Геополитическое положение страны.

Раздел I

Эпоха аграрного традиционализма (VI в. – 1917 г.).

Глава I

Естественноисторические основы аграрного традиционализма(VI – IX вв).

Геополитическое положение страны.

Геополитическое развитие нашей страны в догосударственный период является важнейшей историософской проблемой отечественной истории. Её решение помогает ответить на главные вопросы, которые до сих пор остаются дискуссионными: когда и при каких обстоятельствах наши предки – древние славяне оказались в одном из самых глухих углов Европы, куда добровольно, очевидно, мало кто стремился? Основное содержание геополитики в то время изначально определялось географическим положением страны, которое можно обозначить как Европо-Азия или Востоко-Запад, а затем уже конкретными политическими событиями, драматически разворачивавшимися в течение тысячи лет до образования Древнерусского государства. Геополитическая граница между Востоком и Западом пролегала тогда не по Уралу, а по Днепру, как бы свидетельствуя, что географические критерии весьма условны. И древние славяне каждый раз становились пограничными, как только оказывались на его берегах, после чего первыми в Европе принимали на себя удары кочевых завоевателей, неся сторожевую службу на её восточных подступах.

Геополитическое развитие России имеет свою периодизацию, которая во многом совпадает с общеисторической хронологией, особенно на ранних этапах русской истории. Так, если обратиться к основному труду С.М.Соловьёва, то геополитическую историю он считал возможным рассматривать с того момента, когда навстречу кочевым азиатским народам, с незапамятных времён проникавших в Причерноморье через «широкие ворота между Уральским хребтом и Каспийским морем … на берегах Днепра и его притоков, на востоке и западе, селятся племена земледельческие с характером европейским»(1). Только с этого времени, как полагал историк, в жизни нескольких племенных ответвлений славянского суперэтноса, обретших себе новое пристанище на Восточно-Европейской равнине, открылась страница истории, в которой «одним из главных явлений будет постоянная борьба с степными варварами»(2). И далее Соловьёв обозначил следующие периоды этой борьбы: 1) с сер. IX в. до 40-х годов XIII в.; 2) от 40-х годов XIII в. до конца XIV в.; 3) с конца XIV в., и до тех пор, пока Россия «не окрепла в своём государственном организме и не превратила степи в убежище для гражданственности»(3), т.е. до второй половины XVIII в.

Оставим без внимания недостаточную разработку третьего раздела данной периодизации, поскольку это выходит за хронологические рамки нашего основного вопроса. Однако сама по себе попытка Соловьёва наметить некоторые параметры геополитики на более поздних этапах её развития представляет для нас особый интерес. Оно состоит в том, что обозначенный им исторический рубеж, с которого началась эпоха противостояния кочевников и славян, заставляет усомниться в однозначности такого выбора. На наш взгляд, приведённая выше периодизация есть лишь продолжение того, что изначально должно в ней присутствовать, а именно: в ней недостаёт истории кочевых народов, столетиями создававших глобальную геополитическую ситуацию, которая, неизбежно и необходимо влияла на этногенные, политические и миграционные процессы, протекавшие на европейском континенте. Их мощная пассионарная энергия словно подпитывала работу какого-то гигантского поршня, вековые ритмы которого оказывали регулирующее воздействие на процесс переселения в Евразию кочевых племён.

Первыми известными нам из них были киммерийцы, господствовавшие в Северном Причерноморье в VIII - VII вв. до н.э. Своё имя они получили от ассирийцев, что означало «силач», «богатырь»(4). Очевидно, это действительно был чрезвычайно воинственный этнос, о чём свидетельствуют сохранившиеся остатки оборонительных сооружений в виде земляных валов, протянувшихся вдоль всей границы между лесом и степью. Кто из предшественников древнерусских славян занимал здесь оборону, охраняя свои жилища, сказать доподлинно трудно. По времени присутствие киммерийцев в причерноморских степях совпадало с существованием на Правобережной и Северной Украине нескольких земледельческих культур: Белогрудовской (XI-VIII вв. до н.э.), Чернолесской (VIII-VI вв. до н.э.) и Милоградской (VII в. до н.э.-I в.н.э.), последовательно сменявших друг друга. Археологические раскопки указывают на всё ещё сохраняющуюся здесь этническую пестроту. Основу местного населения, конечно, составляли, балты и славяне, отделившиеся друг от друга на рубеже II и I тыс. до н.э. Последние пришли сюда из бассейна р. Висла, являвшимся центром расселения протославян-венедов в западном, южном и восточном направлениях со второй половины II тыс. до н.э. При расселении балты и славяне по-прежнему соседствовали друг с другом. Но, кроме того, они вступали в контакты с местными старожилами - угрофиннскими и ираноязычными племенами (5). Однако находить среди них прямых предков полян или вятичей всё равно, что искать иголку в стогу сена. Имея в виду учёных панславистского направления, которые априорно утверждали, что «восточные славяне искони обитали там, где знает их наша Начальная летопись», В.О.Ключевский писал: «… племенные группы, на которые мы теперь делим европейское население, не суть какое-либо первобытное извечное деление человечества: они сложились исторически и обособились в своё время каждая. Искать их в скифской древности значить приурочивать древние племена к позднейшей этнографической классификации. Если эти племена и имели общую генетическую связь с позднейшим населением Европы, то отдельным европейским народам трудно найти среди них своих прямых … предков и с них начинать историю» (6). Для этого надо знать, как и в какой конкретной исторической обстановке они развивались или хотя бы исходный хронологический пункт и основные моменты этого процесса. Без такого свидетельства о рождении поднепровских славян настаивать на их автохтонности было бы весьма опрометчиво.

