Когда кончится дождь. 2 страница

– И тебе нечего больше сказать? – тихо спросил он, сверля своим тяжелым взглядом Кристиана, пытаясь разглядеть в нем своего обычного друга. Фрицу, наблюдавшему эту сцену, невольно подумалось, что это становится похожим на семейную разборку – строгий отец и блудный сын. Рекс удивленно тявкнул, и Кристиан наконец ответил:

– Нечего.

После этого заявления он обошел Алекса, как какой-нибудь столб, и молча сел за свой стол.

– Чертов упрямец, – еле слышно пробормотал Алекс, которого переполняли эмоции. Кристиан услышал это замечание и ухмыльнулся еще шире. Алекс молча прошествовал к своему столу, но от Кристиана не ускользнуло ни выражение досады, мелькнувшее на его лице на одно мгновение, ни то, как его рука непроизвольно сжалась в кулак. «Старина Алекс нервничает, – подумал он, к собственному удивлению не испытывая при этом ровном счетом никаких чувств: ни злорадства, ни сочувствия, ни вины. – Ты, должно быть, ругаешь меня сейчас на все корки… Ну что ж, ты прав», – с таким же безразличием добавил он мысленно.

Парк. Темнота, дождь, пронизывающий холод. Под ногами хрустит мокрый гравий и хлюпают лужи. Неизвестность без цели, беспокойство на сердце – словно что-то не успел, а потом будет поздно… Он брел по пустеющим парковым дорожкам, не понимая хорошенько, куда и зачем идет. Он только чувствовал, что должен идти, что он должен найти, словно повиновался чьему-то велению. Редкие прохожие, спешившие домой под своими зонтиками, они и теперь не замечали его, но его не обижало это. Он знал, что люди глупы. Почему они не могут увидеть его, ведь он такой же как они! Даже лучше… Несомненно лучше… Он знает то, о чем они и не подозревают. Он знает, что такое Красота. Он со снисхождением и даже жалостью смотрел на прохожих. Ничего он не хотел так искренне, как помочь им. Но они не видели странного молодого человека с беспокойным взглядом, который шел пошатываясь, они хотели только одного – поскорее пересечь парк и добраться до дома. Многие про себя сто раз давали себе слово, что больше никогда в жизни не пойдут вечером с работы через старый парк, «а то ходят тут всякие, мало ли что…», но наверняка все нарушали это слово. Ведь обещания придуманы ими для того, чтобы найти предлог для их невыполнения… О да, все люди глупы, как они глупы, они даже не представляют себе…

Вдруг его взгляд изменился. Он увидел впереди себя женщину лет тридцати трех. Она пыталась раскрыть зонтик, но ей это никак не удавалось. Ведь раньше ее не было, откуда она возникла? Ему подумалось, что она возникла из дождя и тумана, само воплощение тьмы! Беспокойство испарилось из его воспаленного мозга, теперь он точно знал, в чем состоит его цель. Он улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего зловещего, не было нервозности или сумасшествия. Это была ласковая, добрая улыбка, какая бывает у детей, спящих и видящих сладкий сон. «Нашел, – подумал он счастливо. – На ней знак… Я нашел ее».

У боли есть одно свойство. Пока она в тебе, она твоя и страдаешь от нее только ты. Но стоит рассказать кому-то о ней – и понимаешь, что опустошен. Тебе не становится легче, но заставляешь переживать ее вместе с тобой друзей и радоваться ей - врагов.

Сквозь завесу тьмы и непогоду перемигивались бесчисленные маленькие огоньки города – точно живые, - море огоньков, умиротворяющих, словно пытающихся отогреть осенний воздух и разогнать тучи. Огоньки на фоне темного города – как звезды на небе, но звезд не было видно за тяжелыми слоистыми облаками, бегущими по небу. Мрак окутал этот город, но люди зажигали эти огоньки, чтобы не чувствовать нагоняемой им тоски. И хотя тучи сумели закрыть даже звезды и луну, против этих огоньков непогода была бессильна, дождь не мог потушить их. Темнота бессильна перед светом, даже если свет – всего лишь маленький огонек.

