – махнул рукой Фриц, уходя. – Если кого-то собью, будете носить мне передачи три раза в день.

– Всенепременно, – пообещал Алекс. – Итак, а мы займемся техническим руководством. Но, боюсь, всего пара звонков – и нам нечего будет делать до прихода Фрица!

– В самом деле, какая жалость, – притворно вздохнул Кристиан, который страшно хотел спать.

– Да. Но ведь большого греха не будет, если мы вздремнем до той поры.

– Это смотря с чьей точки зрения… – Кристиан потянулся. – Черт, ну кончится эта погода когда-нибудь?..

Алекс промолчал. Он задумчиво смотрел в окно, что-то соображая, или просто глядя на здания, проступающие сквозь дымку тумана. Потом он вздохнул и снял телефонную трубку.

Первые капли падают на мое застывшее лицо. Иногда я сижу так, и мне кажется, что я умер. Что я не человек вовсе, а статуя. Статуя из камня. Все проходят мимо меня, не видят меня, словно я и вправду из камня. Я могу делать что угодно в этом мире, в котором меня не замечают. Я – невидимка…

Я ступаю очень тихо. Под моими ногами не шуршит листва и не скрипит галька. Я иду спокойно, уверенно. Я всегда ходил очень тихо. В детстве, в моем нелепом детстве я научился этому без особого труда. Отец мой умер, когда мне было лишь восемь, а мать до сих пор в одной из лечебниц Германии. Я плохо помню их трезвыми. Я никогда не любил их, и они не любили меня. Мне жаль мою мать, и только.

Я иду за ней. Я иду за ней, а сам думаю о моем детстве. Как же так могло случится, как же? Мне становится жаль себя… Как я иногда завидую детям, которые играют на детских площадках, они беззаботны и счастливы, сами не осознают своего счастья…

Я останавливаюсь. Нет. Сегодня – нет.

Я перестал читать газеты. В них пишут ерунду, сущую ерунду. Я маньяк? Я убийца? Меня нужно бояться? С какой стати объявлено, что после девяти молодым женщинам не стоит появляться на улицах? Какая ерунда, о Господи, они до сих пор не понимают! Я так старался, так старался показать им, что они ошибаются! Я не убийца. Я – дающий жизнь. Это так смешно! Я даю жизнь, новую жизнь этим никчемным созданиям. Но нет, газеты выставляют меня маньяком! Ведь другие люди могут поверить… И зачем давать эти изуверские описания того, что я сделал с ними? Разве это – ужасно? Это Красота, которой никто не видит. Я несу ее вам, а вы отталкиваете мои дары. Я должен быть теперь осторожен… Я помню, помню… Меня уже распяли однажды… Или то был не я? Люди раскаиваются и по сей день, раскаиваются, вспоминая ту историю. Со мной может быть то же. Они не думают, они поймут спустя много лет, и будут сожалеть…

Лежа на стареньком диване в небольшой аккуратной комнате, Вольф дописал последнее слово и поставил многоточие. Он давно привык рассказывать все этой потрепанной тетрадке. А что ему было делать, если никто не хотел понять его? Что ему оставалось?

В комнате было холодно, но он не чувствовал этого. Ему было даже жарко. Затылок горел, и пробирала легкая дрожь при мысли о минувшей ночи. Какая удачная миссия была у него сегодня! Полна Красоты! Воистину, он загладил свою вину за тот дурацкий промах со сбежавшей женщиной. Он перестал жалеть об этом. Убежала, ну что с того? Ей же хуже. Она останется блуждать в темноте и будет с каждым шагом увязать в этом болоте и грязи все больше. А он все равно парит над всеми, его место не на этой грешной земле, он знал это. Но он должен быть здесь, потому что таково его назначение, так велел Он. И Вольф беспрекословно повиновался, в благодарность за ту истину, что открылась ему десять лет назад. А как красиво он все устроил сегодня! Какое доброе дело сделал! Одна из очищенных, как он прочел из газет, поругалась с мужем и выбежала из дома в туман, она была очень расстроена и просто сама шла ему в руки! Но ни одна газета не могла знать, какое отчаяние было в лице этой несчастной, как она плакала, и как рыдания прекратились в тот момент, когда она поняла, что попалась в тумане в руки Вольфа и бежать ей не удастся. «Она наверняка возблагодарила меня, – думал Вольф с гордостью. – Ведь я избавил ее от этого жалкого существования и подарил ей другую жизнь, лучшую, настоящую! Как жаль, что так мало людей понимают, что не стоит цепляться за этот мир, что в нем нет ничего настоящего и вечного. Вечность там, но это известно одному мне и Ему.