Но то, что жители, например, городища в Чёрном лесу, расположенном в верховьях р. Ингулец, уже не могли быть прямыми предками киевских смердов, подтверждает их бесследное исчезновение, наступившее, вероятно, в результате вторжения киммерийцев (7). Впрочем, и последние вскоре оказались вытесненными в Малую Азию скифами (VII в. до н.э.- III в.н.э.), где они и смешались с местным населением. Но память от них осталась. В VI в. до н.э. греческие колонисты дали Керченскому проливу наименование Боспора Киммерийского. С приходом же в Северное Причерноморье новых завоевателей, принадлежавших к ираноязычной группе индоевропейской языковой семьи, не только степь, но и лесостепная полоса надолго оказались в их безраздельном господстве. Более того, следы их завоевательной политики остались в Малой Азии, Сирии, Палестине, на Северном Кавказе(8).

Пребывание скифов в Северном Причерноморье оказалось самым длительным, сравнительно с другими этносами, обитавшими здесь до появления славян. Это объясняется их стремлением извлечь максимальную пользу от соседства с причерноморскими городами и земледельческими районами в лесостепи, что им и удалось, насколько это было тогда возможно. Наиболее влиятельными были царские скифы, кочевавшие между Доном и Днепром. Так называемые скифы-пахари вели оседлое хозяйство в южном бассейне реки Буг. Скифы-земледельцы жили и вперемежку с кочевниками, что говорило о переходном характере их хозяйственной деятельности. Катализатором её стала торговля зерном и скотом с греческими колониями, появившимися ещё во времена киммерийцев и переживших потом скифов и сарматов. Долговременные связи скифов с рабовладельческими городами-полисами во многом способствовали тому, что родоплеменные отношения подвергались социальной эрозии и имущественному расслоению. В результате возник союз племён с чертами государства рабовладельческого типа во главе с царём(9).

Политическое объединение скифских племён ещё более упрочилось, когда персидский царь Дарий I в 512 г. до н.э. попытался при помощи своего огромного войска воздействовать на скифов и привести их к повиновению. Однако те, используя тактику отступления в выгоревшую и безводную степь, очень скоро доказали, кто настоящий хозяин в Северном Причерноморье. Убедившись в бесплодности силового варианта решения проблемы, персы обратились вспять. Несколько более успешными были военные экспедиции против скифов македонян в 339 г. до н.э. Тогда Филипп II победил скифского царя Атея и вывел из страны до 20 тыс. пленников, хотя С.М.Соловьёв считал эту цифру недостаточно достоверной(10). Но уже в 331 г. до н.э. скифы взяли реванш, уничтожив войско Александра Македонского, вторгшееся в пределы западной Скифии под предводительством фракийского наместника Зопириона(11).

Многовековое военно-политическое присутствие скифов в Северном Причерноморье и их смешанная аграрная экономика служили своеобразным гарантом процветания греческих колоний. Без торгового посредничества со Скифией греческие города, находившиеся на далёкой периферии и при отсутствии надёжных коммуникаций с метрополией, просто бы не выжили. Со своей стороны, скифы не менее должны быть обязаны соседству с греческой цивилизацией. Их успехи в земледелии, ремесле и военном деле могли быть гораздо меньшими без использования её культурных достижений. «Вблизи греческих колоний появлялось смешанное эллино-скифское население. Скифские цари строили дворцы в греческих городах, скифская знать ездила в самую Грецию учиться; в скифских курганах находят вещи высокохудожественной работы греческих мастеров, служившие обстановкой скифских жилищ» (12). Но несмотря на обоюдную выгоду, геополитическое равновесие, поддерживаемое между ними веками, всегда было очень хрупким.