– Мне положительно не нравится такая формулировка: «Закрыто за отсутствием улик». Здесь дело нечисто. Кроме того, остальные отпадают сами собой. Кто-то из преступников уже умер, а кто-то снова за что-то сел.

– Надо вникнуть в это дело поподробней, а вдруг повезет?

Алекс и Фриц тоскливо переглянулись. «Вникнуть», как выразился Кунц, казалось им обоим приговором. Они и так проштудировали все отобранные Фрицем из архива похожие дела, и от бумажной пыли, бесконечных черных строчек и малоприятных фотографий с мест преступления уже кружилась и отказывалась соображать голова. Было уже очень поздно, в комиссариате не осталось никого, кроме сторожей, но Алекс объявил, что никуда они не уйдут, пока не найдут хоть какую-то нить. Каждый час промедления мог стоить жизни какой-нибудь женщине, у них и так уже было пять трупов, затягивать дальше – немыслимо. Фриц не был доволен подобным решением начальника, про себя он сердился и, возможно, даже ругал Алекса, но все же сознавал, что он прав, иначе нельзя. Что думал по этому поводу Кристиан, было неизвестно. С тех пор, как он объяснился с Алексом, он больше не сказал ни слова. Алекс был обижен на него и не обращался к нему, хоть искоса и поглядывал на него и тут же опускал глаза, боясь, что встретится взглядом с Бёком. Но опасения были напрасны. Бёк был точно каменный. Он смотрел в свои бумажки, перелистывал их да изредка почесывал в затылке. Больше ничем он своего присутствия не выдавал, и это бесило Алекса больше, чем его недавнее хамство.

– Тогда под следствие попал сторож, – тоскливо сказал Фриц, остервенело протирая слипающиеся глаза. – Он был последним, кто входил в школу. Но поскольку: а) сторож был стареньким и довольно тщедушным, семьянин с безупречной репутацией, и б) он все-таки сумел доказать свое алиби, его пришлось отпустить, а дело закрыть. Слишком чисто было сработано, и никаких улик.

Алекс слушал его со скептичной физиономией и играл карандашом.

– Ну вот что в таком случае. Завтра ты отправишься к родителям убитой девочки и попробуешь выяснить что-то с ними. Тогда, возможно, они сами помешали следствию, так как боялись огласки – отец убитой как-никак юрист с именем, – может, они даже догадывались, кто убийца и по какой-либо причине скрыли. Но теперь-то прошло десять лет, какая им разница? Мне кажется, сейчас они не станут упрямиться и расскажут все как есть.

– А почему я? – уныло промямлил Кунц, хотя и прекрасно знал, что вопрос риторический.

– Так надо, – строго ответил Алекс и потянулся. – Дело есть дело. Поставь кофе.

Он встал и прошелся к лежанке Рекса. Пес давно спал, поводя чуткими ушами, и умиротворенно посапывал. Алекс бросил взгляд на продолжавшего помалкивать Кристиана и вздохнул. Эта дурацкая игра в молчанку затягивалась.

Кристиан вдруг зашевелился. Он поднял голову, и Алекс поспешно отвел взгляд и снова придал лицу безразличное выражение. Но Кристиан смотрел мимо него. Он был поглощен какими-то своими мыслями. Продолжая смотреть в одну точку, он встал из-за стола и подошел к окну с намерением открыть его. Щелкнула оконная ручка, в контору ворвался холодный чистый воздух, пахнущий осенней листвой, влагой и темнотой. Рекс потянул влажным носом и удовлетворенно тряхнул головой. Кристиан неподвижно стоял, глядя на улицу, впитывая этот ночной воздух каждой клеточкой организма, изредка ощущая на подставленном ветру лице мелкие капельки слепого дождя. Огни, огни, везде люди, везде есть маленькие очаги, их миллионы, но чувство пустоты не отступало; силуэты готических зданий необъятного города, обычно так успокаивающие, теперь казались ему острыми, режущими. Он прекрасно заметил, как маются Фриц и Алекс, пытаясь понять, что на него нашло, но к своему сожалению он чувствовал только раздражение от этого. Оставьте вы человека в покое! Какая вам разница! Параллельно с этим у него в голове текло еще много самых разных мыслей, но вдруг поток их оборвался и скомкался. Он почувствовал, как сзади него вырос Алекс. «Начинается», – устало подумал он. «Начинается!» – нахмурился Алекс, видя его недовольную этим вторжением в его мысли физиономию.