Но я иду по колено в грязи, и идти мне трудно. Путь добра всегда тяжёл, и я знаю это.

- Слушай, Кристиан, - Алекс с тяжким вздохом уселся на край стола Бёка, - Просто послушай, а потом скажи, что думаешь. Надо… Надо как то этого… этого Майера брать.

- Согласен, - Кристиан устало закрыл глаза и откинулся на спинку стула. – Есть план?

Алекс покачал ногой, сел поудобнее, отодвинув клавиатуру и папки с делами. Фриц, за минуту до этого разбиравший старые папки с бумагами, неодобрительно покачал головой.

- Стол может не выдержать, поскольку не предназначен под твой вес, Алекс, - скучно сообщил он. – По статистике так и случаются переломы и травмы. Стола.

Алекс натянуто улыбнулся, и посмотрел на спящего Рекса. Дождь все так же шумел за окнами, стемнело, и в конторе стало совсем темно, словно бы свет ламп презирался наступавшей ночью и холодом.

- Если верить твоей статистике, преступник вернется на место преступления. Можно бы предположить, что и преступник у нас… Весьма необычный.

- Маньяк, - уточнил Фриц.

Кристиан молчал.

- Маньяк, - согласился Алекс. – Которого не плохо бы поймать. Так вот, статистика говорит нам, что преступники возвращаются на место преступления. Давайте вспомним… Где случались чаще всего нападения. Прежде всего, всегда – когда уже стемнело, после девяти, в безлюдных местах.

- В парках, - сказал вдруг Кристиан. Откинул голову назад, не открывая глаз, скрестил руки на груди. Алексу вдруг показалось, что Кристиан сейчас где-то далеко, и слушает даже не его, а скорее дождь за окном.

- Молодец, дружище, именно там у нас случилось сразу несколько…

- Четыре, - уточнил Фриц.

- Четыре нападения. Одно из них неудачное, Крис, как мы помним, ездил к этой женщине, и дала она весьма необычные показания. Якобы наш герр Майер – невидимка. Хотя фотографию, которую привез нам дорогой Фриц, видели все.

- Зависит от желания, - сказал вдруг Кристиан. Фриц и Алекс удивленно переглянулись.

- Что ты этим хочешь сказать? – поинтересовался Алекс.

Кристиан наконец открыл глаза.

- Что человек легко может стать невидимым. Дело не в магии, а в нем самом. Хочешь быть невидимым – легко! Невидимым поздно ночью, в дождь – легче легкого, Алекс. Дело в том, как он ходит, в том, что он думает, какую цель преследует.

- Он маньяк, - Фриц встал и медленно подошел к окну. – Не против, я открою? Дышать нечем.

- Маньяк. Хотя таким не выглядит, - Кристиан наклонил голову. – Этот человек… Странный человек, - он усмехнулся. – Мы имеем дело с чем-то… С чем-то таким… Что я начал бы верить во всякий бред про черную магию, если бы не…, - он резко замолчал. – Какой абсурд… Все это.

Фриц открыл окно, и шум города ворвался в контору. Шум дождя, машин, ветра. Проснувшийся Рекс пил из миски, поглядывая на усталых людей.