Города-полисы не смогли распространить своё влияние на сопредельный с ними полукочевой «мир» в той степени, в какой этого им хотелось бы. Напротив, потенциальная опасность, исходившая от его наиболее воинственных степных родов, заставила города, находившиеся восточнее, поступиться в V в. до н.э. республиканскими порядками и ввериться под власть Боспорского царя, который сам затем превратился в вассала Рима(13). В конце III в. до н.э. ситуация стала ещё более напряжённой. Под натиском сарматов, в свою очередь пришедших из Азии (III в. до н.э.- IV в. н.э.) (14), скифская держава постепенно сдавала свои позиции и потребовалось перенесение её политического центра в более защищённый Крым. Им стал г. Неаполь, основанный царём Скилуром (15). После этого скифы уже непосредственно принялись контролировать торговлю хлебом, подчинив своему влиянию Ольвию и Херсонес. Однако последние и при данных обстоятельствах продолжали оставаться форпостом античной цивилизации на самой южной оконечности Восточно-Европейской равнины.

Ситуация изменилась к худшему, когда в значительной степени эллинизированных скифов, на степных просторах Северного Причерноморья окончательно сменили пребывавшие ещё в относительном варварстве сарматы. Они также представляли собой конгломерат ираноязычных племенных союзов: савроматов, роксоланов, аланов, языгов и др., стремившихся, как и скифы, извлечь выгоду от соседства с земледельческими регионами, чтобы вытеснить скифских пахарей и занять их нишу. Кочевники «проникли вглубь северной лесостепной зоны» и оставили после себя «следы военного разгрома ряда поселений и городищ-крепостей» (16). Именно на этот, рассматриваемый нами период времени, приходится существование Зарубинецкой культуры (I в. до н.э.- I в. н.э.), расположенной на территории Среднего и отчасти Северного Поднепровья. Некоторые историки считают её древнеславянской (17), хотя этнический состав поселений в разные периоды времени мог быть также не однородный, как и её предшественниц. В это время процесс славянского этногенеза ещё не закончился.

Но и по отношению к греческим городам сарматы менее всего стремились к толерантности, но более к грабежу. В конце II в. до н.э. сарматы ещё выступали как союзники крымских скифов в борьбе против Понтийского царства. Однако участвуя в междоусобных войнах Боспорского государства, они постепенно заселяли его города и приводили их к упадку. В отличие от скифов, сарматы не стремились сохранить высокий экономический и культурный уровень греческих колоний, так как не обладали способностью перенимать опыт греческих ремесленников и торговцев для собственного развития. Их уделом оказались войны. В I в. до н.э. они участвовали в борьбе с Римом на стороне понтийского царя Митридата VI Евпатора, а в 70-х гг. I в. н.э. сарматы уже нападали на римские провинции, но принуждены были уйти оттуда с большими потерями (18).

Таков был общий геополитический фон, на котором отчётливо выделяются киммерийский, скифский и сарматский периоды истории нашей страны, не получившие, к сожалению, должного внимания у С.М.Соловьёва по причине его панславизма. Всецело руководствуясь концепцией изначального единства славянского мира, Соловьёв стремился древнюю историю страны связывать исключительно с общей историей славян, а кочевые народы, приходившие в Северное Причерноморье из Азии, считал неспособными «возбудить исторической жизни в странах понтийских» (19).

Однако на самом деле в течение всей этой многовековой эпохи происходила необходимая подготовительная работа, которая коренным образом изменила исторический облик Европы и Азии, когда в IV в. н.э., произошёл Большой демографический взрыв, положивший начало Великому переселению народов. Но одновременно этот качественный скачок в степной геополитике послужил отправным моментом и для окончательного завершения славянского этнического самоопределения. Прежние спорадические проникновения славян в Поднепровье, не могли довести процесс этногенеза до своего завершения, каждый раз оказываясь рассеянными кочевниками на малые группы, а то и подвергавшиеся уничтожению. И лишь со II – IV вв. началось медленное формирование крупных племенных образований, послуживших основой последующего регионального отделения восточных славян от западных и южных (20). Подтверждением этого может служить появление племенного союза антов, занимавшего зону лесостепи от Днестра и до Левобережья Днепра.