– Мне надоело валять дурака и надоело твое идиотское поведение. Хватит ломать комедию. Что случилось?

Его голос звучал в ушах Бёка, как раскаты грома, было ясно, что даже терпению Алекса скоро придет конец. Кристиан чувствовал, что не может смотреть ему в глаза, он давно заметил, что в его взгляде есть что-то гипнотическое, что заставляет во всем покаяться. И Бёк отвернулся к окну, снова криво ухмыльнувшись.

– А может, все-таки меня можно оставить в покое? Завтра все пройдет.

– Что пройдет? – живо подхватил Алекс.

На Кристиана вдруг снова нахлынула волна раздражения.

– Черт! Да отстаньте вы от меня, что за репьи! Забудьте о моем существовании!

Он сердито развернулся и направился к двери.

– Ты просто болван, – сообщил Алекс ледяным тоном вслед ему. Где-то в глубине души он понимал, что нельзя быть таким назойливым, но ведь он беспокоился за этого остолопа! И ему было обидно именно то, что он не говорит ничего им, своим друзьям – неужели перестал доверять? За что?

– Это мои проблемы, – бросил тот через плечо. – Пойми это и оставь меня!

Непонятная фраза, то ли она относится к реплике Алекса, то ли из Кристиана все-таки вырвались его чувства. Алекс расценил это скорее как второе, судя по его тону, и резко отвернулся к окну. «Да в конце концов, он же отойдет когда-нибудь, – подумал он. – Сам расколется». Холодный отрезвляющий воздух, промытый дождем, подействовал на него как глоток родниковой воды. Он понимал сейчас, как сильно он любит этот город, бестолковый и непонятливый народ, населяющий его; даже этот нескончаемый дождь – словом, жизнь. Наверно потому, что так часто приходилось сталкиваться со смертью и тем, что после нее остается, Алекс умел ценить жизнь и любил ее – что бы ни случилось, всегда, сколько он себя помнил…

Он закрыл окно; шум ночного города, скрип голых веток деревьев и шуршание дождя – все осталось за двойными стеклами и стихло. И вот снова – тусклый свет конторских ламп, пыльный душный воздух и растворяющийся в нем последний свежий сквознячок, тиканье часов и работа…

– Неплохо бы еще кофе. У нас уйма дел, – бодро заявил Алекс и потрепал Рекса по голове. Никто не ответил ему – Фриц спал младенческим сном, устроив стриженую голову на скрещенных руках. Алекс улыбнулся. – Ну да. Кристиан предпочел нашему обществу дождь, а Фриц – царство снов. Что, Рекс? А верно. Нам и вдвоем хорошо, старина…

Сегодня Красоты не было.

Я зол, я очень зол. Я никогда не позволял себе быть таким, каков я теперь. Меня душит ярость: не понимают! Они меня не понимают! В голову даже предательски закралось: а не бросить ли?.. Если не хотят, если не видят?.. Но я не должен отступать. Я послан не за тем, чтобы отступать… И все же, как глупо вышло…

Дорожка пуста. Дождик. В этом парке я всегда любил бродить в такую погоду. Это мое любимое место. Я шёл и думал о том, насколько же уродливы люди. Настроение с утра было испорчено – в газете я увидел заголовок – «Джек в Вене». Это они обо мне? У меня дрожали руки, когда я с негодованием рвал газетные листы. Не понимают! И не хотят понимать! Я шёл, поглощенный этими мыслями, шёл, ничего не видя и не слыша. Вскоре мои мысли немного отвлеклись – пошёл дождик. Теперь я думал о том, что я – свет, и что я должен быть милосердным к ним. Я им объясню. Они же как дети. Не видят…

И тут я понял, что не видел сам. Уверен, сам Бог направлял меня. Я увидел Её.