- Этого странного человека мы и ловим, Крис, - мягко сказал Алекс.

- Мы ловим маньяка, - Фриц подошел к ним и сел на стул рядом с Кристианом.

- Дельное замечание, - засмеялся Алекс. – В пятый раз.

- Я хочу спать, - сказал Кристиан. – Давай уже свой план.

Алекс вздохнул.

- Нам нужна наживка. Женщина. Парк. Поздно. Одна. Мы в засаде. Клюнет. Непременно клюнет.

Кристиан внимательно посмотрел на своего друга. Алекс выглядел усталым, небритым, он пытался смеяться, пытался быть бодрым, пытался быть таким, как всегда. Комиссаром Брантнером, полицейским без страха и упрека. Лучшим другом, самым правильным и самым надежным. Как швейцарский банк. Но сейчас этот швейцарский банк был небритым, пахнущим сигаретами, утомленным человеком. «Какой же ты сильный», - подумалось вдруг Бёку. «И как я тебе завидую…»

- Алекс, это слишком опасно. Да и где ее взять, наживку эту, - Фриц махнул рукой. – Хоть бы дождь кончился. Так достала грязь... Ты думаешь, шеф твой план одобрит? Нам тогда и боевая группа нужна будет. В засаде не мы же трое сидеть будем.

- Дождь не кончится, - почему-то сказал Кристиан. – Не кончится… Пока.

- Пока мы его не поймаем, конечно, - кивнул Алекс. – Так что… Я поговорю с шефом завтра. Вы мне скажите… Вы, вы как на это смотрите? Клюнет?

- А чего не клюнуть, - зевнул Фриц.

- Этому парню красотки не нужны, - Кристиан сцепил пальцы. – Лучше даже, если будет… Ну… Слушай, - он посмотрел на Алекса. – Серьезно считаешь, он копирует Джека - Потрошителя?

- Проституток пока не трогал, - коротко ответил Брантнер. – Так что нет. Мотивы не те.

- А может и те, - мрачно сказал Кристиан. – К чему тогда этот бред про помощь? Про добрый взгляд? Он им помочь хочет, видишь ли. Как вот Фриц сказал… Грязь? Из грязи вытащить.

- Ну и вытаскивал бы проституток! – Алекс резко спрыгнул со стола и подошел к лежащему на своем месте Рексу. – Я не имею ввиду, что так было бы лучше. У нас просто не состыковывается что-то.

- С его логикой ты познакомишься попозже, - логично заметил Фриц.

- Нужно женщину за тридцать уж точно, - Кристиан тоже встал. – Можно из гулящих. Где такую найти?

Алекс чесал блаженно вытянувшемуся Рексу за ухом и смотрел в открытое окно. Он молчал.

- Нашу наверное, - нерешительно сказал Фриц. – Из полиции. С подобным опытом.

- У него нюх, как у волка, - сказал Кристиан, кашлянув. – Это… Это аккуратно надо.

- Чтобы поверил… Поверит. Завтра поговорю с шефом… Такие дела, - отозвался Алекс. – А сейчас поедем домой. Всем спать. Никакого футбола, кино, ночных бдений на кухне у холодильника…

- Эй, а что такого то? – возмутился Фриц.

Друзья рассмеялись, на этот раз вполне от души.

Кристиану снился сон.

Он видит впереди идущую фигуру Алекса. Вообще-то фигура тонула в тумане, но Кристиан точно знал, что это Алекс. И он почему-то все удалялся от Кристиана, постепенно таял в темноте.

Кристиан бежит, пытается догнать друга, бежит, выбиваясь из сил, чувствуя, что силы уходят. И вдруг оказывается, что бежит он, не сдвинувшись ни на сантиметр со своего места. А потом он уже не догоняет, а сам убегает. Ноги не слушаются, он хочет кричать, но кричать не может.

Дата добавления: 2015-09-02