Антское общество было достаточно развитым, чтобы на базе пашенного земледелия и оседлого скотоводства, отделившегося ремесла и денежного обращения, имущественного и социального расслоения, приступить к созданию органов государственного управления. Однако и оно ещё оставалось этнически смешанным(21). Сопутствующая ему Черняховская археологическая культура (III – V вв.) свидетельствует, что наряду со славянами, на территории от Придунавья и до Курской земли жили даки, фракийцы, сарматы, поздние скифы(22). Все они, за исключением славян, представляли собой этносы-реликты, способные лишь на временный контакт, чтобы вместе противостоять внешней угрозе. В IV в. анты с переменным успехом вели тяжёлую борьбу с готской державой Германариха, пережили гуннское нашествие, но были вытеснены на Балканы в VI в. аварами. Там они вместе с родственными им склавинами участвовали в нападениях на Византию, а затем распылились в процессе славянской колонизации региона(23).

История антского племенного союза показывает, что начавшийся славянский этногенез проходил промежуточную стадию своего развития. Вовлечённые в Великое переселение народов восточные славяне, ещё не имели своей постоянной территории, соседствуя с такими же неопределившимися в этническом отношении племенами, пока, наконец, в VI – VII вв. не завершились завоевательные походы гуннских и аварских орд(24). Поэтому не случайно, вытесненные на берега Днепра Прикарпатские и Привисленские славяне, с тех пор уже не покидали Восточно - Европейскую равнину. Сказать, что это была совсем их новая родина, наверное, нельзя, ибо в памяти каких-то родов, наверняка, сохранялись сказания о предках, переживших трагические для них времена скифского или сарматского нашествий.

Азиатский распределительный клапан, который раньше действовал с большей временной периодичностью, то открывая, то закрывая доступ племенам в восточноевропейский регион, теперь значительно ускорил свою регулятивную способность. Новые завоеватели уже не были так всесильны, как их грозные предшественники – киммерийцы, скифы, сарматы и не могли надолго устанавливать своё господство. На смену ираноязычным суперэтносам стали приходить тюркоязычные этносы-персистенты – гунны, авары, булгары, хазары, торки, печенеги, т.е. народы, продливавшие активную фазу своего существования только на исторически ограниченное время. Но это вовсе не значило, что в отношениях между ними и славянами могло произойти смягчение и наступал некий симбиоз степи и леса. Такая пантюркистская позиция, характерная для историка и этнографа Л.Н.Гумилёва(25), нисколько не исправляет панславистскую ошибку С.М.Соловьёва, а лишь перекрывает её.

Следует признать, что древнее кочевое сообщество надолго задержало освоение Восточной Европы земледельческими племенами, по существу, начавшееся только в Киевский период и продолжавшееся затем вплоть до конца XV в. Заметим, что и в самой Западной и Центральной Европе влияние кочевого фактора также присутствовало. Но оно было не столь существенным, если иметь в виду гуннское и аварское проникновение в степи Паннонии и на берега Адриатики, вторжение арабов в Восточное, Южное и Западное Средиземноморье. Всё это оказывалось запоздалыми явлениями, так как Европа, за исключением Восточной, вполне уже была освоена индоевропейцами. Столкновения их с иными языковыми группами приводили лишь к «перекройке этнической, лингвистической и политической карты …, к возникновению новых государственных образований»(26).

Одним из её результатов и явилось массовое переселение восточных славян в VI-VII вв. на периферию Европы. Будучи географически крайними и не имея никаких шансов пробиться на Запад сквозь германские племена, славяне под воздействием геополитических обстоятельств, возникших в результате гуннско-аварского нашествия, неизбежно и необходимо должны были заселить Днепровский бассейн. После вторжения степных орд Европа объективно нуждалась в том, чтобы на её восточной окраине появилось, наконец, буферное государственное образование для разъединения земледельческих и кочевых народов. Таков был повелительный императив истории, перенёсший границу расселения восточных славян ещё дальше на восток, навстречу Азии.

Примечательно, что ещё в конце II в. Европа уже высылала в юго-восточном направлении свой боевой дозор в лице готов (готонов), обитавших на побережье Балтийского моря и по нижней Висле. Обосновавшись в первой половине III в. в Cеверном Причерноморье, они остановили продвижение сарматов на запад, контролируя территорию в низовьях Днепра и Днестра. Однако затем готы растратили свои силы в сражениях с антами и Римской империей и не смогли выполнить свою историческую миссию. В 375 г. готский союз племён во главе с королём Германарихом был разгромлен гуннами. После этого остатки готов отступили во Фракию, а их победители в 394-395 гг. опустошили ещё Сирию и Каппадокию, а затем вернулись и вторглись на территорию Центральной Европы и продолжили борьбу против германцев (27).