Она шла немного впереди, раскрывая маленький зонтик. Тот открылся не сразу. Я слышал даже, как она что-то тихо пробормотала, какое-то ругательство, тряхнула зонтом, и он раскрылся, и она несколько ускорила шаг. Я тоже. Я даже обогнал ее, обернувшись. О, она была совсем не красива. Я сразу увидел печать. Она не видела меня. На ее лице словно лежала какая-то тень, та самая, по которой я узнаю их. Бедняжка, подумал я. Наверняка ты думаешь сейчас о работе, о том, что муж тебя не любит, и что зонт сломался.…Эти глупые заботы! Лицо мое озарила улыбка. Я повернулся к ней и спросил какую-то мелочь. Вроде, который час… Когда она ответила, я улыбнулся ей. «Должно быть, вы устали?» - спросил я, «позвольте вам помочь». Она не поняла меня, на ее лице застыла какая-то глупая улыбка, а с губ было готово сорваться что-то, похожее на «нет, не стоит…», как я уже столкнул ее с дорожки, зажав рот рукой. Она выронила зонтик. «Это совсем не страшно», - хотел успокоить ее я, но… Глупая, глупая женщина! Откуда в ее руке возник баллончик с газом? Как глупо, как банально!.. Потом она ударила меня, при этом она подняла такой визг… Я не помню, как бежал прочь. Как глупо, Боже, как глупо! Мое лицо горело от стыда, из глаз текли слёзы (вызванные, впрочем, газом). Я не мог так оплошать! Я слишком расслабился, я понимаю это только теперь… Я забыл о том, что глупая курица может цепляться за свою жалкую, никчемную жизнь, не понимая, что в ней нет смысла… Ну вот, опять… У меня потеют ладони от ярости… Но я не должен.

Надежда… Кто надеется – дурак. Кто отнимает надежду у дурака – подлец.

Ярко-зеленые газоны, мокрые улицы, пробки на дорогах, настойчивый запах кофе, теплых булочек и типографской краски от свежих газет – обыкновенное осеннее Венское утро, каких бесконечное множество. Все запахи и звуки обострены холодным промытым дождем воздухом, мысли текут ровнее и спокойнее – кажется, измениться может что угодно, но не утренний распорядок жителей австрийской столицы, это непоколебимое начало, как смена дня и ночи.

Бёк возвращался в комиссариат из одной из городских больниц, куда его посылали с утра пораньше за показаниями новой пострадавшей от рук «Венского Джека» – ей удалось вырваться и спастись. Нападение было совершено накануне вечером в парке в районе Шёнбрунна, когда она возвращалась с работы домой. К счастью, у нее при себе оказался газовый баллончик, и наверняка «Джеку» пришлось солоно. Женщина не пострадала, у нее был только легкий шок, сегодня днем она должна была выписаться. Теперь в руках полиции был примерный портрет маньяка – долговязый, хорошо сложенный молодой человек лет тридцати, в безобразных ботинках и мешковатой куртке, узколицый, с правильными чертами, с немного, пожалуй, оттопыренными ушами, с взъерошенными волосами и, как она вначале определила, с сумасшедшим оскалом. Потом, правда, женщина сама себя опровергла и, поразмыслив, добавила:

– Но все же мне показалось, что это обыкновенная улыбка - открытая, почти наивная детская улыбка. И если честно – в этом лице не было ничего сумасшедшего. Было бы неправдой это утверждать. Было беспокойство, было выражение какой-то надежды и тоски по чему-то или кому-то, но мне кажется, что он был в абсолютно здравом уме и на пьяного или наркомана не похож. Было такое ощущение, что он действительно хочет помочь! Меня до сих пор передергивает от той его фразы – «Позвольте вам помочь». Голос у него был очень вкрадчивый, хрипловатый, правда, но что-то в нем такое было, что заставляло поверить в его слова, поверить ему…

И женщина с каким-то рвением посмотрела на Бёка – понял ли он ее? Она просто не могла объяснить то чувство, охватившее ее – именно чувство доверия и… покорности! А ему показалось, что ее просто загипнотизировали, такие у нее были удивленные и задумчивые глаза. Он пробормотал что-то невнятное и изобразил нечто вроде улыбки. Пришла медсестра, проверить капельницу, и Бёк встал, чтобы уйти. Но женщина вдруг сказала:

– Только по-моему, поиски бесполезны.

– Почему вы так думаете? – немного резко спросил Кристиан – ему-то очень хотелось его найти. Пострадавшая пожала плечами.

– Потому что он – невидимка. Я и то заметила его только в тот момент, когда он уже был на расстоянии шага от меня. Я не знаю, откуда он возник и куда потом исчез. Вы не увидите его.

Кристиан с недоумением воззрился на нее. Вроде бы она не бредит, взгляд ясный, но что за странные слова? Невидимка! Не бывает так, чтобы можно было проморгать человека только потому, что не видишь его. Вздор, она ведь еще не совсем оправилась, вот и говорит какую-то чушь. Бёк понимающе кивнул и мягко заметил, что ей надо отдыхать и поправляться. Провожаемый недовольным взглядом пострадавшей, он услышал за своей спиной ее диалог с медсестрой:

– Что за непрошибаемые люди эти полицейские!..

– Да у них просто нет и не должно быть чувств. А вам пора спать.

Кристиан почувствовал, что уши у него покраснели, и он быстро прогремел вниз по лестнице и покинул больницу. И сейчас, притормозив возле парка, он почувствовал то же, вспоминая эти слова. Нет и не должно быть чувств… Отлично сказано! «Не должно быть» – наверно, да, так проще, но «нет» – к сожалению, это неправда…

– Идиотизм, – категорично сказал он сквозь зубы и вышел из машины.

Ему было интересно увидеть место преступления, оценить обстановку, как выражался Фриц. Он и сам не знал, что ему даст этот осмотр, но так не хотелось возвращаться в комиссариат!.. Снова этот приставала Алекс и добрый воришка Рекс, а на душе большой холодный камень. Избавиться от камня? Идиотизм!

Засунув руки глубоко в карманы безразмерной куртки, он быстро шел по парковой дорожке, разыскивая по приметам пострадавшей то самое место, где было совершено нападение. Ну, кажется вот оно. На расстоянии одного фонаря от развилки, как объяснила она. А что дальше?

– Гм, – сказал Кристиан, с интересом глядя на гравий под ногами. – Гм!

Но от этого замечания гравий остался гравием, на нем не проявились следы ботинок преступника или что-то подобное, как и следовало ожидать. Бёк почесал в затылке и огляделся. Какой пустынный парк! Ровным счетом никого! Ну да, ведь для выгула собак в сопровождении спотыкающихся хозяев уже поздно, а для нянечек с детскими колясками – рановато. «Однако воздух замечательный», – отметил Кристиан. И он уселся на край влажной скамейки, поскольку в комиссариат ехать по-прежнему не хотелось. В голове бродили самые разные мысли. Кристиан откашлялся и закурил.

От скамейки пахло хвоей и сигаретами. Мимо хозяйской походкой прошел ободранный серый котенок. Он презрительно посмотрел на Кристиана и стал умываться чуть поодаль.

– Эх ты, – сказал ему Бёк.

«Сам такой», – отряхнулся котишка.

Некоторое время оба молчали, снисходительно оглядывая друг друга.

– И откуда ты здесь взялся… – задумчиво спросил Кристиан и стряхнул пепел с сигареты на землю.

«Это ты откуда взялся! Надымил еще…» – котенок фыркнул.

– Ну и ладно, – согласился Кристиан, метнув дымящийся окурок в урну. – Продолжай умываться. А мне пора.