То, чего не удалось племени готонов, представлявших собой блуждающий по свету фантом, обречённый стать этническим материалом для более жизнеспособного племени, предстояло осуществить восточным славянам. Преимущество последних состояло в том, что в ходе Великого переселения народов они закончили свой инкубационный период, из которого вышли, имея признаки, характерные для будущего суперэтноса. Жребий, который был им предопределён новой этно – и геополитической обстановкой на европейском континенте, только подтверждает это. В VIII - IX вв. по большой дуге, протянувшейся от р. Прут и до р. Волхов, расселились волыняне, бужане, тиверцы, уличи, поляне, северяне, древляне, дреговичи, полочане, кривичи, словене, радимичи, вятичи, вместе составившие восточнославянский анклав родоплеменных союзов. И хотя он и не закрывал собой степной коридор, который по-прежнему оставался свободным для прохода на запад выходцам из Азии, но в значительной степени мог не только принимать на себя, но и отражать их основные удары. Можно без преувеличения говорить о том, что на широком евразийском пространстве был открыт восточнославянский фронт, позволявший Европе не слишком беспокоиться по поводу возможного нападения на её левый фланг. Но геополитическое значение восточнославянского фактора ещё больше возрастёт в X в., когда на смену политически не объединённым родоплеменным союзам, придёт государство Киевская Русь, способное уже не только обороняться, но и вести наступательные походы.

Однако не следует думать, что от коренных изменений, происшедших в расстановке политических сил на Восточно-Европейской равнине во второй половине I тысячелетия, в большей степени выиграли западноевропейцы и в меньшей наши предки. Обе стороны получили от неё те или иные преимущества. Восточные славяне стали историческим народом, способным влиять на европейские дела, но, разумеется, не без потерь, связанных с отвлечением дополнительных ресурсов для обеспечения своей безопасности. Геополитическое положение страны было уязвимым, но именно оно в значительной степени подтолкнуло восточнославянские племена к государственному объединению. Тесная взаимозависимость геополитики и государственности с этого времени становится традиционной. Причём влияние Западной Европы на процесс становления восточнославянского государства также было очевидно. Наиболее отчётливо оно отразилось в истории его названия.

Известно, что среди славянских племён, расселившихся в бассейне Днепра и других рек, не было ничего похожего на название Русь. Племена, переселявшиеся в VI-VII вв., в своих топонимических названиях имели окончание «не», а переселявшиеся в начале IX в.,- родовые названия, оканчивавшиеся на «ичи». Правда, есть небольшая река Рось, но нет никаких оснований связывать её с названием крупного государства. Тем более, что лингвисты выяснили отнюдь не славянское, а ираноязычное происхождение данного топонима сарматского периода. Оно принадлежало проживавшему здесь некогда населению из племени роксоланов, что означает светло – или белоголовые аланы, отличавшиеся этим внешним признаком от черноголовых языгов (28). Следовательно, носителем протоназвания будущего государства была какая-то третья сила.

И тут необходимо обратить внимание на тех руссов, о которых в IV в. писал готский историк Иордан, в VIII в. сообщали византийские, западные и восточные авторы и которые в 839 г. были приняты при дворе германского императора Людовика Благочестивого, а в 860 г. совершили набег на Константинополь. Кто же эти руссы, о которых не очень-то расположены говорить авторы славянской или варяжской концепций происхождения этнонима Русь? Во-первых, первое упоминание о нём гораздо старше по времени появления этнически однородных славянских племён на днепровских берегах. А это должен быть именно этнос, а не конгломерат племен типа антов. Иначе зачем было Иордану особо выделять из него каких-то руссов. Во-вторых, если всё же допустить, что именно так назывались славяне в VIII в., то почему с приходом варягов на Русь процесс политического объединения страны шёл с большими трудностями и растянулся на целое столетие? Вывод из этого может быть только такой: поднепровские славяне не обладали предшествующим опытом государственного строительства, то есть не имели прямого отношения к Русскому каганату, возникшему в начале IX в. и существовавшему наряду с Хазарским, Булгарским и Аварским каганатами. В связи с этим тем более не приходится говорить о варяжском следе, который впервые появляется только в 862 г. в виде призыва Рюрика на княжение племенами Северного Поднепровья. Но кто же тогда были эти русские?