«Скатертью дорога», – вежливо попрощался серый собеседник и принялся бодро точить когти о скамейку.

Бёк усмехнулся и, поежившись, решительно двинулся к воротам парка. Пусть в комиссариате начнутся те же Алексовы вопросы, но зато там горячий кофе! И Кристиан покинул парк, по-прежнему считая его пустым, хотя за ним наблюдал не только котенок. Долговязый молодой человек с уставшим бледным лицом и взъерошенными русыми волосами проводил Бёка немигающим отсутствующим взглядом, поднялся со скамейки как раз наискосок от только что покинутой Кристианом и медленно побрел вглубь парка, схватившись за голову. Невидимка! Ведь все его существо состояло из одной лишь веры в Красоту, а веру нельзя увидеть и разглядеть.

Но зачем он пришел сюда, что ему нужно в безлюдном парке?

Он искал здесь упущенную вчера Красоту.

– Работы нет, – Алекс потянулся и услышал, как захрустели все позвонки. – Можешь побездельничать. Перекинь сюда чашку кофе, любезнейший.

Только что вошедший Кристиан, к которому и относилось данное замечание, молча швырнул покрытую мелкими редкими дождинками куртку на свой стол и потащился к кофеварке. Алекс смотрел на него не так как вчера. Угасли любопытство и досада в его глазах, но появилось другое – что-то очень теплое, доброе и печальное, что пробирало до пяток. Кристиану стало не по себе от этого взгляда. Он состроил безразличную мину и отставил кофеварку. «Это не взгляд, это просто какой-то… как кофе! Прошибает что надо, и такой же согревающий… и горький», – неожиданно подумал он, уставившись в свою чашку с пушистой ароматной пенкой по краям. Ощущение «кофейного» взгляда Алекса сильно не нравилось Кристиану, и он пробормотал:

– А… эээ… где Фриц?

– Уехал по делу. Допрашивать того адвоката по делу десятилетней давности, об убийстве его дочери-школьницы, – спокойно отозвался Алекс, с удовольствием отпив кофе. – Мне кажется, это должно что-то дать, если только мы напали на верный след. А что у тебя? Выяснил что-то?

– Какую-то чепуху, – пожал плечами Бёк и полистал блокнот. – На месте преступления ничего, естественно, а пострадавшая в порядке. Вот приметы убийцы. Худой, длинный, а еще у него была светлая радостная улыбка и он вообще возник из тумана.

– Ловко! Иллюзионист, что ли?

– Не думаю. У пострадавшей, мне кажется, еще было шоковое состояние. Но психологическое воздействие у этого малого ого-го. Ее до сих пор трясет от его «вкрадчивого» голоса. Она сообщает, что чувствовала себя как кролик перед удавом и что была готова хм… поверить ему.

– Замечательный молодчик, – хмыкнул Брандтнер и поймал брошенный ему блокнот. – Это не просто скотина, которому лишь бы резать. Тут что-то гораздо сложнее.

– На сумасшедшего не похож, говорит.

– Ну, это мы выясним. Может, он в самом деле нормален с психической точки зрения. Ему же хуже, в принципе. Когда поймаем его, от тюрьмы ему не откосить, невменяемым его признать не смогут. Если он, конечно, не является таковым, как утверждает госпожа пострадавшая.

– Какое фуфло все! Гибнут люди не понятно за что, а мы не можем ничего сделать и должны разбираться, что ждет этого потрошителя! Какое кому дело до его мотивов, если он взялся размахивать ножом ни с того ни с сего, если он уже стольким жизням положил конец! Вот что обидно… И что бы не было, если его накажут, ведь не вернутся те жизни, что он отнял…

Кристиан замолчал. Он сам не ожидал, что его так прорвет и жалел об этой вспышке. Алекс тоже молчал, хотя должен бы был удивиться. «Болван», – сказал Кристиан себе. Но что-то, что не давало ему покоя со вчерашнего дня, не помещалось в нем больше, что он мог поделать? «Сейчас опять начнутся удивленные взгляды», – устало подумал он, поражаясь молчанию Алекса. Он вопросительно посмотрел на Брандтнера и обнаружил, что и тот изучает его все тем же добрым печальным взглядом.

– Знаешь что, – тихо сказал он и склонил голову набок. – Моего друга тоже убили, ему было восемнадцать. Правда, это была обыкновенная шпана в темном переулке, все банально, но ведь я знал этого человека с детства. Первым побуждением было бессмысленное «найти и отомстить». Вторым – впасть в депрессию. Все это – на фоне чувства вины: если бы я был с ним тогда, на двоих они бы не стали нападать… Если бы! Слишком много условий, старина, а проку ведь никакого. Живи! Всем уготован свой конец, и ты против этого бессилен.

Кристиан смотрел на него круглыми глазами и только глотал воздух. Откуда? Как он догадался? Или просто так сказал? Нет, этот человек просто так не говорит… вот черт! Наверно, догадался вчера ночью, пока Кристиан отрешенно бороздил лужи города, ведь Алекс такой дотошный тип, не отстанет, пока не выяснит, что ему надо. Ну конечно, просто вспомнил редкие рассказы Кристиана о юных годах. Всего пара упоминаний о Марии Бауэр, первом настоящем друге, и как Алекс помнит такие мелочи? Но ведь когда волнуешься за близкого человека, возможно все; столько мелочей прокручивается в голове в часы бессонницы – а Кристиан был уверен, что бедолага Алекс не спал, потому что ждал его, бессовестного, обратно и беспокоился за него. Раз, и всплыли фамилия и имя, два – открывает сводку данных о последнем убийстве и читает имя убитой в совокупности с нанесенными ранениями. Ну конечно, теперь все ясно – и поведение Кристиана, и его нежелание говорить. Кристиан почувствовал себя скотиной. Он только сейчас понял, что за него действительно переживали. За что так? Он же простой растяпа и упрямый пень. Окрестив себя пнем, он почувствовал облегчение и снова поднял глаза на Алекса. Тот продолжал прямо и твердо смотреть на него, и от этого взгляда Кристиан почувствовал себя сильным, словно за ним стояло целое войско.

– Ведь это была та самая Мария?

– Да, – тихо ответил Кристиан. – Прости меня. От меня одни неприятности всем моим друзьям.

– Ерунда, – Алекс чуть улыбнулся, а Кристиану вдруг действительно показалось, что все это – ерунда. Все мысли, действия, это ведь условности, не больше.– Не буду говорить, что сочувствую. От этого не становится легче, это раздражает. Ты сам все знаешь, дружище. Я редко даю обещания, ты знаешь, потому что не вижу в них смысла, если и так стоишь за каждым своим словом, но я обещаю тебе: я сделаю все, что в моих силах, чтобы обезвредить этого человека. Каким бы невидимкой он не был, я его найду.

Алекс ободрительно кивнул и молча вышел. Кристиан испустил протяжный вздох и положил голову на скрещенные на столе руки. Величайшее облегчение, надежда, бесконечная благодарность, что-то такое, от чего щемило сердце – все смешалось в клубок. И – твердая уверенность, словно убийце уже подписали приговор. Если уж Алекс, не любивший бросаться клятвами и громкими выражениями, сдержанный, закрытый в своих эмоциях Алекс дал слово, то он добьется своего, будь преступник хоть братом черту, хоть кумом королю. И Кристиану показалось, что его словно поставили на ноги и он уже не упадет больше. Он не один! Что-то, что тверже скалы, рядом с ним. Друзья.