На наш взгляд, важно не столько выяснить этническую их принадлежность, сколько констатировать факт того, что он образовался без участия поднепровских славян. Именно такую точку зрения проводил, например, Л.Н.Гумилёв. Основываясь также на исследовании А.П.Новосельцева, он утверждал, что основателями Русского каганата, название которого приблизительно с 852 г. трансформируется в Киевскую Русь, были потомки россомонов, в I-II вв. покинувших Северную Европу. Некоторые историки считают их славянами, выходцами из Южной Балтики (). Однако из-за отсутствия достаточно достоверных в данном вопросе исторических данных приходится больше полагаться на знания и интуицию этнографа Гумилёва, который считает, что россомоны были германцами. Они были тем племенем, которое вместе с антами и гуннами воевало с готами. Вот почему Иордан, будучи готским историком, не мог обойти вниманием россомонов, тем самым первым назвав их руссами.

Учёный полагал, что такова была предыстория легендарного «призыва» словенами и кривичами Рюрика на княжение. Он отрицает варяжское происхождение последнего, выдавая его за этнического руса; варяга только по профессии, стремившегося к узурпации власти в своих руках. Поэтому, когда в 860 г. в результате неудачной войны с печенегами произошёл раскол страны на Южную и Северную части, сепаратистски настроенный Рюрик появился в Новгороде, где через два года, подавив сопротивление противной ему партии во главе с Вадимом Храбрым, принял предложение о княжении уже из рук своих сторонников, возглавляемых Гостомыслом. Но захватить власть в Киеве он мог только, пополнив свою дружину наёмниками из-за моря, т.е. варягами. В 870-873 гг. Рюрик вёл переговоры по этому вопросу с Карлом Лысым и Людовиком Немецким. Но, видимо, они не увенчались успехом, так как в 875-879 он опять княжил в Новгороде до самой смерти (29).

Так, наряду со славянами и руссами, ещё раньше начавшими государственное объединения страны, появился дополнительный исторический фактор, имевший уже отнюдь не главное значение. Но в силу того, что летописец Нестор не обладал сведениями, проливающими истинный свет на личность Рюрика или проигнорировал их из каких-то соображений, варяжский фактор занял несопоставимое с ним место в русской истории. В XVIII в. немецкими историками в России, Г.З.Байером, А.Л.Шлёцером и Г.Ф.Миллером, была разработана теория, по которой норманны (варяги) являлись основателями Древнерусского государства. И до тех пор, пока историки будут ограничиваться, как и авторы норманнской теории, отрывочными сведениями нашего летописца о призыве варяга Рюрика на великое княжение, её расистская сущность будет продолжать существовать, сколько бы мы её не опровергали.

При этом важно уточнить, что непосредственной военной силой обладали отнюдь не варяги, а викинги. Семантическое значение их примерно таково, как и купцов-иудеев и воинов-тюркютов в Хазарии. Варяги – это купцы-профессионалы преимущественно скандинавского происхождения. Уже в VIII в. они были нередкими гостями на Днепровском торговом пути в Византию, основывая на нём и свои, помимо славянских, перевалочные базы-фактории(30). Влияние варягов на проживавшее здесь славянское население определялось их торгово-посреднической ролью, подкреплённой дружинами нанятых ими викингов. Не случайно в начале IX в. Днепр получил название пути «из варяг в греки», а в 858 г. произошёл раздел сфер влияния между хазарами и варягами. Первые брали дань с полян, северян и вятичей, а последние – с чуди, словен, мери, кривичей. И надо полагать, что Рюрик также был причастен к торговой деятельности. Будучи владельцем княжества в Ютландии и занимая видное положение среди руссов, он должен иметь неплохие для этого возможности(31).

Викинги же никогда не являлись купцами, хотя одновременно должны были организовывать сбыт награбленного. Следовательно, главным их ремеслом являлись морское пиратство, прибрежный разбой и работорговля. Общепринято, что так называемая эпоха викингов укладывается в период с VIII по IX вв. включительно. Роль, которую они играли в Европе, была похожа на последующую колонизаторскую политику эпохи первых географических открытий. Викинги по всей прибрежной Европе создавали сети укреплённых рынков. При этом особое значение приобретало Киевское направление торговли, по которому они сопровождали варяжские караваны в Византию и на Ближний Восток. Тогда это было подобно Суэцкому каналу, резко повышавшему эффективность доставки товаров, особенно в виду жёсткой конкуренции со стороны еврейских купцов на Волжско-Каспийском направлении. Разумеется, викинги, как и варяги, всегда вынашивали идею расширения сферы своего влияния на всю прилегающую к Днепру территорию. Однако осуществить этот замысел самостоятельно им было трудно в силу своей малочисленности и удалённости от основных коммуникаций. В этническом отношении викинги не представляли собой однородное целое. Это были не только скандинавы, изгнанные с родины и утратившие с нею этнокультурные связи, но и прибалты, славяне, финны, оказывавшиеся изгоями в силу своей особой ментальности.

Поэтому трудно вообразить, чтобы викинги, представлявшие собой племя международных авантюристов, могли положить начало славянской государственности. Большие сомнения вызывает и понятие «руси», якобы перешедшее от них на Киевскую Русь. Вероятно, сами викинги так себя не называли, ибо происходившее от финского слова «руотси» (грести веслом), оно, подобно новгородскому термину «укшуйник», имело бы для них маргинальное значение (32), Данная гипотеза столь же парадоксальна и ненаучна, как и попытка присвоить Древнерусскому государству название небольшой реки. Но почему тогда вообще не считать в одном случае финнов, а в другом – сарматов причастными к образованию Киевской Руси?

Итак, Европа трижды посылала свои военные экспедиции на Великую евразийскую равнину, которые создавали внешние политические условия для будущего Древнерусского государства. Так, готы, наряду с гуннами, положили начало массовому переселению славян на Восточно-Европейскую равнину. Оставшиеся навсегда на ней россомоны, образовали Русский каганат. Варяжский конунг Рюрик дал своё имя княжеской династии. Это подчинение политическому фактору, ставшему традиционным ещё в догосударственный период, будет давать о себе знать практически во все последующие периоды российской истории.

Таковой была вассальная зависимость московских великих князей от монголо-татарских ханов даже в то время, когда Золотая Орда ослабевала и Русь могла стать самостоятельной, но не было для этого внутреннего политического единства среди удельных князей. В период Смуты 1598-1612 гг., враждовавшие между собой боярские кланы, также готовы были отдаться под власть польского или шведского короля. С XVIII в. российский правящий класс в значительной степени становится немецко - и франкоговорящим, а в императорских особах перестаёт течь русская кровь. Исторический синдром Рюрика нашёл своё преломление и в западничестве российских либералов образца XIX - начала XX вв. Но особенно его много выплеснулось с горбачевизмом, ельцинизмом, и путинизмом, в которых западнизм достиг кульминационного момента, граничившего с утратой национального самосознания. Он даже присутствовал в марксизме, явлении также западном, но который в СССР достаточно удачно дополнялся ленинизмом, что позволило провести модернизацию страны. Как это видно, западноцентристский вектор развития России от Рюрика и до Путина, лишь однажды дал сбой. Но связано это было с угрозой, исходившей от самого Запада в лице Великого княжества Литовского, которую Московская Русь стремилась нейтрализовать, отдавшись под сюзеренит золотоордынских ханов.

Великое переселение народов коренным образом изменило геополитическую ситуацию в восточноевропейском регионе в пользу славянских родоплеменных союзов. В течение 400 лет у них практически уже не было врагов, способных уничтожить или изгнать их с обжитых мест, как это имело место в скифо-сарматскую эпоху в отношении полиэтнических родоплеменных сообществ Зарубинецкой и Черняховской земледельческих культур. Однако одновременно с расселением славян на Восточно-Европейской равнине на её юго-восточной границе происходило рождение нового властелина степи – Хазарии.

В этническом отношении хазары представляли собой реликтовое, каким-то образом выжившее скифское племенное образование, которому спустя столетия суждено было превратиться в мощную державу. Во II в. они покинули своё первое убежище на территории Дагестана, в междуречье Терека и Сулака, чтобы обрести для себя ещё более надёжное укрытие в дельте Волги, которая тогда имела гораздо большую площадь, чем в настоящее время. В запутанных лабиринтах волжских протоков, покрытых густыми зарослями, хазары достигли экологического равновесия с природным ландшафтом, и благополучно пережили сарматов, гуннов, булгар, аваров подобно тому, как впоследствии поляне, северяне, радимичи и вятичи будут укрываться от них самих, а также печенегов в непроходимых лесах на берегах Днепра, Десны и Оки. В угрожающих их существованию геополитических условиях оба этноса вынуждены были долгое время находиться в состоянии самоизоляции. Но это было отнюдь не главное их сходство. В процессе перехода к государственности каждый из них испытал на себе достаточно сильное воздействие со стороны симбиозного с ним племени, в результате чего наступил временной период, характеризовавшийся возросшей способностью к активной политической деятельности.