Я думал, что она была красива. Теперь я понимаю, насколько заблуждался, но тогда, в той, иной жизни, я не видел этого, словно был слеп. У нее было много поклонников, о, конечно! – и я не мог устоять перед ее чарами. Сейчас я плохо помню ее лицо. Кажется, оно было вытянутое, смуглое, глаза… Губы… Я не помню их… Золотые волосы… Волосы. Сейчас я вспоминаю о ней именно из-за этих прядей, которые греют мою ладонь. Я часто вынимаю этот конверт, достаю их и просто держу в руке. Разумеется, она и не думала смотреть на меня, прыщавого подростка, любителя биологии и математики с затравленным видом, который и ходить-то привык ближе к стене. Поначалу она не видела меня вовсе. Это теперь я научился спокойно говорить об этом, хотя мне, конечно, очень неприятно вспоминать, каким я был глупцом, трусом и плохим человеком! Но ничего не поделаешь, мне остается радоваться только, что теперь я другой, совсем другой. От этой мысли мне становится легче… А тогда я был совсем слеп! Вскоре она заметила мой преданный и собачий взгляд. Помню, она и ее подружки кричали мне вослед всякие гадости и пошлости, иногда, когда ее окружала толпа мальчишек, надо мной издевались, иногда она сама от нечего ли делать или от природы будучи таковой, она просила меня принести ей что-то, купить, донести ее вещи, и я делал все, что она бы только не сказала! Она смеялась. Она всегда смеялась. Я не помню, сколько это продолжалось… Может быть, около года… Когда я просто наблюдал за ней, уговаривая себя, что мне она не нужна, да и к тому же я не хотел привлекать к себе внимание. Уже тогда, в тот момент Бог направлял меня! Но я еще не понимал, мне еще не было видения… Я еще ничего не чувствовал и не знал… Я еще был слеп. И вот был выпускной бал. Я тоже был там. Сидел весь вечер в самом углу, никого и ничего не видя. Меня не видели тоже, как, впрочем, и всегда. Всегда я был никем! В голове моей не было никаких мыслей, могу поклясться, что их не было! Весь вечер сидел я так, никем не потревоженный, и потом встал, когда увидел, что и остальные уходят, я встал, и шел, уже зная, что буду делать и как! Я могу поклясться, что я весь в этот момент преобразился! Моя походка была легкой и непринужденной, я не смотрел по обыкновению в пол, а на лице моем была улыбка! Но никто, никто не увидел. Меня не было, меня все еще не было для них.

Я стоял и смотрел через стекло дверей, как на улице она и ее подруги смеялись, она поправляла свои золотые пряди, они никуда не уходили, хотя всем было велено идти по домам. Я понимал, почему. Мальчишки! Ее парень стоял рядом с машиной, которую, конечно, взял у отца. Он звал ее. Но Бог вновь помог мне. Она засмеялась, ответила ему что-то и вдруг побежала обратно, по направлению к школе. Я быстро вернулся в зал, он был пуст, свет уже погасили. Под ногами хрустели конфетти и гирлянды.

Я услышал ее легкие шаги. Никакого сомнения, она вернулась, чтобы забрать что-то. Она совсем не видела меня, когда я окликнул ее. Обернулась. В темноте она плохо видела меня, и переспросила, кто это. Я и сейчас улыбаюсь, вспоминая этот момент.

«Это же я», - сказал я тихо. Кажется, она ничего мне не ответила, не узнала меня, когда я схватил ее, зажал ей рот тряпкой, которая каким-то чудом оказалась у меня в руке… Сейчас меня всего охватывает дрожь, когда я вспоминаю это… ее зрачки расширились… Только тогда, только тогда она узнала меня! В голове моей все помутилось тогда, и я плохо помню все, что делал. Руки у меня совсем не дрожали, я действовал так, словно знал… Словно вынашивал этот план в голове многие годы! Но это было не так! Я сам был не я, а кто-то более сильный и могущественный… Она пыталась кричать… Но я сделал все так, что у нее не было никакой возможности это сделать! Чей-то голос словно говорил мне, что и как нужно делать… Потом я взял со стола нож. Рассудок мой совсем покинул меня в тот момент! Я не помню, не помню, что делал! И как странно это… Что лишь подтверждает то, что я и тогда еще не совсем прозрел, это было всего лишь второе мое рождение… Потом я отрезал прядь ее волос и вышел из зала. Я вышел через черный ход и медленно пошел по улице, освещенной лишь фонарями и луной.

Дата добавления: 2015-09-02