С хазарами это происходило с середины VII в. и продолжалось более 150 лет, благодаря этническому синтезу с тюрками – прирождёнными воинами, оказавшимися у них на отдыхе в Волжской дельте после разгрома в 658 г. войсками империи Тан Западно-Тюркского каганата. В хазар-европеоидов была прилита монголоидная кровь, а страной стали управлять тюркские ханы, основавшие династию Ашин (650-810 гг.). Происшедшая в результате этого генетическая мутация резко повысила способность небольшого народа к «сверхнапряжению», и выработала новый «поведенческий импульс, направленный против инстинкта личного и видового самосохранения» или так называемый «пассионарный импульс»(33). Хазары перестали скрываться в непроходимом для врагов низовье Волги и уже во второй половине VII в. господствовали на всем пространстве от Каспия и до степного Крыма, а затем в течение практически всего следующего века отстаивали свою независимость в войне с превосходящими силами Арабского халифата. За полтораста лет тюркского правления Хазария превратилась в сильную державу, простиравшуюся от Яика и до Дона. Характерные для неё «эластичность государственной системы» и «стойкость этнической целостности» (34) позволяли проводить компромиссную политику по отношению к соседним народам и обеспечивать геополитический баланс на всём евразийском пространстве.

Однако в начале IX в. гармония была нарушена. В результате государственного переворота, происшедшего в 803 г., власть в Хазарии перешла в руки экономически и политически влиятельной еврейской торговой колонии. Начавшаяся после этого межэтническая война дестабилизировала геополитическую ситуацию в регионе. На стороне хазаро-тюрок выступали мадьяры, а иудеев поддерживали нанятые за деньги печенеги. Какова же была причина того, что бывшие союзники в борьбе с арабской агрессией на Кавказе и мирно сосуществовавшие в течение нескольких сот лет, начиная ещё с дагестанского периода их совместного проживания, стали непримиримыми врагами?

Союз евреев с хазарами, хотя и долговременный, был вынужденной мерой, обусловленный выгодами совместной борьбы с внешней угрозой. Но после распада арабского халифата и появления на Кавказе небольших самостоятельных государств наподобие грузинского царства, хазарские евреи, очевидно, давно уже вынашивавшие свои гегемонистские планы, незамедлительно приступили к их осуществлению, как только сложилась относительно благоприятная внешнеполитическая и торгово-экономическая конъюнктура. Причём особое значение для иудейских купцов в связи с этим приобрёл открывшийся в начале IX в. торговый путь «из варяг в греки». Наряду со становившимся более безопасным Волжским направлением персидской и ближневосточной торговли, он позволял им расширять свою торговую экспансию и на Запад. Но для этого нужны были товары, которые предполагалось собирать в виде дани с проживавших на границе со степью восточнославянских племён. Поэтому не случайно в 834 г. недалеко от впадения Северного Донца в Дон была построена крепость Саркел, имевшая стратегическое значение не только для защиты от степных врагов, но и в качестве военного плацдарма, угрожавшего прежде всего северянам и вятичам. Последние вынуждены были становиться плательщиками хазарской дани, чтобы предупредить наступление на них не знавших поражений и пощады наёмников-мусульман с юго-восточных берегов Каспия. Так «на месте этнической ксении (гостьи. - автор) появилась страшная суперэтническая химера» (35) изменившая исторический облик Хазарии и резко осложнившая геополитическую ситуацию в степном регионе как раз накануне образования Древнерусского государства.

Геополитическое положение восточных славян, однажды коренным образом изменившееся и отнюдь не в лучшую сторону, станет с тех пор для их потомков исторической доминантой. Все остальные народы, которые принимали участие в евразийской политике с VIII в. до н.э., так или иначе безвозвратно ушли с исторической сцены. Наши же предки имели не один, а два возможных исхода: «или стереться и не быть или замирить свои необозримые окраины оружием и государственной властью». Историей было определено последнее, а именно: страна обрекалась провести в оборонительных и превентивных войнах почти две трети прошедшего с тех пор времени (36). Однако при этом мы не можем утверждать, что полностью избегли той судьбы, которая всегда сопутствует срединным народам, принимающим на себя её удары. Перманентная борьба со всякого рода военной агрессией в значительной мере ослабляла потенциальные возможности, консервировала социально-экономические и культурные предпосылки развития, которые не могли вполне проявить себя в экстремальных условиях. Но в ходе её формировались такие традиционные черты русского национального характера, как героизм, жертвенность, выносливость, патриотизм, помогавшие стоически переносить лишения и сохранять территориальную целостность страны.

Дата добавления: 2015-09-01